Эмигрантский архив Троцкого и проблемы социально-политической истории в 30-х гг. XX в.

Эмигрантский архив Троцкого будет интересен всем тем, кого волнуют сложные и драматические перипетии истории советского общества и его вождей, стран Европы и Америки, международных отношений и международного рабочего движения. Предлагаемые вниманию читателей документы в подавляющем своем большинстве хранятся в США в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (Houghton Library, Harvard University). В издание включены также некоторые документы из Архива Гуверовского института войны, революции и мира (Hoover Institution, Пало-Алто, Калифорния, США), архивной коллекции Льва Троцкого — Макса Истмена в библиотеке Лилли Индианского университета (Lilly Library, Indiana University, Блумингтон, США), архивной коллекции Чарлза Маламута из архива Б.А. Бахметьева в Колумбийском университете в Нью-Йорке (Bakhmetiev Archive, Columbia University), архива Международного института социальной истории в Амстердаме (International Institute of Social History, Amsterdam).

Издание представляет собой продолжение публикаций архивов Троцкого, начатых в 1988 г. 4-томником «Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923–1927», изданным на русском языке в США и переизданным в Москве. В 1999 и 2001 гг. издательство «Око» (г. Харьков, Украина) выпустило подготовленные нами два тома «Архива Троцкого», охватывавшие 1927 — первую половину 1928 г.

Документы второй половины 1928 г., относящиеся ко времени пребывания Троцкого в ссылке в Алма-Ате, были подготовлены издательством «Око» к печати, однако до сих пор не увидели свет. В США и России за последние годы нами были изданы еще несколько сборников документов зарубежных архивов Троцкого.

Документация Троцкого сохранилась и в России. В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) (бывшем Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС) материалы Троцкого сосредоточены в его личном фонде, но встречаются во многих других фондах (фонд ЦК КПСС, личные фонды других партийных деятелей и т. д.), завершаясь в основном ноябрем 1927 г., когда Троцкий был исключен из партии.

Правда, в фонде Троцкого имеется группа документов, относящихся к периоду эмиграции. Дело в том, что в 1936 г. сын Троцкого Л.Л. Седов передал часть архива отца в Парижский филиал Международного института социальной истории, которым руководил известный историк, публицист и собиратель архивов Б.И. Николаевский. В ночь на 7 ноября 1936 г. группа советских агентов совершила налет на помещение филиала, похитила часть бумаг Троцкого и вывезла их в СССР. В связи с «утратой служебной необходимости» они через много лет были переданы из секретных фондов НКВД в Партийный архив и теперь хранятся в РГАСПИ.

По всей видимости, обширная документация Троцкого находится еще и в Архиве Президента Российской Федерации (бывшем Архиве Политбюро ЦК КПСС, или так называемом «Кремлевском архиве»), сосредоточившем наиболее секретные документы правившей партии, в частности те, которые откладывались в так называемую «особую папку». В последнее время началось рассекречивание этих материалов и их постепенная передача в РГАСПИ. Передана, например, часть личного фонда И.В. Сталина (можно предполагать, что доступна исследователям стала лишь его небольшая доля). Очевидно, рассекречивание Архива Президента Российской Федерации займет много лет. Таким образом, основная часть рукописного наследия Троцкого вместе с его политическим архивом оказалась, и, видимо, навсегда, далеко от его родины.

Главным центром хранения документов Троцкого является Хогтонская библиотека Гарвардского университета. Троцкий продал Гарвардскому университету свои бумаги, как вывезенные из СССР, так и возникшие в годы его пребывания в Турции, Франции и Норвегии. В эту часть вошли материалы, созданные до 31 декабря 1936 г., то есть до его прибытия в Мексику. Каковы были причины передачи? Во-первых, с началом в СССР Большого террора Троцкий был объявлен «врагом № 1», над его головой сгущались тучи, и он с полным основанием опасался за судьбу своих бумаг. Во-вторых, сам Троцкий и его движение испытывали все больший недостаток средств, и вырученные деньги могли быть использованы как для обеспечения собственных немалых расходов, которые особенно резко выросли в связи с опасностью покушения, так и на нужды организаций его последователей. Троцкий мог не сомневаться, что в Гарвардском университете будет обеспечена безопасность документов на определенных самим Троцким условиях. Главным условием было секретное хранение всей деловой и личной переписки периода эмиграции в течение 40 лет с момента передачи.

Сразу же после убийства Троцкого в 1940 г. его вдова Н.И. Седова передала Гарвардскому университету документацию 1937–1940 гг. После Второй мировой войны Седова в течение нескольких лет собирала со всего мира документы, связанные с деятельностью ее покойного супруга. Эти материалы в 1953 г. также поступили в Хогтонскую библиотеку. Сама же Седова к концу жизни, следуя примеру Льва Давидовича, не только стала ненавистницей сталинского режима, но и через радиостанцию «Свобода» призвала «рабочих и крестьян» СССР восстать против Сталина, совершенно, видимо, не понимая утопичности и наивности таких призывов.

Под руководством профессора Дугласа Брайанта, президента библиотек и архивов Гарвардского университета, при активном участии профессора логики Жана ван Хейженоорта, в прошлом руководителя секретариата Троцкого в Турции и Мексике, была проделана необходимая работа по так называемому «фондированию» документов (их идентификации, определению дат, составлению описаний и т. д.). 2 января 1980 г. ранее засекреченная часть архива Троцкого была официально открыта для исследователей. Фактически только с этого времени стал функционировать весь архив.

В Хогтонской библиотеке хранится ныне свыше 50 тыс. документов Троцкого. В тематико-хронологическом отношении они делятся примерно пополам — до и после эмиграции. В числе этой богатейшей коллекции свыше 8 тыс. личных писем Троцкого.

Значительно меньшая, но существенная часть бумаг Троцкого и его сына Л.Л. Седова находится в Гуверовском институте войны, революции и мира в коллекции известного русского социал-демократа и историка революционного движения России Бориса Николаевского. Это те самые материалы, которые были переданы Николаевскому Седовым в Париже в 1937 г. Советским спецслужбам удалось выкрасть лишь часть материалов. То, что не было похищено, Николаевский передал со временем в Гуверовский институт.

Документы Троцкого имеются также в некоторых фондах Архива Международного института социальной истории в Амстердаме, куда Троцкий, в частности, передал ряд материалов по истории Гражданской войны в России; в коллекции Макса Истмена в библиотеке Лилли Индианского университета; в Коллекции Чарлза Маламута в архиве Б.А. Бахметьева. Отдельные материалы Троцкого и бумаги, связанные с его деятельностью, хранятся также в Исследовательской библиотеке «Прометей» в Нью-Йорке, но здесь в основном находится документация американских троцкистских организаций.

В настоящее издание включены только те материалы, которые ранее не публиковались на русском языке. В связи с этим вне его остались не только ранее изданные книги Троцкого и сборники документов, но и большой массив его статей, помещенных в «Бюллетене оппозиции (большевиков-ленинцев)», выходившем после изгнания Троцкого из СССР. Пользование ими облегчается тем, что в 1973 г. в США было осуществлено репринтное издание полного комплекта этого журнала (87 номеров). Часть представленных статей, писем и других материалов была издана ранее на английском языке в 13-томнике «Произведения Льва Троцкого» и в 24-томнике «Трудов» Троцкого на французском языке. Все они воспроизведены по архивным русскоязычным оригиналам. В издание не вошли книги и брошюры Троцкого, в том числе и опубликованные только на английском, немецком и французском языках.

Настоящее издание позволит существенно расширить представление о характере деятельности Троцкого после высылки из СССР в феврале 1929 г. Публикуемые документы, во-первых, важны для понимания эволюции международного левого коммунистического движения, носившего оппозиционный официальному коммунизму характер. Это международное движение можно лишь условно, в соответствии с фамилией его лидера, называть троцкистским. Сам Троцкий очень редко употреблял этот термин, ибо полагал, что, по существу, его движение являлось ленинским. Недаром выходивший более десяти лет журнал он именовал «Бюллетенем оппозиции (большевиков-ленинцев)».

Во-вторых, документы представляют интерес для уяснения политических установок Троцкого и их развития под влиянием международной обстановки, развития событий в СССР, ситуации в самом троцкистском движении. Документы показывают возникавшие подчас повороты политики и тактики Троцкого и его сторонников, например так называемый «французский поворот», когда Троцкий настоятельно порекомендовал своим сторонникам во Франции вступать в реформистскую Социалистическую партию и вести борьбу изнутри за поворот ее влево.

В-третьих, издание содержит материал, освещающий возникновение и эволюцию организаций сторонников Троцкого в отдельных странах Европы, Америки и Азии, расколы и перегруппировки, происходившие в них, появление конкурировавших групп и отчаянную борьбу между ними по вопросам теоретической догматики, тактики, степени «верности» Троцкому и т. д. Многие письма и статьи свидетельствуют о связях Троцкого с национальными организациями, провозглашавшими верность его учению, «отеческих наставлениях» Троцкого, с одной стороны, и жесткой критике, подчас приводившей к изгнанию из рядов «большевиков-ленинцев», — с другой.

В-четвертых, анализируя архив Троцкого, можно несколько углубить представления о тех экономических, социальных и политических процессах, которые происходили в СССР на протяжении более чем десятилетия — от высылки Троцкого за рубеж в 1929 г. до его убийства сталинским агентом в 1940 г., а также о ситуации в других странах Европы и Азии, прежде всего в Германии, Франции и Испании в связи с установлением нацистской диктатуры; возникновением движения народного фронта, его приходом к власти в Испании и Франции; испанской гражданской вой ной 1936–1939 гг.; «новым курсом» президента Ф. Рузвельта в США; японской агрессией против Китая; временным союзом Сталина и Гитлера.

Наконец, архив Троцкого, бесспорно, важен для обеспечения панорамного восприятия облика различных политических деятелей, современников Троцкого, прежде всего Ленина и Сталина, а также ряда других действующих лиц всемирной драмы 30-х гг. XX в. Иными словами, отбор документов для публикации проводился с точки зрения их значимости для характеристики существенных проблем мировой истории XX в. и самого Троцкого.

