Караван продолжал с риском для своего существования протискиваться через тоннели и ползти по узким карнизам. Дорога змеилась, нередко выписывала тугие петли, так что из передней части каравана Рашмика видела, как хвост движется параллельно, ей навстречу. В одном месте, преодолевая особенно крутой подъем, с натугой работая двигателями и гусеницами, караван прошел над самим собой, и Рашмике удалось взглянуть сверху на платформы с наблюдателями.

Постепенно мост вырастал. Когда Рашмика увидела его впервые, он походил на кружевную эфемерную постройку, рисунок, выполненный на черном фоне блестящими радужными красками. Но с тех пор мост мало-помалу приобретал трехмерность и материальность. Это был не мираж, не дивная игра света в атмосфере, но реальный объект, при посредстве которого каравану предстояло пересечь Рифт.

Трехмерность моста одновременно волновала и успокаивала Рашмику. Мост уже давно не казался ажурным плетением из тончайших нитей, и, хотя многие элементы конструкции выглядели достаточно узкими, они уже не производили впечатления слишком слабых. Если уж мост способен выдержать свой вес, он наверняка выдержит и караван. Девушка кивнула своим мыслям.

– Мисс Эльс?

Она оглянулась. Квестор Джонс. Как не вовремя.

– Да, – отозвалась Рашмика с досадой.

– Довольно скоро мы поедем по мосту. Помните, я вам обещал незабываемое зрелище?

– Обещали, квестор, – кивнула она, – но вы не объяснили, почему этим коротким и удобным путем не пользуются остальные.

– Суеверие, – последовал ответ, – а также излишняя осторожность.

– Излишняя осторожность кажется мне очень уместной применительно к этому мосту.

– Неужто вы боитесь, мисс Эльс? Не стоит, право. Масса каравана едва ли достигает пятидесяти тысяч тонн. Благодаря его конструкции вес распределен по большой длине. Наш случай несравним с прохождением собора по мосту, вот это и в самом деле будет авантюрой.

– Никто не пойдет на это.

– В здравом уме – никто. Особенно если учесть, что случилось в прошлый раз и чему многие были свидетелями. Но это никак не касается нас. Мост легко выдержит караван. Ведь такое уже бывало. Лично я не прочь ездить по мосту всякий раз, когда нам не нужно отклоняться от Пути. Просто это не слишком выгодно. Вы сами видели, как непросто до него добраться. Чаще выходит так, что проезд по мосту не дает выигрыша во времени, даже наоборот. И сейчас решение направиться к нему принято лишь ввиду определенного стечения обстоятельств. – Квестор сцепил кисти рук перед грудью. – Итак, к делу. Похоже, ваше зачисление в бригаду по расчистке Пути – вопрос решенный. Вас ждет собор адвентистов.

– «Пресвятая Морвенна»?

– Нет. Их меньший собор, «Железная Екатерина». Всем приходится где-то начинать. Почему вы так хотите сразу попасть на «Пресвятую Морвенну»? Куэйхи совсем не ангел, иногда бывает очень крут. Зато настоятель «Екатерины» – хороший человек. По всему, работа там безопасная, никто из подчиненных настоятеля не жаловался.

– Благодарю вас, квестор, – проговорила Рашмика, надеясь, что ее разочарование не слишком бросается в глаза. Она рассчитывала найти приличную конторскую должность подальше от завалов. – Вы правы, это всяко лучше, чем ничего.

– «Екатерина» входит в основную группу соборов, движущихся к Рифту с запада. Мы присоединимся к ним, едва пройдем по мосту, незадолго до того, как соборы начнут спуск по Лестнице Дьявола. Для вас это большая честь, мисс Эльс: мало кому доводилось пересекать Пропасть Искупления дважды за один год, не говоря уж о том, чтобы сделать это с перерывом в несколько дней.

– Я просто счастлива.

– Тем не менее повторю сказанное раньше: работа вам предстоит трудная, опасная и плохо оплачиваемая.

– Что дают, то и беру.

– Ну а коли вы согласны, как только мы доберемся до Пути, вас доставят в бригаду. Не ввязывайтесь в сомнительные дела, и все будет хорошо.

