Наше издание предназначено для передовых рабочих. У нас нет никаких других задач, кроме задачи освобождения рабочего класса. Мы не видим никаких других путей для этого, кроме революционного низвержения буржуазии и установления диктатуры пролетариата.

Современное демократическое государство есть орудие господства буржуазии. Система демократии имеет своей задачей удержать владычество капитализма. Чем меньше это удается нормальными методами демократии, тем больше господствующий класс прибегает к насилию. Французские социалисты продолжают твердить, что они осуществят социализм через посредство демократии. Мы видели и видим социалистических демократов у власти. В Германии они расстреляли 1 мая [19]29 рабочих за то, что авангард берлинского пролетариата хотел выйти на улицу в день великой демонстрации пролетариата, установленный на учредительном конгрессе Второго Интернационала. В Англии рабочая партия, придя к власти, пресмыкается не только перед капиталом, но и перед монархией, и начинает «демократизацию» страны не с ликвидации палаты лордов, а с возведения в шутовское достоинство старого фабианца Вебба.

Марксистская оценка демократии полностью и до конца проверена опытом. Социал-демократия у власти не означает даже осуществления реформы. Когда буржуазия считает себя вынужденной провести социальную реформу, она делает это сама, отнюдь не предоставляя такой чести социал-демократии. Позволяя социалистам служить себе, буржуазия лишает ее даже карманных денег на расходы по реформаторской деятельности.

Отличие нашей эпохи от довоенной политически наиболее ярко отражается на судьбе социал-демократии. До войны она находилась в оппозиции к буржуазному обществу, сейчас она является его наиболее надежной опорой. В Англии и Германии поддержание господства капитала было бы совершенно немыслимо без социал-демократии. Если нелепостью является отождествление социал-демократии и фашизма, — как делает часто нынешнее руководство Коминтерна, то бесспорной является та мысль, что и социал-демократия, и фашизм являются различными, в некоторых отношениях противоположными орудиями, которые в разные периоды служат в последнем счете одной и той же цели: сохранению господства буржуазии в империалистскую эпоху.

Опыт революционного ниспровержения буржуазного господства был проделан в 1917 году в России партией большевиков. Октябрьская революция является самым гигантским фактом мирового рабочего движения и величайшим событием в человеческой истории вообще. Мы стоим полностью и целиком на почве Октябрьской революции. Это наша революция.

Февральская революция 1917 г. показала, что демократия, едва вышедшая из революции, беспощадно обрушивает свои репрессии на рабочих, как только они начинают угрожать частной собственности. С другой стороны, Октябрьская революция показала, что даже в отсталой стране с подавляющим большинством крестьянского населения пролетариат может стать у власти, объединив вокруг себя все трудящиеся и угнетенные массы. Этот исторический урок был дан международному пролетариату партией большевиков под руководством Ленина. Политика большевиков в Октябрьской революции есть высшее применение методов марксизма. Она отмечает новый исходный пункт в движении рабочего класса вперед.

Шаг за шагом Франция выходит из опьянения победы. Призраки рассеиваются, фантастические надежды рушатся — остается жестокая реальность. Горделивые мечты французского капитала о господстве над Европой, а через Европу — над всем миром обратились в прах. В первые годы после войны правительства Англии и Соединенных Штатов еще считали нужным льстить национальному высокомерию французской буржуазии, давая ей время от времени декоративное удовлетворение. Но это время прошло. Американская буржуазия успела измерить глубину падения Европы и перестала с ней стесняться. Английская буржуазия, получая жестокие пинки со стороны американцев, все откровеннее вымещает свою злобу на Франции. Положение английской буржуазии характеризуется противоречием между ее традициями мирового господства и упадком ее удельного веса в мировом хозяйстве. У французской буржуазии нет таких традиций могущества. Версальский мир — это горячечная фантазия мелкобуржуазного выскочки. Для мировой роли материальная база Франции совершенно недостаточна, если измерить ее современным, т. е. американским мерилом.

Крупный рост промышленного оборудования Франции является несомненным фактом, как и рационализация промышленных методов. Но именно этот рост все больше ставит французскую буржуазию лицом к лицу с проблемами мирового рынка. Дело идет уже не об оккупации Саарской области или Рура, а о месте французского империализма под солнцем. При первом крупном испытании несостоятельность французского империализма вскроется полностью. Слишком малочисленно население, слишком ограничена территория, слишком большая зависимость от соседей, слишком большая ноша долгов и еще большая ноша милитаризма. Мы не собираемся здесь назначать сроки для дальнейших неизбежных неудач, отступлений и поражений французского милитаризма. Но мы их предвидим, и мы не сомневаемся, что все они будут служить источником внутренних кризисов и потрясений.