Лев Бронштейн родился 26 октября 1879 г. в семье зажиточного еврейского поселенца-землевладельца в Херсонской губернии. Окончив Одесское реальное училище, он доучивался в реальном училище в Николаеве, имевшем дополнительный класс, необходимый для поступления затем в высшее учебное заведение. Именно в этом городе он установил связь вначале с группой революционно настроенных молодых интеллигентов (среди них была и его будущая первая жена Александра Соколовская), а затем с рабочими местных предприятий. В результате этих контактов в 1897 г. был образован Южно-русский рабочий союз, объявивший о своей приверженности марксизму. Вместе с другими участниками союза Бронштейн весной 1898 г. был арестован, а затем сослан в Восточную Сибирь. Перед ссылкой в тюрьме он зарегистрировал брак с А. Соколовской, которая отправилась в ссылку вместе с ним. Здесь родились дочери — Зинаида и Нина, а сам Лев Бронштейн установил связь с иркутским журналом «Восточное обозрение», в котором начал практиковаться как журналист.

В августе 1902 г. Лев бежал из ссылки (именно во время бегства Бронштейн вписал в полученный им от нелегалов бланк паспорта фамилию Троцкий, которая стала его главным псевдонимом на всю жизнь), нелегально перешел границу, добрался до Лондона, где встретился с В.И. Лениным и при его посредничестве стал сотрудничать в марксистской газете «Искра», а также вести пропагандистскую работу среди русских эмигрантов. В Париже он познакомился со студенткой Натальей Седовой, с которой фактически вступил в брак (в 1906 г. родился их сын Лев, а в 1908 г. второй сын Сергей).

Участвуя во II съезде Социал-демократической партии в 1903 г., Троцкий вступил в спор с Лениным по вопросу о формулировке параграфа партийного устава, определявшего, кто может быть членом партии (Лев поддержал более мягкую формулировку Ю.О. Мартова). С этого начались конфликты Троцкого с Лениным, то ослабляясь, то усиливаясь на протяжении всего периода до 1917 г. Вначале Лев присоединился к фракции меньшевиков, возникшей на II съезде, но вскоре от них отошел, став нефракционным социал-демократом.

Когда в 1905 г. началась Первая российская революция, Троцкий возвратился в страну, стал одним из инициаторов создания Петербургского Совета рабочих депутатов, а затем краткое время входил в его коллективное руководство. В декабре 1905 г. вместе с другими членами Совета он был арестован, а в ноябре 1906 г. приговорен к бессрочной ссылке в Восточную Сибирь.

В статьях, написанных во время работы в Совете, а затем в тюрьме перед судом, Троцкий сформулировал основные положения своей концепции перманентной революции, согласно которой буржуазно-демократический и социалистический этапы революции неминуемо должны были слиться воедино, а успех революции в России непосредственно зависел от победы пролетариата развитых капиталистических стран.

В феврале 1907 г. во время этапа Троцкий совершил удачный побег и вновь оказался в Западной Европе. Он жил в Германии, а затем в Австро-Венгрии, установил связь с виднейшими деятелями II Интернационала, участвовал в его конгрессах, выполнял объединительные миссии руководства этого международного объединения, стремившегося к установлению единства социалистического движения. Троцкий публиковался как в русских эмигрантских, так и в других периодических изданиях, выступая прежде всего за воссоздание единой социал-демократической партии в России. Для достижения этой цели в октябре 1908 г. в Вене Троцкий стал издавать газету «Правда».

В августе 1912 г. в Вене состоялась руководимая Троцким конференция ряда российских социал-демократических групп, на которой был образован «Августовский блок». Он должен был послужить основой восстановления партийного единства, однако в результате решительного сопротивления большевиков последнего не произошло, а сам Троцкий стал объектом нападок не только большевиков, но и значительной части меньшевиков, особенно Г.В. Плеханова.

Когда в 1914 г. началась Первая мировая война, Троцкий переехал в Швейцарию, затем во Францию. В сентябре 1915 г. он активно участвовал в международной антивоенной социалистической конференции в Циммервальде (Швейцария), был инициатором издания нескольких новых русскоязычных марксистских газет. В сентябре 1916 г. он был выслан из Франции в Испанию, а оттуда депортирован в США. За океаном узнал о революции в России, свержении царизма и весной 1917 г. отправился на пароходе в Россию, чтобы непосредственно участвовать в событиях, в которых должны были, по его убеждению, реализоваться идеи перманентной революции.

Прибыв в Петроград в мае, он фактически возглавил так называемую межрайонную группу социал-демократов, близкую по своим установкам к большевикам, а в августе вступил в их партию, на VI съезде которой в том же месяце был избран в ЦК и сразу стал одним из виднейших партийных лидеров. Произошло это, когда Троцкий находился в тюрьме (он был арестован в июле по обвинению в сотрудничестве с германскими секретными службами — вскоре это обвинение было сочтено необоснованным).

Освобожденный из тюрьмы 4 сентября, он вслед за этим был избран председателем Петроградского Совета и в этом качестве стал инициатором создания Военно-революционного комитета, который фактически возглавил.

Именно Троцкий непосредственно руководил государственным переворотом в Петрограде 24–26 октября 1917 г., в результате которого большевики захватили власть. Когда было образовано их правительство — Совет народных комиссаров во главе с Лениным, Троцкий вошел в его состав как народный комиссар по иностранным делам.

В этом качестве он обращался к правительствам воюющих государств и к их народам с призывами о заключении мира без аннексий и контрибуций, а в декабре 1917 г. возглавил советскую делегацию на переговорах о сепаратном мире с Германией и ее союзниками, которые ранее начались в г. Брест-Литовске. По предварительному согласованию со своим правительством, он объявил на переговорах, что Советская Россия не подпишет мирный договор, предложенный немцами, который сочла несправедливым, но войну прекращает и демобилизует армию. В высших большевистских кругах возник серьезный кризис. Ленин отверг теперь позицию Троцкого. Сам Ленин находился на грани лишения власти и только ценой ряда хитрых маневров смог сохранить ее в своих руках. Троцкий же в феврале 1918 г. покинул должность наркома по иностранным делам, а в следующем месяце получил новый, в существовавших условиях еще более важный государственный пост наркома по военным и морским делам, а затем еще и должность председателя Революционного военного совета республики.

Будучи военным наркомом, Троцкий прилагал усилия по привлечению в создаваемую Красную армию старых военных специалистов, хотя и ограничивал их функции введением должностей военных комиссаров — ставленников большевистской партии. Он колесил по фронтам Гражданской войны в поезде наркома, непосредственно вмешиваясь в ход военных операций. В августе — декабре 1918 г. произошел его первый серьезный конфликт с И.В. Сталиным, который, находясь в Царицыне, куда был послан как уполномоченный по продовольственному снабжению центра, вмешивался в военные дела, отказывался подчиняться приказам наркома, преследовал военных специалистов.

Выходя за пределы только военных функций, Троцкий в декабре 1919 г. стал инициатором введения всеобщей трудовой повинности, а в феврале 1920 г. обратился в ЦК РКП(б) с предложением о частичной замене продовольственной разверстки (согласно ей, у крестьян отбирали все хлебные и прочие излишки, а часто и то продовольствие, которое было необходимо для пропитания) натуральным налогом. Эта инициатива была решительно отвергнута Лениным. В марте 1920 г. Троцкий был назначен по совместительству наркомом путей сообщения и приложил немалые усилия к восстановлению разрушенного транспорта, утвердив, в частности, в мае наметки перспективного хозяйственного плана, правда только в ограниченной, транспортной сфере.

В связи с временной передышкой в ходе войны после разгрома армий Колчака и Деникина и перед войной с Польшей в 1920 г. Троцкий выступил против демобилизации армии, потребовав создания на базе Красной армии трудовых соединений, то есть фактически пытался ввести систему принудительного труда во всероссийском масштабе. Он непосредственно руководил подавлением антибольшевистского восстания, которое произошло в военно-морской крепости Кронштадт в марте 1921 г.

Наркомвоенмор полностью поддержал замену продразверстки фиксированным налогом согласно решению Х съезда РКП(б) в том же марте 1921 г., а затем и другие меры частичного восстановления рыночных отношений, которые вошли в историю под названием новой экономической политики.

После окончания Гражданской войны круг дел Троцкого значительно расширился. Продолжая руководить военными делами, он стал заниматься хозяйственной работой и даже выступил в апреле 1923 г. на XII съезде РКП(б) с докладом о промышленности, в котором подчеркнул опасность «ножниц» — разрыва цен на промышленные и сельскохозяйственные товары. Съезд поддержал докладчика, хотя в кулуарах, да и за пределами съезда распространялись слухи о возникших разногласиях в партийной элите, причем в качестве главных соперников называли Сталина и Троцкого.

В значительной степени это было связано с тем, что с мая 1922 г. Ленин тяжело болел и, по сути дела, отошел от руководства. Более того, находившегося в Горках под Москвой фактически уже бывшего вождя Сталин в качестве генерального секретаря ЦК РКП(б) фактически блокировал, лишив не только секретной, но и опубликованной информации. В конце 1922 — начале 1923 г. Ленин продиктовал несколько заметок, противоречивых и непоследовательных. Одной из них было «Письмо к съезду» (имелся в виду тот самый предстоявший XII съезд, на котором Троцкий выступал с докладом о промышленности). В письме давалась характеристика ряда партийных руководителей, в основном сугубо отрицательная, причем наибольшее внимание уделялось Троцкому и Сталину, которого Ленин предложил сместить с поста генерального секретаря. Отмечая отрицательные черты Троцкого, Ленин все же снизошел до того, что назвал его самым способным членом ЦК и как политического деятеля явно предпочел его Сталину. Поворот в пользу Троцкого прослеживался и в других ленинских диктовках в последние месяцы перед новым инсультом в марте 1923 г., который положил конец сознательной деятельности Ленина. От XII съезда письмо Ленина было скрыто. Оно было оглашено только после смерти Ильича, на XIII съезде (май 1924 г.), причем не на пленарном заседании, а на собраниях делегаций без права делать записи, после чего стало секретнейшим документом, за одно упоминание которого можно было угодить за решетку или даже лишиться жизни.