– Постараюсь не забыть ваш совет, квестор.

Джонс прикоснулся пальцем к губам и отвернулся, словно вспомнил о других неотложных делах, но задержался. Глазки зеленого зверька, по своему обыкновению сидевшего на плече у хозяина, на протяжении всего разговора были нацелены на Рашмику, пустые, как пистолетные дула.

– Есть еще один вопрос, мисс Эльс, – сказал квестор, глядя на нее через плечо.

– Да?

– Джентльмен, с которым вы говорили недавно. – Квестор щурился, изучая выражение лица собеседницы. – На вашем месте я бы с ним больше не разговаривал.

– Почему?

– Вам не следует якшаться с такими типами. – Квестор задумчиво посмотрел в иллюминатор. – Считается, что общаться с наблюдателями или близкими к ним по силе религиозных убеждений паломниками – это неразумно. Судя по моему личному опыту, особенно неразумно общаться с теми, кто колеблется между верой и неверием.

– Квестор, я сама выбираю, с кем мне якшаться или общаться.

– Конечно, мисс Эльс. Прошу не обижаться на мои слова. Я только хотел дать вам совет по доброте душевной… которой полнится мое большое сердце. – Квестор бросил угощение в рот питомцу. – Разве нет, Мята?

– Пусть тот, кто сам без греха, первым бросит камень, – ответил зверек.

Караван подошел к восточной оконечности моста. В километре от этого места дорога вновь нырнула в глубину утеса. Начался крутой подъем; узкие, как иголка, карнизы и коварные уклоны, перемежаемые тоннелями, уравняли караван с мостом. Позади остался дичайший хаос льда и скал – просто не верилось, что его удалось преодолеть. Впереди – словно пример перспективы из учебника: гладкая дорога, без каких-либо ограждений, чуть выгнутая к середке, алмазно блистающая под звездами ледяной пыльцой.

Не встречая больше на пути осыпей, трещин глубиной в человеческий рост и иных препятствий, набирая скорость, караван катил туда, где по обе стороны от дороги исчезала земля. Паломники здесь встречались гораздо реже, почти не приходилось тормозить и огибать. А значит, риск задавить какого-нибудь беднягу был ничтожен.

Представление Рашмики о размерах постройки претерпело несколько разительных перемен. Она помнила, что издали мост казался плавной аркой. Теперь же, вблизи, поверхность виделась ровной и прямой, словно вырезанная и выровненная лазером, – такой она и исчезала вдали. Рашмика пыталась разгадать этот парадокс, пока не сообразила с головокружительной ясностью, что ей видна только очень малая часть моста. Это как при подъеме на куполообразный холм: дразнящая вершина все время остается скрытой от глаз.

Девушка перешла на другое место и посмотрела назад. Первые шесть машин выбрались на мост, а дальше стена Рифта круто уходила вниз, давая Рашмике возможность самой оценить всю глубину Пропасти.

Гигантские когти геологии сплошь покрыли стену бороздами: вертикальными, горизонтальными, косыми, кривыми, пересекающимися. Жуть брала при мысли о катаклизмах, способных оставить такие следы. Там блистали глыбы сине-зеленого льда, проступали пятна более темных включений. Карниз, по которому прошел караван, виднелся слева; он казался слишком ненадежным, чтобы служить в качестве дороги, не говоря уже о том, чтобы выдерживать вес в пятьдесят тысяч тонн. Под карнизом, Рашмика теперь отлично это видела, поверхность стены тут и там опасно изгибалась, образуя глубокие ниши. Девушка чувствовала опасность на протяжении всего пути, но, по крайней мере, свято верила, что под караваном имеется не один десяток метров тверди. И, как оказалось, зря.

Квестора она не видела в течение всей переправы. Прошел час, и противоположная сторона Пропасти стала такой же далекой, как и оставшаяся позади. Вероятно, караван находился примерно на середине моста. Стараясь не шуметь, Рашмика надела скафандр и пробралась на крышу.