В патетических речах можно оперировать с мнимыми величинами. Но на мировой арене софизмы Пуанкаре, пафос Франклэн-Буйона или красноречие Бриана звучат жалким писком. Америка говорит: плати. Англия говорит: плати. Сноуден, лейбористский агент Сити, находит в своем словаре наиболее грубые выражения по адресу Франции.

Коммунистический Интернационал предвидел эту развязку — в тот период, когда он имел руководство, способное понимать ход развития и предвидеть завтрашний день. Еще в 1920 году, когда гегемония победоносной Франции казалась неоспоримой, манифест Второго конгресса Коммунистического Интернационала гласил: «Одурманенная шовинистическими парами победы, которую она одержала для других, буржуазная Франция мнит себя повелительницей Европы. На самом деле никогда Франция не находилась в самых основах своего существования в такой рабской зависимости от более сильных — Англии и Америки, как теперь. Франция предписывает Бельгии определенную экономическую и военную программу, но в отношении Англии Франция сама играет роль Бельгии лишь несколько большего размера».

Послевоенное десятилетие прошло во Франции спокойнее, чем в большинстве других стран Европы. Но это был лишь мораторий, опиравшийся на инфляцию. Инфляция была во всем: в денежном обращении, в государственном бюджете, в системе милитаризма, в дипломатических планах, в империалистических аппетитах. Великая денежная реформа Пуанкаре только обнаружила тот секрет, что вино французской буржуазии на четыре пятых разбавлено водой. Мораторий на исходе. За американские стоки надо платить. За дружбу сильных мира сего надо платить. За трупы французских рабочих и крестьян надо платить. Буржуазная республика входит в период расплат. Самый большой счет представит ей французский пролетариат.

Открывающаяся эпоха кризиса в мировом положении французской буржуазии, а значит, и в ее внутреннем положении совпадает, однако, с глубоким кризисом французской коммунистической партии. Первые шаги партии были увенчаны многообещающими успехами. Руководство Коминтерна сочетало революционную дальнозоркость и смелость с глубоким вниманием к особенностям каждой страны. Только на этом пути и возможны были успехи. Резкая смена руководств в Советском Союзе, происшедшая под влиянием классовых сил, гибельно отразилась на жизни всего Интернационала, в том числе на французской партии. Преемственность развития и опыта была механически прервана. Те, которые в эпоху Ленина руководили французской компартией и Коминтерном, были не только отстранены от руководства, но исключены из партии. К руководству допускались в дальнейшем лишь те, которые обнаруживали готовность автоматически воспроизводить все зигзаги московского руководства.

Ультралевый зиновьевский курс 1924—25 гг. означал замену марксистского анализа крикливой фразой, нагромождение ошибок и превращение демократического централизма в его почти полицейскую карикатуру. На смену потерпевшим крушение ультралевым пришли совершенно уже безличные и покорные чиновники, которые в международных вопросах держали курс на Чан Кайши и Перселя, а во внутренних делах плелись за реформистами. Когда сталинская фракция под влиянием нарастающей опасности справа и ударами критики оппозиции оказалась вынужденной совершить свой левый зигзаг, не понадобилась даже смена экипировки французского руководства: люди, покорно проводившие полусоциалистическую политику 1926—27 гг., столь же покорно превратились в политиканов авантюры. День 1 августа является тому убийственным свидетельством. В Китае, в Германии и других странах авантюристская политика приводила уже к кровавым катастрофам. Во Франции она не давала пока ничего, кроме смехотворных фиаско. Но если смешное действительно кого убивает, то революционную партию прежде всего.

Опасность, как мы сказали, состоит в том, что новый кризис капитализма во Франции может застигнуть врасплох авангард французского пролетариата. Опасность в том, что благоприятные ситуации могут быть одна за другой упущены, как не раз уже бывало в разных странах после войны. Наша задача — предупредить эту опасность путем настойчивого обращения к классовому сознанию и революционной воле пролетарского авангарда.

Мы меньше всего склонны, однако, отрицать или смягчать тот факт, что между партией, как она должна быть, и партией, как она есть, огромное различие, отчасти — прямая противоположность. Краткую оценку французской коммунистической партии мы дали выше. Плачевные результаты этой политики: упадок авторитета, понижение числа членов, ослабление активности. Но мы далеки от того, чтобы поставить на партии крест и пройти мимо нее.

Официальная партия объединяет ныне два-три десятка тысяч членов. Она руководит — убийственно! — профессиональной конфедерацией, насчитывающей около трехсот тысяч членов. На последних выборах партия собрала свыше миллиона голосов. Эти цифры дают картину не роста партии, а скорее упадка. Но они же свидетельствуют, что возникшая из потрясений войны под действием Октябрьской революции партия, несмотря на ужасающие ошибки руководства, все еще объединяет очень внушительную часть пролетарского авангарда. В этом факте мы видим прежде всего бесспорное выражение того, как велика потребность пролетариата в революционном руководстве.