Использовав партийный аппарат в центре и на местах как инструмент постепенного сосредоточения власти в своих руках, Сталин устанавливал временные союзы (вначале с Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым, затем с Н.И. Бухариным), постепенно оттесняя Троцкого на периферию власти.

8 октября 1923 г. Троцкий обратился с письмом к членам ЦК и Центральной контрольной комиссии РКП(б), в котором подверг острой критике складывавшийся внутрипартийный режим. Он считал порочным способ подбора кадров со стороны генсека, констатировал появление «отъявленного бюрократизма». За письмом последовала внутрипартийная дискуссия, в ходе которой появились новые критические документы Троцкого. Между ним и Сталиным на заседаниях политбюро и пленуме ЦК 26 октября происходили жаркие споры. Появилось близкое по смыслу к позиции Троцкого «заявление 46-ти» партдеятелей. Не обладая еще полнотой власти в партии и стране, Сталин пошел на фиктивный компромисс. 5 декабря 1923 г. политбюро и ЦКК утвердили резолюцию «О партстроительстве» с критикой бюрократизма в аппарате РКП(б), которая затем была опубликована в усеченном виде. Резолюция состояла из общих фраз и послужила средством закрепления власти Сталина. Троцкий оказался в капкане, ибо на открытую оппозицию пока не был готов пойти.

Он, однако, не складывал оружия. В сентябре 1924 г. Лев Давидович завершил подготовку статьи «Уроки Октября» с критикой позиции Зиновьева, Каменева и Сталина в октябре 1917 г. За этим последовала так называемая «литературная дискуссия», которая, по существу, явилась мощной атакой Сталина и его сторонников на «уклониста», в ходе которой Троцкий был обвинен в попытке подменить ленинизм «троцкизмом», а затем и в меньшевизме. Под этим термином подразумевалась особая система взглядов, враждебная не только позиции Ленина, но и основоположников марксизма. На самом деле никакого «троцкизма» как теории не существовало. Взгляды Троцкого соответствовали исходным догматическим установкам Ленина, который сам в 1917 г., по существу дела, стал на позиции концепции перманентной революции, ранее разработанной Троцким.

В январе 1925 г. Троцкий был снят с должностей наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета, а в мае назначен сразу на три второстепенные должности — председателя Главного концессионного комитета, начальника электротехнического управления Высшего совета народного хозяйства и председателя научно-технического отдела того же ВСНХ. При этом он, правда, оставался еще членом политбюро ЦК.

От выявления внутрипартийных извращений Троцкий в 1926 г. перешел в открытую оппозицию. Этому предшествовал разрыв со Сталиным в конце 1925 г. Зиновьева и Каменева, когда они сплотились с критикой сталинского курса накануне и во время XIV съезда партии (съезд переименовал РКП(б) во Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков). Образование объединенной оппозиции сторонников Троцкого с одной стороны и Зиновьева и Каменева — с другой стимулировали и внешнеполитические события — массовая забастовка в Великобритании в мае 1926 г. и революционные события в Китае. Сочтя, что лидеры ВКП(б) заняли в отношении этих событий оппортунистическую позицию, оппозиционеры вначале выступали против линии Сталина и его приближенных на заседаниях политбюро, а затем — на июльском пленуме ЦК 1926 г., на котором завершилось формирование объединенной оппозиции.

Летом и осенью 1926 г. Троцкий выступил с рядом статей и тезисов, в которых все более усиливалась критика внешней, а затем и внутренней политики партийного и государственного руководства. В октябре на пленуме ЦК он был исключен из состава политбюро.

На протяжении первой половины 1927 г. шла подготовка оппозиционной платформы, которой предшествовали несколько коллективных документов, в частности заявление 83 партдеятелей, которое затем подписали несколько тысяч человек. К началу сентября был разработан наиболее подробный документ с изложением взглядов оппозиции, который получил название «Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б). Кризис партии и пути его преодоления».

В документе указывалось на ряд принципиальных пороков в жизни партии и страны, виновниками которых объявлялось официальное руководство во главе со Сталиным: ухудшение положения рабочего класса, недостаточно высокий темп индустриализации, ставка на «крепкого» крестьянина, бюрократизация госаппарата, великодержавный шовинизм, уничтожение партийной демократии, недооценка опасности войны. Главные предложения сводились к следующему: пресечь тенденцию к удлинению рабочего для в промышленности и поднять зарплату; обеспечить рост сельхозколлективов и помогать беднякам; повысить темп индустриализации путем правильного использования бюджета, кредита и цен, связи с мировым хозяйством; взять курс на борьбу против чиновничества, подчинить аппарат интересам трудящихся; преодолевать национальную рознь, опубликовать письма Ленина по национальному вопросу с критикой линии Сталина; подготовить XV партсъезд на началах демократии; подчеркивать курс на международную революцию, прекратив борьбу против левого крыла в Коммунистическом интернационале; систематически вести борьбу за мир, укрепляя в то же время Красную армию и флот.

В проекте платформы было немало противоречий, доминировали догматизм и дух коммунистического единовластия, однако многие ее предложения были рациональны и в случае принятия могли способствовать некоторому смягчению существовавшего в партии и стране режима. Проект был направлен в «Правду», однако по решению политбюро в публикации было отказано. Оппозиционеры нашли возможности для издания текста нелегально отдельной брошюрой, после чего травля оппозиции приняла необузданный характер.

На объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в октябре 1927 г. Троцкий был исключен из состава ЦК. Начались репрессии против других оппозиционеров, включая аресты. Объединенная оппозиция ответила контрдемонстрациями 7 ноября в Москве и Ленинграде, после чего Троцкий был исключен из партии. На состоявшемся в декабре XV съезде ВКП(б) исключению подверглись многие другие видные сторонники оппозиции, а на местах резко увеличилось число арестов несогласных со сталинским диктатом. При этом группа оппозиционеров, в частности Каменев и Зиновьев, сразу же заявила об отказе от своих взглядов, капитуляции перед большинством, а в следующие месяцы за ними последовал ряд других оппозиционных деятелей.

В январе 1928 г. лидеры оппозиции были сосланы. Троцкий оказался в Алма-Ате. Оттуда он пытался поддерживать связь со своими сторонниками, рассылал директивные письма. В связи с проходившим в Москве VI конгрессом Коминтерна, который должен был принять его программу, он написал обширный документ «Критика программы Коммунистического Интернационала» и несколько других критических материалов. В ссылке Троцкий начал работать над книгой своих воспоминаний.

Постепенно власти все более ограничивали контакты главного сталинского противника, а в ноябре установили вокруг него почтовую блокаду. От Троцкого спешили отречься не только каявшиеся оппозиционеры, но и те, кто формально в оппозиции не состоял, но был связан с Львом Давидовичем хотя бы личными отношениями или общими интересами.

И все же Сталин продолжал считать Троцкого опасным и сильным врагом, не понимая, что он мог бы стать таковым лишь в случае каких-либо чрезвычайных событий. Сталин полагал крайне важным заставить Троцкого замолчать, причем в ближайшее время, что способствовало бы закреплению личной диктатуры. Из возможных путей достижения этой цели (физическое устранение, заключение в тюрьму, оставление на неопределенный срок в ссылке, причем в полной изоляции, изгнание за рубеж) избран был последний вариант. Советские власти полагали, что за границей Троцкому не удастся объединить вокруг себя сколько-нибудь значительные силы и его имя скоро забудется («Дальше едешь — тише будешь», — гласила подпись под одной из тогдашних карикатур на диссидентского лидера). Это была серьезная ошибка Сталина, отнюдь не предполагавшего, что за пределами СССР главный оппозиционер не только сохранит, но и значительно расширит свое международное влияние, станет инициатором создания альтернативного международного коммунистического движения.

По решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 7 января 1929 г. Троцкий был депортирован в Турцию, куда вместе с женой и сыном Львом был доставлен на пароходе «Ильич» 12 февраля 1929 г.

Первоначально казалось, что это решение не являлось окончательным, что Троцкому предоставлена возможность раскаяться и возвратиться в СССР или что, по крайней мере, советские власти надеялись на его молчание за рубежом.

Дело в том, что высылка сопровождалась некоторыми странными для выдворения из большевистской тоталитарной державы моментами: официальный мотив, который был выдвинут советским правительством перед турецким президентом Мустафой-пашой для получения визы, состоял в том, что Троцкий якобы нуждался в лечении (в Турции!); ему и близким было сохранено советское гражданство и выданы советские паспорта; в первое время жил он в здании консульства СССР в Стамбуле и получал почту на адрес консульства; когда Троцкий покидал корабль, представитель ОГПУ передал ему 1500 долларов на устройство. «Это была последняя плата от государства, одним из отцов-основателей которого он был», — писал биограф Троцкого Исаак Дойчер. Дойчер продолжал: «Троцкий мог увидеть за этим издевательскую усмешку Сталина, но, будучи без единого цента, он проглотил оскорбление и принял деньги». Добавим, что та же издевательская усмешка виделась в названии теплохода «Ильич», на борту которого и была совершена депортация.

В течение всех лет пребывания за рубежом Троцкий и его семья жили исключительно скромно, хотя он и получал довольно большие гонорары за свои книги и статьи от западных издательств и редакций журналов. Все эти средства он передавал на выпуск периодических и других изданий своего направления и на поддержку организаций своих сторонников. Средства на обзаведение в Турции и на начало издательской деятельности Троцкий получил в виде займа в сумме 20 тыс. франков от французского социалиста Мориса Паза, а позже возвратил долг из гонораров.

