Каждый день, а порой по несколько раз в день мы выносим строгий приговор: что хорошо, а что плохо; что лучше, а что хуже. Таким образом мы выражаем свой внутренний выбор, который каждому из нас приходится делать. Это происходит всякий раз, когда мы что-либо оцениваем или определяем его значение для нас. Именно поэтому суждения, определяющие качество или свойство, называют оценочными.

Различие, причем принципиальное, между истиной и благом видно с первого взгляда. В большинстве случаев мы не оцениваем простые вещи в категориях истинности или ложности. Бывают исключительные случаи, например, когда мы сталкиваемся с фальшивыми деньгами, то говорим о подделке как о чем-то ложном, или когда встречаем подлинный товар, то думаем о нем как об истине. Но при этом мы употребляем слова правда и ложь в переносном смысле, заимствуя их из того словарного запаса, которым мы пользуемся для устных заявлений или умозаключений.

Словами хорошо и плохо мы, как правило, оперируем, имея дело с объектами окружающего нас мира. К числу объектов, определяемых нами как хорошие или плохие, относятся люди, их намерения и действия, их организации и продукты, а также жизни, которые они ведут. В любом случае мы называем хорошим или плохим именно рассматриваемый нами объект, но не нашу мысль о нем.

С помощью обычного здравого смысла мы определяем различие между истиной и благом — причем во всех их взаимосвязях, в которые они вовлечены. Понятие истины тесно связано со сферой нашего мышления. Наши мысли верны, когда они соответствуют состоянию объектов, о которых мы думаем. Понятие блага вступает во взаимосвязь с самыми разными объектами и нашими желаниями. Объекты приносят благо, когда соответствуют нашим желаниям.

Когда мы говорим о поисках истины, то рассматриваем ее как объект желания — тем самым, в сущности, соотносим идею истины с понятием блага. Стремление обладать правдой в определенном смысле является полезным для мыслительной деятельности — то есть благом, к которому мы стремимся в поисках истины. Если мы хотим преодолевать невежество и избегать ошибок, мы рассматриваем ложные представления как зло и стараемся избавляться от них; нам хотелось бы обретать знания — особенно о природе вещей, что равносильно обладанию истиной.

Теперь обратимся к противоположным понятиям и спросим себя, есть ли хоть доля истины в ценностных суждениях — представлениях о вещах как хороших, так и плохих. Когда такие мнения начинают оспаривать, большинству людей бывает трудно защищать свою точку зрения, находить аргументы в ее пользу и обращать оппонента в свою веру. Безусловно, у каждого из нас есть свой набор желаний, и все они абсолютно индивидуальны; часто то, что один человек рассматривает как благо, может не быть таковым для другого.

Если я вполне откровенен, мое заявление, что я считаю что-то хорошим (равносильно тому, что я желаю это «что-то»), является истинным высказыванием обо мне, насколько это возможно.

Мое суждение, что рассматриваемый объект хорош, не будет представлять собой правду, поскольку оно не получит всеобщего одобрения — «всеобщего» в том смысле, что он хорош не только для меня, но и для всех остальных.

Таким образом, мы сталкиваемся с довольно спорным вопросом: насколько объективны или субъективны наши точки зрения. В современном мире к оценочным суждениям относятся с большой долей скептицизма. Как правило, их считают выражением личных чувств — симпатии или антипатии, желания или неприязни. Оценочные суждения полностью субъективны и связаны с человеком, который их высказывает. Даже если они не содержат никакой правды, они истинны относительно личности, которая является их носителем; а истина состоит в том, что этот человек воспринимает некий объект как хороший, потому что на самом деле желает им обладать.

Если истина заключалась бы во мнении, что данный объект хорош для всех людей, а не только для одного, то подобное суждение сочли бы объективным. В таком случае оценочные суждения перестают быть полностью связанными с индивидуальными особенностями личности. По крайней мере, некоторые оценочные суждения тогда относились бы к сфере истины и могли бы стать предметом спора. Другие оставались бы в сфере вкуса, а значит, были бы вне обсуждений. Можно было бы ожидать, что люди попытаются достичь согласия по поводу первых, но не по поводу вторых. Вместо того чтобы повторять, что мнения «хорошо» и «плохо» — оценки субъективные, мы начали бы отстаивать позицию, будто они до некоторой степени объективны или субъективны.

Тем не менее именно такой взгляд на проблему скептики отрицают при рассмотрении оценочных суждений — по крайней мере тех, что делят объекты на хорошие и плохие, и это просто еще один способ сказать: это я желаю, а это нет. По мнению скептика, когда «хорошее» отождествляется с «желаемым», тогда невозможно избежать субъективности суждений о том, что хорошо и что плохо, поскольку такие точки зрения зависят от множества желаний разных людей.

Благо всегда желанно, а желанное и есть благо — и этого отрицать нельзя. Но мы можем отметить некоторую двойственность слова желанный. Когда мы говорим о каком-то объекте как о желаемом, это может означать, с одной стороны, что он на самом деле желанен, с другой стороны, что он должен быть желанен. Когда мы утверждаем, что нечто достойно восхищения, мы можем либо сообщать о том, что это восхитительно, либо предписывать, что этим следует восхищаться, вне зависимости от того, является ли объект настолько замечательным на самом деле. По всей видимости, подобная двойственность присутствует и в самом значении слова желаемый.