Мы не враждебны и не безразличны по отношению к коммунистической партии. Конечно, не из симпатии к ее чиновникам. В партии есть мужественные рабочие, готовые на все жертвы: это им мы хотим помочь выработать правильную политическую линию на основе здорового партийного режима и правильного коммунистического руководства. К тому же вокруг партии рассеяны десятки тысяч коммунистов или просто революционных рабочих, готовых стать коммунистами, но отталкиваемых политикой бессилия (метаний), скачков, борьбой классов и маленькими дворцовыми переворотами. Одна из основных задач коммунистической оппозиции — это воспрепятствовать тому, чтобы законное возмущение негодным руководством не приводило в дальнейшем к разочарованию в коммунизме и революции вообще. Достигнуть этого можно, только развивая марксистскую оценку событий и устанавливая правильно тактику, вытекающую из самой обстановки.

Политика, которая превращает профессиональные союзы во второе увеличенное издание партии или делает их лишь своим добавлением, — есть глупость и преступление. Совершенно правильно революционная партия пролетариата стремится завоевать влияние в профессиональных организациях. В противном случае она обрекает себя на бесполезную «революционную» болтовню. Но она должна это делать методами, которые вытекают из природы профессиональных союзов и содействуют их усилению, вовлекая новые элементы, способствуя выработке хороших методов борьбы с предпринимателем. Рабочий видит в профессиональных союзах прежде всего инструмент […] [об]ластях, для пролетариата, как для партии и СЖТУ — гибельных последствий. Он показывает абсолютное непонимание работы, которую нужно совершить, воображая, что можно немедленно достигнуть целей, к которым нельзя прийти иначе, как путем долгих и упорных усилий.

В результате — картина, которая у нас перед глазами. По мере того как коммунистическая партия расширяет свое влияние на какую-либо организацию, эта организация слабеет. Коммунистическая партия завоевала АРАК. Но после завоевания она (АРАК) начала замирать (или умирать?). То же с СЖТУ. Конечно, СЖТУ более прочна, она, к счастью, прошла тяжелую жизнь, так что недостаточно плохой политики, чтобы ее разрушить. Но что именно легко сделать — это уменьшить число ее членов, деморализовать и сделать их недоверчивыми в отношении к руководству, которое ошибается без перерыва и без перерыва снова начинает сначала. Это как раз точно то, что делает коммунистическая партия в течение последних лет. Следствием всех этих зигзагов явилось то, что наиболее ясные и верные понятия стали теперь затемнены. Ничего не продвинуто к фактическому разрешению ни одного важного вопроса. Даже наоборот, во многом пошли назад. Но вопрос живет. Разрешить его, не вспоминая главнейшие ошибки [Парижской] Коммуны и не отдавая себе отчета в беспредельном опыте русской революции, — это значит отказаться от наиболее верных данных и приготовлять новые катастрофы.

Наше отношение к Интернационалу основано на тех же началах, что и наше отношение к французской коммунистической партии.

С конца 1923 года Интернационал жил и живет под дулом револьвера, на рукоятке которого была сперва рука Зиновьева, затем Сталина. Все обязаны были мыслить, говорить и особенно голосовать «монолитно». Это умерщвление идейной жизни жестоко отомстило за себя ростом фракций и группировок.

Основные течения, нам кажется, можно характеризовать так.

Коммунистическая левая выражает исторические интересы пролетариата. В результате поражений пролетариата, революционного отлива, стабилизации буржуазии и бюрократических «побед» левая снова представляет сейчас меньшинство, плывущее против течения.

Правая группировка в коммунизме сознательно или бессознательно стремится занять то место, которое занимала довоенная социал-демократия, т. е. место реформистской оппозиции по отношению к капиталистическому обществу, тогда как сама социал-демократия стала сейчас, и не случайно, одной из правящих партий буржуазии.

Не может быть и речи о том, чтобы правые долго удержались на этой позиции. В нынешнюю империалистскую эпоху, которая все вопросы ставит ребром, правые проделают эволюцию в сторону буржуазии несравненно быстрее, чем совершила ее социал-демократия.

Третье течение — центризм — занимает промежуточное положение и характеризуется политикой колебаний между революционно-пролетарской и мелкобуржуазной национально-реформистской линией. Центризм является сейчас господствующим течением в официальном коммунизме. Это объясняется как историческими причинами, так и характером переживаемого периода. Центризм в СССР представляет собою наиболее естественную форму сползания от большевизма к национал-реформизму. Господство центризма является одним из политических признаков того, что термидор серьезно подкопал устои диктатуры пролетариата, но что он еще далеко не завершился. Власть не перешла в руки буржуазии и не сможет перейти без больших классовых боев. Те «ультралевые», которые легкомысленно кричат, что термидор совершился, только помогают буржуазии разоружить пролетариат.

