Глава 33

Я посмотрел на Зебру. Она посмотрела на меня. Мы оба не произнесли ни слова.

В машине, где мы расположились под бдительным присмотром тяжеловесов, было не продохнуть от неприкрытой роскоши и запаха новой кожаной отделки. В задней части салона находился изолированный отсек с шестью сиденьями и столиком, заваленным грудой безделушек. Откуда-то лилась нежная музыка, по потолку изящно вились неоновые узоры. Воронофф и один из тяжеловесов уселись напротив нас, стволы наготове. Квирренбах с другим охранником прошли в передний отсек, за перегородку, превратившись в неясные тени.

Фуникулер плавно взлетел, чуть слышно пощелкивая рычагами, словно над ним с бешеным проворством орудовала спицами невидимая вязальщица.

— Что он имел в виду, когда говорил о космосе? — спросил я.

— Есть такое местечко под названием «Убежище». Карусель на высокой орбите, — ответил Воронофф. — А какая вам, собственно, разница? Рассчитываете на прогулку?

Кто-то в этом городе уже говорил мне про Убежище. Но в связи с чем?

— И что будет, когда мы туда прибудем?

— Об этом известно только господину Рейвичу. Вы тоже об этом узнаете. Можете называть это переговорами. Только не говорите, что у вас пять тузов в рукаве, Мирабель. Насколько я знаю, вас выпотрошили подчистую.

— Ну, парочка джокеров у меня еще осталась.

Боюсь, это прозвучало столь же убедительно, как у пьянчужки, который похваляется своими сексуальными подвигами.

Я глядел в боковые окна, за которыми таяла полупрозрачная друза Эшер-Хайтс… и вдруг обнаружил, что другой фуникулер — не тот, что принадлежал Зебре — следует за нами на почтительном расстоянии, выбрасывая до отказа рычаги.

— И что теперь? — осведомился я, игнорируя ближайшего ко мне тяжеловеса. — Ваша игра закончена, Воронофф. Вам придется поискать себе новое развлечение.

— При чем тут развлечения, идиот? Все дело в боли.

Он наклонился ко мне, навалившись своим могучим торсом на стол. Он походил на Рейвича, но и жесты, и пластика, и манера речи разительно отличались. Ни малейшего намека на акцент Окраины Неба и аристократические манеры Рейвича.

— Все дело в боли, — повторил он. — Когда получаешь удовольствие, боль уходит. Понятно?

— Не совсем, но продолжайте.

— Вы скажете, что не видите между скукой и болью ничего общего. Это потому, что вы подвержены ей лишь иногда — можно сказать, принимаете ее малыми дозами. Вам не знаком ее истинный вкус. Разница между вашей и моей скукой — все равно что разница между тем, как сунуть руку в снег или в чан с жидким азотом.

— Скука — это не стимул, Воронофф.

— Я в этом не уверен. Во всяком случае, есть некая зона человеческого мозга, которая отвечает за ощущение, которое мы называем скукой. Вы не можете с этим спорить. По логике, эту зону должен активировать некий внешний стимул — как зрительную или слуховую зону… — он поднял руку. — Я предвижу ваше возражение. Видите ли, способность к предвидению — один из моих талантов. Можно сказать, это один из симптомов моего состояния. Я — нейронная сеть, настолько хорошо приспособленная к его восприятию, что оно даже не развилось с годами. Ладно, вернемся к нашей проблеме. Несомненно, вы собирались сказать, что скука — реакция не на стимул, а на отсутствие стимулов. Скажу вам так: отсутствие стимулов — тоже стимул. Вы слышите тишину между нотами, а я — музыку. Вы видите черный узор на белом, я вижу белый на черном. Более того, я фактически вижу оба узора сразу. — Он снова усмехнулся, точно маньяк, который много лет просидел в темнице, закованный в цепи, и теперь ведет философскую беседу с собственной тенью. — Я вижу все. Да иначе и невозможно, когда достигаешь моей — как бы это сказать? — глубины опыта.

— Вы законченный псих, верно?

— Я был таким, — подтвердил Воронофф, явно не оскорбившись. — Я прошел через безумие и вышел из него по ту сторону. Теперь сумасшествие утомило бы меня не меньше, чем здравый рассудок.

