Глава 8

Клавейн смотрел на звезды.

Он находился за пределами Материнского Гнезда, совершенно один, и поворачивал голову то ли вниз, то ли вверх — он не мог понять, на какой стороне кометы оказался. В пределах видимости не было ни одного человеческого существа, ни одного признака присутствия людей. Случайный наблюдатель мог подумать, что Клавейна безжалостно бросили на поверхности кометы на произвол судьбы, не оставив ему ни корабля, ни провизии, ни защиты. Никому бы и в голову не пришло, что в сердце кометы находится сложнейший механизм — он ничем не выдавал своего существования.

Комета вращалась довольно медленно. Время от времени на горизонте Клавейн видел бледную пасть Эпсилон Эридана — более яркую, чем остальные звезды, но слишком удаленную, чтобы походить на солнце системы. Он чувствовал беспредельный холод пространства, которое отделяло ее от Материнского Гнезда. Конечно, дистанция в чистых 100 астрономических единиц несравнима с расстоянием от звезды до звезды, но даже она до сих пор вызывала дрожь. А что говорить о самом межзвездном пространстве? Даже сейчас Клавейна не покидало смешанное чувство благоговения и ужаса, которое охватывало его всякий раз при встрече с будничной безграничностью космоса.

Внезапно его внимание привлек свет. Вспышка где-то в плоскости эклиптики, неподалеку от Эридана — настолько слабая, что непонятно, как глаз ее заметил. Вот снова — колкая, неожиданная искра на пределе видимости. Значит, не показалось… Еще одна, рядом с предыдущими. Клавейн приказал шлему создать затемнение, чтобы не мешала разница в яркости, и Эпсилон Эридана мгновенно исчезла за темным диском.

Клавейн понял, что это такое. Космическое сражение, которое происходит в десятках световых часов от Материнского Гнезда. Похоже, корабли ведут бой в секторе пространства, ограниченного несколькими световыми минутами, обстреливая друг друга из тяжелых орудий, использующих релятивистские эффекты. Если бы Клавейн находился в Материнском Гнезде, можно было бы обратиться к основной базе тактических данных и запросить информацию о том, кто патрулирует данную часть системы. Правда, база не сообщит ему ничего такого, что он не сможет вычислить сам.

Вспышка, скорее всего, означает гибель корабля. Или — в данный момент — пусковой импульс тяжелой электромагнитной пушки, какие в ходу у Демархистов. Это громоздкое сооружение в виде цилиндра длиной в тысячу километров, снабженное ускорителями. Пушка заряжается для детонации цепочкой бомб из кобальтового сплава. Заряд мог разнести орудие на атомы — но не раньше, чем глыбы стабилизированного металлического водорода размером с танк разгонятся до семидесяти процентов скорости света, которые вылетят на гребне всесокрушающей волны.

Орудия Объединившихся были не менее мощными, но «вытягивали» активирующие импульсы напрямую из пространства-времени, что делало количество выстрелов неограниченным и позволяло быстрее перенацеливаться. Такие орудия стреляли без вспышки.

Клавейн знал, что результаты спектроскопического анализа установят происхождение каждой из этих вспышек. И, пожалуй, он не слишком удивится, узнав, что большинство из них означало прямое попадание в крейсера Демархистов.

Там гибли враги. Гибли мгновенно — взрывы были столь мощными и быстрыми, что люди не успевали почувствовать боли, осознать наступление смерти. Но безболезненная смерть — маленькое утешение. Эскадра Демархистов многочисленна. С уцелевших звездолетов наблюдают за уничтожением своих товарищей и гадают, кто будет следующим. Им не узнать, когда заряд вылетит в их направлении и, тем более, когда он прибудет к цели.

Оттуда, где находился Клавейн, это выглядело как фейерверк над далеким городом. От знамен Азенкура до горящей Герники, нестерпимого зарева Нагасаки, подобного блику солнца на полированном лезвии катаны, жестоких боев в небе над Куполами Тарсиса… До этих далеких вспышек тяжелых релятивных орудий зари двадцать седьмого века, которые лупят по звездолетам цвета вороненой стали. Клавейн помнил, что война — это кровавый кошмар, и не нуждался в напоминаниях. Но издали она завораживала яростной красотой, от которой леденела кровь.

Вспышки боя перемещались к горизонту. Вскоре они скроются из виду, и никакие деяния людей не будут пятнать небо.

