Уважаемый товарищ Мясников!

Мне думается, что отправлять ваше заявление в генеральное консульство нет никакого расчета. Ничего они, разумеется, вам не ответят, а только сделают вывод о вашей слабости и усилят интригу втрое.

Мне уже писали из Берлина о выдвинутом против вас уголовном обвинении. Я в тот же день, т. е. вчера, написал в Берлин с просьбой строжайше проверить, действительно ли германское правительство выдвигает мотив уголовщины в связи с вопросом о визе. Как только получу подтверждение, напишу открытое письмо немецкому правительству и все сделаю, чтобы поднять вопрос в печати. Голос оппозиционных изданий в этом деле имеет малое значение. Здесь необходимо проникнуть на страницы большой, т. е. буржуазной, печати. Но, разумеется, и в оппозиционных газетах об этом необходимо сказать.

Вы жалуетесь на то, что берлинский «комитет» плохо помогает. Не надо себе делать никаких иллюзий насчет этого комитета: он очень слаб. Вы как-то просили прислать вам издания, в которых есть воззвание этого комитета. Но у меня таких изданий нет. Вероятно, в журнале Корша что-нибудь было напечатано, если у Корша есть журнал, в чем я не уверен. Самым влиятельным в комитете является, пожалуй, адвокат Курт Розенфельд. Он и для меня хлопотал о визе, но ничего не выхлопотал. Вы, конечно, знаете, что в визе мне отказало также и «рабочее» правительство Англии. Все это достаточно ярко свидетельствует о том, что пробрать капиталистические правительства статейками в газетах, протестами и воззваниями «комитетов» дело очень нелегкое, чтобы не сказать безнадежное.

Разумеется, кампанию поднять необходимо, и притом, насколько возможно, широкую. Я сделаю, конечно, все, что смогу, как только получу подтверждение того, что вас действительно обвиняют в уголовном преступлении.

Во избежание недоразумения считаю нужным пояснить. Я не потому против подачи заявления в консульство, что сношения с ним будто бы вообще недопустимы. Такая точка зрения мне абсолютно чужда.

Но я не вижу никакого объекта сношений. Наивно было бы предполагать, что сталинцы вступят с вами в переговоры в то время, как они многие сотни оппозиционеров заключают в изолятор. Белобородов вовсе не в Константинополе, как вы предполагаете, а в челябинском изоляторе. Там же и Сосновский. Раковский пока еще в Саратове, по крайней мере, других сведений я не имел.

Что касается вашей рукописи, то я немедленно по получении переслал ее в Берлин для переписки. Здесь свободной машинистки нет, и неспешные рукописи я сам поручаю переписывать для себя в Берлине. Я просил после переписки копию мне прислать сюда. О своем отношении к вашей рукописи смогу, разумеется, сказать только после ознакомления с ней.

С искренним приветом