Открывавшийся сверху вид существенно отличался от того идеализированного, почти нереального зрелища, которым она любовалась из герметичной внутренности каравана. Теперь Рашмика видела всю перспективу Рифта, к тому же очень хорошо различала дно в нескольких десятках километров. По мере того как ровное дорожное полотно моста уходило под колеса машин, казалось, что дно Пропасти поднимается. От этого обмана зрения у Рашмики закружилась голова и возникло неудержимое желание распластаться на крыше машины, раскинув руки и ноги, чтобы не свалиться через край. Ей пришлось собрать всю свою отвагу, чтобы остаться на ногах, хотя она и согнула колени, сместив центр тяжести вниз.

Казалось, ширина дороги совсем ненамного шире каравана. Машины шли точно посредине, лишь изредка принимая вправо или влево, чтобы обогнуть толстый ледяной наплыв или другое небольшое препятствие. На полотне попадались вмерзшие камни, заброшенные сюда взрывами далеких вулканов. Некоторые были величиной с полколеса. Тот факт, что эти булыжники не разбили мост, придавал Рашмике уверенности. И коль скоро ширины полотна едва хватало, чтобы пропустить два ряда машин, составляющих караван, было нелепо думать, что здесь пройдет такое чудище, как собор.

В этот миг она заметила кое-что на дне Пропасти. Это была огромная – километр в поперечнике – залежь какого-то мусора. Темная свалка формой напоминала звезду, и, насколько Рашмика могла судить, ее центр находился почти точно под мостом. Поблизости от центра звезды виднелись останки каких-то сооружений. Напрягая воображение, можно было увидеть очертания разбитых машин; их контуры были сглажены пылью и щебнем.

Значит, какой-то собор все же пытался пройти по мосту.

Рашмика перебиралась с машины на машину, решив добраться до самой первой. Наблюдатели все так же лежали на своих платформах, лицом к раздутому шару Халдоры. Глядя на их зеркальные визоры, Рашмика вдруг представила себе десятки уложенных аккуратными рядами титановых яиц.

На следующей крыше, держась за ограждение, ее поджидал человек в скафандре. Друг друга они заметили одновременно; человек тотчас повернулся к девушке и поманил рукой в перчатке.

Она прошла мимо наблюдателей и одолела еще один раскачивающийся соединительный мостик. Караван опасно вильнул, чтобы пройти между двумя грудами камней, потом подпрыгнул и захрустел колесами на череде малых неровностей.

Рашмика не разобрала, какого типа скафандр на встречном. Может, и такой, как у наблюдателей, но те сверху всегда носили рясы. Сквозь серебристый зеркальный щиток ничего не было видно.

– Петр? – спросила она по общему каналу.

Ответа не было, но человек продолжал настойчиво манить ее.

Может, это ловушка? Квестор предупреждал: не стоит связываться с этим молодым человеком. Едва ли Джонс знал о том происшествии на крыше. Она очень сомневалась, что в ходе своего поиска успела нажить врагов, но и не тешила себя иллюзиями. Взять хотя бы квестора – вряд ли можно назвать его другом. С другой стороны, Джонс устроил ее в бригаду по расчистке Пути, – скорее всего, квестор заинтересован в том, чтобы она добралась до соборов целая и невредимая.

Рашмика пошла вперед, обдумывая разные возможности. Вскоре она узнала скафандр высокой защиты, плотно облегающий тело. Шлем и другие жесткие детали были оливково-зелеными, эластичные блестели серебром. В отличие от скафандров, которые Рашмика видела на паломниках, этот не носил религиозной символики, вообще никаких рисунков.

Лицевой щиток повернулся к ней. Она увидела глядящие через пластик пронзительные глаза; под высокими острыми скулами залегли тени.

Петр протянул руку и на ее запястье другой рукой открыл клапан. Оттуда он вытянул тонкий кабель с разъемом на конце и подал Рашмике. Конечно! Безопасная связь. Она взяла волоконно-оптический кабель и подключила к соответствующему разъему своего скафандра. Кабель обеспечивал прямую связь между скафандрами при отказе радиосвязи и других средств коммуникации. А еще он был незаменим для приватного общения.