Вначале Троцкий не очень хорошо представлял себе денежную ценность своих публикаций. Послав статью своему переводчику и литературному агенту Максу Истмену в США с просьбой перевести ее и продать какому-либо изданию, Троцкий оценил ее в 200 долларов, но Истмен смог получить от журнала «Либерти» 1500 долларов. Вскоре Троцкий получил первые крупные гонорары от американских газет, публиковавших его статьи. Затем американское издательство «Скрибнер энд Санс» заплатило ему аванс в 7 тыс. долларов за будущую книгу воспоминаний. Еще через некоторое время он получил из США гонорар в 45 тыс. долларов за «Историю русской революции».

Тот факт, что Троцкий весьма нуждался в средствах на протяжении всех лет эмиграции и крайне экономно относился к тратам, виден из документов, публикуемых в настоящем издании. Он был весьма озабочен тем, как ему добраться из Стамбула в Осло, когда в начале 1931 г. встал вопрос о его возможной поездке в Норвегию для чтения лекций (поездка не состоялась). Добираться морем, считал он, будет очень дорого. В 1936 г., находясь в больнице в Осло, он сообщал знакомому о своей «финансовой катастрофе»: он должен был платить за лечение по 10 крон в день, а у него всего оставалось 100 крон.

После прибытия в Мексику в начале 1937 г. финансовое положение Троцкого улучшилось благодаря помощи художника Диего Риверы, но после разрыва с Риверой в последние полтора года жизни оно вновь стало крайне затруднительным, и Троцкий был вынужден писать, чтобы заработать себе на жизнь.

Уже вскоре после высылки в советской печати появились клеветнические материалы, в частности карикатуры, изображавшие «мистера» Троцкого с мешком, наполненным деньгами, полученными, мол, за верную службу «акулам империализма». Эту клевету, правда с других, в целом антикоммунистических, позиций и соответственно с другим источником «баснословного богатства», повторяют некоторые российские авторы, утверждающие, что еще в 1921 г. Троцкий перевел 11 млн долларов в один из банков США и 90 млн швейцарских франков в Швейцарский банк.

Троцкому разрешено было вывезти в Турцию свой огромный архив, включавший не только его личную документацию с начала политической деятельности, но также массу документов оппозиционных течений в ВКП(б) и материалы высших большевистских органов. Все эти материалы он вскоре опубликует или использует в борьбе против Сталина и его сторонников. Вывоз архива — это самый странный факт в истории депортации Троцкого, который иначе как демонстрацией стремления Сталина к примирению в случае отступления главного противника объяснить невозможно. Но и предполагать, что Сталин мог рассчитывать на подобное, было бы наивным. Не исключено в то же время, что в 1929 г. Сталин не был еще достаточно опытным, чтобы верно определить взрывоопасную силу документального материала. Это знание он приобретет со временем.

Тотчас после прибытия в Турцию изгнанник начал устанавливать письменную связь с оппозиционными коммунистическими деятелями в различных странах. Уже вскоре стали поступать ответы. Авторы некоторых из них заявляли о своей солидарности с Троцким и готовности вместе с ним и под его руководством вести борьбу за ликвидацию «центристского» (то есть сталинского) курса в ВКП(б) и Коминтерне. Через французов Анри Росмера, бывшего члена Исполкома Коминтерна, и Мориса Паза, видного журналиста, исключенных из компартии за поддержку объединенной оппозиции в ВКП(б), Троцкий установил связь с редакциями ведущих западных газет. Их корреспонденты стали появляться в консульстве, создавая серьезные трудности советским дипломатам. Становилось ясно, что изгнанник не собирается складывать оружие.

Безусловно, по команде из Москвы через месяц после прибытия Троцкий с семьей был изгнан из консульства. Его разрыв с властными кругами СССР стал почти полным, хотя, как полагал сам изгнанник, еще неокончательным.

В следующие четыре с лишним года он в основном жил на острове Принкипо (по-турецки Буюк-Ада) — главном острове архипелага Принцевы острова в Мраморном море. В 1931 г. в результате пожара, происшедшего в доме, где он проживал, Троцкий временно переселился в поселок Кадикей на азиатском берегу, недалеко от Стамбула. Его попытки получить визы на въезд (постоянный или хотя бы временный, для лечения) в одну из крупных западноевропейских стран были безрезультатными, ибо правительства этих стран небезосновательно оценивали его как потенциального возмутителя спокойствия. Связь с реальными и возможными сторонниками он осуществлял путем переписки, а также личных контактов с приезжавшими к нему коммунистами-оппозиционерами.

Известность Троцкого была всемирной. Но лишь для незначительной части людей его слава окрашивалась в тона политических симпатий и антипатий. Подавляющая масса интересовалась им как яркой и драматической личностью, совсем недавно еще одним из тех, кто привел большевиков к власти и сохранил эту власть, несмотря на военные усилия стран Антанты и внутренних противников большевиков.

Троцкий получал массу писем просто от любопытствующих, в частности от коллекционеров автографов. Поступали письма, и достаточно курьезные. Одно из них за подписью Сирилла Клеменса, сына знаменитого американского писателя Марка Твена, содержало предложение Троцкому стать почетным вице-президентом Общества Марка Твена. В качестве дополнительной приманки в нем сообщалось, что одним из вице-президентов уже является глава правительства Италии, лидер Фашистской партии Бенито Муссолини… Другое поразительное письмо пришло от писателя Эптона Синклера, который запрашивал, верно ли, что Троцкий собирается переводить на турецкий язык его романы. Видимо, кто-то подшутил над знаменитым американцем.

Первоначально многие факты свидетельствовали, что международное движение коммунистов-оппозиционеров, которые считали Троцкого своим естественным лидером, набирает силу. Их группы и объединения возникли в Германии, Франции, Австрии, Чехословакии, США, Китае и других странах. Американская группа была наиболее значительной, насчитывавшей несколько сот человек. Она была исключена из компартии осенью 1928 г., а в мае 1929 г. состоялась ее национальная конференция, провозгласившая создание Коммунистической лиги Америки и избравшая ее Национальный комитет, который фактически возглавил один из основателей компартии Джеймс Кеннон вместе с более молодыми деятелями Максом Шахтманом, Мартином Аберном и другими. Эта организация, в следующие годы переживавшая многочисленные расколы, оставалась главной национальной политической опорой Троцкого до конца его жизни.

Значительно хуже обстояло дело в среде французских оппозиционеров, хотя именно Париж рассматривался как своего рода столица оппозиционного коммунистического движения. Во французской организации непрерывно происходили расколы, перегруппировки, объединения и новые расколы, концентрировавшиеся вокруг двух групп лидеров во главе с Раймоном Молинье и Пьером Навиллем. В первые годы эмиграции Троцкий покровительствовал Молинье, несмотря (а может быть, вследствие) той предприимчивости и дурной репутации, которая сопутствовала в Париже этому коммунисту и в то же время нечистоплотному вымогателю. Молинье был, по-видимому, подобен тем российским социал-демократическим подонкам начала XX в., вроде В.К. Таратуты, которые могли «по поручению партии» жениться на богатой даме, чтобы заполучить в партийные фонды ее состояние. Вместе со своим братом Анри (также последователем Троцкого) Раймон Молинье владел так называемым Французским институтом сборов, занимавшимся скупкой подешевле просроченных счетов и «вышибанием» денег у должников путем угроз и клеветы. Если добавить, что для Р. Молинье были характерны истерические вспышки (однажды во время дискуссии он опрокинул на Навилля стол, за которым сидели диспутанты), то картина окажется еще более живописной.

С французскими оппозиционерами был связан М. Милль (П. Окунь, Обин), русский эмигрант, занимавшийся в Париже делами Интернационального секретариата левой оппозиции. Троцкий адресовал ему немало писем, вначале дружеских, затем все более критических и даже гневных. В 1932 г. Милль раскаялся перед советскими властями и возвратился в СССР. Есть предположение, что он с самого начала был агентом ОГПУ.

Тайным сторонником Троцкого считался сотрудник полпредства СССР в Париже Харин, предложивший в 1929 г. свое посредничество в связях с СССР и в других делах. Но вскоре оказалось, что Харин передавал оригиналы посланных ему документов сотрудникам ОГПУ. Стало ясным, что он был агентом-провокатором. В числе документов, похищенных Хариным, был оригинал письма Н.К. Крупской, написанного сразу после смерти Ленина и сообщавшего о его теплых чувствах к Троцкому уже в самом конце жизни большевистского вождя.

Позже в окружении сына Троцкого Л.Л. Седова в Париже свил себе гнездо Этьен (Марк Зборовский), стремившийся оставаться на вторых ролях как послушный исполнитель воли Троцкого и его сына, а на самом деле советский агент, оказавшийся способным путем хитроумных махинаций настолько втереться в доверие, что Троцкий с порога отвергал неоднократные подозрения, выдвигавшиеся по адресу Этьена.

Точно так же непрерывные фракционные дрязги и ссоры разъедали германских «левых», причем здесь, в свою очередь, не обошлось без участия советских спецслужб — братья Рувелис и Абрахам Соболевичусы, известные в Германии под именами Роман Вель и Адольф Соблен, прилагали свои усилия к углублению разногласий и способствовали потере влияния сторонников Троцкого в Германии еще до прихода нацистов к власти в 1933 г. Оба они были раскрыты как советские агенты через много лет в США.

Еще хуже обстояло дело в других странах. Китайская группа, например, вначале сравнительно крупная (есть сведения, что она в 1929–1930 гг. насчитывала около 500 человек), в 1932 г. была полностью уничтожена тайной полицией Гоминьдана.

Особенно важным для лидера оппозиции было создание собственной печатной базы в форме политических журналов и газет на разных языках, прежде всего на русском, которые давали бы оперативную информацию и оценку текущих событий, служили бы «коллективным организатором» его сторонников.

В разное время в ряде стран было создано несколько десятков периодических изданий последователей Троцкого, но почти все они существовали очень недолго, закрывались и из-за недостатка средств, и из-за фракционных столкновений, иногда заменялись другими, иногда через некоторое время возобновляли недолгий выход. Наиболее стабильным оказался русскоязычный журнал «Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)».

