114. Праздник светлой памяти

На выходе из лифта Флинн увидела между двумя группами людей в черном тот самый изгиб реки далеко внизу, который когда-то заметила из коптера. Все окна были прозрачны, все внутренние стены убраны. Будто их никогда и не было. Одно большое пространство, как в галерее у Льва. Коннер стоял у лифта, внимательно примечая все вокруг. Он полностью вошел в роль, и Флинн подумалось, что Коннер теперь снова такой, каким был до взрыва, или чем там его изувечило. Не улыбка – телохранители не улыбаются, – но что-то очень похожее играло на его губах.

– Спуститься или подняться можно только на этом лифте, – сказал он. – Есть лестница на этаж ниже и на этаж выше. Много серьезных бугаев. Охрана, как я. И бугаих. Типа съезд братков в городе из одних богатеньких.

– Я впервые вижу здесь столько людей, – заметила Флинн.

Тут в каждой косточке периферали что-то загудело. «Проверяю связь, – сказал неописуемо мерзкий голос, даже не голос, а модулированная боль, но Флинн знала, что это Лоубир. – Подтверди».

Двойной щелчок крохотным магнитом на языке по левой передней части нёба.

«Хорошо, – отозвались кости. – Пройдитесь по залу. Скажи Уилфу».

– Давай пройдемся, – предложила она.

Мимо них как раз стремительно двигалась большая группа татуированных новозеландцев. «Та-моко», вспомнила Флинн из «Чудес науки». Строго говоря, не татуировка. Борозды в коже. Главной у них, видимо, была блондинка с профилем, как боевое каное. Решительно не возникало впечатления, что они пришли в гости или на какой-либо праздник, даже на праздник светлой памяти. Что-то странное случилось с лицом блондинки, когда та оказалась напротив Флинн: чуть заметное заикание видеокартинки. Артефакты в поле зрения; Лоубир как-то о них упоминала.

– Держись на расстоянии минимум два метра, – сказал Уилф Коннеру. – Когда мы разговариваем, увеличивай его до четырех.

– Я дрессированный, – ответил Коннер. – Она заставила меня учиться на виртуальном коронационном балу в Испании. Тут, блин, по сравнению просто тусовка на летнем отдыхе.

Подошла митикоида с бокалами светло-желтого вина на подносе.

– Нет, спасибо, – сказала Флинн.

Уилф с улыбкой потянулся к бокалу и вдруг замер. Как Бертон от гаптического глюка. Рука изменила курс – к стакану с шипучей водой ближе к краю подноса. Уилф скривился, взял воду и сказал:

– Идем.

– Куда?

– Сюда, Анни. – Он, держа стакан у груди, взял Флинн под руку и повел к центру зала, прочь от окон.

Она вспомнила, как много времени требовалось на облет этажа. Интересно, здесь ли стрекозки и что они такое на самом деле.

Почти в самом центре зала стоял квадратный черный экран от пола до потолка, люди вокруг разговаривали, держали бокалы. Больше всего это походило на исполинскую версию плоского дисплея на столе Уилфа в их первую встречу. Уилф шел уверенно, будто знает куда, хотя Флинн понимала, что это чистой воды притворство. Сейчас, под немного другим углом, она увидела, что экран не совсем черный: на нем смутно угадывалось женское лицо.

– Что это? – Она кивнула в сторону экрана.

– Аэлита.

– У вас так принято?

– Я никогда прежде не видел. И… – Он не договорил. – А вот и Даэдра.

Даэдра оказалась ниже, чем ожидала Флинн. Примерно как Такома. И еще она была чисто из видео или из рекламы. У себя в городе увидеть кого-нибудь такого – уже событие. У Пиккета это отчасти проглядывало – где-то набрался, хотя вряд ли специально. И у Брента тоже, в мужском варианте, из Майами или откуда еще, а будь у него жена, она бы выглядела примерно так же. Даэдра была такая с ног до головы плюс татуировки: черные спирали на ключицах, над вырезом черного платья. Флинн поймала себя на том, что ждет, когда они зашевелятся. Хотя, наверное, будь они движущиеся, Уилф бы про это упомянул.