– Рад, что ты сумела прийти, – сказал Петр.

– Хорошо бы, ты объяснил, зачем такая таинственность.

– Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. По правде говоря, я вообще не должен был говорить с тобой об исчезновениях, по крайней мере на борту каравана. Нас никто не слышал?

– Квестор подходил ко мне на два слова, после того как ты ушел.

– Неудивительно, – кивнул Петр. – Его нельзя назвать излишне религиозным, просто он знает, с какой стороны хлеб намазан маслом. Церкви платят ему за службу, вот он и не хочет, чтобы кто-то раскачивал лодку, распуская подрывающие веру слухи.

– По-моему, то, о чем говорил ты, нельзя назвать ересью, – сказала Рашмика.

– Это как посмотреть… Кстати, о «посмотреть» – разве не потрясающий вид?

Петр повернулся кругом, подчеркивая свои слова широким жестом. Рашмика с готовностью улыбнулась:

– Не знаю, что и сказать. Я не очень люблю высоту.

– Ну, перестань. Забудь об исчезновениях, забудь о своем поиске хотя бы на время. Оцени величие Пропасти. Миллионы людей никогда в жизни этого не увидят.

– У меня такое чувство, словно мы незаконно пользуемся чужой собственностью, – ответила Рашмика. – Может быть, вертуны соорудили этот мост только для того, чтобы им любоваться?

– Я почти ничего не знаю о вертунах. Но даже если твоя догадка верна, мы никогда не выясним, зачем им понадобился мост. Для нас важно другое: он есть и мы по нему едем. Верно же? По-моему, не любоваться такой красотой хотя бы изредка – большой грех.

Рашмика посмотрела вниз, на развалины в форме звезды.

– Интересно, квестор мне правду сказал? По мосту когда-нибудь пытался проехать собор?

– Говорят, такое было. Но записей в церковных книгах об этом нет.

Рашмика крепче сжала перила, все еще не в силах спокойно переносить вид огромной пропасти и такой далекой земли.

– Так что же это был за собор?

– Сектанты, раскольники, – ответил Петр. – Самостоятельная церковь, всего с одним маленьким собором. Они назывались нумеристами, не принадлежали ни к одной из клерикальных организаций и почти не поддерживали торговых отношений с другими церквями. Система их верований была… странной. И дело не в конфликте с другими доктринами. Для начала, они были политеистами. Большинство церквей строго монотеистичны, крепко связаны с древними авраамическими религиями – я их называю церквями огня и серы. Один Бог, один рай, один ад. Но те, что устроили свалку там, на дне Пропасти… они были необычные. Многобожцев хватало всегда, но эти создали своеобразную картину мира, всю космологию, целиком, – настолько ортодоксальную, что исключалась всякая возможность завести межрелигиозный диалог. Нумеристы были чокнутыми математиками. Они видели в науке о числах высшую благодать, единственный возможный и действенный способ приблизиться к святости. Верили, что во всех математических понятиях живут боги: свой бог в интегралах, свой – в натуральных числах, свой – в нуле. Были у них и младшие, подчиненные боги: иррациональных чисел, дифференциального исчисления. Другие церкви не могли терпеть такие чудачества. Поэтому нумеристов подвергли остракизму, после чего они довольно скоро окончательно спятили, превратились в параноиков.

– Неудивительно, с такими-то взглядами.

– Это еще не все. Нумеристы интересовались статистическими интерпретациями исчезновений, изучали это явление, применяя какие-то экзотические теории вероятности. Объяснять это довольно сложно. В ту пору исчезновения случались реже, поэтому статистика в распоряжении нумеристов была не слишком богатой, зато они имели достаточно гибкие методики, чтобы использовать даже малые базы данных. Нумеристы получили просто убийственный итог.

– Рассказывай, – попросила Рашмика.

Она наконец начала понимать, почему Петр захотел встретиться с ней на крыше каравана, ночью, посреди моста.

– Нумеристы первыми заявили, что исчезновения учащаются, хотя доказать это статистически было трудно. Уже было официально объявлено, что исчезновения происходят сериями, однако теперь нумеристы утверждали, что промежутки между сериями сокращаются. Нумеристы также указывали на то, что длительность самих исчезновений возрастает, хотя они же признавали, что доказательства этого факта слабоваты.

