1

Утром меня разбудил звонок, но не рев будильника, а писк телефона. Этот звук тихой сапой пробрался сначала под подушку, а потом медленно, но настойчиво, словно сквозь пелену из пуха и пыли, зарылся в сон, прогрызя корку, а затем и подкорку, чавкая все громче и чаще.

Очень плохое предчувствие охватило меня. Будто кто-то копается в моем грязном белье, как мыши в луковой шелухе. Когда тебя резко выводят из сна, что еще фонтанирует образами и страхами, нагрузка на сердце резко увеличивается.

– Алла… – выдохнул я, а уже потом, взяв трубку, сказал, стараясь звучать как можно бодрее: – Алло! Это ты, Алла? – потому что только моя племянница могла меня потревожить в столь раннее время. – Что случилось, Алла?

В ответ в трубке раздался незнакомый мужской голос с осведомляющей жесткой интонацией:

– Это не Алла!

– Кто это? – недовольно покачал я головой, со всклоченной щетиной на ней.

– Это Федор Сергеевич Бабенко.

– Федор Сергеевич Бабенко? – переспросил я, мысленно прокручивая картотеку всех своих знакомых. – Вы куда звоните?

– Вы только не волнуйтесь, вас беспокоит капитан Федеральной службы безопасности. – И, словно вспомнив, что позвонил слишком рано, фээсбэшник в замешательстве добавил: – По очень важному делу.

2

– А… – протер я глаза и зевнул, словно давно ждал их звонка, словно их звонок не один год сидел в моем подсознании и стал чем-то обыденным и привычным. И я не удивился, когда он после долгого шуршания наконец-то показался наружу и явил себя свету. Я уже давно был готов к такой ситуации. С другой стороны, могло быть и хуже – ведь в моем подсознании также сидели и страхи за Алю.

– Вас это не удивляет? – спросил капитан ФСБ.

– Нет, нисколько. Рано или поздно это должно было произойти, – честно ответил я, зная, что ко многим из моих знакомых и друзей они уже обращались. Многие мои коллеги в институте, где я преподавал культурологию, давно сотрудничали со спецслужбами.

– Мы могли бы с вами встретиться и поговорить с глазу на глаз?

– Зачем? – А правда, зачем мне встречаться с глазу на глаз с серой мышью?..

– Мы знаем, что вы в хороших отношениях со многими людьми, нас очень интересующими. Например, в газете вы активно вступали в дружеские дебаты с нацболами и фашистами. И они к вам хорошо относятся. Впрочем, это не телефонный разговор.

– Ладно, давайте завтра.

– Нет, завтра может быть уже поздно, – отвечал незнакомец.

«Что за спешка? – подумал я, не медля направляясь в сортир, так меня пробрала волна внизу живота. – Все-таки радиотелефон – великое изобретение».

– Давайте сегодня. Я могу подъехать в любое удобное для вас время и место.

– Сегодня так сегодня, – согласился я. – Давайте тогда в ресторане «Рай», это в цоколе гостиницы «Эльбрус». Там очень приличная кухня, впрочем, вы должны знать.

Вначале я хотел было пригласить его домой, угостить финиками с чаем и попросить заодно купить свежих лепешек. Но потом подумал, что это чересчур гостеприимно по отношению к спецслужбам. Что скажут коллеги по цеху, если узнают? А раз все равно надо выходить на улицу, то лучшего места для завтрака не найти.

Да, наглости мне не занимать, но должен же я как-то попользоваться их служебным положением. Раз они сами его так вероломно используют. К тому же лучше по привычке разобраться со всеми неприятными делами с утра, чтобы потом не забивать себе голову.

– Хорошо, – согласился с моим предложением Бабенко, – Тем более ресторан «Рай» буквально в двух шагах от вашего дома – только дорогу перейти. – ФСБэшник явно кичился своими познаниями в местной кухне.

– Вот и договорились! – обрадовался я, сливая в унитазе воду, а сам подумал: откуда им известен размер моих шагов.