Разумеется, он не сумасшедший — по крайней мере, не буйнопомешанный. Иначе он не представлял бы интереса для Рейвича в качестве приманки. Воронофф обязан сохранять определенную связь с реальностью. Почти уверен: я никогда не пребывал в подобном состояния ума — хотя был по горло сыт скукой. Но отказывать ему в абсолютном самоконтроле — значит подвергать себя смертельной опасности.

— Вы могли бы положить этому конец, — вежливо посоветовал я. — Организовать самоубийство в вашем городе — легче легкого.

— Такие, как он, этим и занимаются, — вмешалась Зебра. — Нет, они не называют это самоубийством. Просто они вдруг начинают проявлять нездоровую тягу к приключениям, в которых крайне сложно уцелеть — например, прыгают в газовый гигант или сводят знакомство с саванщиками.

— Почему бы и нет, Воронофф? — теперь мой черед улыбаться. — Нет, погодите. Вам это почти удалось, правда? Вы стали Рейвичем. Ведь вы надеялись, что я вас убью? Почти достойный способ избавиться от боли. Старый мудрый бессмертный сражен пулями чужака-головореза, приняв облик беглеца, которому грозит опасность…

— Пулями, которых не было? Я отдал бы жизнь за то, чтобы увидеть подобный трюк, Мирабель.

— Очко в вашу пользу.

— За исключением того, что вам это понравилось, — заметила Зебра.

Воронофф посмотрел на нее с плохо скрываемой злобой.

— Понравилось что, Тарин?

— Играть роль добычи. Ведь это действительно облегчало вам боль?

— А вам хорошо знакома боль?

— Нет, — сказал я. — Скажите честно, Воронофф, разве она не права? Впервые за многие годы вы вспомнили о том, что такое настоящая жизнь. И начали нелепо рисковать, стремясь удержать остроту ощущений. До сих пор вас ничто не удовлетворяло, верно? Даже прыжки в бездну. Слишком слабые ощущения.

Воронофф глядел на нас. И глаза у него горели.

— А на вас когда-нибудь охотились? Вы хоть представляете себе, что это такое?

— К несчастью, мне довелось испытать это удовольствие, — признался я. — И совсем недавно.

— Я говорю не о вашей игре в охоту, — процедил Воронофф с безграничным презрением. — Подонки охотятся на подонков — к присутствующим это, разумеется, не относится. Устраивая на вас охоту, Мирабель, они настолько перестраховались, что с равным успехом могли бы завязать вам глаза и влепить пулю в голову прежде, чем вы сделаете два шага.

— Забавно, но я готов с вами согласиться.

— Все могло быть иначе. Они могли играть честно: дать вам уйти подальше, прежде чем начинать облаву — чтобы ваша смерть не была настолько неизбежной. Позволить вам найти себе убежище и затаиться там. Совсем другое дело, не так ли?

— Почти, — ответил я. — Конечно, с той разницей, что я бы не пошел на это добровольно.

— Как знать. Если бы игра того стоила, если бы вас ожидала награда. Если бы вы думали, что уцелеете в игре.

— А чем вознаградили вас, Воронофф?

— Болью. Это освобождение. Хотя бы на несколько дней.

Я собирался что-то сказать и, похоже, успел даже получить ответ — то ли от Зебры, то ли от угрюмого амбала с пистолетом, больше похожим на дубинку. Более или менее отчетливо я запомнил лишь то, что случилось через несколько секунд — связующие моменты полностью стерлись из памяти. Сначала — вспышка света и волна жара: фуникулер, следующий за нами, открыл огонь. Потом — пронзительный визг, с которым взрывная волна вскрыла кабину фуникулера, словно консервную банку. Начинка фуникулера — груда механизмов из металла и пластика — испарилась в огненном облаке. Кажется, несколько секунд после этого мы падали: перебитые и искореженные выстрелом рычаги уже не цеплялись за кабели.

Через пару секунд падение резко прекратилось. Скорее всего, именно в этот момент я полностью пришел в себя. Первое, что я осознал — до того, как на меня обрушилась боль, — то, что наша машина перевернулась вверх тормашками: стол торчит из потолка, а в полу с неоновыми узорами зияет рваная дыра, в которой видна Бездна, обрамленная гнойными наростами Малча.