«Бюллетень оппозиции» начал выходить в Париже в июле 1929 г. В марте 1931 г. издание журнала было перенесено в Берлин, куда для руководства им приехал из Турции сын Троцкого Лев Седов, проявивший великолепные организаторские качества. В начале 1933 г. в связи с приходом к власти в Германии нацистов издание журнала было опять перенесено в Париж, в 1934–1935 гг. он издавался в Цюрихе, затем снова в Париже. После начала Второй мировой войны «Бюллетень» перевели в Нью-Йорк, где в августе 1941 г. вышел его последний номер.

Седов публиковал в «Бюллетене» свои сообщения (обычно под псевдонимом Н. Маркин), подчас предоставлял трибуну сравнительно случайным корреспондентам, печатал письма из СССР.

Но подавляющее большинство материалов журнала составляли статьи, тезисы, обращения, письма, заметки самого Троцкого. Фактически «Бюллетень оппозиции» был персональным органом Троцкого в силу разительного противоречия между интеллектуальной мощью, производительностью, трудолюбием и напором этой весьма динамической личности и полным отсутствием за пределами родины российской группы последователей. Единственным устойчивым среди них был родной сын Лев. Оказавшаяся в окружении Льва во второй половине 30-х гг. Лола (Лилия) Эстрин занималась в основном техническими делами, а еще одно лицо, участвовавшее одновременно с ней в издании журнала, Марк Зборовский (Этьен), особенно прочно втершийся в доверие к Седову, был, как уже отмечалось, агентом советских спецслужб. Он, по-видимому, имел самое прямое отношение к умерщвлению Седова в 1938 г. «Бюллетень оппозиции» был, по существу дела, как определил Д.А. Волкогонов, журналом одного автора. Публикации Троцкого занимали обычно 80–90 % журнальной площади. Некоторые номера «Бюллетеня» были фактически брошюрами главного оппозиционера. Например, № 8 за декабрь 1929 — январь 1930 г. содержал лишь работу Троцкого «Третий период» ошибок Коминтерна». Печатался Троцкий под собственным именем, писал редакционные материалы без подписи, использовал различные другие псевдонимы (Г. Гуров, Альфа и др.).

Энергичная деятельность позволила Л.Л. Седову добиться, что «Бюллетень оппозиции» установил связь со многими странами, библиотеками, книжными магазинами, книжными фирмами, политическими организациями различных направлений. Интерес к журналу был довольно значителен, что позволяло регулярно его выпускать, хотя и небольшим тиражом, на протяжении свыше двенадцати лет.

В СССР журнал ввозили нелегально лица, возвращавшиеся из зарубежных командировок, а также иностранцы. Однажды его приобрели официальные головотяпы для магазина международной книги в Москве. Туда же попало несколько экземпляров автобиографии Троцкого «Моя жизнь». Но, разумеется, даже в первые годы издания журнал достигал лишь единиц из числа заинтересованной публики и просто тех, кто стремился получить информацию иного происхождения, нежели советский официоз. А с 1935 г. одно только прикосновение к его обложке в случае раскрытия этого криминала означало долголетний концентрационный лагерь или даже расстрел. Троцкий многократно признавал, что с распространением «Бюллетеня оппозиции» в СССР дело обстоит плачевно. Зато высшие коммунистические иерархи знакомились с «Бюллетенем оппозиции» обстоятельно. Журнал закупали для Сталина и его окружения, библиотеки ЦК ВКП(б). Даже в отделе специального хранения библиотеки им. В.И. Ленина (ныне Российская государственная библиотека) отложился его комплект.

Сталин и его подручные несколько раз упоминали «Бюллетень оппозиции» в своих публичных выступлениях для разоблачения «троцкизма», трактуя его статьи как выражение союза с гитлеровской Германией и призыв к террору в СССР. Сталин цитировал «Бюллетень оппозиции» на XVII съезде ВКП(б) в 1934 г. В 1935 г. секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов широко цитировал журнал на закрытом совещании в ЦК партии, а на пленуме ЦК в июне того же года утверждал, что террористическая деятельность против советских руководителей проводилась якобы под непосредственным руководством Троцкого, причем в качестве «доказательства» Ежов привлекал «Бюллетень». Вот какая, с позволения сказать, «аргументация» здесь фигурировала: «Во многих статьях, касающихся процесса по делу убийства товарища Кирова, статьях, опубликованных в его собственном «Бюллетене» (обратим внимание, что даже на пленуме ЦК Ежов не решился привести полное наименование журнала. — Ю. Ф. и Г. Ч.), Троцкий разглагольствует против ареста Зиновьева и Каменева и полностью берет их под свое крыло». Особо отмечалась статья Троцкого «Рабочее государство, термидор и бонапартизм», в которой будто бы предлагалась программа террора против руководителей ВКП(б). В существовании «Бюллетеня оппозиции» для Сталина и его приближенных виделась угроза, они боялись самого его языка, с которым никакой лексикон в мире не мог быть сопоставлен по силе обличения и негодования, причем с очень знакомых советским главарям большевистско-ленинских позиций.

Просматривая «Бюллетень», Сталин, естественно, особое внимание уделял статьям о собственной персоне, публикуемым почти в каждом номере. Через свой журнал Троцкий вел почти непрерывную дуэль с советским диктатором. Это было единственное русскоязычное издание в мире, в котором с глубоким знанием дела, мастерски, да еще и на базе марксистско-ленинской догматики разоблачалась диктатура «кремлевского горца».

Важнейшей своей задачей изгнанник считал анализ советских реалий, той системы, которая сложилась в СССР к концу 20-х — началу 30-х гг. В многочисленных книгах, статьях, письмах, а затем и в незавершенной работе «Сталин» Троцкий определил сталинскую диктатуру 30-х гг. как бонапартизм, имея в виду некоторые особенности власти и Наполеона I, и его «маленького племянника» Наполеона III.

Марксистское обществоведение, особенно в его ленинском обличье, очень любило щеголять терминами, связанными с революционной историей Франции, транспонируя их на события XX в., особенно в России. Спекуляции по поводу «бонапартизма» совершенно не соответствовали действительности. Он рассматривался вне всякого исторического контекста как режим, возникающий при некоем равновесии борющихся классовых сил, который прибегает к демагогии, включая обманные плебисциты или референдумы. С последними в попытках Троцкого применить понятие «бонапартизм» к сталинскому режиму выходила очевидная накладка, так как никаких «всенародных голосований» по поставленным вопросам Сталин никогда не устраивал. Единственное же «всенародное обсуждение» — проекта «Сталинской конституции» во второй половине 1935 г. — имело место на гребне Большого террора, между первым и вторым судебными фарсами над реальными и вымышленными бывшими сторонниками Троцкого, другими оппозиционерами, опять-таки бывшими, и попросту пристегнутыми лицами. «Всенародное обсуждение» было, по существу дела, вдалбливанием в головы населения мошеннического документа, когда вождь был абсолютно уверен, что никто уже не осмелится пикнуть. Понимая крайнюю хрупкость своей конструкции, Троцкий в виде псевдоплебисцита, причем только в рамках ВКП(б), однажды пытался представить выражение отношения коммунистов к Сталину — кто за него, тот в партии, кто против — вне ее.

Но даже и в таком понимании сталинского «бонапартизма» Троцкий не был последователен и настойчив; вроде бы придя к выводу, что таковой уже существует, он тут же заявлял в 1930 г., что предстоявший XVI партийный съезд — это «автоматическая подготовка бонапартизма».

Можно полагать, что при всей остроте оценок, обилии достоверного и разнообразного фактического материала сущность Сталина и сталинщины Троцкий понять до конца не смог и даже порой, особенно в начале эмиграции, несколько идеализировал советского диктатора. «Сталин ведет борьбу с правыми под кнутом оппозиции», — писал он в первом номере своего журнала, явно переоценивая место и роль оппозиционной деятельности, с одной стороны, и представляя Сталина как «центриста», которого еще можно было исправить, — с другой.

Хотя детали аргументации Троцкого менялись, сущность ее, выраженная в статьях, письмах, книгах периода эмиграции, а затем и в работе «Сталин», оставалась неизменной. Он видел в Сталине представителя и выражение бюрократии, которой удалось захватить контроль над ходом революции и отвлечь ее от первоначальных, благородных целей. Основной причиной этого был тот комплекс фактов, что революция, происшедшая в социально-экономически отсталой России, не была поддержана на развитом Западе, не превратилась сразу же в «перманентную революцию», а российский пролетариат устал и истощился в борьбе за преодоление разнообразных трудностей. Пролетариат оказался не в состоянии сохранить контроль над бюрократией, последняя смогла установить свое господство, не разрушая социалистических потенций СССР.

Как отмечает исследователь сталинизма Г. Джилл, в стремлении преуменьшить роль личности в истории Троцкий рисовал Сталина лишь как представителя анонимных бюрократических сил, недооценивал независимую роль Сталина и поддержку его из небюрократических социальных источников. «Сталин — продукт машины» — этот афоризм, написанный осенью 1939 г. (читатель встретит его в данном издании), в предельно лаконичной форме выражал понимание Троцким истоков сталинизма. Такая постановка вопроса, отмечает Джилл, не дает возможности понять всю совокупность сталинского террора, ибо он был направлен против самых разнообразных общественных сил, включая и саму бюрократию.

В то же время глубочайшая личная ненависть к хозяину Кремля, несмотря на марксистский догматизм и зашоренность верностью социализму, вступала в противоречие с «социологическим» объяснением сталинизма, заостряла видение конкретных фактов, связанных с личной властью в СССР. Троцкий был первым, кто во всеоружии фактов, последовательно и целеустремленно, приступил к разоблачению политики советского диктатора, не пренебрегая его личными качествами, а учитывая их. Сильной стороной его критики было великолепное знание коридоров кремлевской власти и личное знакомство с ее носителями, прежде всего с самим главным героем.