– Тогда через час в «Рае».

– Отлично, но только учтите, я не успеваю позавтракать. Так что молочные реки и кисельные берега будут на вашей совести.

3

Спустя час я был в ресторане. Я узнал своего собеседника по кожаному пиджаку и маленьким темным очкам восьмеркой. Видимо, для конспирации. А кожа была в моде у братков лет десять назад. И сегодня выглядела ужасно комично, как в дешевых боевиках.

Впрочем, когда я подошел поближе, то увидел, что это очки для тренировки глаз. С дырочками. Много, видимо, приходится вглядываться через замочную скважину или выслеживать в бинокль.

– Здравствуйте, это вы агент 008? – спросил я, подойдя к столику вплотную.

– Да. – Он снял очки и устало улыбнуся светлыми глазами. – Федор Сергеевич Бабенко, – протянул он руку, вставая из-за стола.

Я тоже представился. И уставился на столик, на котором уже красовались две белые чашки, два чайника, масло в фарфоровой масленке, маслины, оливки в вазочках, хлеб кусками в плетеной корзинке, сыр «Дор блю» с голубой плесенью и «Камамбер» с белой плесенью, нарезанные ломтиками на большой тарелке. Основным блюдом была рыба в кляре.

«Рыба в кляре, человек в кожаном футляре», – подумал я, вспоминая, что сегодня как раз рыбный день. А такую скользкую рыбку голыми руками не возьмешь, все равно вертлявая выкрутится и выскользнет. Значит, надо держать ухо в осетро.

4

Ничем не примечательное лицо. Увидишь и не запомнишь. Хотя вполне открытое и располагающее. После того как он уйдет, останешься в полной убежденности, что разговаривал с человеком которого давно знаешь и которому, как давнему знакомому, безусловно, можно доверять.

– Много приходится читать отчетов и смотреть в оба глаза, – пояснил Федор Сергеевич, увидев мое внимание к очкам, которые он положил на стол. – Глаза, знаете ли, устают.

«Глаза водного цвета, прозрачные, на выкате, можно сказать, рыбьи», – отметил я про себя.

– К тому же эта чертова близорукость, – добавил он, прерывая минутное неловкое замешательство.

– А пиджак-униформа, – спросил я, – тоже поистерся на работе? – Конечно, невежливо с моей стороны. Но должен же я был как-то защищаться от его пристальных кристально чистых голубых глаз. Перехватывать инициативу, что ли.

– Я просто принципиально не ношу вещей из шкур животных. А куртки на синтепоне мне носить запретили. Вот и приходится использовать кожезаменитель. Все-таки часто сопровождаю высокопоставленные персоны.

Так, начав нашу встречу-допрос, я узнал, что мой визави по первому образованию биолог. Сначала он был энтомологом. Но неожиданно на последних курсах сменил кафедру и стал заниматься этологией – наукой о поведении животных, краеугольным камнем которой является стремление к власти. Потом увлекся этнологией и даже написал кандидатскую диссертацию. Но страсть ловить бабочек осталась в нем, перепроецировавшись на страсть ловить преступников и экзотических шпионов. «Знаете ли, тогда очень модны были шпионские детективы», – его фраза. Он перебрался в органы, стал чекистом по предложению одного коллеги, прикрепленного, как тогда водилось, к институту.

Вот такой незатейливый карьерный рост честного советского чекиста. Пройдя путь от жучков-паучков, наш агент 008 дорос до большого человека, чтобы через органы вновь вернуться к жучкам. Еще я узнал, что Федор Сергеевич по-прежнему очень симпатизирует зеленым. «Хотя они и продажные твари», – опять его выражение.

5

– Ну что, давайте завтракать. Чай, кофе? – Он потер руки в предвкушении трапезы.

– Чай.

– Тогда за зеленых, если не возражаете? – пошутил он, разливая зеленый чай по чашкам – чокаться будем?

– Нет, – улыбнулся я.