Тяжеловес-охранник исчез. Все, что от него осталось — это его ствол, который с грохотом перекатывался взад-вперед по импровизированному полу при каждом толчке — фуникулер делал попытки удержаться в положении неустойчивого равновесия. Рукоятку все еще сжимала кисть, аккуратно отрезанная осколком. Разглядывая осколки кости на срезе, я вспомнил, как остался без ступни, когда на наш лагерь напали люди Рейвича. О том, как я ощупал культю, а потом поднес к глазам окровавленную ладонь, отказываясь верить в то, что меня лишили части тела — словно захватили небольшой участок моей территории.

Однако теперь я точно знал, что со мной ничего подобного не случалось.

Мы с Зеброй закатились в угол салона и лежали, изо всех сил стискивая друг друга в объятиях. Воронофф исчез, не оставив ни малейшего следа. Боль накатывала волнами. Однако, уделив своему состоянию некоторое внимание, я решил, что все кости целы.

Фуникулер качался и поскрипывал. Внутри было тихо — я слышал лишь шумное дыхание и тихие стоны Зебры.

— Таннер? — она приоткрыла глаза-щелочки, переполненные болью. — Что случилось?

— Нас подбили, — объяснил я. Похоже, она понятия не имела о том, что нас кто-то преследовал, и, в отличие от меня, не ожидала неприятностей. — Вероятно, из мощного лучемета. Судя по всему, мы застряли в Кэнопи.

— Мы целы? — спросила она и, вздрогнув, высвободила руку. — Нет, погоди. Глупый вопрос. Ужасно глупый вопрос.

— Ты не ранена?

— Я… хм-м… минутку.

Ее глаза на миг затуманились и застыли, потом снова сфокусировались.

— Нет, ничего такого — по крайней мере, несколько часов продержусь.

— Что ты сейчас делала?

— Обследовала себя на предмет повреждений, — нехотя произнесла она. — А как ты, Таннер?

— Надеюсь выжить. Как и любой на моем месте.

Машина вздрогнула, заскользила вертикально вниз. Затем последовал новый толчок, и движение прекратилось. Я старался не смотреть в дыру, зияющую у моих ног, но успел заметить, что высота заметно возросла и Малч напоминает карту, которую я рассматриваю с солидного расстояния. Обзор заслоняли несколько членистых щупальцев Кэнопи, сросшихся между собой и необитаемых. Они лишь усиливали ощущение неимоверной высоты. Потом за полупрозрачной перегородкой зашевелились тени, и машина снова вздрогнула.

— Тебе не кажется, что нас кто-нибудь непременно спасет? — спросила Зебра.

— Скорее всего, этот кто-то не захочет вмешиваться в чужие дела, — отозвался я, кивком указывая на перегородку. — А вот там кто-то явно уцелел. Думаю, нам пора убираться, пока нашим состоянием не заинтересовались.

— Куда, Таннер?

Я покосился на дыру в полу.

— Кажется, выбор у нас не слишком велик?

— Ты с ума сошел!

— Вполне возможно.

Я опустился на колени у самой дыры, пошире расставил руки и, опираясь о ее края, высунул голову наружу. Оглядевшись, я развернулся и начал медленно спускаться ногами вперед, пока не нащупал поверхность одной из извилистых ветвей Кэнопи, на которой покоился наш фуникулер. Ветка была тонкой — мы находились вблизи ее оконечности, где она сужалась, переходя в щупальцеобразный отросток — нет, это больше напоминало стебель, вырастающий из луковицы. Найдя опору, я отцепился и помог спуститься Зебре. Впрочем, она едва ли нуждалась в моей помощи: ее конечности отличались удивительной гибкостью.

Зебра окинула оценивающим взглядом искореженную громаду фуникулера, нависшую над нами. Крыша превратилась в обугленный ком полурасплавленных деталей, из телескопических рычагов уцелел лишь один, неестественно изогнутый и цепляющийся за одну из верхних ветвей. Казалось, стоит ветру дунуть чуть сильнее — и машина рухнет прямо в Малч. Квирренбах и один из охранников оставались внутри и яростно ломали дверь, которую заклинило суком-отростком.

— Воронофф еще жив, — я указал туда, где ветка, становясь толще, врастала в ствол. По ней полз человек — медленно, но упорно. Похоже, ветка ненамеренно спасла ему жизнь.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего. Далеко он не уйдет.