Из сказанного вытекает, как мы относимся к Октябрьской революции и выросшему из нее государству. Мы не позволим бюрократам поучать нас насчет необходимости защищать СССР от империализма. Но коммунистическая оборона СССР предполагает также и прежде всего защиту диктатуры пролетариата от в корне ложной политики сталинского руководства. На вопрос о защите СССР мы отвечаем вместе с нашими русскими товарищами: «За Советскую республику? Да. За сталинскую бюрократию? Нет».

Мы — интернационалисты. Это для нас не условная фраза, а самое существо наших воззрений. Освобождение пролетариата возможно только через международную революцию, в которую национальные революции войдут отдельными звеньями. Организация производства и обмена имеет уже сейчас мировой характер. Национальный социализм немыслим ни экономически, ни политически.

Мы отвергаем сталинскую теорию социализма в отдельной стране как мелкобуржуазную реакционную утопию, неизбежно ведущую к мелкобуржуазному патриотизму.

Мы решительно отвергаем принятую VI конгрессом программу Коминтерна, противоречивую, эклектическую и, главное, усыновившую смертельно враждебный интернационализму принцип социализма в отдельной стране.

Левая коммунистическая оппозиция является уже сейчас международным течением. Мы ставим своей ближайшей задачей сплотиться в международную фракцию — на основе единства идей, методов и действий.

Русскую оппозицию мы считаем прямой продолжительницей партии большевиков и наследницей Октябрьской революции. Мы солидарны с основными идеями русской оппозиции, которые изложены в ее документах и выражены в ее действиях. Мы связаны нерасторжимой солидарностью с тысячами оппозиционеров, сосланных, высланных и заточенных в тюрьмы сталинской бюрократией.

Солидарность с русской оппозицией не имеет, однако, ничего общего с повторением ее слов и ее жестов. На французской почве, в условиях капиталистической республики мы хотим служить тому делу, которому русская оппозиция служит на советской почве.

Методы бюрократического командования и недопустимы и неосуществимы в оппозиции. Мы — сторонники централизма, который является элементарным условием революционного действия. Но централизм должен отвечать реальной обстановке движения и должен опираться на подлинную самостоятельность и политическую ответственность каждой коммунистической организации, тем более — каждой национальной секции.

Работа, которая стоит перед нами, рассчитана не на месяц и не на год. Надо воспитать и закалить новое революционное поколение. Трудностей и внешних и внутренних будет немало. Многим покажется слишком долгим путь формирования подлинно революционных пролетарских кадров. Будут колебания, будут дезертирства. Чтобы обеспечить заранее революционную преемственность, необходимо сразу обратиться к молодежи. Упадок официальных организаций коммунистической молодежи есть грозный признак по отношению к будущности партии. Коммунистическая оппозиция проложит себе пути к пролетарской молодежи, а значит, и к победе.

Чтобы выбирать правильную дорогу, недостаточно иметь компас, надо знать местность или иметь хорошую карту ее — иначе и с компасом можно забраться в непроходимое болото. Чтобы вести правильную политику, недостаточно иметь общие принципы, надо знать обстановку, т. е. условия, факты и отношения между ними. Надо внимательно и добросовестно изучать их и следить за их изменением. Мы не можем сейчас этого делать изо дня в день — у нас нет еще пока ежедневной газеты. Мы будем это делать из недели в неделю. Приятны или неприятны факты, только трусы могут закрывать на них глаза. Мы не случайно дали своей газете название «Правда».

Левая коммунистическая оппозиция во Франции разбита на отдельные группы. Факт этот сам по себе является последствием того, что французская оппозиция — мы не исключаем из этого обвинения и себя — слишком долго задержалась на подготовительной стадии, не становясь на путь политического действия в массах. Нужно сказать прямо: дальнейшее промедление грозило бы вырождением оппозиции в секту или, вернее, в несколько сект.

Наш еженедельник мы хотим сделать органом всей левой оппозиции. Направление журнала достаточно определится, как мы надеемся, настоящим заявлением. Это не помешает редакции отводить на столбцах нашего издания место для выражения и других оттенков левой коммунистической мысли. Пристрастие к отдельным кружкам или эпизодическим группам нам чуждо. Мы хотим обеспечить возможность коллективной работы на более широкой, чем до сих пор, основе. Мы твердо рассчитываем на поддержку всех подлинно пролетарских революционеров, независимо от того, к какой из групп они принадлежали вчера или еще принадлежат сегодня.

Но главные наши надежды мы возлагаем на передовых рабочих, непосредственно связанных с массой. В их лице мы приветствуем наших читателей. Им мы говорим: «Правда» — это ваш орган!