16 января.
Все-таки военные – свиньи не только по определению.
Вчера напились с полковником (остальные потащились
на охоту). И этот пеньтань шагуа полез ко мне. Поначалу
начал издалека, как типичный фиолет:
– Борис, вы не представляете, как мне надоел запах живородящих сапог в казарме. Я забыл, как пахнет чистая мужская кожа.
Ты знаешь, я всегда волосею от такого razbega. Мои ритуальные усмешки не помогли, этот ханкун мудень двинул прямо в LOB:
– Борис, вы пробировали 3 плюс Каролина?
– Нет. И вряд ли пробирую.
– Почему?
– Я предпочитаю чистый мультисекс.
– Откуда такой квиетизм?
– От моего психосомо, полковник.
– Вы обкрадываете себя.
– Ничуть. Просто не хочу дисгармонировать мой LV.
Пауза.
Рипс, для каждого шагуа упоминание LV – удар по темному темени. Помолчали. Полковник глотнул «Кати Бобринской» и надолго уперся в меня ежиными глазами:
– Борис, я спрашиваю не просто так.
(Будто я не DOGадался, рипс табень тудин.)
Оказывается, несмотря на свой ADAR, этот муравьед пробирует после отбоя вонючий 3 плюс Каролина. С сержантами. И еще жалуется на солдатский запах . Серый лянмяньпай. Как и все его поколение. Но это все – хушо бадао, мальчик мой прозрачноухий.
Чехов-3: без сюрпризов, но и без соплей .
Объект сильно изможден процессом и ееееееееле дышит.
Почитай.
Чехов-3
Погребение Аттиса
драматический этюд в одном действии
Виктор Николаевич Полозов, помещик.
Арина Борисовна Знаменская, молодая актриса.
Сергей Леонидович Штанге, врач.
Антон, пожилой лакей.
I
Часть яблоневого сада в имении Полозова. Антон роет яму меж двух старых яблонь. Вечереет.
АНТОН (тяжело дыша ). Господи… Иисусе Христе… помилуй нас, грешных. Это надо же такое удумать – в саду хоронить. Будто других мест нет. До чего же мы дошли, прости, Господи. А мне-то грех на старости лет. Да и барину-то стыдно… ой, как стыдно-с! Жаль, старый барин помер, а то б сказал, как бывало, – выкинь ты, Витюша, эти кардыбалеты из головы.
Входит Знаменская с веткой сирени; на ней забрызганный грязью плащ и испанская шляпа с широкими полями.
АНТОН. Господи, Арина Борисовна!
ЗНАМЕНСКАЯ. Ты узнал меня, Антон. Как это славно! Здравствуй.
АНТОН (кланяется ). Желаю здравствовать! Как же – не узнать! Как же – не узнать! (Суетится, бросает лопату .) Помилуйте, позвольте, я сию минуту доложу.
ЗНАМЕНСКАЯ. Не надо никому ничего докладывать.
АНТОН (торопится идти в дом). Как же! Как же!
ЗНАМЕНСКАЯ (останавливает его ). Постой. Я говорю – не надо.
АНТОН. Да барин ведь, поди, давно ждет вас.
ЗНАМЕНСКАЯ. Милый, хороший Антон. Меня здесь давно уже никто не ждет. (Осматривается .) За два года ничего не изменилось. И дом все тот же. И сад. И даже флюгер над мезонином все такой же ржавый.
АНТОН. Да кто ж туда полезет красить-то, барыня, голубушка! Я уж в летах, а работников барин нанимать не желают-с, потому как денег нет. Уж и управляющего рассчитал, и горничную. Один я остался. Что уж тут до флюгера – крыльцо поправить не на что!
ЗНАМЕНСКАЯ. А где качели? Они висели вон на той яблоне.
АНТОН. Веревки сопрели, вот я и срезал. А барин и не заметили-с, кому ж качаться теперь? Наталья Николавна с детьми больше не приезжают. (Спохватывается. ) Барыня, голубушка, вы же все сзади забрызгаться изволили! Позвольте плащик!
ЗНАМЕНСКАЯ (облокачивается на ствол яблони ). Оставь.
АНТОН. Вы, чай, со станции?
ЗНАМЕНСКАЯ. Да. Я постою здесь немного и пойду. А ты не говори ему ничего. Слышишь?