Точность выстрела сделала бы честь скальпелю хирурга — заряд ударил достаточно близко, чтобы привлечь внимание, не рискуя перебить ветку. Он заставил беглеца остановиться, но Воронофф еще не повернулся в нашу сторону.

Зебра поглядела наверх — туда, где в переплетении скелетоподобных ветвей, образовавшем полог, темнел силуэт стрелка. Это была женщина, приклад тяжелой винтовки грациозно упирался в скульптурный изгиб ее бедра.

Шантерель.

Она вскинула винтовку на плечо и начала спускаться по ветвям, точно по лестнице. Из неповрежденного фуникулера, который закрепился чуть выше, выскочили трое в темной одежде. Пока она пробиралась вниз, к нам, они прикрывали ее, держа нас под прицелом еще более громоздких лучевиков.

Вначале это было крошечное фосфоресцирующее пятнышко на экране радара дальнего обнаружения. Но оно значило очень много. Впервые с тех пор, как они покинули Флотилию, нечто появилось впереди, в пустом пространстве, протянувшемся на десятки световых лет. Небесный усилил интенсивность луча и сфокусировал фазированную решетку на том секторе пространства, откуда поступал отраженный сигнал.

— Это может быть только он, — сказал Гомес, выглядывая у него из-за плеча. — «Калеуче». И ничто другое.

— Возможно, очередная куча корабельного хлама, — возразил Норквинко.

— Нет, — Небесный следил за тем, как радар выделяет подробности изображения, превращая пятнышко в нечто, обладающее плотностью и формой. — Масса слишком велика. Думаю, это и есть корабль-признак. Он следует за нами, и размеры подходящие.

— Насколько он велик?

— Ширина достаточна, но я не могу определить его длину, — покачал головой Небесный. — Положение корабля соосно нашему, как будто навигационный контроль все еще сохраняется.

Он застучал по клавишам, потом прищурился, изучая колонки цифр, возникающие рядом с картинкой эхо-сигнала.

— Ширина — как у корабля Флотилии. Профиль тот же: радар даже показывает некоторую асимметрию на участках передней сферы, где должны располагаться пучки антенн. Похоже, корабль не вращается — должно быть, по какой-то причине они это отключили.

— Может быть, решили отдохнуть от гравитации. Сколько до него?

— Шестнадцать тысяч кликов. Учитывая, что мы проделали путь в половину световой секунды — не так уж и плохо. На малой тяге мы доберемся до него за несколько часов.

Дискуссия заняла пару минут, после чего сошлись на том, что наилучшей тактикой будет «тихое приближение». Корабль держался соосно остальным судам Флотилии — факт, не позволяющий считать его мертвой дрейфующей оболочкой. Он явно обладал определенной степенью автономии. Небесный сомневался, что на борту есть кто-то живой, но исключать подобную возможность не стоило, как бы ничтожна она ни была. В любом случае, на борту действуют автоматические защитные системы, которые могут весьма недружелюбно отреагировать на приближение шаттла.

— Надо подать им сигнал, — предложил Гомес.

Небесный покачал головой.

— Они следуют за нами почти целый век — тайком, даже не пытаясь с нами заговорить. Можешь считать меня параноиком, но, по-моему, это говорит о том, что они будут не слишком рады визиту — объявленному или необъявленному. Впрочем, я ни на йоту не сомневаюсь, что на борту никого нет. Да, корабельные системы по-прежнему действуют, но и только: антивещество поддерживается в стабильном состоянии, а корабль не слишком отстает от Флотилии.

— Мы это скоро узнаем, — сказал Норквинко. — Как только подойдем на расстояние визуального контакта. Тогда можно будет оценить повреждения.

Следующие два часа тянулись мучительно долго. Небесный скорректировал траекторию подлета так, чтобы подойти к кораблю сбоку, позволив радару уловить элонгацию эхо-сигнала. При подлете не обнаружилось ничего неожиданного: в профиль «Калеуче» почти не отличался от кораблей Флотилии — за исключением некоторых незначительных, но загадочных деталей.

— Похоже, следы повреждений, — пробормотал Гомес, разглядывая силуэт, который становился все ярче.