– Анни, – произнес Уилф, – ты уже встречалась с Даэдрой в «Коннахте». Знаю, ты этого не ждала, но я рассказал про твое восприятие ее искусства, и она очень заинтересовалась.

– Неопримитивисты, – проговорила Даэдра так, будто слово ей противно. Ее взгляд, устремленный на Флинн, выражал полное равнодушие. – Что вы с ними делаете?

Что там говорили про имплант? Ему нужен прямой вопрос про искусство Даэдры, чтобы включиться и нести пургу? Видимо, да.

– Я их изучаю, – ответила Флинн, судорожно вспоминая желтые корешки «Нейшнл географиков» и «Чудеса науки». – Изучаю, что они изготавливают.

– И что же они изготавливают?

Флинн вспомнила только Карлоса и ребят с их поделками из кайдекса.

– Чехлы, ножны. Украшения.

Украшений ребята не делали, но без разницы.

– И как это связано с моим творчеством?

– Попытки охватить реальность вне рамок гегемонии, – сказал имплант. – Другой. Героически. Неукротимое любопытство, одухотворенное вашей имманентной человечностью. Вашим гуманизмом. – Флинн чувствовала, что у нее глаза лезут из орбит. Она выдавила улыбку.

Даэдра глянула на Уилфа:

– Моим гуманизмом?

– Именно, – сказал Уилф. – Анни считает твой имманентный гуманизм наименее ценимой частью твоего творчества. Ее анализ направлен на устранение этого противоречия. Доводы, которые она приводит, буквально раскрыли мне глаза.

– Вот как, – проговорила Даэдра, глядя на него.

– Анни очень робеет в твоем присутствии. Твое творчество для нее – все.

– Вот как?

– Я так счастлива вас увидеть, – сказала Флинн. – Снова.

– Перифераль нисколько на вас не похожа, – заметила Даэдра. – Вы в мобиле на пути в Бразилию?

– Анни сейчас должна медитировать, но она манкировала сеансом, чтобы попасть сюда. Неопримы, которые согласились ее принять, требуют, чтобы гости удалили все импланты. Редкая самоотверженность с ее стороны.

– Кто это? – по-прежнему глядя на нее.

– Не знаю, – ответила Флинн.

– Прокатка, – сказал Уилф. – Я нашел ее через «Синдром самозванца».

– Я очень сожалею насчет вашей сестры, – промямлила Флинн. – Узнала про нее только здесь. Какое печальное событие.

– Отец до вчерашнего полудня воздерживался от окончательных заявлений, – сказала Даэдра без тени печали.

– Он здесь? – спросила Флинн.

– В Балтиморе, – ответила Даэдра. – Он не путешествует.

И тут из толпы за ее спиной вышел мужчина с балкона. Не в коричневом халате, а в черном костюме. Темная бородка чуть отросла, подстрижена. Улыбка.

– Черт, – прошептала Флинн.

Глаза у Даэдры сузились.

– В чем дело?

Щелчок языком по нёбу. Дерганье кадров вокруг мужчины.

– Извините, – сказала Флинн. – Я такая бестактная. Вы моя любимейшая художница. У меня прямо дыхание сперло. Да еще спросить вас про отца, когда вы только что потеряли сестру…

Даэдра смотрела на нее, но обратилась к Уилфу:

– Я думала, она англичанка.

– Бразильские неопримы, к которым едет Анни, – американцы. Она вживается в образ.

Мужчина с балкона прошел мимо, не глянув в их сторону, и Флинн подумала: как можно не обернуться на Даэдру?

– Я вижу, мы пришли не вовремя, – сказал Уилф. Он не мог знать, что Флинн опознала убийцу (эх, надо было договориться об условном сигнале!), и просто блефовал. – По крайней мере, вы возобновили знакомство…

– Спустимся на этаж, – распорядилась Даэдра. – Там удобнее беседовать.