Клавейн размышлял о том, что услышал от Ремонтуа. Тот — похоже, с молчаливого согласия Скейд — слегка просветил Клавейна относительно роли, которую собирался ему отвести Закрытый Совет. Оказывается, его завлекали не просто ради того, чтобы уберечь от ненужных опасностей. Его собирались задействовать в одной деликатной операции — в военных действиях за пределами системы Эпсилон Эридана. Речь шла о каких-то ценных артефактах, которые попали не в те руки.

Что это за артефакты, Ремонтуа не сказал. Он только дал понять, что их возвращение — следовательно, в свое время они были каким-то образом похищены! — жизненно необходимо для обеспечения безопасности Материнского Гнезда в будущем. Если Клавейн желает узнать больше… и если ему следует узнать больше, чтобы и по-прежнему быть полезным Материнскому Гнезду… то его прямой долг — стать членом Закрытого Совета. С ума сойти, как все просто! Но сейчас, уединившись на поверхности кометы и размышляя над тем, что узнал, Клавейн приходил к выводу, что они правы. Его сомнения отступали под натиском фактов.

Тем не менее, он не мог себя заставить полностью доверять Скейд. Она знает гораздо больше, и ситуация не изменится, даже если Клавейн войдет в Закрытый Совет. Да, он станет на одну ступеньку ближе к Внутреннему Кабинету. Но только ближе — кто знает, сколько их, этих ступенек?

Вспышки снова показались над горизонтом, теперь с противоположной стороны. Клавейн с дежурным интересом наблюдал за сражением. Сейчас они стали реже. Бой подходил к концу. Можно уже не сомневаться: Демархисты понесли огромные потери, а из кораблей Объединившихся не пострадал ни один. Уцелевшие звездолеты противника поспешно возвратятся на свою базу. Во время этого отступления, похожего на бегство, они сделают все возможное, чтобы не ввязаться в очередную стычку. Что касается этого боя, то его еще долго будут использовать в пропагандистских передачах, слегка приукрасив факты и сдобрив каплей оптимизма. Демархисты потерпели поражение? Что вы, ни в коем случае! Такое происходило уже тысячи раз, и будет происходить… Только уже недолго. Враг сдавал позиции. Он сдавал позиции вот уже несколько лет.

Но тогда откуда это беспокойство о будущей безопасности Материнского Гнезда?

У Клавейна был лишь один способ это выяснить.

Робот-перевозчик нашел свою нишу в кольце и с безупречной точностью, на которую способны только механизмы, влетел туда. Здесь была зона нормальной гравитации. Покинув платформу перевозчика, Клавейн некоторое время шумно переводил дух — с непривычки дыхание требовало усилий.

Он шел по изгибающимся коридорам и пандусам, понимая, что движется по дуге. Здесь находились другие Объединившиеся, но на Клавейна никто не обращал внимания. Их мысли и чувства словно омывали его. Он знал, какое впечатление производит на встречных. Только спокойное уважение, почтение — возможно, с легчайшим налетом сожаления. Основная часть населения ничего не знала о том, что Скейд пытается затащить его в Закрытый Совет.

Коридоры стали темнее и уже. Суровое однообразие серых стен нарушали многочисленные кабели, панели и гофрированные трубы, из которых вырывался теплый воздух. Снизу и из-за стен доносился мерный рокот машин. Тусклый свет чуть заметно мигал. Клавейн так и не понял, в каком месте он словно прошел через запретную дверь. По общему впечатлению, тот, кто незнаком с этой частью колеса, может легко заблудиться в этой полузаброшенной секции. Немногие забредали так далеко, большинство предпочитало перемещаться по более обжитой территории.

Клавейн шел дальше. Он уже достиг той части кольца, которая не упоминалась ни в одном чертеже или карте. Впереди была бронзово-зеленая выпуклая поверхность, похожая на вытянутое в овал полушарие — ни маркировки, ни охранных систем. Похоже, большинство обитателей Материнского Гнезда даже не догадывались о ее существовании. Рядом находилось железное колесо с толстым ободом и тремя планками-спицами. Клавейн ухватился за две из них и потянул. Поначалу колесо не шевелилось — никто не спускался сюда в течение долгого времени, — потом подалось. Следующий оборот уже не потребовал усилий. Громоздкая дверь-полусфера легко распахнулась наружу, покрывшись каплями конденсата и смазки. По мере того как Клавейн вращал колесо, дверь отходила наружу и в сторону, открывая проход. Теперь она походила на сплюснутый поршень, боковые стороны которого отполировали до яркого блеска ради герметичности.