Больше на экране ничего не было, и это лишь усиливало чувство полной изоляции. От других кораблей Флотилии не поступало никаких сигналов. Даже если на них знали о происходящем, то ничем это не выдавали.

— Знаешь, — добавил он, — я почти разочарован.

— Разочарован?

— Мне все время казалось, что мы обнаружим что-то более впечатляющее.

— А этот корабль-призрак тебя не впечатляет? — Небесный снова подкорректировал курс, чтобы подойти к кораблю с другой стороны.

— Конечно. Но теперь мы обнаружили его, и это отсекает многие возможности. Знаешь, о чем я думал? Что этот корабль стартовал с Земли позже, чем Флотилия, поэтому у него выше скорость и прочие показатели. И что его отправили специально, чтобы следить за нами с безопасного расстояния — и, возможно, в экстренном случае вмешаться и помочь…

Небесный демонстративно скривился. Однако в душе он был во многом согласен с Гомесом. Предположим, на «Калеуче» что-то пошло не так: не оказалось необходимых ресурсов, нарушился режим хранения антивещества… Обычно легенды рождаются из реальных событий — но бывают и исключения. Он вспомнил о настоящем «Калеуче» — корабле-призраке, который бороздит океан близ южного побережья Чили. Над волнами плывут печальные звуки аккордеона, а на борту веселятся мертвецы. Но каждый раз, когда кто-то замечает корабль, он чудесным образом превращается в обросший водорослями утес или груду топляка.

Может быть, и сейчас произойдет нечто подобное?

Последний час, казалось, тянулся дольше, чем оба предыдущих. Наконец терпение было вознаграждено: в иллюминаторах появился смутный силуэт корабля-призрака. Несомненно, это было судно Флотилии. Так же выглядел на подлете «Сантьяго» — правда, на «Калеуче» не было ни одного огонька. Сам корпус можно было разглядеть лишь в лучах прожекторов шаттла, а детали, которые представлялись весьма любопытными — только по одной, приближаясь к дрейфующему кораблю на расстояние в несколько сотен метров.

— С командным отсеком, кажется, все в порядке, — заметил Гомес, когда луч прожектора скользнул по огромной сфере в носу корабля.

Множество темных иллюминаторов, сенсорные отверстия, радиоантенны, торчащие из круглых углублений — и ни малейшего намека на то, что все это работает. Спереди сфера была покрыта бесчисленными оспинами метеоритных ударов, но то же самое можно было увидеть и на «Сантьяго». На первый взгляд, корабль не получил сколько-нибудь серьезных повреждений.

— Двигайся вдоль «хребта» к корме, — проговорил Гомес.

Норквинко возился у них за спиной с очередной реконструкцией чертежей.

Небесный включил двигатели на малую мощность, и шаттл медленно проплыл мимо сферы командного отсека, затем миновал цилиндрический модуль, в котором должны были находиться бортовые шаттлы «Калеуче» и трюм. Никаких различий. Даже воздушные шлюзы располагались там же, где и на «Сантьяго».

— Пока ничего существенного, — сказал Гомес. — Мне казалось, что радар показывал…

— Ты прав, — перебил Небесный. — Просто все повреждения — на другой стороне. Мы облетим вокруг двигательного отсека и вернемся обратно.

Они медленно ползли вдоль «хребта». Невидимые лучи прожекторов упирались в корпус, и в ярких округлых пятнах, похожих на дыры в темноте, проплывали детали. Мимо заскользили бесчисленные модули со спящими. Небесный начал считать их, но вскоре убедился в бессмысленности этого занятия. Все модули были на месте и выглядели неповрежденными. Да и сам корабль — если не обращать внимания на мелкие царапины от метеоритов — словно только что покинул орбиту.

— Все равно, здесь что-то нечисто, — прищурясь, заметил Гомес. — Он выглядит как-то странно.

— Не вижу ничего странного, — отозвался Небесный.

— На мой взгляд, с ним все в порядке, — сказал Норквинко, на миг отрываясь от своих чертежей — гораздо более увлекательного зрелища.

— Ничего подобного. Он выглядит так, словно изображение не сфокусировано. Разве вы не видите?

— Это визуальный эффект, — сказал Небесный. — Просто глаз не справляется с контрастом: одни участки ярко освещены, а другие — нет.

— Ладно, будь по-твоему.

