1. Чтобы ответить на первый вопрос, я должен опять расчленить два понятия: советский режим, т. е. режим диктатуры пролетариата, и сталинский режим, представляющий бюрократическое извращение советского режима. Во имя упрочения и развития советской системы я веду борьбу против сталинского режима.

2. Я никогда не говорил, что нынешняя стадия революции является «термидорианской». Историческое понятие термидора имеет очень определенное содержание: оно означает завершенный первый этап победоносной контрреволюции. Термидор в СССР не мог бы означать ничего другого, как приход к власти, хотя бы на первых порах, в полузамаскированной форме, буржуазии и, следовательно, крушение октябрьской революции. Нигде и никогда я не говорил, что октябрьская революция потерпела крушение. Эту мысль мне упорно приписывает пресса Сталина в целях, не имеющих ничего общего с интересами партии.

На самом деле я утверждал и утверждаю, что на фундаменте октябрьской революции сформировался могущественный слой бюрократии, в котором очень сильны активные и пассивные термидорианские тенденции. Однако до победы их еще далеко. Противодействие этим тенденциям состоит в борьбе за самостоятельность коммунистической партии, профессиональных союзов и Советов и за их бдительный контроль над бюрократией.

Этот взгляд ни в коем случае не сложился у меня после моей высылки из СССР; наоборот, он послужил причиной высылки: бюрократия не выносит покушений на ее командную роль.

Опасность термидорианских тенденций бюрократии была совершенно ясна Ленину. Он предостерегал против этой опасности в своей последней речи на XI съезде партии в 1922 году. Последняя моя беседа с Лениным была посвящена тому же вопросу. Ленин предложил мне союз с ним против бюрократизма, центром которого он считал, как и я, руководимый Сталиным аппарат партии¹. Вторая болезнь Ленина оборвала выполнение этого плана.

3. Вопрос об индустриализации, в частности о пятилетнем плане, был одним из главных пунктов борьбы между сталинской фракцией и левой оппозицией, к которой я принадлежу. До февраля 1928 года сталинская фракция считала необходимым опираться на крепкого крестьянина и отказывалась возлагать на него жертву в интересах индустриализации. Плановое начало подвергалось бюрократией посмеянию: «Мы зависим от дождя, а не от плана». В 1925 году я выпустил книгу «К капитализму или к социализму», в которой доказывал, что, при правильном руководстве, промышленность может давать 20 % и более годового прироста. Сталин и Молотов считали эти цифры фантастическими и обвиняли левую оппозицию в «сверхиндустриализаторстве». Уже эти беглые исторические намеки достаточны для того, чтобы объяснить мое отношение к пятилетнему плану: я считаю его, несмотря на грубые ошибки руководства, вытекающие из бюрократической непредусмотрительности, величайшим шагом вперед в развитии не только СССР, но и человечества.

4. Вы поднимаете вопрос о социализме в отдельной стране? Неизбежность социализма вырастает исторически из того, что нынешние производительные силы человечества стали несовместимы не только с частной собственностью на средства производства, но и с нынешними национальными границами, особенно в Европе. Как средневековый партикуляризм стеснял развитие молодого капитализма, так достигший наивысшего развития капитализм задыхается в рамках национальных государств. Социализм не может укладывать производительные силы в прокрустово ложе национальных государств. Социалистическое хозяйство будет развиваться на основе мирового разделения труда, могучие предпосылки которого созданы капитализмом.

Советское хозяйственное строительство является в моих глазах частью будущего европейского, азиатского и мирового социалистического здания, а не самостоятельным национальным целым.

5. «Компромисс» между советской системой и капиталистической есть вопрос не будущего, а настоящего. Он уже сегодня является фактом, хотя и не очень устойчивым. Как дальше будут развиваться взаимоотношения между изолированным Советским Союзом и капиталистическим миром? Конкретные предсказания не легки. Но в общем я бы поставил такой гороскоп: европейский капитализм гораздо ближе к социалистической революции, чем Советский Союз — к национальному социалистическому обществу.

6. Советское правительство заинтересовано в поддерживании мирных отношений. Свою волю к миру советское правительство доказало и доказывает всеми теми способами, какие только могут быть в распоряжении правительства. Правда, в Париже считают, что предложение Советами всеобщего разоружения есть доказательство воинственных намерений Москвы и, наоборот, отказ Франции встать на путь разоружения есть выражение ее миролюбивых намерений. Сообразно той же логике официозная французская печать считает, что вторжение […] Бандитами именуются не те, которые вторгаются в чужой дом, а те, которые защищают свой собственный. Но с этим трудно согласиться.

