Скорпиону было хорошо известно: не следует беспокоить Клавэйна, когда тот что-то обдумывает. Сколько времени прошло с тех пор, как свинья сказал старику про свалившийся с неба предмет (если только этот предмет действительно свалился оттуда)? Пять минут или больше? Все это время Клавэйн стоял точно статуя, с мрачной сосредоточенностью устремив взгляд к горизонту.

Когда Скорпион уже забеспокоился, в своем ли уме его друг, Клавэйн заговорил.

– И давно? – спросил он. – Что бы ни представляла собой эта штуковина, я хочу знать, когда она упала.

– Вероятно, на прошлой неделе, – ответил Скорпион. – Мы нашли ее два дня назад.

На этот раз тревожная пауза продлилась не более минуты. Вода плескалась о камни и вихрилась в приливных лужицах.

– И что же это?

– Трудно сказать наверняка. Какая-то капсула. Изготовленная людьми. Похоже на спасательный модуль – устройство, способное входить в атмосферу. Мы думаем, что капсула упала в океан, а потом всплыла.

Клавэйн кивнул с таким видом, будто счел эту новость малоинтересной:

– Ты уверен, что не Галиана ее оставила?

Он легко произнес это имя, но Скорпион догадывался, какую боль оно причиняло старику. Особенно сейчас, когда тот смотрел на океан, означающий для него и надежду, и самую жестокую из потерь. В минуту откровенности, незадолго до того, как Клавэйн уединился на острове, он сказал: «Они обе ушли. Океан уже ничего не сможет для меня сделать». – «Они по-прежнему тут, – возразил Скорпион. – Не исчезли бесследно. По крайней мере, здесь для них безопаснее, чем где бы то ни было в мире».

Как будто Клавэйн сам этого не понимал.

– Нет, – продолжил Скорпион, вернувшись мыслями в сегодняшний день. – Вряд ли ее оставила Галиана.

– Я вот думаю: что, если там весточка от нее? – проговорил Клавэйн. – А впрочем, ерунда. Не может быть никаких вестей. Ни от Галианы, ни от Фелки.

– Сочувствую, – вздохнул Скорпион.

– Не стоит, – отмахнулся Клавэйн. – Так устроена жизнь.

То, что Скорпион знал о прошлом Клавэйна, отчасти основывалось на слухах; кое-что старик рассказал ему сам. Воспоминания всегда были ненадежной материей, а в нынешние времена вообще обрели податливость глины. Иные события из собственного прошлого виделись Клавэйну весьма расплывчато.

Но кое в чем он был вполне уверен. Когда-то Клавэйн любил женщину по имени Галиана; их связь началась много веков назад. Было известно, что они родили дочь – или создали некое существо по имени Фелка, столь же могущественное, сколь и ущербное; ее любили и боялись в равной мере.

Всякий раз, когда Клавэйн заговаривал о тех временах, в его голосе звучала радость, хоть и с толикой горечи – от того, что произошло потом.

Галиана, посвятившая себя науке, была одержима идеей расширения человеческого сознания. Ее любопытство не знало предела. Она хотела получить самую тесную связь с реальностью на самом глубинном уровне. Эксперименты с нейронами представляли собой лишь одну из необходимых частей процесса. Галиана не сомневалась, что следующим этапом должны стать физические исследования и рывок в космос. Она мечтала выйти за неровные границы закартированного пространства. Все ранее найденные следы существования инопланетных цивилизаций представляют собой руины и окаменелости, но кто знает, что скрывается в дальних галактических далях?

К этому времени человеческие поселения заполнили сферу в два десятка световых лет; Галиана же собиралась пройти путь в сто с лишним световых лет и вернуться.

И добилась своего. Сочленители отправили три корабля, движущиеся чуть медленнее света, в экспедицию за дальние окраины исследованного межзвездного пространства. Экспедиция должна была растянуться по меньшей мере на полтора века; не менее жадные до новых ощущений Клавэйн и Фелка улетели вместе с Галианой. Полет проходил в соответствии с планом: Галиана и ее спутники посетили много солнечных систем, и хотя им нигде не удалось найти неоспоримых признаков существования активной инопланетной цивилизации, тем не менее они обнаружили и каталогизировали множество явлений и, конечно же, нашли новые руины. Потом пришла весть (уже запоздалая) о развитии конфликта между сочленителями и их бывшими союзниками-демархистами. Клавэйну необходимо было вернуться и оказать тактическую поддержку оставшимся сочленителям.

Галиана сочла, что для нее важнее продолжить экспедицию; они мирно распрощались в глубинах космоса, и один корабль отправился к дому, унося на борту Клавэйна и Фелку, а два других продолжали выписывать петли, уходя все дальше и дальше по плоскости Галактики.