С расчетом на эту двойственность мы можем задать еще один важный вопрос: считаем ли мы какой-то объект хорошим лишь потому, что действительно желаем его, или мы должны хотеть то, что на самом деле хорошо? В обоих случаях хорошее остается желаемым, но в одном благо связывается с объектом только потому, что он желанен, в то время как в другом случае объект должен быть желанен только потому, что он хорош.

Представленные альтернативы не являются исключительными. Мы можем утверждать, что в некоторых оценочных суждениях объекту приписываются совершенные свойства на основании того, что человек его желает. Мы также можем утверждать, что в некоторых оценочных суждениях признаётся совершенство объекта, и это делает объект тем, что человек должен желать.

При скептическом взгляде на оценочные суждения все они одинаковы, то есть человек называет объект хорошим всегда лишь на основании своих реальных желаний. То, чего он желает, кажется ему хорошим. Объект, который кажется ему хорошим, может не казаться таковым кому-то еще, у кого совсем иные желания. Как в таких случаях говорят, что одному хорошо, другому — смерти подобно.

Что мы можем сделать, чтобы противостоять скептикам? В состоянии ли мы защитить противоположную точку зрения: в то время как некоторые объекты кажутся кому-то хорошими просто потому, что он желает их, должны быть и другие объекты, которые он должен желать, поскольку они являются для него благом действительным, а не кажущимся?

Чтобы сделать это, мы должны суметь преодолеть другое препятствие. Барьер, стоящий на нашем пути, — это сложность предписаний, которые отличаются от описательных утверждений.

Директивным заявлением или суждением можно назвать то, которое предписывает, что следует или не следует делать. Заявление о том, что нужно или не нужно желать, накладывает предписание, которому можно или следовать, или пренебречь им. Напротив, описательным заявлением или суждением является то, которое утверждает реальное положение вещей, а не то, каким оно должно быть. Изложение того, что для кого-то желанно, просто описывает состояние конкретного человека.

Спрашивается, как предписание может быть истинным или ложным? Разве мы не приняли точку зрения, что истинность утверждений или суждений состоит в том, что все описывается в соответствии с действительными фактами? Сообщение верно, если в нем утверждается нечто, имеющее место быть, и сообщение ложно, если в нем сообщается то, чего на самом деле не существует. Таким образом, может ли быть истинным или ложным заявление, утверждающее, что может или чего не должно быть?

Даже если мы обладаем истиной во всей ее полноте, могут ли наши познания о действительности, наша осведомленность о положении дел привести нас к любому обоснованному выводу о том, что должно быть сделано или желаемо?

Философ-скептик Дэвид Юм совершенно верно указал, что ни одно умозаключение предписывающего характера (в форме утверждения со связкой «должен») не может быть логически выведено из описательных утверждений о реальной действительности, независимо от того, насколько они полны и достоверны. Даже если мы обладали бы совершенным знанием обо всех свойствах объекта, мы не сможем предположить, является ли объект для нас благом или должен ли он быть желаемым.

Таким образом, мы сталкиваемся не с одним, а с двумя препятствиями. Первое заключается в сложности, поднятой вопросом: как предписание может быть истинным или ложным? Разве мы не приняли точку зрения, что истинность утверждений или суждений состоит в том, что все описывается в соответствии с действительными фактами? Второе препятствие указано в рассуждении Дэвида Юма: опираясь лишь на директивные предписания, мы не в состоянии вывести из описания об обстоятельствах, не вызывающих сомнения, истинные утверждения, что должно или не должно быть сделано или желаемо.

Пока мы не сможем преодолеть эти препятствия, ни одно директивное заявление или суждение не может быть истинным или ложным. Если мы не можем действительно сказать, что должно быть желаемо, то хорошее является таковым только в том смысле, что оно кажется хорошим человеку, который на самом деле желает его. Покорно соглашаясь отказаться от противоположного смысла желаемого как того, что должно быть желаемо, мы также должны отказаться от понятия, что некоторые объекты действительно хороши, в отличие от других, которые только кажутся хорошими и не могут на самом деле быть таковыми.

Чтобы опровергнуть точку зрения скептиков, по которой все оценочные суждения являются субъективными, поскольку связаны с индивидуальными желаниями, мы должны показать, что директивные заявления могут быть объективно верными. Понимание истины — как включающей в себя не просто разновидность правды, которую можно обнаружить в описательных утверждениях, — таким образом, становится поворотным моментом в нашей попытке установить определенную степень объективности в суждениях о том, что хорошо и что плохо.

Только при помощи такого понимания мы сможем показать, что не все оценочные суждения относятся к сфере вкуса, — некоторые из них принадлежат сфере истины. И тогда мы снимем вопрос, должны ли разумные люди вступать в споры друг с другом и стремиться к всеобщему соглашению.