Порча
Коврова Елена, цыганка двадцати девяти лет, «работала» в центре города: кому погадать, у кого попросить — дела сопутствующие. Основной же и очень доходный способ ее был помочь избавиться от неприятностей. Особенно женщинам, особенно тридцатилетним, которые к этим годам обычно разводятся и остаются одни с детьми и с неясными перспективами относительно следующего брака.
Таких женщин Коврова вычисляла точно: легкие морщинки, слабый макияж, дешевые покупки для себя и ребенка и усталые, без искорки, глаза. Конечно, срабатывало не всегда, бывали и срывы, и все же одна из трех — ее клиентка. Кстати, многие верили, что она им помогла. Вера — великая вещь. Любой успех тогда воспринимается как результат вмешательства цыганки, а неудача — как препятствие, преодолев которое, получаешь ожидаемую радость. А поскольку радости и печали чередуются, то сомнений не остается — цыганка помогла. Потеря ценностей, конечно, удручает, но постепенно забывается. Боязнь сглаза и ослушания настолько велика, что женщины, расставшиеся со своими драгоценностями, даже не пытаются обратиться в милицию, чтобы их вернуть.
Из Пассажа с полиэтиленовым пакетом вышла Юлия Парамонова. Она спешила домой, где ее ждал сын-первоклашка. После работы успела кое-что купить на ужин да здесь сделала себе к восьмому марта маленький подарок — красивый платочек на голову. Ее остановила цыганка в длинной цветастой юбке, в коротких черных сапожках с медными пуговицами, в черной бархатной безрукавке. Сверкнув в улыбке золотыми зубами, с печалью в глазах Коврова певуче сказала:
— Девонька синеглазенькая, что же ты такая несчастная?.. Ах! Какая за тобой порча тянется… Вижу ее, проклятую.
Юля испуганно оглянулась. Людской поток обтекал их, никто не обращал на них внимания. Цыганка ласково погладила ее по руке и продолжала:
— Черная порча, черная, а не видать ее. Только я вижу и снять могу. А если не захочешь снять, то и твоему сыночку будет плохо.
Откуда она знает, что у меня сын, изумилась Юлия, забыв, что сквозь пакет виден пластмассовый пистолет-игрушка, только что купленный ею в Пассаже.
— Что же мне делать, — прошептала она.
— Не бойся, красавица, не печалься, милая, — пристально глядя в глаза женщине, Коврова говорила все мягче, загадочнее. — Ты знаешь, сколько людей спасла я от порчи поганой… Вот смотри.
Она сняла с руки свое золотое кольцо, положила в ладонь Юлии и сжала ее в кулак. Когда Юлия раскрыла ладонь, кольцо почернело.
— Видишь, какая зараза наговорная тебя заела, — пряча свое кольцо в карман, убежденно сказала цыганка. — Металл надо убрать от тебя. Сложи в платочек все, что есть на тебе.
Парамонова, совершенно убитая словами цыганки, безропотно сняла сережки, кольцо с левой руки (признак развода, на что цыганка сразу же обратила внимание).
— Что-то мне мешает, — словно вслушиваясь в какие-то внутренние голоса, промолвила Коврова, — не весь металл ты, видно, достала.
Юлия сняла с шеи золотой крестик и положила туда же, в платочек. Цыганка взяла его и потрясла. Золото жалобно звякнуло. Она осталась довольна услышанным и сказала:
— Вон, взгляни на ту девушку, за ней тоже порча идет.
Юлия посмотрела на проходившую мимо молодую женщину, но никакого признака порчи не обнаружила. Пока она ее разглядывала, цыганка быстро убрала в широкий карман юбки узелочек с драгоценностями, а из другого достала точно такой же платочек. Юлия развязала платочек только минут через пять после ухода цыганки. Она была в полном сознании и понимала, что подверглась внушению, но ничего сделать с собой не могла. Вместо золота в платочке оказались круглые железки…