Они продолжали двигаться в молчании. В глубине души и Норквинко, и Небесный признавали, что Гомес прав: «Калеуче» выглядел странно. Небесный снова вспомнил старинную легенду о корабле-призраке, рассказанную Норквинко. Тот парусник окружал себя туманом, чтобы укрыться от посторонних глаз. Хорошо, что Норквинко не напомнил об этом. Небесный уже не мог поручиться, что сохранит самообладание.

— От капсул со спящими нет инфракрасного излучения, — произнес наконец Гомес, когда они приближались к оконечности «хребта». — Думаю, это дурной знак, Небесный. Когда капсулы действуют, системы охлаждения излучают в инфракрасном диапазоне. Чтобы создавать холод, надо отдавать тепло, иначе никак. Значит, момио не выжили.

— Можешь радоваться, — сказал Небесный. — Ты хотел корабль-призрак? Ты его получил.

— Не думаю, что на нем есть призраки, Небесный. Правда, мертвецов — предостаточно.

Они миновали конец «хребта», где к нему был пристыкован двигательный отсек. Теперь шаттл плыл лишь в десяти-пятнадцати метрах над поверхностью корпуса. На таком расстоянии все детали должны были выглядеть идеально четко, но… Следовало отдать должное наблюдательности Гомеса. Казалось, стекла в иллюминаторах стали гофрированными. Контуры деталей слегка расплывались, хотя очертания корпуса оставались четкими — словно корабль подтаял, а затем снова застыл.

Это было неправильно.

— Ну что, — произнес Гомес, — с двигательным отсеком тоже все в порядке. Никаких признаков повреждения. Антивещество должно находиться внутри. Остаточной энергии хватает, чтобы его удерживать.

— Но ты же видишь — никаких признаков энергии. Ни один прожектор не светится.

— Значит, на корабле отключено все, кроме систем жизнеобеспечения. Но антивещество просто обязано находиться внутри, Небесный. Тогда в любом случае окажется, что мы прилетели сюда не напрасно.

— Посмотрим с другой стороны. Я уверен, что там что-то не в порядке.

Они обогнули корпус, резко развернувшись перед зияющими пастями дюз. Конечно, Гомес прав — на борту должно быть антивещество. Это несомненно. Взрыв двигателей мог привести лишь к одному — от «Калеуче», как и от «Исламабада», не осталось бы ничего, кроме россыпи атомов, необычных для межзвездного пространства. Запасы антивещества должны быть достаточно велики, чтобы обеспечить торможение корабля, — значит, вспомогательные системы должны работать нормально. И люди Небесного смогут использовать эти ресурсы. Например, можно превратить «Калеуче» в экспериментальную площадку, провести испытания его двигателей в предельном режиме — испытания, которые было слишком рискованно проводить на собственном корабле — и найти способ добиться от них максимальной эффективности. Можно использовать корабль-призрак в качестве гигантской ракетной ступени, присоединив его к «Сантьяго», и получить кривую торможения невероятно малого радиуса — а потом, точно рассчитав момент, отстрелить «Калеуче» на околосветовой скорости… Но был третий путь, который нравился Небесному еще больше. Набраться опыта в обращении с антивеществом на борту корабля-призрака, затем перенести резервуар на «Сантьяго», пополнив собственные запасы. В этом случае не надо будет тратить энергию на торможение дополнительной инертной массы. К тому же операцию будет нетрудно сохранить в тайне.

Шаттл завершил маневр и снова поплыл вдоль корпуса — теперь с другой стороны. Радар уже оповестил их о том, что корпус несколько асимметричен относительно продольной оси. Но, увидев то, что нарушало симметрию, они не могли поверить своим глазам. Гомес тихо выругался, а Небесный, не склонный реагировать столь непосредственно, ответил медленным кивком. Вдоль всего корпуса корабля, от шарообразного командного отсека до дюз, обшивка вспучилась нездоровой пенистой массой округлых волдырей, слепленных друг с другом, точно ком лягушачьей икры.

С минуту они молча созерцали эту картину. Вожделенный шестой корабль не мог быть таким.

Гомес первым обрел дар речи.

— Здесь случилось что-то странное. Что-то очень и очень странное. Знаешь, Небесный, мне это не нравится.

— Думаешь, мне это нравится? — отозвался Небесный.