– Угощайтесь, не стесняйтесь. Я ведь, знаете ли, тоже не завтракал, – сказал он с таким аппетитом, что мне показалось, он готов наброситься на еду, как зверь.

– Спасибо.

– Спасибо вам. А то мы что-то все обо мне да обо мне. А вот вы?

– Что? – насторожился я, уже было потеряв бдительность.

– Только скажите мне: вам в последнее время ничего не приходилось слышать этакого неприемлемого и опасного для ответственного гражданина страны? – вновь внимательно изучая меня, разведчик заговорил чересчур витиевато, подбирая слова. – Неприемлемо шокирующего для обывателя, так сказать?

– Приходилось, – сказал я, намазывая масло на кусок свежайшего белого хлеба.

– Да, и что же?

– Я почти каждый день слышу шокирующее и опасное. Так вы включите телевизор и тоже услышите.

– Да я не об этом. Мой… – Тут он сделал паузу, словно обдумывая, каким образом ко мне лучше обратиться, чтобы, с одной стороны, еще больше расположить к себе, а с другой – не быть чересчур фамильярным; мне даже показалось, он сейчас скажет «мой дорогой друг». Но он сказал по-другому.

– Мой дорогой брат, вы, наверное, уже слышали о трагической гибели вашего коллеги профессора Петрова Степана Ивановича?

– Да, и что? – ответил я. – Вчера мне действительно позвонили и сообщили об этом неприятном происшествии. Но мы с убитым плохо знали друг друга и практически не общались. Здоровались за руку на официальных мероприятиях и собраниях, не более того. Печально конечно, но в этом городе убивают каждый день…

– Мой разговор с вами, на самом деле, очень прост. Нам требуются информаторы, как бы это грубо ни звучало. Если вы вдруг что-то где-то услышите о своих друзьях-ученых… Или в студенческой среде…

– Хорошо, – поспешил я его искренне заверить, мне нечего было скрывать. – К тому же грех не помочь в такой ситуации.

Только потом я понял – это был рассчитанный ход. Как может преподаватель отказать в помощи и сотрудничестве, когда дело касается убийства его коллеги.

6

А тогда, понимая, что его ход сработал, агент 008 расцвел в своем благодушии.

– Да вы угощайтесь оливками, не стесняйтесь! – снова начал шутить он. – Мне этот ланч все равно оплатят, вот я и шикую. Уж очень я люблю зеленые оливки, в них больше соли земли, а вы?

– Я…

И вдруг, пристально взглянув мне в глаза и не дав ответить, он стремительной скороговоркой спросил:

– Террористическая группа «ХYШ» с лозунгом «Джихад до Судного дня!» – это вам ни о чем не говорит?

И тут я понял, что ради этого единственного, пригвождающего натренированного взгляда, брошенного после неожиданного вопроса, он и хотел со мной встретиться.

– Нет, – не моргнув глазом, ответил я. – А почему вы спрашиваете?

Главное – отвечать быстро, уверенно, не задумываясь. Отбросив все эти «знаете ли…» А то можно заронить зерно сомнения и однажды, подметая пол, нарваться на засланного жучка-скарабея.

– Нам попала в руки тайная тетрадь эмиссара с Ближнего Востока. И в ней отдельной строкой указана некая тайная группа. – Он взял карандаш и нарисовал на салфетке «XYIII».

– И вас это сильно беспокоит?

– Не то чтобы уж слишком, – развел он руками, – но наш отдел курирует все молодежные экстремистские группы. А об этой группе мы узнаем впервые. Вот я и подумал: может быть, вы в институтской среде слышали что-нибудь о «восемнадцатилетних»?

– А с чего вы взяли, что это молодежная группа, и при чем здесь я? – Разговор приобрел оттенок серьезного поединка.

– В институте, где вы работаете, в одной из кабинок туалета нашли граффити «XYIII».

