1. Это не перевод, а вариации переводчика на тему автора. Переводчик систематически исправляет автора, заменяет образы, которые ему не нравятся, своими собственными, вставляет длиннейшие фразы для «популярности» и, наоборот, выбрасывает фразы или части фраз, если они ему не по вкусу.

2. Там, где у автора изложение ведется для живости в настоящем времени, переводчик везде применяет прошедшее время. Наоборот, там, где автор, резюмируя рассказ, переходит на формальный исторический тон, переводчик неожиданно прибегает к настоящему времени.

3. В «Предисловии» ясно и точно объяснено, почему автор пользуется старым календарным стилем, а не новым. Читателю указано, что, если ему понадобится перевести дату на новый стиль, он должен прибавить 13 дней. Это не останавливает переводчика от того, чтобы не оставлять в тексте рядом со старой датой новую дату. У читателя двоится в глазах. Он теряет способность следить за последовательностью событий. Педантское дублирование дат не облегчает, а затрудняет читателя. Какое право имеет переводчик навязывать автору свои вкусы? Автор не считает французских читателей менее интеллигентными, чем читатели всего остального мира. «История» уже вышла на многих языках. Ни одному переводчику не приходило в голову нарушать прямую и ясную волю автора, выраженную в его «Предисловии».

4. Мало того, дублирование дат проводится не систематично: очень многие даты показаны только по старому стилю. Таким образом, рядом с произволом переводчик проявляет недопустимую неряшливость.

5. Ни одно примечание внизу страницы от переводчика мною допущено не будет. Моя книга есть «История русской революции», а не маленький «Лярусс». Я пишу для взрослых людей, а не для школьников. Если один из 100 или из десяти читателей не знает того или другого факта или названия, он справляется в словаре. Но нельзя ради этого одного читателя мешать 9-ти или 99-ти следить спокойно за развитием мысли без ненужных вмешательств переводчика, превращающегося неожиданно в комментатора. Повторения того насилия, которое произведено над моей «Автобиографией», я на этот раз не допущу и в самом ослабленном виде. Ни в какой другой стране ни один из переводчиков не позволил себе такого вандализма.

6. Я просмотрел листы 15–21. В листах 15–19 я делал лишь редкие пометки, пытаясь уловить общий характер перевода. Более детальные указания сделаны на двух листах: 20 и 21. Считаю необходимым оговориться: там, где я вношу французские исправления, в них могут заключаться погрешности. Мое знание французского языка недостаточно для того, чтобы я мог судить о непригодности того или другого перевода.

7. Переводчик везде идет по линии наименьшего сопротивления. Он вставляет глаголы, прилагательные без конца. Вместо пяти моих слов у него получается 10, а иногда и 15. Каждая фраза как бы подбита ватой. Вызывается это отчасти капризностью переводчика (он всегда исправляет перевод, будто перед ним тетрадь школьника), отчасти неряшливостью. В общем, перевод несравненно ниже немецкого или английского.

8. Переводчик ясно не просматривал своей собственной рукописи. Прямые искажения смысла встречаются на каждой странице, нарушения оттенков мысли — в каждой фразе.

Я утверждаю, что из каждых 10-ти страниц этого перевода можно сделать 9, а может быть, и 8 страниц, не опуская ни одного слова из русского оригинала. Я берусь это доказать любой экспертизе. Это значит, что на том в 300 страниц приходится 30 страниц, не меньше, словесной ваты. Я тем меньше могу это допустить, что я потратил несколько месяцев на то, чтобы придать стилю как можно большую сжатость.

Вывод: в нынешнем виде перевод неприемлем.