8
В «Полянке» не было камер наблюдения. Это хорошо. Но и телевизоров он тоже почему-то не видел.
– Телевидение? – серьезно переспросила Мария-Луиза. – Нет-нет, только радио. Если мы заведем телевизор, дети прилипнут к мультикам. Нет ничего хуже пассивности. Пассивные дети всегда несчастны.
В игровой шум и гам. Дети расстелили на полу толстые маты для прыжков и играют в кораблекрушение. Маты – это плоты, а за них цепляются спасшиеся моряки. Ян тут же включился в игру. После подземной экскурсии это было особенно приятно.
На стене висело объявление, написанное аккуратным почерком Марии-Луизы. Дети, конечно, не могли его прочитать, но объявление предназначалось для них.
В «ПОЛЯНКЕ»
мы всегда говорим взрослым, куда идем;
когда мы разговариваем или играем, принимать
участие могут все;
мы никогда и ни о ком не говорим плохо;
мы не ссоримся и не деремся;
мы никогда не играем с оружием.
Лилиан тоже с детьми, они перепрыгивают с мата на мат – спасаются от акул. Она, как и Ян, получает удовольствие, но время от времени он замечает грусть в ее взгляде.
Хотел было спросить ее, в чем дело, что ей не по душе, но она его опередила:
– Тебе здесь нравится, Ян?
Вопрос задан так, что ей, похоже, и вправду есть до него дело. Вполне искренно.
– Ты имеешь в виду – в Валле? Я же только что переехал… Но вроде бы все ничего. Красиво…
– А что ты делаешь по вечерам?
– Ничего особенного… Так… музыку слушаю иногда.
– А друзей у тебя здесь нет?
– Нет… пока нет.
– Приходи в бар «У Билла» вечером… Это в гавани. У них неплохая группа.
– Бар «У Билла»?
– Я там почти каждый вечер. Работники из Святой Патриции тоже туда ходят. Там кого угодно можно встретить.
Может, и правда начать ходить в кабак… как это называется? Социализация? Он никогда не ходил в кабаки… а почему бы и нет?
– Ну что ж… хорошая идея, – сказал он вслух.
И они продолжили акцию по спасению потерпевших кораблекрушение.
Наконец в кухне заверещал будильник. Хорошо, он этого ждал. Ян взял карточку, открыл дверь и пошел в туннель.
Никого. Все те же картины на стенах.
Без пяти двенадцать. Окошко лифта темное – Лео еще там.
Он замер.
Поезжай наверх. Поезжай и посмотри, что там делается, в Санкта-Психо.
Нет. Не надо рисковать.
Ян стоит с карточкой в руке и смотрит туда, где туннель резко сворачивает направо. И что же там, за углом? Еще один ход в клинику?
Лифт с Лео еще не пришел. Ян медленно, все время оглядываясь, доходит до поворота. Через несколько метров коридор упирается в массивную стальную дверь с большой железной ручкой. Надпись: «УБЕЖИЩЕ». И чуть пониже и помельче: «Дверь всегда должна быть».
Убежище… Ян знает, что это такое. Подземный бункер. Он вспоминает маленького Вильяма, усилием воли отгоняет воспоминание и нажимает на ручку – та, как ни странно, подается. Дверь можно открыть.
Но как раз в эту секунду он слышит звук тронувшегося лифта, быстро отпускает ручку и возвращается.
Лео отправили вниз. Шлюз, вспомнил он слова Хёгсмеда. Мальчик пытается сам открыть дверь, но сил не хватает, и Ян ему помогает:
– Все хорошо, Лео?
Лео молча кивает. Ян берет его за руку, и они начинают обратный путь. В «Полянку».
– Сейчас будет пение… тебе нравится петь, Лео?
– М-м-м…
Лео как будто немного подавлен. Но выглядит так же, как и до свидания с отцом. А что ты хотел увидеть, Ян? Порванную одежду? Расцарапанное до крови лицо? С какой стати?
Они подошли к лестнице. Ян достал карточку, покосился на Лео и все же рискнул спросить:
– Хорошо было встретиться с папой?
– М-м-м…
– Что же вы делали?
– Разговаривали… папа очень много говорит, – неожиданно сообщил мальчик. – Все время.
– Вот как?
Лео кивнул и пошел по лестнице:
– Он говорит, все его ненавидят.