За дверью открывалось еще более темное пространство. Клавейн перешагнул через полуметровый комингс, приседая, чтобы не удариться головой, и случайно коснулся металла. Пальцы обожгло холодом, и он некоторое время дышал на них, пока чувствительность не восстановилась.

Оказавшись внутри, Клавейн обнаружил второе колесо и начал поворачивать его, снова закрывая дверь. На этот раз он натянул рукава на руки, защищая пальцы от ледяного металла. Несколько шагов в темноту — и вокруг тускло засветились бледно-зеленые огни.

Камера была огромной, низкой и вытянутой, как древний пороховой склад. Стены выгибались, образуя арки, повторяющие изгиб огромного кольца — одного из тех, что составляли Материнское Гнездо. Поодаль один за другим тянулись ряды криогенных склепов.

Клавейн точно знал, сколько их. Сто семнадцать. Сто семнадцать человек вернулись из Глубокого космоса на корабле Галианы, и ни у одного не было надежды на спасение. Многие останки оказались настолько изуродованы, что разделить их удалось лишь с помощью генетической идентификации. Но, тем не менее, в каком бы состоянии ни находился погибший, после опознания его помещали в отдельный саркофаг.

Он шел между рядами, гулко стуча подошвами ботинок по рифленому полу. Саркофаги издавали тихое гудение. Они по-прежнему работали — просто потому, что мертвым лучше было оставаться замороженными. Непохоже, что в останках затаились Волки. По крайней мере, признаков их активности не наблюдалось — разумеется, за исключением одного саркофага. Однако кто гарантирует, что отдельные паразиты не прячутся где-то, до сих пор не обнаруженные? Тела можно было кремировать, но тогда исключалась всякая возможность узнать хоть что-нибудь о Волках. Материнское Гнездо, как всегда, проявляло осмотрительность.

Клавейн приблизился к криогенному склепу, где лежала Галиана — он стоял отдельно от остальных, на возвышающемся пьедестале с наклонной плоскостью. Ржавчина, разъевшая металл, напоминала замысловатые арабески, вырезанные в камне. Клавейну представилась сказочная королева — отважная, горячо любимая своими подданными, которая защищала их до конца, а теперь спит мертвым сном, окруженная верными рыцарями, советниками и фрейлинами. Крышка саркофага была полупрозрачной, и черты Галианы проступали под ней неясным силуэтом — Клавейн мог разглядеть ее еще до того, как подошел вплотную. Весь ее вид говорил о том, что она достойно приняла свою судьбу. Руки сложены на груди, подбородок приподнят — его благородные очертания выдавали сильный характер. Лоб не омрачала ни одна морщинка беспокойства: казалось, Галиана просто спит. Длинные волосы, угольно-черные с серебряными прядями, волнами обрамляли лицо, кожу усеивали миллиарды мерцающих кристалликов льда, переливаясь от голубого и розового до бледно-зеленого, стоило поглядеть чуть иначе. Даже в смерти Галиана сохраняла изысканную, утонченную красоту — даже если сейчас это была красота статуи, вырезанной из сахарной глыбы.

Клавейну хотелось рыдать.

Он коснулся холодной крышки, и пальцы скользнули по поверхности, оставляя четыре едва заметных полоски. Он тысячу раз представлял себе слова, которые скажет ей, если она когда-нибудь вырвется из хватки Волка. С момента возвращения Галиану «отогревали» лишь однажды. Но это не значит, что ее не оживят снова, спустя годы или века. Интересно, думал Клавейн, вспомнит ли она его? Вспомнит ли о том, чем он делился с ней? Вспомнит ли Фелку, которая фактически была ей дочерью?

Какой смысл думать об этом? Клавейн знал, что уже никогда с ней не заговорит.

— Я решился, — произнес он, выдыхая в неподвижный воздух облако пара. — Не уверен, что ты это одобришь. Ты же всегда была против существования чего-то подобного Закрытому Совету. Говорят, этого потребовала война. Так же, как необходимость соблюдать оперативную секретность заставила разделить наши сознания. Но Совет существовал еще до того, как началась война. У нас всегда были секреты, даже от самих себя.

Его пальцы совсем замерзли.