— Отойдем подальше, — сказал Норквинко.

Впервые Небесный просто повиновался. Запустив двигатели на малую мощность, он отвел шаттл на пару сотен метров. В кабине снова воцарилось молчание. Они так долго ждали возможности получше разглядеть корабль… Пристально вглядываясь, Небесный отметил, что обшивка действительно похожа на живую кожу — то ли свежий, то ли плохо зарубцевавшийся ожог. Во всяком случае, ничего подобного он не ожидал.

— Там что-то есть, — Гомес ткнул пальцем вверх. — Смотрите. Возле самой рубки. Не похоже, что это часть корабля.

— Это челнок, — сказал Небесный.

Медленно, словно крадучись, они вновь подлетели поближе. Лучи прожекторов осторожно ощупывали темную массу. Среди пузырящихся вздутий обшивки притаился крошечный шаттл — кажется, неповрежденный. Ни формой, ни размерами он не отличался от их собственного — только маркировка и некоторые детали выглядели чуть иначе.

— Черт… — проговорил Гомес. — Кто-то нас опередил.

— Возможно, — ответил Небесный. — А может быть, он здесь давно.

— Он прав, — согласился Норквинко. — Сомневаюсь, что это один из наших шаттлов.

Они медленно приближались к чужому шаттлу, опасаясь ловушки. Но тот выглядел таким же мертвым, как и корабль, к которому был пришвартован. Три троса с крючьями-гарпунами на концах, пробивших верхний слой обшивки «Калеуче», надежно удерживали шаттл. Это было стандартное устройство для аварийной швартовки, которое устанавливается на всех шаттлах, но Небесному никогда бы не пришло в голову использовать их таким образом. На противоположной стороне есть шлюзы — почему команда шаттла не воспользовалась ими?

— Теперь причаливаем — медленно и аккуратно, — сказал Гомес.

— А я что делаю?

Тем не менее стыковка с брошенным челноком оказалась весьма непростой процедурой — двигатели то и дело отбрасывали их назад. Даже когда оба челнока наконец оказались рядом, выяснилось, что проблемы на этом не закончились. Однако герметичность люков не была нарушена. Небесному удалось подсоединиться к системе питания чужого шаттла, чтобы вывести его из спячки. Неудивительно: шаттлы изначально конструировались в расчете на полную совместимость с причальными системами всех кораблей.

Загорелись причальные огни, и давление в шлюзах по обе стороны люка начало выравниваться. Покидая шаттл, Небесный и его спутники надели скафандры, закрепили на них специальные датчики и радиооборудование — все это было подготовлено задолго до экспедиции, а автоматы, табельное оружие сотрудников службы безопасности, обеспечил Небесный. На стволах были укреплены фонарики. Небесный шел первым. За соединительным туннелем и шлюзом находилась хорошо освещенная каюта — на первый взгляд, точная копия той, из которой они только что вышли. Ни паутины, ни плавающих хлопьев пыли — никаких признаков запустения. Даже работали несколько индикаторов, показывая изменение каких-то показателей.

А еще в каюте сидел человек.

Он был в скафандре — и, несомненно, мертв. Никому не хотелось дольше, чем необходимо, чтобы убедиться в этом, разглядывать скалящийся череп за щитком шлема. Вряд ли это была насильственная смерть. Пилот спокойно сидел в кресле, руки на коленях, ладони в перчатках сложены — словно он мирно творил молитву.

— Оливейра, — произнес Гомес, прочтя имя на табличке, укрепленной на шлеме. — Это португальское имя. Наверное, он с «Бразилии».

— Тогда почему он умер здесь? — недоуменно спросил Норквинко. — Шаттл исправен, он мог вернуться!

— Не факт, — Небесный указал на столбик данных на дисплее. — Батареи, похоже, заряжены, а вот топлива ни капли. Похоже, он так спешил сюда, что спалил весь запас.

— И что дальше? На «Калеуче» десятки шаттлов. Этот парень мог бросить свой челнок и вернуться на одном из них.

Понемногу сложилась рабочая версия причины гибели пилота. Имя Оливейры никому из них ни о чем не говорило. Значит, это человек с другого корабля и исчез много лет назад.