«Иди с ней», – сказал костяной голос. В сравнении с этим скрежетом вести ногтями по школьной доске – все равно что гладить котенка.

– Сюда. – Даэдра повела их к окну с видом на реку, мимо невысокой перегородки и вниз по белой каменной лестнице.

Обернувшись, Флинн увидела Коннера. Он шел за ними в сопровождении двух фарфоровых рободевушек с неотличимыми безглазыми лицами. Обе были в свободных черных туниках и черных облегающих брюках. Под штанинами, застегнутыми снизу на молнию, виднелись босые белые ноги без пальцев. Минуту назад обе рободевушки стояли в начале лестницы, видимо охраняя выход. Уилф шел рядом с Флинн, держа в руке стакан воды, к которому, кажется, даже не притронулся.

Этаж внизу больше походил на то, что она видела из квадрокоптера. Что-то вроде более современной версии первого этажа у Льва: много комнат в разных направлениях. Даэдра провела их в помещение с видом на реку, однако окна сразу поляризовались. Здесь стояла еще одна Даэдра, в таком же платье. Она вроде бы увидела их, но никак не отреагировала. В кресле – по виду ужасно неудобном, хотя наверняка так только казалось – сидела брюнетка в спортивном костюме. Она держала в руках несколько листов бумаги и при виде вошедших подняла голову.

– Приступаешь через десять минут, – сказала ей Даэдра.

– Это ваша перифераль? – спросила Флинн, глядя на другую Даэдру.

– А что, не похожа? – спросила Даэдра. – Она говорит за меня речи. Вернее, говорит Мэри. Она – актриса-имитатор.

Мэри встала.

– Уведи ее куда-нибудь, – потребовала Даэдра. – Нам надо поговорить.

Мэри взяла Даэдру-перифераль за руку и повела прочь. Флинн провожала ее взглядом, чувствуя странную неловкость.

– Ты считаешь, что здесь тебе ничто не грозит, – сказала Даэдра.

– Да, – ответила Флинн единственное, что пришло в голову.

– А зря. Где бы ты ни была, ты позволила этому идиоту привести себя сюда. – Она глянула на Уилфа.

Тот с болезненным выражением лица поставил стакан на ближайший столик.

– Демонтировать, – распорядилась Даэдра, указывая на Коннера.

Приказ, видимо, относился к двум рободевушкам. Флинн не успела толком заметить, как одна из них оказалась на потолке: на корточках, вниз головой. Руки у нее удлинились и стали как у богомола.

Коннер улыбнулся… и тут же исчез за черной стеной, которая возникла вокруг Флинн, Уилфа, Даэдры. Не выросла, а именно возникла, будто всегда здесь была. Флинн подняла руку периферали и постучала по стене костяшками пальцев. Больно.

– Она настоящая, – сказала Даэдра. – А тот, кто управлял твоим телохранителем, уже там, откуда вы взялись, говорит тем, кто вас послал, что твое дело плохо.

Флинн подумала, что так и есть: если девушки уничтожили пери Коннера, он сейчас очнулся в «Сольветре», рядом с Бертоном.

– Только он не знает, насколько плохо, – закончила Даэдра.

И тут сквозь стену шагнул человек с балкона. Прошел насквозь, будто ее нет или будто его тело и стена могут занимать одно пространство в одно время.

– Как ты это сделал? – спросила Флинн, потому что не могла увидеть такое и не спросить.

– Ассемблеры, – ответил он. – Так мы здесь живем. Мы – протеи. – И он улыбнулся.

– Протеины?

– Не имеем жесткой формы. – Он в качестве демонстрации махнул рукой сквозь стену. Затем подошел к другой стороне, за которой остался Коннер, просунул голову наружу и тут же выдернул обратно. – Пришли им подмогу, – сказал он Даэдре.

– Я не могу шевельнуться, – пожаловался Недертон.

– Разумеется, – сказал мужчина, потом глянул на Флинн. – Она тоже.

И он был прав.

Еще две рободевушки выбежали из стены там, где вошел мужчина, и скрылись с той стороны, куда он просовывал голову.