— Я делаю это. Просто подозреваю, что должно произойти нечто ужасное. Если это можно предотвратить, я сделаю все, что смогу. Если нельзя — сделаю все возможное, чтобы Материнское Гнездо вышло из этой катастрофы с минимальными потерями, что бы там не ожидалось. Но я почти ничего не смогу сделать, пока не войду в Совет. Мне никогда не было так трудно идти к победе, Галиана. Мне кажется, на моем месте ты бы чувствовала то же самое. Ты всегда с подозрением относилась к вещам, которые казались слишком простыми, потому что за этой простотой могло что-то скрываться. Мне ли о том не знать. Ведь я как-то угодил в одну из твоих ловушек.

Клавейн поежился. Внезапно он почувствовал, что очень замерз. И что за ним наблюдают.

— Галиана, — сказал он — наверно, слишком торопливо, — я вынужден так поступить. Я вынужден сделать то, чего добивается Скейд, хорошо это или плохо. Я просто надеюсь, что ты меня поймешь.

— Она поймет.

Клавейн резко обернулся — но, еще не завершив движения, узнал голос и понял, что беспокоиться не о чем.

— Фелка…

У него словно гора с плеч свалилась.

— Как ты меня нашла?

— Я предполагала, что ты сюда спустишься. Ты всегда оставлял последнее слово за Галианой.

Она прошла в склеп совершенно беззвучно. Сейчас Клавейн заметил, что дверь наполовину открыта. Вот почему стало так холодно! Как только герметичность нарушилась, по помещению начал гулять сквозняк.

— Не понимаю, зачем я здесь, — сказал Клавейн. — Знаю, что она мертва.

— Она — твоя совесть.

— Потому я и любил ее.

— Мы все ее любили. Поэтому кажется, что она до сих пор жива и ведет нас, — Фелка подошла совсем близко. — То, что ты здесь — это правильно. Я не стану из-за этого хуже о тебе думать или меньше уважать тебя.

— Думаю, я знаю, что должен сделать.

Она кивнула, словно Клавейн сообщил ей точное время.

— Ладно, идем отсюда. Для живых здесь слишком холодно. Галиана не будет против.

Следом за Фелкой Клавейн направился к выходу.

Оказавшись снаружи, он крепко закрутил колесо, возвратив на место поршнеобразную дверь — словно хотел оставить за ней свои воспоминания.

Клавейну позволили войти в тайную палату. Едва переступив порог, он почувствовал, как мысли обитателей Материнского Гнезда, которые звучали на заднем плане в его сознании, внезапно оборвались, словно вздох умирающего. Наверно, для кого-то из Объединившихся такая изоляция могла оказаться болезненной. Но он ощутил лишь легкое раздражение — и не потому, что недавно побывал в месте упокоения у Галианы, которое было изолировано таким же образом. Клавейн слишком долго находился на положении изгоя, чтобы тревожиться по поводу отсутствия чужих мыслей в своей голове.

Разумеется, полной изоляции не было: он соприкасался с сознаниями тех, кто находился в палате. Однако, в соответствии с обычными ограничениями Закрытого Совета, ему позволяли лишь слегка касаться их мыслей. Сама палата оказалась довольно непрезентабельной: огромная сфера, оживленная множеством полукруглых балконов, которые лепились по всем стенам почти до самого верха, с плоским полом. На балконах были установлены кресла. Еще одно кресло — одинокое, жесткое и строгое — стояло в центре палаты, словно его выдавили наружу из мрачного серого пола.

(Клавейн?)

Скейд стояла на краю выступа, похожего на язык, который высовывался из стены палаты.

«Я весь внимание».

(Сядь в кресло.)

Он повиновался. Каблуки его ботинок звонко щелкали по металлу. Чувство было не из приятных: атмосфера в палате напоминала зал суда, причем сам Клавейн присутствовал в качестве подсудимого… или даже приговоренного к наказанию.

Вопреки ожиданиям, кресло оказалось весьма удобным. Клавейн закинул ногу на ногу и почесал бороду.

«Давай покончим с этим вопросом, Скейд».

(Всему свое время, Клавейн. Ты знаешь, что с бременем знаний придет другое бремя, бремя секретности? Тебе дадут доступ к тайнам Закрытого Совета, но эти сведения ни при каких обстоятельствах не должны попасть к врагам. Даже обмен с другими Объединившимся считается недопустимым.)

«Я знаю, во что ввязываюсь, Скейд».

(Мы просто хотим убедиться. Ты не должен упрекать нас за это.)