– И что, они оказались правы?

Петр кивнул, на его шлеме качнулся отраженный пейзаж.

– По крайней мере в первой части своего заявления. Сегодня даже самые примитивные статистические методики дают те же результаты. Совершенно точно установлено, что исчезновения происходят все чаще.

– А вторая часть?

– Она не доказана. Но полученные с тех пор данные пока не опровергли этот вывод нумеристов.

Рашмика рискнула глянуть вниз, на звездообразное пятно.

– Что же с ними случилось? Почему они упали с моста?

– Никто не знает, как это произошло. Повторюсь: церкви не признают даже того, что какой-то собор пытался пересечь здесь Пропасть. Копни глубже, и выяснится, что никаких нумеристов не существовало. Пусть в документации редких торговых сделок и есть намеки на существование такой секты, но о том, что нумеристы решили пройти над Пропастью Искупления, никаких упоминаний ты не найдешь.

– Но они решили.

– Да. Думаю, никто не знает зачем. Быть может, это была последняя попытка вернуть утраченный престиж в глазах церквей, разорвавших отношения с ними. Нельзя исключать и то, что они хотели пройти коротким путем и вырваться вперед, обогнав основную процессию и не потеряв Халдору из виду. Причина не так уж и важна. У нумеристов она была, они пошли на риск и погибли. Почему погибли, другой вопрос.

– Мост не пропустил? – предположила Рашмика.

– Ну, это вряд ли. Собор нумеристов был совсем кроха по сравнению с основными. Судя по останкам на дне Пропасти, нумеристы добрались почти до середины, поэтому дело не в скручивании полотна. У меня такая версия: собор шире дорожного полотна, и поэтому он должен двигаться так, чтобы его продольная ось всегда совпадала с осью моста. Нельзя допускать, чтобы один бок выступал за край полотна дальше, чем другой. Для такого точного вождения требуется надежная работа техники. Посреди моста у них отказала система навигации, на достаточный срок, чтобы потерять равновесие и сорваться. А как было на самом деле, кто знает?

– Ты считаешь, может быть и другая причина?

– Болтовня о статистике исчезновений принесла нумеристам популярность. Помнишь, я говорил, что остальные церкви знать ничего не желали об учащении?

– Они опасались, что их мир изменится.

– Да, им хотелось жить как прежде. Тот порядок, что сложился на Хеле, всех устраивал – привычно и удобно. Катишь себе на соборе по Вечному Пути, продаешь останки вертунов человечеству, тем и кормишься. Высшие клерикальные эшелоны жили припеваючи, благодарение Господу. И церковникам совсем не хотелось, чтобы слухи о каком-то апокалипсисе будоражили умы на их поездах.

– Думаешь, кто-то подстроил крушение собора нумеристов?

– Я уже сказал, никаких доказательств нет и искать их бесполезно. Возможно, это был несчастный случай. Никто не утверждал, что путешествие на соборе по мосту через Пропасть Искупления – не идиотизм чистой воды.

– И несмотря на все это, ты, Петр, сохранил свою веру?

Рашмика заметила, что он крепче сжал перила.

– Я верю в то, что исчезновения – весть о приходе очень трудных времен. Не просто безмолвное свидетельство силы Господа, как хотят преподнести это церкви, не чудо ради самого чуда, а нечто по-настоящему важное. Я верю в то, что исчезающая Халдора – своего рода часы, ведущие обратный отсчет, и никто из властей предержащих не желает признать, что Конец Времен действительно близок. Нумеристы поняли это. Верю ли я церквям? Только в редчайших случаях. Проще поверить в то, что можно отлить в вакууме без малейшего вреда для организма. Но моя вера в Бога всегда со мной. С этим все по-прежнему.

Судя по голосу, Петр не лгал. Но Рашмика не видела его лица, поэтому слова оставались только словами.

– Ты сказал, церкви не могут скрыть, что исчезновения участились, тем более что имеются доказательства.