АНТОН. Да как же это?
ЗНАМЕНСКАЯ. Ответь мне, что, он по-прежнему… (Задумывается. )
АНТОН. Чего изволите?
ЗНАМЕНСКАЯ. Нет, ничего. Прощай. (Бросает ветку сирени, идет прочь, но сталкивается с Полозовым. Он во фраке и белых перчатках, держит на руках мертвую борзую собаку. )
ПОЛОЗОВ. Арина… Арина Борисовна.
ЗНАМЕНСКАЯ (отворачивается ). Виктор Николаевич.
ПОЛОЗОВ (в оцепенении ). Я…
ЗНАМЕНСКАЯ, Простите за беспокойство.
ПОЛОЗОВ (с трудом говорит ). Вы… нисколько. Позвольте. Это так…
ЗНАМЕНСКАЯ. Я зашла посмотреть на ваш сад. Просто так. У вас умерла собака? Постойте, неужели это та самая? На руках она такая маленькая.
ПОЛОЗОВ (кладет собаку на землю ). Я очень рад вас видеть. Это так неожиданно, но очень хорошо. Очень хорошо
ЗНАМЕНСКАЯ. Что – хорошо?
ПОЛОЗОВ Что вы здесь.
ЗНАМЕНСКАЯ. Так странно… Когда я шла со станции через рощу, меня обогнал пьяный мужик на лошади. Голый по пояс, с какой-то механической вещью в руке, наверно отломанной от какой-то машины. Он ей стучал по стволам берез и кричал: «На постой, на постой!» Сумасшедший мужик. На какой постой? Совсем сумасшедший мужик И очень злобный.
АНТОН (качает головой ) Это, видать, востряковские озоруют.
ПОЛОЗОВ (Антону ). Поди, собери нам чаю.
АНТОН. Сию минуту, батюшка.
(Уходит .)
ЗНАМЕНСКАЯ (наклоняется к собаке, гладит ее ). Да. Это тот самый пес. Древнегреческий, как говорила ваша сестра. А я забыла, как его звали: Ангиной? Орест? Алкид?
ПОЛОЗОВ. Аттис.
ЗНАМЕНСКАЯ. Аттис! Милый Аттис. Да-да. Я вас еще тогда спрашивала – кто это – Аттис? А вы отвечали – любовник Кибелы. Но я не знала историю Кибелы. А признаться в этом стеснялась. А теперь – вовсе не стесняюсь. Мы брали Аттиса всегда с собой на прогулки. Он был таким быстрым, красивым. А однажды кинулся трепать барана. И вы так накричали на него. Виктор Николаевич, что у вас с лицом?
ПОЛОЗОВ. Ничего. Кажется – ничего.
ЗНАМЕНСКАЯ. Скажите, это ужасно, что я здесь?
ПОЛОЗОВ. Это очень хорошо.
ЗНАМЕНСКАЯ. Я вам признаюсь – я не прочла ни одного вашего письма.
ПОЛОЗОВ. Я догадался.
ЗНАМЕНСКАЯ. Все восемнадцать писем я сожгла в камине. Это гадко, я знаю. Но мне что-то мешало их прочесть. Я очень скверная?
ПОЛОЗОВ. Арина Борисовна, пойдемте в дом. Здесь сыро.
ЗНАМЕНСКАЯ. Нет, нет. Останемся, останемся. Я так любила ваш сад. В мае особенно. Помните, когда приехали Панины? И вы с Иваном Ивановичем стреляли по бутылкам. А вечером мы катались на лодке. И Кадашевский упал в воду. А на следующее утро все яблони зацвели. Все сразу И вы сказали, что это оттого, что я здесь. А Панин сказал, что это к войне.
ПОЛОЗОВ. Да… припоминаю.
ЗНАМЕНСКАЯ. Но войны не случилось. Только в Коноплеве мужик зарубил свою семью.
ПОЛОЗОВ. Это я тоже помню (берет ее за руку ). Пойдемте в дом. Вам надо отдохнуть и прийти в себя.
ЗНАМЕНСКАЯ (смотрит на мертвую собаку ). Странно все-таки.
ПОЛОЗОВ. Что?