В этот момент Ремонтуа поднялся со своего места.

(Он сказал, что готов, Скейд. И этого достаточно.)

Скейд восприняла его слова совершенно равнодушно. Вспышка ее ярости насторожила бы Клавейна куда меньше.

(Спасибо, Ремонтуа.)

«Он прав. Я готов. И хочу этого».

Скейд кивнула.

(Тогда приготовься. Сейчас твое сознание получит доступ к данным, которые были для тебя закрыты.)

Первым побуждением Клавейна было схватиться за ручки кресла, которых не было. Потом он понял, как смешно бы это выглядело. Подобные чувства он пережил четыреста лет назад, когда Галиана впервые ввела его в Транспросвещение. Это произошло на Марсе. Клавейн был ранен, и она вживила в его мозг имплантаты. За несколько мгновений до операции Клавейн почувствовал себя человеком, который стоит перед надвигающейся стеной цунами и отсчитывает секунды до того момента, когда как волна сметет его. Сейчас он испытывал нечто подобное, хотя знал, что кардинального изменения сознания не произойдет. Просто он получит доступ к секретной информации, скрытой от большинства Объединившихся.

Он ждал. И ничего не происходило.

(Чего ты ждешь?)

Клавейн ослабил пальцы, впившиеся в сидение.

«Я чувствую так же, как и чувствовал».

(Нет, не так же.)

Он посмотрел вокруг себя, на ряды кресел, опоясавшие стены палаты. Ничего не изменилось, никаких отличий. Память заверила его, что все осталось таким же, каким было минуту назад.

«Я не…»

(Прежде, чем ты пришел сюда, прежде, чем ты принял решение, мы позволили тебе узнать, в чем заключалась причина нашей настойчивости. Необходимо вернуть то, что было утрачено. Или это не так, Клавейн?)

«Вы не говорили, что именно ищете. Я до сих пор этого не знаю».

(Просто ты не задавал себе правильного вопроса.)

«И какой вопрос мне следует задать, Скейд?»

(Спроси себя о том, что ты знаешь насчет оружия класса «ад». Уверена — ответ будет очень интересным.)

«Не знаю никакого класса „ад“…»

И запнулся. Стало очень тихо. Клавейн знал, и знал очень хорошо.

Теперь, получив доступ к информации, он понял: до него все время доходили слухи об этом оружии. Он слышал о нем с тех пор, как жил среди Объединившихся. Их злейшие враги тоже рассказывал невероятные истории о тайниках Конджойнеров, где хранилось оружие фантастической мощности — настолько разрушительное и жестокое, что оно вряд ли когда-нибудь подвергалось испытаниям. Само собой, его еще никогда не использовали в сражениях. Вероятно, оно было создано очень давно, на заре истории Объединившихся. Слухи обрастали различными подробностями, но в одном сходились: всего в тайниках хранилось сорок орудий, и ни одно не было копией другого.

Клавейн никогда не воспринимал подобные слухи всерьез. Он считал их работой агентов-антиразведчиков Материнского Гнезда, которые хотели посеять панику во вражеском стане. Но чтобы такое оружие существовало в реальности? Клавейн достаточно долго находился среди Объединившихся, и за это время ни в одном официальном источнике не проскочило даже намека на существование чего-то подобного. Галиана тоже никогда не упоминала об этих орудиях. Но если они созданы так давно — еще в эпоху марсианских поселений… Или она знала об их существовании, или такого оружия просто не существовало.

Однако оно существовало.

Клавейн просматривал свои новые «воспоминания» с мрачной зачарованностью. Он всегда подозревал, что у Объединившихся Материнского Гнезда есть секреты друг от друга. Но сколько можно было скрывать столь важную информацию?! Ему казалось, что он только что обнаружил огромную потайную комнату в доме, в котором прожил почти всю свою жизнь, и не мог избавиться от чувства, что его предали. И растерянности.

Сорок орудий, прямо как в старых сказках. Каждое было прототипом, в каждом невероятно утонченным и омерзительным способом использовались новые принципы физики, которые могли стать величайшими в истории открытиями. Конечно, Галиана знала об этом оружии. Она сама санкционировала его изготовление: начались гонения на Объединившихся. В то время противник превосходил Конджойнеров скорее численностью, чем уровнем технических знаний. С сорока новыми орудиями Галиана могла стереть врагов с лица Вселенной, но в последний момент отказалась от этого намерения. Лучше стать жертвой геноцида, чем развязать геноцид самому.