– Ну знаете ли. – Теперь пришла моя очередь улыбаться. – В туалете да еще в институте…

– К тому же, возможно, профессор Петров тоже стал жертвой одного из членов этой группы.

– Какого члена? – не понял я сразу. – Подождите, с чего вы это взяли?

– Рядом с его трупом была обнаружена распечатанная на принтере записка «Джихад до Судного дня!» и подпись – «XYIII».

Я промолчал, подумав: так вот почему так много следователей крутилось вчера у нас в институте!

– Думаю, я могу на вас рассчитывать и вы не разгласите ту конфидициальную информацию, которой я с вами сейчас делюсь. – Агент продолжал, не отрываясь, пристально смотреть мне в глаза

– Да, – кивнул я.

– Возможно, эта группа и профессор Петров причастны к одному нераскрытому теракту. Ну вы помните, взрыв в автобусе со студентами несколько месяцев назад.

Возникла пауза, во время которой я даже не шелохнулся. Для меня все это было несколько шокирующим. Если честно, я ожидал обычной вербовки и предложения к сотрудничеству. У меня есть друзья среди всех национальных и политически групп. Но тут…

7

– И вы до сих пор их не поймали? – поинтересовался я. – У вас же столько зацепок и приемов!

– Да, следов они оставили немало. Но наши поиски, к сожалению, пока ни к чему не привели. Пока все нити обрываются. Вы же знаете эту прогрессивную молодежь, – будто начал жаловаться на тяжелую долю ФСБ, – используют всевозможные технические новинки. Отправляют из интернет-кафе письма. Послал – и был таков. Наверняка, и к вам на экзамены ходят с какими-нибудь штучками вроде наушников и приемников. Да еще их техника идет на шаг впереди спецслужб. Впрочем, это ненадолго… – Взяв паузу, поспешил развеять мои сомнения в некомпетентности спецслужб Федор Сергеевич. – Они себя уже выдали, – неожиданно заметил он. – И, думаю, вы нам в этом можете помочь?

– Я?! – опять изумился я.

Такая надпись ранее помимо туалета, была замечена на стенах одного гаражного кооператива и на асфальте недалеко от гостиницы. А еще мы нашли вот такие стихи. – Он протянул бумагу: мол, это вам ни о чем не говорит? – С вами, кстати, никто из студентов не делился своими литературными способностями?

Я прочитал стихи и не увидел в них ни утонченности, ни изыска собственного стиля. Обычный речитатив, молодежная сленговая риторика площадей с претензией на вызов. Такое мог бы написать сегодня любой доморощенный чтец рэпа.

8

– И главное: вдруг это всего лишь надпись на асфальте, всего лишь литературные эксперименты каких-нибудь недорослей? А преступник использовал эту надпись, чтобы сбить следствие с толку.

– Всего скорее так и есть, – согласился я. – Как преподавателю литературы мне трудно это прокомментировать. Средние эпатажные стихи, вполне свойственные для столь юного возраста.

– Хотя я печенкой чувствую, – не сдавался ФСБ, – неспроста все это.

«Странно, – подумал я, – древние римляне гадали по печени быков о воле богов. А сыщики и следователи гадают по своей печени. Одно из двух – либо интуиция даже в криминалистике великая вещь, либо сыщики быки».

– Но как преподаватель вы, может быть, сталкивались с подобными текстами в студенческой среде? – Он говорил, и на него было жалко смотреть. – Или, может быть, видели в телескоп, кто ошивается у гостиницы, кто делает подобные надписи? Может, вы замечали кого-нибудь из ваших студентов поблизости?

Тут я покраснел – меня застукали за моим любимым занятием смотреть в подзорную трубу на людей и на футбольное поле аэродрома.

– Так вы наблюдали, как я наблюдаю? – Как-то все это выглядело неприлично! Виновато ли плохое зрение или страсть к неизведанным землям и путешествиям, ведь каждая квартира-семья-человек – это неизведанная страна.