ЗНАМЕНСКАЯ. Мертвые собаки похожи на живых собак. А мертвые люди вовсе не похожи на живых. Когда я хоронила своего отца, я знала, что это не он лежит в гробу, а совсем другой человек. Поэтому я до сих пор не верю, что мой отец умер. Он жив. Да и вообще, то, что лежало в гробу, не было похоже на человека. Вы не согласны?
ПОЛОЗОВ. Да-да. Вы правы. Хотя…
ЗНАМЕНСКАЯ. Что?
ПОЛОЗОВ. Вон отсюда!
ЗНАМЕНСКАЯ (непонимающе смотрит на него ). Что?
ПОЛОЗОВ (кричит ). Вон отсюда! Вон! Сейчас же – вон!
Знаменская делает два шага назад, неотрывно глядя ему в лицо, затем поворачивается и убегает. Появляется Антон.
АНТОН, Звали, барин?
ПОЛОЗОВ. Нет… то-есть – да. Помоги мне. (Берет пса на руки и осторожно опускает в яму. )
АНТОН. А что же Арина Борисовна? Чай пить пойдут-с? Я накрыл уж.
ПОЛОЗОВ. Помолчи (смотрит на мертвого пса, кидает на него горсть земли ). Закапывай.
Антон сваливает землю в яму.
ПОЛОЗОВ. Семь лет. Всего семь лет. Для дворовой собаки это – ничто. А для борзой – срок жизни.
АНТОН. Как же! У борзых-то вся жизнь на бегу Продыху нет. А пес славный был. По ладам-то чистый, густопсовый. А разметной-то! Страсть! Так и стелется, так и стелется! Заглядишься, бывало. Ваш покойный батюшка, бывало, говаривал, – у нашего Аттиса щипец, что у крокодила – зайца пополам перекусит. Сорок три лисицы затравил. Вот дела какие.
Полозов медленно бредет к дому.
II
Гостиная в доме Полозова; Виктор Николаевич сидит в кресле и курит сигару; подле него – китайский чайный столик, накрытый на двоих; с краю стоит графин с водкой. Входит Антон с тарелкой соленых огурцов.
АНТОН. Вот, батюшка, все, что есть. А каперцы у нас еще на Крещенье кончились. Какие уж тут каперцы, коли скоро хлеба купить не на что будет.
ПОЛОЗОВ. Ступай.
АНТОН (ставит огурцы на столик, прижимает руки к груди ). Батюшка барин, помилосердствуйте! Что же вы такое с собой творите?
ПОЛОЗОВ. Ступай.
АНТОН. У меня сердце кровью обливается, глядючи! Я же вас с пеленочек знаю! Как же так, Господи Иисусе Христе! Почто вы себя эдак губить изволите-с?
ПОЛОЗОВ. Ступай!
АНТОН. Да иду, иду уж. Господи! Пропадем ни за грош… (Выходит. )
В полуоткрытое окно просовывается трость и открывает его. Показывается голова Штанге.
ШТАНГЕ. Виктор Николаич, мамочка, приветствую!
У тебя, брат, ворота настежь! Сразу видать широкую натуру! Ты прости, мамочка, я уж через окно, по-флибустьерски! (влезает в окно; на нем нанковая тройка, белая шляпа, в руках трость и кулек с бутылкой мадеры.) Ну, здравствуй, мамочка!
Полозов, не вставая, подает ему руку.
ШТАНГЕ. Что это ты – чай огурцами закусываешь? (Замечает графин с водкой .) A, pardon, водка! Прелестно! А я к тебе тоже с питейным трофеем! (Ставит на стол бутылку мадеры. ) Ein Geschenk, mein lieber Freund! Крымскую мадеру я предпочитаю испанской. Ты один?
ПОЛОЗОВ. Один.
ШТАНГЕ. Что такой пасмурный? Случилось что?
ПОЛОЗОВ. Аттис умер.
ШТАНГЕ. Исдох? Ай-яй-яй. Жаль. Славный пес был Помнишь, как по осени тогда? Ату, ату! Жаль, черт возьми. Искренне жаль. (Садится. ) Угости-ка, брат, сигаркой.
Полозов молча открывает пустую коробку из-под сигар, показывает ему.