7, 8, 9. Нынешний экономический кризис является несомненным выражением того, что мировой капитализм пережил себя как система. Вопрос об исторических сроках его смены другой системой решается, разумеется, неодинаково для разных стран и особенно для разных частей света. Нынешней Европе нет выхода. Если автоматическая работа законов рынка и приведет через год-два к смягчению кризиса в Европе, то через сравнительно короткий срок он вернется с удвоенной силой. Производительные силы задыхаются в национальных клетках Европы. Дилетантский план г. Бриана объединить Европу не вышел и никогда не выйдет из лаборатории канцелярий и редакций. Правящие классы лечат кризис дальнейшим экономическим раздроблением Европы, усилением протекционизма и милитаризма. В этих условиях я не вижу никаких перспектив для действительной стабилизации европейского капитализма.

10. Этот вопрос тесно связан с первыми двумя. Экономические успехи чрезвычайно усилили, разумеется, Советский Союз. Вместе с тем они чрезвычайно ослабили позиции сталинского аппарата. В этом нет никакого противоречия. Прежде всего для всех сознательных элементов населения СССР совершенно ясно, что успехи в области индустриализации и коллективизации стали возможны только потому, что сталинская бюрократия, наткнувшись вплотную на противодействие […] протежированного ей кулака, отказавшего государству в хлебе, вынуждена была усвоить и применять программу левой оппозиции. Сталин поступил с нашей программой так, примерно, как Брит[анский] […] Макдональд — с протекционистской программой Жозефа Чемберлена, жестоко разбитого в свое время на выборах. Сегодня Чемберлен (отец, а не сыновья) во всяком случае популярнее в Англии, чем Макдональд. Правда, Чемберлен давно сошел в могилу. Но главные деятели русской оппозиции живы. Раковский из Барнаула внимательно следит за всеми процессами в наст[оящее] […]

Вторая, еще более важная причина ослабления позиций сталинской бюрократии состоит в том, что экономические успехи чрезвычайно повысили не только численность русских рабочих, но также их культурный уровень, уверенность в своих силах и чувство независимости. Все эти черты плохо мирятся с бюрократической опекой. Между тем сталинский аппарат в борьбе за свое господство доводит бюрократический режим […]

Я особенно подчеркиваю это обстоятельство: экономические успехи, как это не раз бывало в истории, не укрепили, а, наоборот, подорвали позиции правящего слоя. Серьезные перемены в методах советского режима я считаю совершенно неизбежными, притом в более или менее близком будущем. Эти перемены будут означать удар по диктатуре сталинской бюрократии и несомненно расчистят путь для расцвета советской демократии на основах, заложенных октябрьской революцией.

11 и 12. Я думаю, что эти изменения сделают возможным и неизбежным возвращение левой оппозиции к активной работе в Советском Союзе.

13. 14. Сообщение о том, будто я призывал немецких коммунистов к поддержке правительства Брюнинга, разумеется, ложно. Такого рода план приписан мне сталинской печатью и подхвачен затем плохо разбирающимися журналистами. Я предлагал германским коммунистам проводить политику так наз[ываемого] единого фронта. Социал-демократия находится в антагонизме с национал-социалистами. Коммунисты должны предложить социал-демократии и руководимым ею профессиональным союзам программу совместной практической борьбы против наступления фашистов. Социал-демократические массы вполне искренно хотят вести такую борьбу. Если вожди откажутся, они себя скомпрометируют в глазах собственных масс. Если вожди согласятся, массы на практике пойдут дальше вождей и поддержат коммунистов. Надо уметь использовать разногласия в лагере противников и врагов. Только при такой гибкой политике можно подниматься со ступеньки на ступеньку вверх. Стратегия знает не только штурм, но и маневр.

Я нисколько не сомневаюсь, что германская коммунистическая партия, несмотря на сопротивление сталинской бюрократии, усвоит себе ту стратегию, благодаря которой большевизм только и мог прийти к власти.

15. Я думаю, что в результате нынешнего кризиса перевес американского капитализма над европейским еще более возрастет: так в результате каждого кризиса возрастает перевес крупного предприятия над мелким, треста над изолированным предприятием.

Однако неизбежный рост мировой гегемонии Соединенных Штатов внесет дальнейшие глубокие противоречия как в экономику, так и в политику великой американской республики. […] успех?»