Трудно быть вполне уверенным в том, что Сталин действительно произнес знаменитую фразу, которую Троцкий неоднократно повторял: «Самое лучшее в жизни — отомстить врагу: хорошо подготовиться, нанести удар и… пойти спать». Скрытность и расчетливость Сталина могут поставить под сомнение подлинность этого высказывания. Но тот факт, что оно адекватно выражало важнейшую личную черту Сталина — бесспорно, и фиксация Троцким внимания на ней свидетельствовала, что Сталин был для него отнюдь не только «продуктом машины». С полным основанием американский историк писал, что Сталин «был наделен острым чувством политического времени и шестым чувством по отношению к слабостям своих оппонентов».

Многие оценки Троцкого корреспондируются с этим мнением. Отлично понимая сущность личных качеств Сталина и их влияние на развитие событий в СССР, Троцкий тем не менее вновь и вновь характеризовал его лишь как посредственность, как фигуру, порожденную бюрократической машиной. Видимо, в такой оценке, помимо приверженности теоретическим схемам, содержалось еще стремление унизить своего главного противника и в то же время внушить себе самому чувство утешения, что, мол, не Сталин, а сложившийся ход исторического процесса обыграл его, отрешил его от власти, а затем и отправил в изгнание.

Фактически подготовку работы о Сталине Троцкий начал уже в первый год эмиграции, и свидетельством этого было появление обширных и содержательных статей «К политической биографии Сталина» и «Сталин как теоретик». В следующие годы Троцкий тщательно собирал фактический материал о разных этапах жизни и деятельности Сталина, особенно до 1922 г., ибо со времени, как тот стал генсеком, факты имелись в изобилии, и задача состояла в основном в том, чтобы их сгруппировать, изложить и объяснить. Разумеется, особое внимание при сборе фактов Троцкий обращал на те из них, которые тем или иным образом могли скомпрометировать нынешнего «вождя и учителя». Время от времени в «Бюллетене оппозиции» появлялись статьи Троцкого о пути Сталина к власти и в изобилии — о всех нюансах его текущей политики.

С весны 1938 г. Троцкий почти полностью сосредоточился на подготовке книги о Сталине. По его просьбе единомышленники в разных странах помогали ему в сборе данных. Благодаря посредникам были привлечены и обширные материалы, собранные известным историком российского революционного движения меньшевиком Б.И. Николаевским. Крайне нуждавшийся в средствах и стремившийся донести срочно свою работу до читателей, автор дал согласие на издание «Сталина» в двух томах с тем, чтобы первый вышел как можно скорее. Первый том был в основном завершен к августу 1939 г., работа над вторым была прервана в начале 1940 г., и Троцкий к ней уже не возвращался. После гибели Троцкого от руки агента сталинских спецслужб американское издательство Harper and Brothers в 1941 г. опубликовало подготовленные главы и скомпонованные переводчиком Ч. Маламутом незаконченные фрагменты на английском языке. Русское издание появилось через много лет.

Небезынтересное сопоставление двух противостоявших фигур (одной — во всей полноте власти в огромной стране и другой — находившейся в изгнании в почти полной изоляции) приведено в книге К. Эндрю и О. Гордиевского: «Реальные Сталин и Троцкий обитали теперь… в созданном ими самими мире, в котором каждый питался фантазиями другого. Вера Сталина в почти не существовавший российский троцкизм заражала Троцкого, радость которого при открытии этих воображаемых последователей, в свою очередь, убеждала Сталина, что троцкистская угроза была даже страшнее, чем он предполагал».

Еще в пору открытой деятельности коммунистической оппозиции в СССР, а затем пребывания оппозиционеров в ссылке и в тюремном заключении между ними шли жаркие дебаты по поводу советского «термидора», который то ли уже произошел, то ли только еще угрожает, как некий дамоклов меч, висящий над страной. Если он произошел, значит, в СССР уже реставрируется капитализм. Троцкий считал, что «термидор» только угрожает Советскому Союзу, и это мнение он изменил только в середине 30-х гг., да и то с большими сомнениями и оговорками.

Во всех этих дискуссиях как-то забывалось, что изначальные события месяца термидора во Франции никакого отношения к дискутируемым явлениям не имели. В первые годы эмиграции Троцкий, резко критикуя основы сталинского курса и власть бюрократии, которая, по его мнению, все более утверждалась в СССР, в то же время считал, что «термидор», то есть буржуазное перерождение, является серьезной опасностью, угрожавшей СССР, но еще не свершившимся фактом. Вопрос о российском, советском «термидоре» занимал огромное место в его публицистике, в полемике с разнообразными левыми группами.

По вопросу о том, произошла ли буржуазная контрреволюция в СССР, продолжали дебатироваться различные мнения. Совершенно не обоснованная исторически, ибо сравнение проводилось с событиями иной эпохи и иного происхождения, носившая лишь хлесткий публицистический характер, концепция Троцкого по поводу советского «термидора» была неотделима от сущности его политических взглядов, от самой его судьбы. Если считать, что «термидор» уже произошел, значит, надо смириться и психологически, и политически с судьбой вечного эмигранта, оставить надежду на то, чтобы, фигурально выражаясь, въехать в Москву на белом коне после падения Сталина; войти в историю в качестве бывшего политика, а затем острого критика советского режима. И только. До самого конца своей жизни Троцкий мечтал о значительно большем и потому оставлял себе полуоткрытую дверь для возможного триумфального возвращения. Правда, по-видимому, с годами он все более четко понимал иллюзорность таких расчетов. Тем не менее, признавая, что в Советском Союзе существует антинародная диктатура (постепенно в его политический лексикон входила категория «тоталитарная власть» для обозначения сталинской политической системы), Троцкий до последних месяцев своей жизни продолжал утверждать, что в СССР сохраняется коллективная собственность на средства производства и что Советское государство продолжает в своей основе оставаться рабочим. Для обоснования этого тезиса он широко применял марксистскую догматику, прежде всего диалектику — весьма удобное оружие в руках изощренного публициста.

Верность марксистско-ленинской утопии Троцкий пронес до конца своих дней, хотя жизнь приводила все новые и новые доказательства абсурдности этой утопии. Порой высказывания Троцкого носили настолько вопиющий характер, что напоминали эскапады малограмотных коммунистических фанатиков из комсомольско-крестьянской среды. В конце 1932 г. имел место единственный случай, когда Троцкий получил возможность выехать в своего рода заграничную командировку: он оказался в Копенгагене, где по приглашению датских студентов-социалистов прочитал лекцию «Что такое Октябрь?». В этом выступлении, переполненном апологией большевистской власти в первые годы ее существования, встречались совершенно анекдотические пассажи (текст лекции публикуется в данном издании). «Недалек уже час, — говорил Троцкий, — когда наука, играя, разрешит задачу алхимии и станет превращать навоз в золото, а золото в навоз». Разумеется, это произойдет при коммунизме, предвещал лектор. В иных выступлениях Троцкий был недалек от другого, более реалистического анекдота по поводу великого химика Сталина, который одинаково легко превращал людей в дерьмо, а дерьмо в людей!

Из рассуждений Троцкого вначале проистекал вывод, что Советскому Союзу необходима реформа, а отнюдь не революция. С середины 30-х гг., однако, Троцкий уже полагал, что только реформой дело не обойдется, хотя желаемая им революция должна носить только политический, но не социальный характер, так как в СССР сохраняется коллективная собственность на средства производства, то есть сохраняются социалистические производственные отношения, которые лишь необходимо привести в соответствие с надстройкой.

В предлагаемом издании содержится много констатирующих и полемических материалов, более или менее реалистически оценивающих внутреннее положение в СССР. Наибольшей заслугой Троцкого в этом анализе было, как нам представляется, понимание места и роли чиновничьей номенклатуры, все более превращавшейся в правящий слой. Мы полагаем, что Троцкий, несмотря на свой марксистский догматизм, а может быть, как это ни парадоксально звучит, даже благодаря ему был в таком понимании ближе к истине, нежели некоторые обществоведы, значительно более близкие к нашему времени (М. Восленский, М. Джилас и др.), полагающие, что номенклатура в СССР достаточно рано сформировалась в особый эксплуататорский класс.

Даже в последние годы жизни, уже находясь в Мексике, Троцкий, отмечая «буржуазный характер бюрократии», ее буржуазный уровень жизни, продолжал придерживаться мнения, что она представляет собой «новый паразитический слой», связанный общими интересами со сталинской диктатурой (бюрократия, по его мнению, поддерживала Сталина, потому что он надежно защищал ее привилегированное положение), но не новый эксплуататорский класс.

В то же время понимание Троцким промежуточного, межклассового положения номенклатуры, того факта, что она лишь стремится превратиться в господствующий класс, но не является таковым, проистекало не из понимания СССР как тоталитарной системы, где государство вместе с диктатором (коллективным или единоличным) возвышается над обществом, где в принципе не может быть господствующего класса, а существует господствующая клика. Восприятие номенклатуры, верное в принципе само по себе, носило у Троцкого служебный характер, ибо признание наличия господствующего класса означало бы признание завершения буржуазного перерождения.

Троцкий предпочитал писать о «двоевластии» в СССР. Заметим попутно, что большевикам, как стоявшим у власти, так и оппозиционным, очень нравился термин «двоевластие», позволявший им хотя бы в какой-то степени войти в пределы элементарной логики при характеристике сложных, многогранных социальных процессов, сохраняя в то же время свой схематизм. Концепция «двоевластия» в СССР при Сталине нужна была Троцкому для обоснования своего двойственного подхода к внутренним процессам в СССР и к его внешней политике, проводимой диктатором. Существо концепции состояло в том, что в СССР сохраняется хотя и дегенерирующая, извращенная, но все же диктатура пролетариата, основанная на коллективной собственности, что в правившей партии сохранились «здоровые» элементы, что многие аспекты внутренней и внешней политики руководства соответствовали интересам трудящихся, что оставалась возможность поворота на «ленинский путь».