– А они и не скрывают. Но есть аномалия.

Петр отпустил поручни – лишь на миг, чтобы вручить Рашмике металлический цилиндрик с закручивающейся крышкой.

– Думаю, это тебе покажется интересным, – сказал он. – Там листок бумаги с записями. Там только расчеты, без комментариев. Это чтобы руководство ничего не поняло, если бумажка попадет к нему в руки.

– Надеюсь, это не все, что ты хотел мне сообщить?

– На Утесе Череп, откуда я родом, жил один человек, Шауль Темпье. Я был с ним знаком. Этот старый отшельник ютился в заброшенном раскопе на краю поселка. На жизнь зарабатывал починкой землеройной техники. Он не был сумасшедшим или агрессивным, я бы даже не назвал его асоциальным или хотя бы нелюдимым. Просто он не нашел общего языка с жителями поселка и предпочел держаться особняком. Дело в том, что он был исключительно педантичен, до одержимости. И не нуждался ни в жене, ни в любовнице, ни в друзьях.

– И ты не считаешь это асоциальностью?

– Ну, как сказать – он не был груб или неприветлив. Всегда ходил чистый и не имел, насколько мне известно, слишком неприятных привычек. Когда я к нему заглядывал, он всегда угощал чаем из большого старого самовара. Иногда играл на древней нейролютне. И спрашивал, нравится ли мне его музыка.

Сквозь лицевой щиток Рашмика разглядела на губах Петра улыбку.

– Сказать по правде, играл он скверно, но у меня никогда не хватало духу об этом сказать.

– А как ты с ним познакомился?

– Я работал на складе землеройных машин, следил, чтобы техника была в рабочем состоянии. Обычно мы сами ее ремонтировали, но бывали запарки, и мы не справлялись, и тогда кто-нибудь из нас тащил машину в берлогу Темпье. Раза два-три в год это делал и я, причем со всей охотой. Нравился мне этот чудак – как он пытается сыграть на лютне, ну и вообще. Темпье старел себе и старел. И вот в одну из наших последних встреч, одиннадцать или двенадцать лет тому назад, он решил мне кое-что показать. Я удивился – надо же, Шауль мне доверяет.

– Зря удивился, – сказала Рашмика. – Ты производишь впечатление человека, которому хочется доверять.

– Это комплимент?

– Не уверена.

– Что ж, приму как комплимент, на всякий случай. О чем я говорил?

– Темпье захотел тебе что-то показать.

– Это был лист. Вот этот, что я тебе дал. Вернее, у тебя точная копия. Оказалось, Темпье бо́льшую часть жизни регистрировал исчезновения. Чем он только не занимался – проверял опубликованную главными церквями статистику, даже побывал на Пути, чтобы покопаться в труднодоступных архивах. Я уже сказал, что он был очень дотошным и пунктуальным. И когда я увидел его материалы, сразу понял, что это самая полная статистика исчезновений, которую способно собрать частное лицо. Сомневаюсь, что где-нибудь на Хеле найдется любительская работа получше. Описанию каждого исчезновения там сопутствовала куча разного материала – свидетельства очевидцев, характеристики самих очевидцев, ну и всякое прочее. Если за день до исчезновения происходило извержение вулкана, Темпье обязательно это отмечал. Он записывал все необычное – вне связи с исчезновениями.

– И что-то нашел? То же самое, что обнаружили нумеристы?

– Нет, – ответил Петр. – Он нашел кое-что другое. Темпье отлично понимал, о чем говорили нумеристы. И его собственные данные полностью совпадали с выводами секты. По сути, он считал само собой разумеющимся, что исчезновения происходят все чаще.

– И что же он обнаружил?

– Расхождения между официально опубликованными мирскими и церковными данными.

Рашмику такой ответ разочаровал, она ожидала большего.

– Подумаешь, открытие, – протянула она. – Предположим, миряне проморгали, а наблюдатели заметили. В поселках народ не такой внимательный…

– Ты не понимаешь, – буркнул Петр.

Впервые девушка услышала в его голосе раздражение.