Они намеревались воссоединиться, но, когда корабль Галианы вернулся в Материнское Гнездо, им управлял автопилот, а сам субсветовик был поврежден, его команда мертва. Где-то в дальней части Галактики экспедиция подверглась атаке механических паразитов, и один из кораблей оказался разрушен. После этого черные машины прогрызли себе путь внутрь корабля Галианы и подвергли его команду систематическому анатомированию. Один за другим члены экипажа погибли, в живых осталась только Галиана. Черные машины проникли в ее череп, заполнили собой пустоты в мозгу. Это было ужасно, но она все еще жила, хотя утратила способность к самостоятельным действиям. Превратилась в марионетку инопланетных машин.

С разрешения Клавэйна сочленители заморозили Галиану до лучших времен, когда можно будет без вреда изгнать паразитов из ее тела. Рано или поздно такая возможность появилась бы, но вскоре среди сочленителей наметился раскол: начался тот самый кризис, который со временем вынудил Клавэйна отправиться к Ресургему и в конце концов оказаться на Арарате. Во время конфликта замороженное тело Галианы было уничтожено.

Горе Клавэйна было неизмеримым, оно иссушало душу. Боль потери, вероятно, убила бы его, думал Скорпион, не будь рядом людей, отчаянно нуждавшихся в старом воине и его руководстве. Выживание колонии на Ресургеме стало для Клавэйна сверхзадачей, которая отвлекла его от тоски по погибшей Галиане. И эта новая цель помогла ему сохранить рассудок.

Не Галиана привела их на Арарат. Но Арарат оказался одной из планет, которые она посетила, уже расставшись с Клавэйном и Фелкой. Эта планета привлекла ее внимание тем, что местные океаны были населены разумными организмами, а главное, почти все, что попадало в эти океаны, оказывалось накрепко запечатлено в коллективной памяти жонглеров образами.

На многих мирах жонглеры создали такую же природную систему, как на Арарате. Исследования и споры о том, вполне разумны эти инопланетные организмы или нет, велись уже многие годы. Было ясно одно: эти существа трепетно относятся к любому разуму и готовы бережно сохранять и опекать его.

Всякий раз, когда в гидросферу планеты жонглеров образами попадал носитель разума, микроскопические организмы внедрялись в его нервную систему. Этот процесс был совершенно безопасным и существенно отличался от того, что случилось с Галианой на борту ее корабля. Микроорганизмы преследовали единственную цель – скопировать нейронную сеть пловца и, выполнив свою задачу, оставляли его в покое. Копия личности оставалась в океане, сам же пловец выходил на сушу, чувствуя себя совершенно нормально.

Обычно пловцы не ощущали в себе никаких перемен. Некоторым океан оставлял небольшой подарок, чуть изменяя архитектуру нейронной сети, и тогда у человека появлялось внутреннее зрение или он обретал небывалые познания. Обычно такой дар сохранялся лишь несколько часов и в очень редких случаях оставался насовсем.

Невозможно сказать, получила ли Галиана такой дар, искупавшись в океане Арарата, но ее сознание наверняка было скопировано. Она по-прежнему тут, в этих водах, – быть может, дожидается вселения в тело какого-нибудь пловца.

Клавэйн думал об этом, но не он первый попытался вступить в контакт с Галианой. Эта честь выпала Фелке. Двадцать лет она каждый день купалась в океане, погружаясь в воспоминания и прохладное сознание своей матери. К тому времени Клавэйн сам перестал плавать, опасаясь того, что, столкнувшись с сознанием Галианы, найдет его измененным, ее память незнакомой и ошибочной по отношению к тому, чем она была на самом деле. С годами его сомнения забылись, но он так больше и не решился войти в океан Арарата. В отличие от него Фелка, всегда готовая пережить всю палитру ощущений, предоставляемых океаном, плавала регулярно и часто делилась впечатлениями с Клавэйном. Так, через дочь, старик стал вновь общаться с Галианой, и до поры до времени, покуда он не решился погрузиться в океан сам, этого ему было достаточно.

Но два года назад море забрало Фелку, и она больше не вернулась.

Об этом сейчас думал Скорпион, с особой тщательностью подбирая слова:

– Невил, я понимаю, для тебя это очень сложно, но пойми и ты: эта капсула, чем бы она ни была, представляет огромную проблему для колонии.

– Я понял, Скорп.

– И все равно океан для тебя важнее?

– По-моему, никто из нас не знает, что для него в этой жизни важнее.

– Может быть. Что касается меня, я о глобальных вопросах не думаю. Никогда не был в этом силен.

– Скорп, глобальные вопросы – это все, что нам осталось.

– То есть ты полагаешь, что во Вселенной миллионам… миллиардам людей предстоит погибнуть? Людей, которых мы никогда не встретим, которые не приблизятся к нам хотя бы на световой год?

– Примерно так.

– Извини, но моя голова устроена иначе. Она просто не способна вместить угрозу такого масштаба. Массовое истребление – вне моей компетенции. Куда больше меня занимают местные проблемы. И сейчас я столкнулся с одной из них.