В то же время возникновение оторванного от масс бюрократического слоя, его приход к власти, воплощенный в Сталине и его группе, ставил социалистическую перспективу СССР под серьезную угрозу буржуазной контрреволюции. Признавая, что «двоевластие» не может сохраняться долго, что оно неизбежно и в скором времени завершится то ли возвращением к ленинизму, то ли восстановлением капитализма, Троцкий до конца жизни, как мы уже отмечали, так и не признал, что в СССР произошел «буржуазный переворот», хотя и широко оперировал понятием «тоталитаризм». В конце 30-х гг. для характеристики политической власти в СССР он придумал новый термин «бюрократический абсолютизм».

Марксистско-ленинский догматизм мешал Троцкому увидеть реальную причинно-следственную связь. Он вновь и вновь повторял, что сталинский бюрократизм, «тоталитарный режим» являются пережитками, следствием отсталости России. Он не понимал и не мог понять, что речь идет не об исключении, а о правиле: сталинский режим возник в качестве политической формы тоталитаризма, причем зрелой, почти классической формы, но унаследованной от ленинского времени, ибо именно тогда стала формироваться в России тоталитарная система. Происходило же это именно вследствие утопичности идеи освобождения рабочего класса в ее марксистско-ленинском понимании. Как в целом верно отмечал Макс Истмен, Троцкий и его окружение видели сущность тоталитарного правления, «но обещали, что в значительно более передовой стране и в том случае, если группа будет иметь хороших лидеров и будет проводить подлинно пролетарскую политику, возникнет, как кролик из шляпы, общество свободных и равных [людей]».

Для публикуемых документов, как и для других работ Троцкого, характерно связанное со сказанным поразительное сочетание глубины и даже прозорливости некоторых конкретных оценок со штампами и схематизмом в общих взглядах на сущность процессов, происходивших в СССР.

Пожалуй, наибольший морально-политический релятивизм, или, грубее говоря, беспринципность, вытекавшую из свойственного ему понимания сущности СССР, Троцкий проявил в характеристике советской внешней политики.

Уже в 1929 г. такое отношение четко выявилось в оценке советско-китайского конфликта на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Ряд оппозиционных коммунистических групп на Западе (германский Ленинбунд, французские синдикалисты, группировавшиеся вокруг Пьера Монатта, и др.) заняли позицию осуждения советской империалистической политики в этом конфликте, исходя из элементарного силлогизма. Состоял он в том, что Маньчжурия принадлежит Китаю, Китай имеет право на самостоятельность, следовательно, стремление СССР сохранить собственность на КВЖД есть проявление империалистического насилия. Конечно, оперировать только этим силлогизмом, который, кстати, был остро высмеян Троцким, было не совсем верно, существовали и другие варианты вспомнить историю, поставить вопрос о компенсациях и т. д. Но очевидно было, что втягивание в вооруженный конфликт с Китаем на китайской территории за имущество, находившееся там, в корне противоречило советским декларациям по поводу поддержки борьбы Китая за национальное самоопределение. Троцкий же в своих статьях и письмах пустился во все тяжкие, доказывая, что передать дорогу Китаю означало бы помешать китайской революции.

Но особенно рельефно противоречивость и необоснованность его позиции в защите агрессивного внешнеполитического курса СССР, то есть сталинской внешней политики, проявились в 1939–1940 гг., когда он, с одной стороны, резко критиковал пакт Гитлера — Сталина (более известный как пакт Риббентропа — Молотова, по имени подписавших соглашение министров иностранных дел двух держав), называл Сталина «интендантом Гитлера», а с другой стороны, полностью поддержал советское соучастие в нацистской агрессии — захват восточной части Польши, стран Балтии, агрессивную войну против Финляндии.

Особое негодование Троцкого вызывало то, что Сталин продолжал начатый еще при Ленине (это, естественно, Троцкий игнорировал или отрицал) курс на прямое подчинение своей воле зарубежных компартий и Коминтерна. Троцкий показывал, как Сталин использовал эти партии в интересах своих политических ходов на международной арене, добиваясь неукоснительного устранения тех руководителей, которые ему чем-то не угодили, и замены их рабски покорными. Троцкий писал о такого рода тасовании, как при игре в карты, руководителей компартии США Рутенберга, Ловстона, Фостера. Об обращении с европейскими партиями он высказывался еще в 1929 г.: «Братскими партиями» Сталин управляет, как старый турецкий паша управлял своей провинцией. Для Тельмана и Семара даже окрика не нужно: достаточно движения пальцем».

В публикуемых документах, как и в других работах Троцкого, содержится обширная и в основе своей достоверная информация о внутреннем положении СССР, состоянии его экономики, политических поворотах сталинского руководства, все большей бюрократизации советского режима. Приблизительно до конца 1932 г. эти сведения поступали главным образом от открытых и тайных союзников, которым удавалось посылать «пророку в изгнании» свои документы и письма. Наиболее глубокие из них принадлежали перу Х.Г. Раковского, находившегося в ссылке в Барнауле. Личных встреч, по-видимому, не было, если не считать визита Я.Г. Блюмкина, который был почти тотчас же после возвращения расстрелян за этот «криминальный» поступок. Параллельно с письмами, а после их прекращения фактически единственными источниками информации оставались критически анализируемые материалы советской и зарубежной печати, а также впечатления и материалы иностранцев, возвращавшихся из СССР. Последние охотно снабжали Троцкого самыми разнообразными сведениями, зная его отношение к сталинской власти и весьма острое перо.

Оценивая коллективизацию сельского хозяйства, Троцкий пророчески предрекал значительный подрыв и без того низкой его производительности, хотя вновь и вновь демонстрировал непонимание насильственных возможностей террористической власти. Отсюда проистекало ошибочное пророчество о неизбежности распада большинства колхозов.

Впрочем, в некоторых документах Троцкий ставил сталинскую «революцию сверху» под защиту, например отстаивая необходимость «раскулачивания», хотя и в несколько более мягких формах. Троцкий резко критиковал сверхинтенсивные темпы индустриализации, бюрократические нелепости в планировании. Он подчеркивал, что индустриализация проводится за счет рабочих, уровень жизни которых неуклонно падает. Первый пятилетний план он с полным основанием характеризовал как «экономический авантюризм».

Вместе с тем он не видел коренных пороков и противоречий советского планирования, неизбежности диспропорций и дефицитов, вытекавших из имманентно присущей советскому режиму невозможности учесть многомиллионные показатели в государственной экономике, вырванной из естественной регулирующей стихии рынка. Троцкий писал своему недолгому стороннику Виктору Сержу в июне 1936 г., выражая совершенно необоснованный оптимизм и непонимание экономических реалий: «Планирование — это единственный путь, который обеспечит независимость и будущее развитие страны… Ясно, что только этот [советский] режим все еще способен на развитие производительных сил».

Наибольшее негодование, наиболее острые критические стрелы, убийственный сарказм вызывала общая сталинская концепция построения социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения, сформулированная еще в 1924 г. и вскоре ставшая генеральной линией ВКП(б). Эта концепция, действительно замыкавшая социализм в рамки экономически отсталого СССР и противоречившая взглядам дооктябрьского Ленина, в известном смысле была развитием ленинской политики, начиная с Брестского мира с Германией 1918 г., но Троцкий в эмиграции решительно отказывался это признать, утверждая, что она является коренным отходом от ленинизма в целом. Главное, конечно, состояло в том, что «социализм в одной стране» был прямо противоположен концепции «перманентной революции», которую Троцкий отстаивал на протяжении десятилетий.

Троцкий доказывал, что сталинская теория носит националистический характер. Он даже называл ее национал-социализмом, разумеется не проводя никакой параллели с нацистами в Германии. Для автора созвучие, скорее всего, было в основном случайным, хотя, рассматривая явления в ретроспекции, можно было бы найти глубинные корни в этом внешнем совпадении понятий, характеризовавших сходные в своей основе и в то же время весьма отличавшиеся тоталитарные системы. В определенной мере в своей концепции «национал-социализма» Троцкий следовал, хотя и с прямо противоположных позиций, анализу эмигрантов — сторонников «сменовеховства» (Н.В. Устрялов и др.), которые утверждали, что в СССР происходит становление «национал-большевизма», революция 1917 г. необратима и необходимо возвращение на родину и содействие ее развитию.

Троцкий убеждал читателей его статей и книг в пораженческом характере концепции «революции в одной стране», ибо она, по его мнению, откладывала революцию в капиталистических и колониальных странах на десятилетия. Социализм в СССР в условиях капиталистического окружения можно строить, утверждал изгнанник, но построить его можно лишь в обществе свободы, равенства, материального и духовного изобилия, то есть после социалистической революции на Западе, которая, как он чрезмерно оптимистически полагал, была намного ближе, нежели социалистическое общество в СССР.

«Социализму в одной стране» Троцкий противопоставлял «перманентную революцию», которая теперь мыслилась как длительный и взаимосвязанный всемирный процесс политической и социальной борьбы, с самого начала содержащей социалистический потенциал, хотя и проходящий через различные этапы. Российская революция оправданна, полагал он, лишь постольку, поскольку она станет катализатором революций в странах зрелого капитализма. Концепция «перманентной революции» была близка взглядам Ленина в 1917 г., после победы Февральской революции в России, и отчасти после Октябрьского переворота, но в основном лишь до Брестского мира и уж во всяком случае до постепенного перехода к новой экономической политике в 1921 г.

Только политическими соображениями можно, видимо, объяснить, почему в голове этого образованного и сравнительно трезвого мыслителя совмещались положения о коллективной собственности, строительстве социализма в СССР с концепцией тоталитаризма в этой же стране. Почти невозможно представить себе, что это были плоды слепого догматизма, умозрительные писания, не прошедшие через мыслительный процесс, отторгаемый им. Значительно логичнее полагать, что выраженные им допущения носили служебный, инструментальный характер.

