91. Равноногое
Задняя комнаты «Сольветры» напоминала полевой госпиталь. Бертон лежал на средней койке, на окровавленных простынях, под хирургическим дроном, похожим на панцирь исполинской мокрицы, того же цвета, что пистолет Кловис. Дрон, которым управляла бригада в Национальном медицинском центре имени Уолтера Рида, плотно присосался к Бертону и громко, безостановочно щелкал и жужжал. Он уже извлек и выдавил в кювету бесформенный осколок пули, а теперь зашивал артерию и латал рану на бедре. Во всяком случае, так должно было происходить по плану. Гидростатический шок, сказал Гриф, был не очень сильный, пуля, срикошетив от асфальта, потеряла много энергии. Иначе при таком расстоянии его могло бы убить одной силой удара, несмотря на бронекуртку.
А ведь этот дрон, возможно, еще один ранний прообраз перифералей, подумала Флинн и вспомнила про «Перекати-Полли» у себя на коленях. Она сидела на краю свободной койки и, когда не могла больше смотреть на Бертона – тот лежал без сознания, с прозрачной трубкой под носом, круглыми наклейками-датчиками на лбу и голой груди и двумя иголками от разных капельниц в сгибе локтя, – переводила взгляд на спокойное лицо Коннера (на лбу корона, сам он – где-то на семьдесят лет тому вперед) или Грифа, который, прижав к уху телефон, кивал и что-то говорил, но слов Флинн не разбирала. Потом собиралась с духом и вновь смотрела на Бертона.
Дрон по-прежнему щелкал. Мокрица – не насекомое, а равноногое. Самые большие равноногие жили когда-то в океане. Флинн не помнила, узнала это в старших классах или из «Нейшнл географика».
Кловис ушла в душ. Сказала, что сперва пустит холодный и одежду снимать не будет – попробует смыть с нее кровь Бертона. Флинн впервые услышала, что тут есть душ. Кловис сказала, он на шланге, в каморке, где швабры, ведра и сливная дыра в полу. Почему-то Флинн даже не удивилась, что Кловис это все объясняет вот сейчас. Бертону потребовалось переливание, но крови его типа у них было много. Это значило, что и ей, если что, хватит, поскольку у них с Бертоном одна группа и резус. А дрон, объяснила Кловис, был у Секретной службы наготове на случай, если ранят президента, и, может, даже им управляла та же бригада.
Не будь Коннер под короной, пришлось бы ему сейчас все объяснять. Впрочем, Флинн и не знала ничего, кроме того, что видела сама. Томми позвонил заместителям, велел забрать трупы из проулка. Все происходило тихо – никаких завывающих сирен. Стрелки в спрут-костюмах явно были не здешние, иначе заместители бы уже сообщили Томми, кто это. А в остальном впечатление было такое, будто никто в городе даже не слышал стрельбы.
«Что-то со мной не то», – подумала Флинн, глядя на лицо брата, на щелкающий и гудящий дрон, который что-то там делал своими мокричьими лапками. Флинн видела их, когда Карлос и Гриф укладывали дрон на Бертона. Кловис стояла рядом с койкой на коленях, по-прежнему зажимая артерию окровавленным ярко-синим пальцем, а потом дрон ожил и зажужжал, и Кловис убрала руку.
«Не то» с нею было как после «Операции „Северный ветер“», только сейчас она не могла заплакать на диване у Дженис или выбежать и проблеваться на траве. Оставалось лишь сидеть на краю койки и сквозь звон в ушах слушать, как Гриф с британским акцентом что-то тихо говорит в телефон. У нее было чувство, что Бертон выкарабкается. И еще она стыдилась, что не переживает так сильно, как должна.
– Вид у тебя неважнецкий, – сказал Томми, садясь и беря ее за руку. Это получилось совершенно естественно, как будто даже привычно.
И Флинн вспомнила, как шла за руку с Уилфом по променаду на месте Оксфорд-стрит и как что-то красное порхнуло среди мокрых ветвей.
– У меня в ушах звенит, – пожаловалась она.
– Скажи спасибо, что совсем не оглохла. Часть того, что ты сейчас испытываешь, – реакция нервной системы на слишком высокий уровень децибел.
– Сперва те четверо в машине, – сказала Флинн. – Потом двое за трейлером. Теперь вот эти. Десятки людей погибли из-за нас.
– Не ты их сюда позвала.
– Я уже не понимаю.
– Сейчас не время разбираться. Однако я кое-что должен с тобой обсудить, пока наш приятель говорит по телефону. Для этого тоже время неподходящее, но другого может не быть. – Он глянул на Грифа.
– Что такое?
– Я не хочу, чтобы они использовали эту пакость против луканов. Или против кого-нибудь еще.
– Тусняк?
– Ты бы так его не назвала, если бы знала, как он действует.
– Бертон сказал, применить его – военное преступление.
– Правильно сказал, – ответил Томми. – Это аэрозоль. Запустят один выкрашенный черной краской дрон сегодня ночью, опрыскают всех.
– И что он такое?
– Стимулирующее, афродизиак и… сейчас попробую выговорить… психотомиметик.
– Что он делает?
– Воспроизводит состояние абсолютно шизанутого сексуального маньяка-убийцы.
– Черт…
– Тебе не нужно такого на твоей совести. И мне тоже. – Томми глянул на Бертона. – Теперь я чувствую себя виноватым, что компостировал ему мозги за взрыв у Пиккета.
– Он сказал мне, что ты злишься. И я так поняла, он на тебя не обиделся.
– Когда ребята запускали Коннерова гобота, они не знали, что заодно рванут цистерны с исходными веществами. Если бы убило Пиккета и его ближайших дружков, даже я, честно, ничего бы плохого не сказал. А в итоге на воздух взлетели бедолаги, у которых не было других способов заработать на жизнь. На вверенной мне территории. Некоторых я даже знал лично, здоровались на улице.
Он стиснул ее руку, потом отпустил.
Флинн гадала, кто там, в будущем, сделал Тлен ее чумовые глаза и могут ли они провести такую операцию здесь с помощью дрона-мокрицы. Или исправить то, что глючит Бертона после гаптики. Бредовые мысли, но сейчас ей было чуточку лучше. Она взяла Томми за руку, потому что его касание и голос прогоняли то ощущение, как после «Операции „Северный ветер“».