– Я говорю не о том, что церкви заявили об исчезновении, которое не заметили все остальные. Дело в другом. Тогда, за восемь лет до того случая – сейчас это будет уже двадцать лет назад, – произошло исчезновение, не фигурирующее ни в одной церковной сводке. Понимаешь, о чем я? Исчезновение имело место и было засвидетельствовано секулярными наблюдателями вроде Темпье, а церкви утверждают, будто ничего не произошло.

– Но какой в этом смысл? Для чего церквям скрывать факт исчезновения?

– Темпье задался тем же вопросом.

Может быть, она не совсем напрасно выбралась на крышу.

– Было ли у этого исчезновения какое-нибудь свойство, объяснявшее, почему оно не попало в официальные хроники? Несоответствие обычным критериям?

– Например?

Рашмика пожала плечами:

– Я не знаю. Ну, скажем, исчезновение было очень кратким.

– Интересно – если Темпье верно во всем разобрался, – что это исчезновение было самым продолжительным из зарегистрированных. Оно длилось одну целую две десятых секунды.

– Тогда я совсем ничего не понимаю. Что еще говорил об этом Темпье?

– Хороший вопрос, – кивнул Петр. – Но не из тех, на которые быстро ответишь. Потому что Шауль Темпье умер. Семь лет назад.

– Жаль. Похоже, он тебе нравился. Но ты сам говорил: он был немолод.

– Он был стар, но вовсе не собирался умирать. Его убило током. Темпье нашли рядом с машиной, которую он чинил.

– Ясно, – вздохнула Рашмика. – Значит, неосторожность.

– Неосторожность – это не про Шауля Темпье. Вот тут они дали маху.

Рашмика насторожилась:

– Они?

– Те, кто его убил.

Некоторое время парень и девушка стояли молча. Караван забрался на вершину арки моста и начал долгий плавный спуск к другому краю Пропасти. Противоположная стена выросла, уступы и трещины на ее истерзанном боку стали хорошо видны. Слева, на юго-западной стороне Пропасти, Рашмика заметила необычный выступ. Он казался тщательным карандашным наброском, дожидающимся мастера с красками. Но это был точно утес. Как только караван доберется до него, переход через Пропасть завершится. Мост выдержит, и мир будет в порядке – по крайней мере, не хуже, чем раньше.

– Значит, ты для того и пришел в караван? – спросила она Петра. – Узнать, почему убили старика?

– Послушать тебя, так все на свете только и делают, что ищут тот или иной ответ.

– Но ведь так и есть.

– Я не прочь узнать, почему убили Шауля, но куда больше меня интересует, почему церкви решили лгать о слове Божьем.

Рашмика уже спрашивала Петра о его вере, но по-прежнему чувствовала, что надо выяснить, насколько он откровенен. Должна быть какая-то лазейка в его душу, трещинка сомнения в щите убежденности.

– Так ты считаешь исчезновения словом Божьим.

– Не просто считаю, а твердо верю в это.

– То есть ты узнал, что истинная хронология исчезновений отличается от официальной, и из этого сделал вывод, что Божьи послания передаются людям искаженными?

– Именно так. – Судя по голосу Петра, он был рад, что Рашмике удалось пересечь разделяющую их пропасть непонимания. Впервые за столько лет груз тайного знания был снят с его души. – Я решил, что смогу рассеять свои сомнения путем бездумных наблюдений, но из этого ничего не вышло. Я увидел тебя – ты стояла рядом, такая независимая, – и понял, что должен всего добиваться сам.

– Ну… примерно то же чувствовала и я.

– Расскажи, что ты ищешь, Рашмика.

И она рассказала. О Харбине, о том, как его приняли в одну из церквей. Скорее всего, брата против его воли заразили индоктринационным вирусом. Об этом страшно даже подумать, но рациональная часть ее разума не может исключить такую возможность. Девушка рассказала Петру, как ее семья некоторое время назад узнала, что Харбин посвятил себя вере. И тогда Рашмика решила, что не может потерять брата вот так.

– И я решилась на паломничество, – закончила она.

– Вот уж не думал, что ты паломница.

– Я оговорилась, – сказала она.

Хоть и не была уверена в этом.