Но это было только начало. Потом настало время грубых промахов противника, счастливых случайностей и непредвиденных обстоятельств. Люди Галианы оказывались на краю гибели, но не были вычеркнуты из истории.

Клавейн узнал, что орудия решили сохранить, поместив в другой звездной системе, внутри укрепленного астероида. В его сознании возникли мрачные образы: замурованные хранилища, кибернетические сторожевые псы, трапы с перилами и пропасти. Галиана боялась своего адского изобретения не меньше, чем врагов. Тем не менее, она не уничтожила орудия — она лишь сделала все возможное, чтобы не допустить их немедленного использования. Все данные о производстве были стерты — это исключало дальнейшие попытки создания дубликатов. На случай крайней необходимости — например, новой волны преследований — орудия поддерживались в состоянии боеготовности, но тайник находился слишком далеко. Полет к этой системе занял бы несколько лет, и ровно столько должно было продолжаться затишье между боями. Применение орудий класса «ад» требовало ясности сознания, и длительное космическое путешествие был неплохим средством остудить слишком горячие головы.

Но орудия украли, вскрыв тайник. Когда на астероид прибыла следственная группа Объединившихся, похитителей и след простыл. Кем бы они ни были, им хватило ума прорвать оборону, не используя сами орудия — это выдало бы их с головой.

Клавейн узнал, что попытки найти пропажу предпринимались неоднократно, но ни одна не увенчалась успехом. Если существование оружия было тщательно засекречено, то историю с его похищением окружили еще более глубоким молчанием. Об этом знали лишь некоторые из старших Объединившихся. Последующие десятилетия проходили в постоянном напряжении: орудия могли разнести любую планету, как кусок стекла. Оставалось лишь надеяться на то, что похитители не догадывались, насколько мощное оружие попало к ним в руки.

Десятилетия сложились в столетие, затем наступил новый век. За это время населенный космос не раз сотрясали катастрофы и кризисы, но орудия так и не заявили о своем существовании. Кое-кто из Объединившихся, посвященных в тайну, начал утверждать, что о пропаже можно забыть: скорее всего, похитители оставили добычу в космосе или сбросили в недра какой-нибудь звезды.

Но орудия не пропали.

Незадолго до возвращения Клавейна из Глубокого космоса в секторе Дельты Павлина — звезды класса Солнца, которая находилась на расстоянии пятнадцати световых лет от Материнского Гнезда, неожиданно появились признаки странной активности. Это было нейтринное излучение — правда, очень слабое. Возможно, первые вспышки вообще не удалось зарегистрировать. Но последующие сигналы не оставляли места для сомнений. Несколько орудий были активированы.

Система Дельты Павлина находилась в стороне от главных торговых маршрутов. Из ее планет была колонизирована только одна — Ресургем. Поселение было основано археологической экспедицией, которую возглавлял Дэн Силвест, сын ученого-кибернетика Кэлвина Силвеста, отпрыска одного из богатейших Демархистских кланов. Археологи собирали информацию о расе птицеподобных существ, населявших планету миллионы лет назад. Постепенно колония прекратила официальные отношения с Йеллоустоуном. Как выяснилось позже, колонисты перестали быть просто учеными-исследователями. Власть на планете несколько раз менялась: политика терраформирования и расширения поселений не могла не привести к конфликтам. Террористические акты и вооруженные столкновения происходили почти постоянно, но Объединившиеся были абсолютно уверены, что на планете нет орудий из тайника. Тщательное изучение транспортной документации Йеллоустоуна показало: среди кораблей, отправлявшихся на Ресургем, числился субсветовик «Ностальгия по Бесконечности». Судно прибыло в систему Дельты Павлина, и приблизительно в то же самое время были зарегистрированы признаки активации орудий. Информация по звездолету оказалась весьма скудной. Однако в списках иммиграционной службы Ржавого Обода Клавейн обнаружил некую Илию Вольеву, которая непосредственно перед отлетом «Ностальгии» искала новых людей для своего экипажа. Возможно, это было ее настоящее имя, а может быть, и нет — в неразберихе, которая царила после Эпидемии, человек мог получить идентификационные документы на любую подходящую личность. Но фамилия Вольевой всплыла еще раз. С Ресургема на Йеллоустоун редко приходили сообщения. Одно из них, паническое и обрывочное, упоминало о корабле Вольевой, который терроризировал колонию с требованием выдать главу первого правительства Ресургема. Правда, непонятно, зачем Вольевой и ее команде понадобился Дэн Силвест.