ШТАНГЕ. Вышли все? Черт с ними. (Оживленно. ) Ну, мамочка моя, я тебе доложу – Крым весной, это такое безэ, такая прелесть! Мы по-глупости туда все осенью, да зимой норовим, а весной здесь родную грязь месим. А ты съезди в Ялту в апреле – другим индивидуумом вернешься. Чудо, просто чудо. Все цветет, тепло, сухо, воздух специально для наших бронхов. По набережной дамы прогуливаются. И весьма недурственные.
Полозов молча смотрит на Штанге.
ШТАНГЕ. Что?
ПОЛОЗОВ. Ничего. (Пауза. )
ШТАНГЕ. Я глупости говорю?
Полозов молча курит.
ШТАНГЕ. Давай водки выпьем. (Наполняет рюмки. ) Крымский воздух. Опьяняет и оглупляет. Там все как-то мягко, красиво. Иногда даже – приторно. Я не любитель десерта, ты знаешь, но в Крыму вдруг начинаю играть этакого метафизического сладкоешку. Гипероптимиста с позитивистским флером. И поверь – нахожу в этом удовольствие. Prosit! (Выпивает .) А вернешься к родным осинам, опять тоска наваливается, да все это вместе – грязь, гадость и скука. Впряжешься в работу – и вперед, птица-тройка! (Пауза .) Что ты так смотришь? Я околесицу несу? (Усмехается .) Завтра мне директора банка резать. Представляешь, мамочка, банкир и вдруг – грыжа! С чего бы это у банкира грыжа? Что он – на ассигнациях надорвался?
ПОЛОЗОВ (выпивает свою водку ). Сейчас здесь была Арина Борисовна.
ШТАНГЕ. Знаменская? Скажи на милость! Я слышал, у нее был бенефис. Она не осталась?
ПОЛОЗОВ. Я ее выгнал.
ШТАНГЕ. Ты с ума сошел, мамочка.
ПОЛОЗОВ. Я ее выгнал, А сейчас хочу выгнать тебя. (Пауза. )
ШТАНГЕ. Выгони, сделай одолжение. Но, может сперва выпьем? (Наполняет рюмки. Полозов мрачно смотрит на него. )
ШТАНГЕ (ставит рюмку, не выпив ). Послушай, ты из-за нее так разлимонился? Я тебе давно говорил – сия особа твоих чувств не стоит. Помнишь, наш давнишний спор? Кто прав оказался? Не связывайся с актрисами, не порть себе кровь. У меня были две актрисы – в Тамбове и в Одессе, две истории буйного помешательства. Забудь ее, забудь совсем и навсегда, как друг советую! Давай лучше сегодня подопьем, а завтра я тебя к Ивашевым свожу Ты у них поди лет семь не был? Напрасно! Там теперь все переменилось, заправляет всем Нина Львовна, а следовательно – по четвергам литературные вечера, со всеми вытекающими, так сказать. Собирается приличная публика, есть очень неглупые люди, Поедем, поедем обязательно! Проветришь мозги, мамочка. Нельзя гнить заживо в сорок лет. Ну, давай, брат, пить! За твое здоровье, потом за мое, потом за наше. (Поднимает рюмку, но опять ставит ее на столик. ) О, mein Gott! Я осел. Это же ты из-за дома куксишься, право – из-за дома! А я, телятина, запамятовал! Ну так, мамочка, ты сам виноват. Что ты уцепился за этот дом, как Плюшкин? У нас в губернии нынче все имения заложены-перезаложены! У кого из помещиков теперь деньги водятся? Разве что у Ряжского. Ну так он – альфонс, это каждая собака знает. По правде сказать – в России нынче нельзя ничего иметь недвижимого. Я вон всю жизнь по чужим квартирам, а счастливее тебя – omnia mea mecum porto! Это родовое гнездо тебе как хомут на шее, право. Заложи, заложи, умоляю тебя. А сейчас – выпей со мной на счастье. (Выпивает, бросает рюмку об пол. ) Вот так!
Полозов выпивает, ставит пустую рюмку на столик. Штанге хватает ее и кидает об пол.
ШТАНГЕ. Поцелуемся, брат! (Целует Полозова, возбужденно прохаживается по гостиной. ) Все, все продать! И как можно скорее! Всю эту рухлядь, весь этот тлен и мусор гробовой. Ваза китайская, чучело акулы, эти кубки хрустальные – на кой черт они тебе?! (Подходит к коллекции холодного оружия, развешенного на стене .) Разве что это оставить. (Трогает .) Мачете, наваха, кинжал дамасский… а это что? (Берет нож с короткой металлической рукояткой в виде креста .)