Скорее всего, Оливейра узнал о «Калеуче» таким же образом, что и Небесный: анализируя слухи, он постепенно убедился в том, что они соответствуют истине. Как и Небесный, он решил отстать от Флотилии, проникнуть на борт корабля-призрака и осмотреть его трюмы. Может быть, Оливейра старался ради своего экипажа — а может быть, ради своей выгоды. Так или иначе, он тайно взял шаттл, но решился на скоростной бросок, что требовало большого расхода топлива. Возможно, он выбрал эту стратегию потому, что был ограничен во времени — его отсутствие не могло долго оставаться незамеченным. Вполне оправданный риск: по мнению Гомеса, на «Калеуче» должны быть запасы топлива, а также несколько шаттлов. Словом, возвращение не обещало проблем.

Однако проблемы, очевидно, возникли.

— А вот и послание, — произнес Норквинко, изучая строчки на дисплее.

— Что?

— Послание. Хм-м… Похоже, от Оливейры.

Прежде чем Небесный успел открыть рот, Норквинко вывел на дисплей какой-то текст, немного поколдовал над клавиатурой и отправил послание на канал связи скафандров: звуковую дорожку на радиоканал, а визуальный ряд — на дисплеи щитков. Казалось, призрак Оливейры возник рядом с ними в каюте. На нем был тот же скафандр, в котором он умер, но щиток гермошлема полностью поднят и не скрывал лица. Оливейра оказался смуглым молодым человеком, глаза наполнены смесью ужаса и отчаяния.

— Наверно, мне стоит покончить с собой, — он говорил по-португальски. — Да, наверно, я так и сделаю. Думаю, это единственный разумный выход. На моем месте вы поступили бы так же. Никакого особенного мужества не потребуется. Есть с десяток способов сделать это абсолютно безболезненно — хотя бы с помощью скафандра. Говорят, от этого даже можно получить удовольствие. Скоро сам узнаю… Дайте мне знать, улыбался я, когда умер, или нет — ладно? Надеюсь, так и получится. Иначе будет нечестно, правда?

Небесному пришлось сосредоточиться, чтобы успевать за чужой речью, но это оказалось относительно несложно. Он был офицером безопасности, и знание языков, на которых говорили во Флотилии, входило в его обязанности. К тому же португальский был намного ближе к кастеллано, чем арабский.

— Полагаю, вас привело сюда то же самое, что и меня. Чистейшей воды жадность. Что ж, не мне вас судить. Если вы здесь из соображений альтруизма — примите мои покорнейшие извинения. Впрочем, я в этом сомневаюсь. Скорее всего, вы услышали о корабле-призраке — как и я — и подумали: а нет ли у него на борту чего-нибудь любопытного? Надеюсь, в отличие от меня, вы не рассчитываете на запасы топлива. А может быть, как раз на это и рассчитывали. Если вы уже побывали на корабле, то понимаете, о чем я говорю. А если вам действительно нужно топливо, но внутрь вы еще не забирались — простите, вынужден вас разочаровать…

Он помолчал и смерил взглядом шлейф кабелей и трубок, подключающих скафандр к системам жизнеобеспечения.

— Этот корабль — не совсем то, что вы себе представляли. Здесь нет того, что вы ожидали. Здесь есть нечто большее. Поверьте, кто-кто, а я об этом знаю — я уже побывал внутри. Мы оба побывали.

— Оба? — спросил вслух Небесный.

Оливейра словно услышал его.

— Возможно, вы еще не нашли Лаго. Я про него не говорил? Виноват. Славный парень — но теперь я уверен: это он виноват в том, что мне придется покончить с собой. Я же знаю: без топлива мне домой не вернуться. Если я подам сигнал бедствия, меня казнят за то, что я сюда сунулся. Не на «Бразилии», так на другом корабле, какая разница. Видите, у меня нет выхода. Это все Лаго — он меня уговорил. Бедный, бедный Лаго. Я просто отправил его искать топливо. Чертовски жаль…

Внезапно Оливейра опомнился и пристально уставился на пришельцев, словно действительно видел каждого из них.

— А кстати, я не сказал вам, чтобы вы делали отсюда ноги, если есть хоть какая-то возможность? По-моему, не сказал…

— Выруби эту чертову хрень, — сказал Небесный.

Норквинко помедлил, но повиновался. Призрак Оливейры, застыв посреди своего монолога, начал медленно таять.