Это не означало, что орудия находились у Вольевой. Но Скейд, похоже, не ошиблась: эта женщина возглавляла список подозреваемых. Ее корабль был достаточно велик, чтобы разместить на нем оружие. Она весьма жестоко действовала против колонии, а главное — появилась на сцене как раз в тот момент, когда смертоносные орудия вышли из вековой спячки. Невозможно представить, чего Вольева хотела добиться с их помощью. Но она, несомненно, имела к этому делу самое непосредственное отношение.

Она была вором, которого искали Объединившиеся.

Гребень Скейд пульсировал переливами нефрита и бронзы. Новые воспоминания поступали и поступали в сознание Клавейна. Видеофрагменты, фотоизображения… Клавейн уже успел представить себе коротко стриженую, круглолицую бой-бабу, хотя облик Вольевой абсолютно не соответствовал его ожиданиям. В комнате подозреваемых Илиа Вольева оказалась бы последней, к кому бы он повернулся.

Скейд улыбнулась ему. Ей удалось полностью завладеть его вниманием.

(Теперь ты понимаешь, почему нам нужна твоя помощь. Местонахождение и состояние оставшихся тридцати девяти орудий…)

«Тридцать девять, Скейд? Я думал, их сорок».

(Разве я не упомянула, что последнее, сороковое было уничтожено?)

«По-моему, ты упустила этот момент».

(Полной уверенности нет. Орудия выходили из состояния спячки и снова в нее погружались, как живые организмы. Одно из них так и не обнаружили с 2565 года по местному летоисчислению Ресургема. Мы предполагаем, что оно потеряно, а может быть, уничтожено. Шесть из оставшихся тридцати девяти отделились от основной группы. Мы все еще получаем от них слабые сигналы, но они намного ближе к нейтронной звезде на краю системы. Другие тридцать три находятся в пределах одной астрономической единицы от Дельты Павлина, в точке Лагранжа системы Ресургем — Дельта Павлина. Скорее всего, все они в корабле Триумвира.)

Клавейн поднял голову.

«Постой. В каком году ты засекла первые сигналы? В 2565-м»?

(По летоисчислению Ресургема.)

«И продолжала получать примерно до… 2580 года? Это было тридцать три года назад, Скейд. Какого дьявола до сих пор никто ничего не делал?»

(Идет война, Клавейн. Сомневаюсь, что у нас была возможность организовать обширную, логически сложную операцию, чтобы их обнаружить.)

«До настоящего момента».

Скейд ответила еле заметным утвердительным кивком.

(Сейчас перевес на нашей стороне. В конце концов, мы можем позволить себе отозвать кое-какие ресурсы. Только не строй иллюзий, Клавейн. Поиск орудий будет нелегким делом. Мы намерены вернуть похищенное, но уже сейчас столкнулись с огромными трудностями. У Вольевой есть собственное оружие. Очевидно, именно его она применила на Ресургеме. Но нам надо вернуть орудия любой ценой).

«Любой? Ты имеешь в виду ценой жизни?»

(На войне потери тебя не останавливали, Клавейн. Поэтому мы хотим, чтобы ты координировал эту операцию. Пересмотри воспоминания, если сомневаешься. Если не считаешь себя подходящим кандидатом.)

Обрывки образов без предупреждения ворвались в сознание, уводя назад к предыдущим кампаниям и акциям. Фильмы о войне, подумал Клавейн. Совсем как старые двухмерные монохромные видеозаписи, которые он изучал, будучи одним из Сторонников Чистоты Нервной Системы. Клавейн надеялся обнаружить какие-то приемы, которые можно применять против реального врага, но обычно от этих сеансов не было никакого толку. Однако сейчас «фильм» прокручивался с огромной скоростью, и главную роль в нем играл сам Клавейн. По большей части в эпизодах сохранялась историческая точность, и из-за этого казалось, что он являлся центральным участником всех событий. Освобождение от захватчиков садов Гильгамеш Айсиса, когда Клавейн лишился кисти руки из-за взрыва серы и потерял год, пока не восстановился полностью. А вот похищение мозга ученого-Демархиста, спрятанного фракцией ренегатов-Миксмастеров в районе Глаза Марко. Напарница Клавейна, женщина-Конджойнер, подверглась хирургической модификации и могла хранить мозг живым в своей матке, так что Клавейну пришлось произвести простую операцию, обратную кесареву сечению. Тело ученого они оставили на виду, чтобы захватчики могли его обнаружить. Потом Объединившиеся клонировали профессора и пересадили похищенный мозг в новое тело.