Наиболее свободной ареной индивидуального успеха является биржа. Этой арены в СССР нет. Большевизм противодействует достижению индивидуального успеха путем эксплуатации других. Я не думаю, напр[имер], чтобы Порция, помешавшая Шейлоку использовать свой «индивидуальный» успех для получения фунта мяса Антонио, заслуживала порицания. Большевизм стремится личную корысть заместить другими, более высокими стимулами, которые в буржуазном режиме занимают уже заметное место: забота о личной репутации, уважение к общественному мнению, альтруизм, дух соревнования и пр. Однако прийти к такому новому экономическому и нравственному порядку можно лишь путем длительного социального перевоспитания. Пока еще большевизм вынужден не только не препятствовать огульно индивидуальному успеху, но в известных пределах опираться на него (сдельная плата рабочего, зависимость дохода колхозника от его работы и пр.). Эти неизбежные противоречия переходного режима будут еще длиться многие годы.

16. «Верно ли, что советское государство производит поддельную монету с целью уменьшить инфляцию?»

Прошу прощенья: этот вопрос относится к области уголовной беллетристики.

17. «Верно ли, что советское государство убивает без суда в подземных погребах всех тех, кого оно подозревает в контрреволюционных тенденциях?»

Вряд ли кто-нибудь серьезно допускает, что советы «убивают всех тех, кого подозревают». Можно обвинять советы в жестоких репрессиях, но не в бессмысленных. Верно то, что в советском государстве имеются для государственных преступлений, рядом с обычным трибуналом, исключительные, негласные суды. Верно также и то, что под высшей мерой наказания советское уголовное уложение понимает расстрел, а не повешение и не посадку на электрический стул. Производится ли расстрел в подвале или на пустыре, это не меняет его зловещего характера. Не только во время революций, но и во время контрреволюций все правительства прибегают к исключительным судам и к смертной казни. А сколько было расстреляно — не на поле сражения, а по постановлению военных судов — всеми воюющими государствами за четыре с лишним года войны? Эта статистика, насколько знаю, еще не подведена. Между тем перед ее цифрами побледнели бы самые страшные цифры революций.

18. «Верно ли, что советское государство превращает тысячи своих граждан в пленников, отказывая им в паспортах?»

В Советском Союзе, как уже сказано, все еще царит в значительной мере режим осажденной крепости. Правительства других государств, не задумывающиеся отказывать советским гражданам в визах, — только в августе Голландия не допустила на свою территорию советскую делегацию антивоенного конгресса, — принимают в то же время, а некоторые и активно поддерживают контрреволюционную эмиграцию. Так, напр[имер], чтобы не возвращаться к недавнему прошлому, — то обстоятельство, что Япония поддерживает и вооружает на Д[альнем] Востоке белогвардейцев, несомненно увеличит число репрессий со стороны Советов. Но не правильно ли будет, по крайней мере, в этом случае, сказать, что главная ответственность падает на Японию?

19. «Верно ли, что советское государство убивает тысячи зажиточных крестьян, отнимая у них их собственность и ссылая их, вместе с их семьями, в дикие места?»

Верно то, что богатые крестьяне, живущие эксплуатацией деревни и противодействующие социалистическим мерам, нередко встречают суровый отпор со стороны власти. Так было и при переходе к коллективизации. Ни одна большая социальная реформа (напр[имер], уничтожение рабства) не обошлась без больших жертв. Социальные реформы большевизма глубже и радикальнее, чем перемены всех предшествующих революций. Оттого так упорно сопротивление и так свирепа борьба. Можно отвергать советскую революцию в целом, а тем самым и ее репрессии. Но кто принимает революцию, вынужден принимать ее последствия. Я принадлежу к тем, которые стоят на почве октябрьской революции, и готов нести ответственность за все ее последствия, за все ее жестокости и даже за ее ошибки.

20. «Верно ли, что советское государство более беспощадно в деле ссылки и смертной казни по отношению к своим противникам, чем самый кровавый из царей?»

Ответ, по существу, уже дан выше. Преступления царей вовсе не однородны. Жестокости Иоанна Грозного сопутствовали борьбе с боярским феодализмом, жестокости Петра Великого вытекали из стремления вырваться из варварской отсталости. Преступления Николая II-го состояли не в карах и жестокостях самих по себе, а в исторической бессмысленности этих жестокостей и кар. Переживший себя царизм отстаивал строй, основанный на рабстве, темноте, невежестве. Нет жертв, которые можно было бы счесть слишком высокими, чтоб вырвать народ из такого унизительного состояния.