– Ты о чем?

– Я вынужден заботиться о ста семидесяти тысячах человек. Их много, а проблем еще больше – просто голова кругом. И когда что-то вдруг падает с неба, я лишаюсь покоя и сна.

– Разве ты видел, как что-то упало с неба? – Клавэйн не стал дожидаться ответа. – Окружающее Арарат пространство нашпиговано всевозможными пассивными датчиками из нашего арсенала. Разве мы могли проморгать капсулу, способную опуститься на планету, а тем более не заметить доставивший ее корабль?

– Не знаю, – ответил Скорпион.

То ли у него вышли аргументы, то ли просто хотелось втянуть Клавэйна в спор о чем-нибудь конкретном – не о пропавших без вести, не о грядущем массовом истреблении.

– Что бы это ни было, оно наверняка появилось здесь недавно. Ничего общего с другими артефактами, которые мы выловили из океана. Они успели наполовину раствориться в морской воде, даже те, что лежали на дне, где меньше микроорганизмов. А эта штуковина явно провела в море считаные дни.

Клавэйн наконец отвернулся от океана, и Скорпион счел это добрым знаком. Старый сочленитель двинулся медленным, экономным шагом, не глядя под ноги, но с наработанной уверенностью огибая приливные лужицы и иные препятствия.

Они шли обратно к палатке.

– Скорпион, я много наблюдал за небом, – сказал Клавэйн. – По ночам, когда не было облаков. И кое-что видел в последнее время. Вспышки. Какое-то движение. Признаки чего-то огромного, словно там на секунду отодвигали занавес. Теперь ты точно сочтешь меня выжившим из ума.

Скорпион не знал, что и думать.

– Один, да на необитаемом острове – тут любому начнет мерещиться.

– Но вчера не было туч, – продолжал Клавэйн. – И позавчера. И я ничего не видел. Никаких признаков появления нового корабля на орбите.

– Мы тоже ничего не заметили.

– Как насчет радиопереговоров? Лазерных сигналов?

– Эфир совершенно пуст. Ты прав, нет смысла ломать над этим голову. Но, нравится нам это или нет, у нас есть капсула, и она никуда не денется. Мне бы хотелось, чтобы ты сам на нее взглянул.

Клавэйн убрал волосы с глаз. Морщины превратились в расселины и овраги – не лицо, а поверхность планеты, изуродованная эрозией. Скорпион подумал, что за полгода, проведенные на острове, сочленитель состарился лет на десять, а то и двадцать.

– Ты сказал, внутри кто-то есть.

Пока шел разговор, в облачном ковре образовались прорехи. Проглядывавшее в них чистое небо имело сходство с глазом галки – бледная, в прожилках, голубизна.

– Этого пока никто не знает, – ответил Скорпион. – Вообще, о найденной капсуле пока известно лишь нескольким людям в колонии. Поэтому я и приплыл сюда на лодке. Добираться шаттлом было бы легче, но это привлекло бы внимание. Узнав о твоем возвращении, все решили бы, что возникла серьезная проблема. Кроме того, никто не знает, что ты живешь так близко. Многие верят, что ты перебрался на другое полушарие.

– И ты поддерживаешь это заблуждение?

– По-твоему, что лучше для общественного спокойствия: распустить слух, будто ты отправился в экспедицию – возможно, очень опасную, – или сообщить, что Клавэйн предпочитает сидеть сиднем на острове и обдумывать способы самоубийства?

– Эти люди через такое прошли… Они бы приняли правду.

– Да, им крепко досталось, – кивнул Скорпион. – Именно поэтому я решил, что правду им лучше не знать.

– Как бы то ни было, самоубийства я не замышляю. – Старик остановился и снова повернулся к морю. – Я знаю, что она там, со своей матерью. Скорпион, не выпытывай, как я это выяснил. Просто чувствую: она все еще там. Я читал, на других планетах жонглеров случалось нечто подобное. Время от времени океан забирает пловца, полностью растворяет его тело и встраивает в свою органическую матрицу. Никто не ведает зачем. Пловцы, которые потом входили в океан, говорили, что иногда чувствовали присутствие исчезнувших ранее. И ощущение бывает гораздо сильнее, чем при контакте с записанной памятью или виртуальной личностью. По их словам, это напоминает диалог.

Скорпион сдержал тяжелый вздох. Он уже слышал такие речи полгода назад, перед тем как старик решил перебраться на остров. Одиночество нисколько не поколебало уверенности Клавэйна в том, что Фелка не просто утонула.

– Тогда нырни и разберись во всем сам, – сказал свинья.

– Я бы так и сделал, но боюсь.

– Боишься, что океан заберет тебя?

– Нет. – Клавэйн снова повернулся к Скорпиону. Он не казался оскорбленным, лишь удивленным. – Нет. Конечно же нет. Я боюсь совсем другого: что океан не обратит на меня внимания.