Вот Клавейн возвращает двигатель Конджойнеров, украденный диссидентами-Скайджеками, которые разбили лагерь в одном из внешних «узлов» Блоатера — аграрной колонии, огромного человеческого муравейника. Освобождение планеты Трюкачей от спекулянтов-ультра, которые желали получить доступ к живому океану, способному изменить сознание человека. И еще много, очень много всего. Клавейн всегда выживал и почти всегда одерживал победу. Наверно, где-то существуют другие Вселенные, в которых его все-таки убили, несмотря на знания и опыт. Удача — штука непостоянная. Вряд ли Клавейн мог вычислить среднее арифметическое своих побед и решить, возьмет ли следующую высоту.

Конечно, успех не гарантирован. Но у него больше шансов, чем у кого-либо другого.

Он мрачно улыбнулся.

«Похоже, ты знаешь меня лучше, чем я сам».

(Я знаю, что ты поможешь нам, иначе не заводила бы тебя так далеко. Я права? И ты нам поможешь, так?)

Клавейн огляделся. Он изучал этот отвратительный паноптикум — стариков, похожих на привидения или мумии, непристойные комки серого вещества, заключенные в колбы… Все молчали в ожидании его ответа — даже мозги, которые до сих пор тяжело и мерно пульсировали. Конечно, Скейд права. Никому Клавейн не доверил бы эту операцию. Даже сейчас, на закате жизни и карьеры. Да, на это уйдет много лет. Почти двадцать — чтобы достичь Ресургема. Еще двадцать — чтобы вернуться с победой. Но сорок лет, на самом деле — не самый долгий срок, когда у тебя за плечами почти пять веков. Тем более, почти все эти сорок лет он проведет в «холодном сне».

Сорок лет. Плюс лет пять на подготовку… и примерно год на саму операцию. В общем, около полувека. Клавейн посмотрел на Скейд: волнистые полоски на ее гребне почти не двигались. Ждет. Клавейн знал, что чтение самых глубоких уровней его сознания давалось ей нелегко. Его тайное оружие. Это восхищало Скейд и приводило в ярость — но он подозревал, что прочесть его согласие можно достаточно просто.

«Я сделаю это. Но с одним условием».

(Условия?)

«Я сам наберу команду. Если я попрошу Фелку и Ремонтуа, и они согласятся отправиться со мной на Ресургем, вы им это позволите».

Скейд подумала, затем кивнула, словно персонаж театра теней.

(Конечно. Сорок лет вдали от дома — большой срок. Это все?)

«Нет, конечно, нет. Я не стану действовать против Вольевой, пока не получу тактического превосходства. Таков мой принцип работы, Скейд — полное превосходство над противником. Это значит, что мне мало одного корабля. В самом крайнем случае — два. Три — идеально, но если Материнское Гнездо сможет построить к сроку еще больше, я их тоже возьму. Само собой, официальные распоряжения меня не волнуют. Мне нужны субсветовики с самым мощным оружием, которое только есть в нашем распоряжении. Как я уже сказал, одного прототипа недостаточно. Учитывая, что строительство кораблей требует много времени, надо приступать к работам немедленно. Конечно, если ты не рассчитываешь, что просто щелкнешь пальцами — и через четыре дня на орбите астероида появится корабль».

Скейд коснулась пальцем нижней губы и задумчиво опустила глаза. Клавейн чувствовал, что в течение этого мгновения она ведет напряженную беседу. Глазные яблоки быстро двигались под веками, словно она видела тревожный сон.

(Ты прав, Клавейн. Нам потребуются корабли — со всеми нововведениями, что есть на «Ночной Тени». Но тебе не о чем беспокоиться. Мы уже начали строительство. Они на самом деле превосходны.)

Клавейн прищурился.

«Новые корабли? Где?»

(Не так далеко отсюда.)

«Хорошо, — он кивнул. — Вы не станете возражать, если я взгляну на них? Мне нужно познакомиться с ними получше — вдруг придется внести какие-нибудь изменения».

(Клавейн…)

«Это не подлежит обсуждению, Скейд. Если я хочу выполнить работу хорошо, мне надо осмотреть рабочие инструменты».