Комплексный анализ современного ему состояния СССР Троцкий дал в книге «Что такое Советский Союз и куда он идет?», изданной на русском языке в Париже в 1936 г., а в следующем году появившейся на английском, французском и испанском языках. Советский режим здесь рассматривался как «рабочее государство», не являющееся социалистическим и управляемое «кастой, чуждой социализму». «Термидор» в СССР оценивался как уже свершившийся факт, а сталинская диктатура — как новый тип бонапартизма, управляющий тоталитарными методами. Только новая пролетарская революция может восстановить развитие СССР по социалистическому пути, делал вывод автор. Весьма своеобразным и неожиданным положением работы было утверждение о необходимости введения в СССР многопартийности.

В анализе международной обстановки, ситуации в отдельных странах, военных конфликтов 30-х гг. у Троцкого также было немало точных и тонких наблюдений. В ряде случаев ему были присущи оригинальные, подчас глубокие оценки явлений мировой экономической ситуации, в частности связанных с развитием конъюнктурного цикла под влиянием Великой депрессии 1929–1933 гг.

Он прозорливо обнаруживал рост влияния США, новые тенденции в англо-американском соперничестве в пользу великой заокеанской державы. Элементы трезвого учета реальных факторов можно встретить при рассмотрении ситуации в Индии, аграрного вопроса в Венгрии и многих других сюжетов.

Но особенно привлекают внимание рассуждения Троцкого в связи с ситуацией в Германии в начале 30-х гг., а затем — с приходом к власти нацистов и установлением их террористической диктатуры.

Уже с первых месяцев пребывания в эмиграции Троцкий бил тревогу в отношении опасной демагогии, роста политического и организационного влияния Национал-социалистической рабочей партии Германии.

В это время в документах Коминтерна, заявлениях советских лидеров и покорно повторявших их «мудрые указания» германских коммунистических вожаков во главе с недалеким и сервильным Эрнстом Тельманом нацистская опасность не просто недооценивалась, а фактически сводилась на нет, в качестве главного врага называлась социал-демократия, и прежде всего ее левое крыло. Затем, когда успехи нацистов в избирательной кампании стали очевидными и их рывок к власти общепризнанным, коммунистические «стратеги» стали тешить себя иллюзией, что приход Гитлера к власти окажется прологом социалистической революции в Германии. В противовес этому казенному оптимизму Троцкий во многих письмах и статьях предупреждал, что опасность нацизма в Германии налицо, что приход Гитлера к власти означает резкий откат назад в развитии не только Германии, но и всей Европы, что власть национал-социалистов чревата опасностью новой мировой войны. В 1931 г. Троцкий дал определение фашизма как «особой специфической диктатуры финансового капитала, которая вовсе не тождественна с империалистической диктатурой как таковой». Через два года такой подход лег в основу новой советско-коминтерновской дефиниции фашизма, хотя, разумеется, ее творцы отнюдь не ссылались на источник, по существу дела пойдя на примитивный плагиат.

Тревожные оценки стали особенно определенными после того, как в январе 1933 г. Гитлер возглавил правительство и нацисты начали установление своей террористической диктатуры, венчавшей тоталитарную систему. В отличие от многих наблюдателей того времени и мнений части историков впоследствии, Троцкий твердо оценил образование правительства Гитлера (он называл его вначале правительством Гитлера — Гугенберга) лишь в качестве начала установления нацистской диктатуры. Точно и образно он писал в феврале 1933 г.: «Государственный переворот [в Германии] проводится в рассрочку».

Буквально пророчески Троцкий оценивал перспективы агрессии Гитлера. Хотя в его высказываниях еще некоторое время продолжали звучать надежды на германскую революцию, он довольно точно прогнозировал не только объекты, но и время агрессии Германии, а также Японии. В 1935 г. он писал: «Сталинизм и фашизм, несмотря на огромные отличия в их социальной базе, — это симметрические явления. Многими своими чертами они демонстрируют убийственное сходство».

Неизменно подчеркивая противоположность социальной базы обоих режимов — монополистический капитал в первом случае и рабочий класс во втором, Троцкий через два года уже не исключает возможности союза Гитлера со Сталиным. После же подписания осенью 1938 г. Мюнхенского соглашения западных держав с Германией о передаче последней Судетской области Чехословакии предположение о предстоявшей сделке двух тоталитарных диктаторов становится оформленным и высказывается мнение, что результатом этого будет новая мировая война и физическое уничтожение восточноевропейских евреев.

Именно как предложение начать дипломатический торг Троцкий оценил некоторые пассажи из доклада Сталина на XVIII съезде ВКП(б) (март 1939 г.), и эта оценка в основном совпадала с позицией ряда наиболее дальновидных западных наблюдателей. Когда же предположения стали реальностью и Сталин превратился в помощника Гитлера в разделе Восточной Европы, Троцкий стал высказывать мнение о неизбежности разрыва между ними и советско-германской войны.

Документы Троцкого, включая публикуемые в данном издании, убедительно свидетельствуют, что он был одним из очень немногих аналитиков, которые уже в первой половине 30-х гг. отчетливо представляли себе, что нацизм — это страшная угроза для европейской цивилизации.

Подобно советским пропагандистам, а также многим западным политологам, Троцкий называл национал-социалистическую власть в Германии фашистской диктатурой, хотя и толковал фашизм не столь расширительно, как большевистско-коминтерновские авторы, заложившие основы восприятия этого термина не как историко-социологической категории, а как грубого политического ругательства.

Троцкий отвергал и высмеивал оценку социал-демократии как социал-фашизма. Задолго до того, как Коминтерн в 1935 г. воспринял тактику народного фронта, он считал возможным сотрудничество руководимых им партий, групп и движений с социал-демократами.

Впрочем, в его отношении к реформистской социал-демократии прослеживается крайняя непоследовательность. После всевозможных разоблачений реформизма в первой половине 30-х гг. он вдруг в 1935 г. совершил удивительный тактический пируэт — одобрил вступление своих французских сторонников в Социалистическую партию («французский поворот»), назвал его смелым организационным шагом. Правда, долго сторонники Троцкого в Социалистической партии не удержались.

Анализ международной обстановки и ситуации в отдельных странах неизменно процеживался сквозь фильтр перспективы «мировой революции», которая являлась политическим воплощением теоретико-стратегической концепции «перманентной революции», о которой уже говорилось. Гипотетически Троцкий позволял себе предположить, что если мир еще десятилетие просуществует без революционных потрясений, то станет свидетелем непрерывного роста владычества США.

Но такое предположение выдвигалось лишь для того, чтобы объяснить его нереальность, несбыточность, фиктивность. С помощью цепи недоказанных и недоказуемых рассуждений Троцкий убеждал в неизбежности революционных потрясений в капиталистическом мире в самом скором времени. В качестве основной программной международной установки он выдвигал лозунг социалистических «Соединенных Штатов Европы». Что же касается США, то перспективу революционных потрясений в этой стране он прогнозировал осторожнее, хотя не исключал и ее.

Приход нацистов к власти в Германии был рубежом в тактических подходах Троцкого к задачам и организации международного движения его сторонников.

Как видно из настоящей публикации, Троцкий уделял большое внимание ситуации во Франции и в Испании в 30-х гг., образованию в этих странах народных фронтов с участием социалистов, коммунистов и других левых партий, правительств народного фронта, испанской гражданской войне 1936–1939 гг. Решительно осуждая компартии за их правительственные комбинации, предпринятые по команде Сталина, он полагал, что выживание как французской, так и испанской демократий возможно только на путях «перманентной революции», то есть непосредственного перехода к социалистическим преобразованиям. Пророчества Троцкого в этом смысле звучали весьма оптимистично. Он полагал, что забастовочная волна во Франции летом 1936 г. является началом социалистической революции («Французская революция началась», — писал он в июне 1936 г.), что к такому же результату могут привести уличные столкновения в испанском городе Барселоне через год, которые на самом деле были чреваты существенным подрывом сил испанских республиканцев.

Более того, выражалась надежда, почти уверенность, что испанская гражданская война окажется стимулом к революционному подъему в международном масштабе, подобно революции 1917 г. в России. «Советы повсюду» — таков был лозунг Троцкого и его сторонников во время войны в Испании. Троцкий даже собирался тайно переправиться в Испанию, чтобы лично возглавить революционные силы, но этот план в результате более трезвых размышлений был оставлен.

Иначе говоря, конкретные события текущей европейской, и не только европейской, истории, с их специфическими причинно-следственными связями Троцкий неизменно рассматривал через увеличительное стекло своей концепции «перманентной революции», которая объективно должна была вырваться за пределы как отдельной страны, так и узких рамок демократии. Крах этих надежд Троцкий связывал исключительно с «субъективным фактором» — отсутствием во Франции и Испании, а также в других странах массовых революционных партий. Немало гневных обличительных слов было произнесено по адресу испанских и французских коммунистических лидеров.

В любом случае каждый раз розовые прогнозы, вообще весьма часто свойственные нашему герою, терпели полное крушение.

Первоначально не только применительно к СССР, но и в международном масштабе группы и течения, враждебные официальному большевистскому и коминтерновскому курсу, рассматривались как своего рода «внутренняя» оппозиция, хотя и оказавшаяся вне компартий, ибо эти группы были удалены из партий, руководимых Москвой.

Троцкий сохранял курс объединенной оппозиции 1926–1927 гг., предусматривавший лишь острую критику политики Сталина и его сторонников в ВКП(б) и Коминтерне, которых именовал «центристами», а также «правых» (Н.И. Бухарина и его последователей в СССР и за его рубежами).

Впрочем, от «правых» уже к концу 1929 г. почти ничего не осталось, ибо Бухарин и близкие к нему А.И. Рыков и М.П. Томский покаялись, будучи снятыми с ответственных постов (Рыков еще год оставался главой правительства, но реальной власти уже не имел, и его устранение было предрешенным), а их последователи в зарубежных компартиях либо последовали примеру старших советских товарищей, либо были исключены. Троцкий добивался изменения политического курса ВКП(б) и Коминтерна путем фактического принятия его платформы. Естественно, это могло произойти только при условии отстранения от руководства Сталина, что в конце 20-х — начале 30-х гг. было уже практически невозможно.