21. «Верно ли, что советское государство секретно субсидирует группы в чужих странах для раздувания революции?»

22. «Верно ли, что советское государство субсидирует все коммунистические газеты в С[оединенных] Штатах?»

Нет, не верно. Но верно, что коммунистическая партия и профессиональные союзы СССР оказывают поддержку своим единомышленникам в ряде стран. Когда мы боролись с царизмом, то родственные или сочувственные нам политические организации в С[оединенных] Штатах и других странах оказывали нашей борьбе щедрую помощь. Съезду нашей партии, происходившему в 1907 году в Лондоне, одна из радикальных религиозных сект уступила свою церковь в качестве помещения. Один из лондонских либералов, т. е. членов правящей партии, дал на покрытие расходов нашего съезда взаймы три тысячи фунтов стерлингов. Таких примеров можно привести сотни.

Получает ли американская компартия в настоящее время помощь от русской компартии на свою прессу и велика ли эта помощь, я не знаю, но вполне допускаю такую возможность. С точки зрения принципов интернационализма было бы непостижимо, если бы богатая организация одной страны не помогала своим единомышленникам в другой стране.

23. «Верно ли, что русская коммунистическая партия присваивает себе право диктовать политику коммунистическим партиям во всех других странах, вмешиваясь, таким образом, во внутренние дела и в управление других суверенных наций?»

Русская коммунистическая партия имеет, несомненно, очень большое, во многих отношениях решающее влияние на политику других коммунистических партий. Я лично не думаю, что это влияние всегда благотворно; наоборот, я не раз за последние годы открыто критиковал его. Но видеть в международном влиянии определенных идей вмешательство во внутренние дела других стран — значит давать фактам явно ошибочное толкование. Можно ли сказать, напр[имер], что энциклики римского папы, обязательные для всех верующих католиков, представляют вмешательство во внутренние дела тех стран, которые числят католиков среди своих граждан? Не являются ли американские фильмы, разносящие по всему миру вкусы, привычки и моральные критерии янки, орудием крайне могущественного «вмешательства» во внутреннюю жизнь суверенных наций? Обильная и пропагандистская литература, которою снабжают меня в моем уединении на Принкипо различные американские религиозные организации, явно стремится не только спасти мою душу, но и сделать ее медиумом определенных религиозных и политических влияний. Считать ли программу большевизма или программу римского престола благотворной или вредной — это вопрос политических убеждений; но пытаться перевести этот вопрос на дипломатические рельсы — задача безнадежная.

24. «Верно ли, что в то время, как Сталин и др[угие] лидеры получают для показу только несколько долларов в неделю, они занимают дворцы, пользуются дорогими автомобилями, получают роскошные одежды за счет государства и командуют не меньшей свитой слуг, чем великие князья при старом режиме?»

Несомненно, что известным должностям, помимо скромного жалованья, присвоены большие привилегии: секретари, автомобили и пр. Поскольку это вызывается интересами дела, такие преимущества не встречают протеста со стороны общественного мнения трудящихся масс. Что касается роскошных одежд и штата слуг, то это явное измышление. Разумеется, в Советском Союзе встречаются злоупотребления своим положением. Но дело идет об исключениях, а не о правиле. В частности, упомянутый в вопросе Сталин ведет совершенно скромный образ жизни, как и все старые революционеры, прошедшие определенную школу и не чувствующие никакой потребности менять свои вкусы и привычки.

25. «Каким образом советское правительство сможет продолжать после этого года платить за импорт из Германии, Англии, С[оединеных] Штатов и др[угих] стран ввиду того факта, что его векселя учитываются уже из 30 и 40 %, а его импорт превосходит его экспорт на свыше ста миллионов долларов?»

26. «Каким образом Советская Россия сможет заплатить свой коммерческий долг Германии, который поднимается до 400 миллионов долларов и значительная часть которого подлежит уплате в этом году?»

Факт таков, что Советский Союз до сих пор был и остается безупречным должником. Он не пользуется ни мораториями, ни замороженными кредитами. Ростовщические проценты учета советских векселей говорят не о некредитоспособности советов, а о силе враждебного давления извне на советское хозяйство: это есть блокада, переведенная на язык учета.