– Поймите, это моя работа. Если в прочих сферах работают другие, то с подростковыми экстремистскими группировками работаю я. – Тут он сделал паузу и достал сигарету. – Помимо этого я, как специалист по детям, курирую с нашей, питерской, стороны безопасность подготовительных мероприятий конгресса «Дети мира против террора», проходящего в рамках саммита сорока самых развитых стран. А окно вашей спальни как раз напротив отеля, где живут делегаты. Как видите, я с вами очень откровенен. Надеюсь, что и вы тоже будете со мной взаимно откровенны.

– Хорошо, – согласился я второй раз, понимая, что тоже нахожусь под подозрением.

– Тогда скажите: а вы можете поручиться за благонадежность вашей племянницы Али?

– Так это вы за ней все время следите?

– Все время!.. Да я только, собственно, пару раз, – как будто засмущался агент 008.

– Простите, вы намекнули мне, что я поступаю аморально, заглядывая в окна других людей. А теперь вы мне скажите, неужели вы считаете себя вправе следить за личной жизнью молодой женщины?

– Кто-то должен все держать под контролем, – добродушно улыбнулся Федор Сергеевич. – Но поверьте, я ни в коем случае не превышаю своих функций и слежу не по собственной инициативе и прихоти. Меня попросил за ней следить ее муж, Мунир Муазович. Вы только не подумайте, не из-за подозрений, а для ее же блага, в целях ее личной безопасности… Приходится и нам подрабатывать внеурочно. Я ведь по совместительству еще работаю и на Мунира Муазовича. Обеспечиваю безопасность постояльцев гостиницы.

– Так вот откуда вы знаете про этот ресторан?

– В наш век вообще-то, если хочешь жить, умей вертеться. А Мунир-ага мне доверяет, раз уж мне доверили обеспечивать безопасность гостей саммита… Счет, пожалуйста, – закончил свою мысль, эффектно щелкнув пальцами, агент 008.

9

Мы еще о чем-то мило беседовали, пока официант не принес агенту 008 счет на 80 у.е. и пока тот, отсчитав наслюнявленными пальцами купюры, не попросил кассовый и товарный чеки, что-то записывая в блокноте. Я же взял салфетку и начал на ней тоже производить свои расчеты.

Если честно, после того, как он сказал, что следит за моей племянницей, на душе стало как-то гадко. И, чтобы избежать дальнейших разговоров, я сосредоточил свой взгляд на другом.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Так просто, – потер я виски, прикрывая одновременно уши, пытаясь сосредоточиться и не поднимать лица.

– Восемнадцатилетние, – придвинулся я ближе к салфетке. – Уверяю вас, восемнадцатилетние – это первый-второй курс. А первокурсники-второкурсники стараются поскорее перейти на другой курс. Ведь институт, как и тюрьма, и армия, и больница, – маленькая модель страны. А салагами в ней быть не почетно. Так что, по-моему, восемнадцатилетние никогда не станут себя так называть.

– А что же это, по-вашему?

– ХУШ. Может, это, – пристально глядя на салфетку, заметил я, – от тюркского «добро», «счастливо оставаться» или «всего доброго». По другому говоря прощайте, или «простите». А у эмиссара в блокноте записано римскими цифрами «XYIII», потому что ему просто незнакомы ни само слово, ни кириллица.

– Вы думаете, они смертники?

– Если они смертники, подрывная группа террористов, – пожал я плечами, – то они тем более не стали бы обозначать себя римскими цифрами. Но вы не беспокойтесь… Дело в том, что они обязательно себя выдадут дерзкими, мальчишескими выходками – не смогут удержаться. И вы их обнаружите без моей помощи.

– Если бы все было так просто! Современные системы очень мобильны, – тяжело вздыхая, встал из-за стола Федор Сергеевич. – Впрочем, мне уже пора идти на службу.

Раскланявшись, ФСБ вышел, я же в раздумьях, кто все-таки заплатил за завтрак: он или моя семья в лице Мунир-аги, поспешил за ним. Правильно в народе говорят, государство не обманешь.