ПОЛОЗОВ, Мексиканский метательный нож.
ШТАНГЕ. Значит его метать надо? Позволь, брат, я метну
ПОЛОЗОВ. Метни. (Пьет .)
ШТАНГЕ. Во что изволишь?
ПОЛОЗОВ. Во что угодно.
Штанге кидает в дверь, но неудачно – нож падает на пол.
ШТАНГЕ. Из ружья у меня лучше получается. Когда на тягу пойдем?
ПОЛОЗОВ. Когда-нибудь. (Поднимает нож с пола, разглядывает его .)
ШТАНГЕ. Да-да. На тягу. Непременно на тягу Слава Богу, просека еще не заросла. (Садится за рояль, берет несколько аккордов .) Рояль тоже продай… На тетеревиный ток я уж опоздал. А ты без меня ходил?
ПОЛОЗОВ. Ходил.
ШТАНГЕ. Скольких срезал?
ПОЛОЗОВ. Ни одного.
ШТАНГЕ. Вот, мамочка, а все потому, что без меня ходил! А стреляешь в три раза лучше моего! (Наигрывает на рояле .) Басы у тебя дребезжат как в бочке. Так и не подтянули? Хотя, ты же, брат, не играешь?
ПОЛОЗОВ. Не играю.
ШТАНГЕ (напевает под собственный аккомпанемент ). Не игра-а-ю, не игра-а-ю, не игра-а-а-а-ю. Послушай, я не спросил – отчего твой Аттис исдох?
Полозов смотрит на Штанге, потом вдруг с силой метает в него нож. Нож по самую рукоять впивается Сергею Леонидовичу в левый бок. Штанге на мгновенье замирает, словно прислушиваясь к чему-то, затем медленно встает, смотрит на Полозова, открывает рот и замертво падает на ковер .
АНТОН (осторожно приотворяет дверь ). Звали, батюшка?
ПОЛОЗОВ. Нет. Ступай.
Антон закрывает дверь. Полозов подходит к мертвому Штанге, садится подле него на ковер, долго сидит, глядя на убитого.
ПОЛОЗОВ. Я хочу что-то рассказать тебе. Собственно, я еще никому не рассказывал об этом. Поэтому мне трудно говорить. Очень трудно. Это произошло совсем недавно. Даже очень недавно. Минуты три или четыре тому назад. Хотя, думал об этом я очень давно, лет с шестнадцати. Но открылось это сегодня. Сейчас. В тот самый момент, когда ты стоял посередине гостиной и перечислял находящиеся в ней вещи. Даже не перечислял, а называл их: китайскую вазу, чучело акулы, горку с хрусталем, коллекцию ножей, рояль. Ты стоял свободно, говорил несколько насмешливо, довольно легкомысленно, как часто у тебя выходило, но… (пауза ) ты не представляешь каким серьезным делом занимался ты в эту минуту. Ты называл имена вещей. И все вещи соответствовали своим именам. И это потрясло меня, как гром. Да! Все вещи соответствуют своим именам. Китайская ваза была, есть и будет китайской вазой. Хрусталь навсегда останется хрусталем и будет им, когда Луна упадет на Землю. Ты стоял посреди мертвых вещей – живой, теплокровный человек – и ты один не соответствовал своему имени. И дело вовсе не в свойствах твоей души, не в твоей порядочности или безнравственности, честности или лживости, не в добре и зле, наполняющими тебя. Просто у тебя не было имени. Как и у нас всех. У человека нет имени. Сергей Леонидович Штанге, господин доктор, homo sapiens, мыслящее животное, образ и подобие Божие, – это все не имена. Это всего лишь названия. А имени нет. И не будет. (Пауза. Полозов встает с пола, садится в кресло, сидит некоторое время. ) Антон. Антон! Антон!! Антон!!!
Занавес медленно опускается.
Что-то есть в этом скрипте М-неприятное, рипс табень.
Не могу понять – что?
Когда вернусь (прости за хушо бадао), спрошу у тебя понежнее – маленький мой сяотоу, что М-неприятного в тексте Чехова-3? А ты, рипс шагуа, ответишь как всегда вопросом на вопрос – а что L-приятного в нем? И я, Boris, не дам тебе ответа.