Что мировой кризис и его административная свита (рост таможенных ставок, контингентирование, борьба против мнимого демпинга и пр.) создают для Советского Союза, как экспортера, серьезные затруднения, совершенно неоспоримо. Однако заинтересованные английские наблюдатели и эксперты пришли к выводу, что нет основания, по крайней мере в течение ближайших двух-трех лет, опасаться со стороны СССР приостановки уплаты платежей (см. «Финаншал Ньюс», 6 июня 1932 г.). Это не значит, разумеется, что банкротство наступит через три года: при нынешнем положении мирового хозяйства самые дальнозоркие люди не решаются заглядывать дальше двух-трех лет вперед.

Несколько сот миллионов долларов иностранных обязательств Советского Союза представляют с точки зрения общего роста производительных сил страны более чем скромную величину. Практически вопрос сводится к тому, смогут ли богатейшие капиталистические государства поглотить на соответственную сумму советское зерно, нефть, лес и пр. Иначе сказать: будет ли мировое хозяйство в ближайшие годы подниматься или, наоборот, гнить и распадаться? При самом скромном повышении конъюнктуры мировой рынок без всяких затруднений покроет советские кредиты советским экспортом. В случае же дальнейшего углубления кризиса надо ждать таких гигантских мировых катастроф, на фоне которых вопрос о сотне миллионов долларов советского долга потеряет всякое значение.

Если бы заводы Америки и Европы работали сегодня полным ходом, уклонение от больших сделок со страной «социалистических химер» было бы еще объяснимо. Но когда заводы стоят и разрушаются, а рабочая сила изнашивается в бездействии и нужде, чудовищной бессмыслицей является отказ от развития экономических отношений, риск которых не выше, а ниже всякого другого коммерческого риска в нынешнюю эпоху хаоса и потрясений. Ибо, как ни относиться к монополии внешней торговли, неоспоримо одно: она дает полную возможность заранее обеспечивать платежи. В то же время она ставит все международные операции советов под стеклянный колпак и позволяет контрагентам внимательно следить за состоянием советского расчетного баланса.

27. «Какова предполагаемая продукция советского хлопка в этом году и предположено ли какое-нибудь количество для экспорта?»

Прошлогодний урожай дал 24,4 миллиона пудов хлопкового волокна. В нынешнем году предполагалось собрать 33,4 миллиона пудов. В какой мере эта цифра будет достигнута, сейчас еще сказать нельзя. Во всяком случае, она не будет превзойдена.

Правительственное постановление от 18 июня 1929 года гласило: «К концу пятилетки не только освободить текстильную промышленность Союза от ввозного заграничного хлопка, но и иметь необходимый резерв для дальнейшего расширения текстильной промышленности». Экспорт хлопка, следовательно, не предполагается. Из внутренних потребностей советского хозяйства он, во всяком случае, не вытекает. Страна испытывает острый товарный голод. Повышение продукции текстильной промышленности должно явиться одним из важнейших условий для достижения правильных экономических взаимоотношений между городом и деревней. Только под давлением потребностей импорта советы могли бы оказаться вынуждены прибегнуть к экспорту хлопка. Наоборот, урегулирование вопросов коммерческого кредита советов на международном рынке позволило бы советам расширить собственную текстильную продукцию и надолго сняло бы вопрос о вывозе хлопка.

28. «Почему спустя 15 лет после ликвидации капиталистов Советское правительство не дерзает позволить свободу операций, свободу речи, печати и собраний и выборы путем тайного голосования?»

Вопрос производил бы несравненно более сильное впечатление, если бы остальной мир эволюционировал за этот период в сторону свободы, демократии и добрососедских отношений. На самом деле возрастающая часть Европы стоит под разными видами диктатуры. Азия сотрясается грандиозной национальной и социальной борьбой. Южная Америка не выходит из конвульсий. К 15-му году республики высококвалифицированная Германия установила диктатуру остэльбских баронов, на смену которой собирается стать фашистская диктатура. Наконец, — позволим себе присовокупить и это, — никто по сю сторону океана не считает, что С[оединенные] Штаты стали демократичнее, свободолюбивее и гостеприимнее, чем были до великой войны. Между тем капитализм, на основе которого происходят ныне все эти процессы упадка свободы и демократии, существует не 15, а многие сотни лет.

Почему, — мы подходим здесь к тому же вопросу с другой стороны, — несмотря на то, что Советы существуют уже 15 лет, некоторые государства не хотят их признать? Разве один этот факт не усугубляет того тяжкого международного давления, которое испытывает на себе Советский Союз? И разве не ясно, что это давление крайне неблагополучно отражается на внутреннем режиме Советов.