450

Map. 15:34, см. также Мат. 27:46. Эти слова в евангельском тексте приведены не на греческом и не на иврите, а на родном для Иисуса галилейско-арамейском наречии: «Элои, элои, лема сабахтани?» При этом Мат. 27:46 дает не «Элои», а «Или», т. е. имя Божие звучит в еврейской форме. «Некоторые из стоявших тут услышавши говорили: вот, Илию зовет» (Map. 15:35, см. также Мат. 27:47). С. С. Аверинцев указывает: «Расслышать по ошибке “Боже мой” как имя Илия легче при том звучании, которое дается» в Евангелии от Матфея (Аверинцев С. С. Переводы: Евангелия. Книга Иова. Псалмы. С. 298). Однако был ли предсмертный крик Спасителя достаточно разборчив для каких-либо филологических заключений? Не встрепенулись ли, услышав изможденного Иисуса, вольные и невольные зрители казни, не стали ли переспрашивать друг друга, кто и что услышал? Тем более что Марк, согласно церковной традиции, писал со слов ап. Петра, а евангелист Матфей, которого часто идентифицируют с призванным Иисусом на служение мытарем (Мат. 9:9; в Map. 2:14 и Лук. 5:27 пошедший за Христом сборщик податей назван Левием), тоже при казни не присутствовал. Напомним, что здесь воспроизводится часть 2-го стиха 21-го псалма (в масорстском тексте — псалом 22), одного из наиболее поразительных текстов Псалтири, которому посвящена обильная богословская и научная литература. Полный текст стиха: «Боже мой! Боже мой! Для чего ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего». Традиционная точка зрения полагает, что Пс. 21 пророчествует о страстях Христовых. Принимавший ее С. С. Аверинцев считал, что евангелистом имеется в виду «чтение Христом на кресте псалма 21/22 в полном объеме» (Там же. С. 298, 457). Однако иные вдумчивые комментаторы предпочитают говорить о «цитировании» Иисусом указанного псалма (подробный анализ: LaCocque A. «Mon Dicu, mon Dieu, pourquoi m’as-tu abandonne?» Ricceur P. La plainte comme priere // LaCocque A., Ricoeur P. Penser La Bible. P., 2003. P. 254–313). Интересно, что Рикёр настолько концентрируется на тексте Евангелия от Марка, что даже неточно пишет, что стих из псалма 21/22 приводится еще и Лукой, а не Матфеем, как в действительности (Ibid. P. 287). Для французского мыслителя очевидно, что мы не можем читать этот псалом в отрыве от Евангелия и что нельзя вести речь лишь «об одном его стихе, цитируемом Марком» (Ibid. Р. 308–310). Хотя возможна и иная крайняя точка зрения: смысловых параллелей здесь провести невозможно, цитатой эти слова стали лишь благодаря евангелистам. Даже если предположить, что исходно это было именно так, двухтысячелет-нюю связь Пс. 21 и Страстей Христовых отрицать невозможно. Нельзя, как это рекомендуют некоторые, читать великий древний текст так, как будто между временем его создания и нашим он не был, по выражению Рикёра, «перевоплощен». Казалось бы, в подобном подходе есть некоторый резон: в Псалтири данной фразой открывается длинный список жалоб и упований на Господа, из-за чего Пс. 21 обычно относится к категории «индивидуальных плачей», а Лакок называет его «плачем par excellence» (Ibid. P. 256), в Евангелии же она завершает рассказ о земной жизни Христа. Если это не цитата, то что тогда? — и стоит ли вообще занимать себя этим вопросом? Однако реальная связь Пс. 21 и Благовестия Иисуса Христа исключительно значима. «Боже мой, Боже мой! Почему Ты Меня оставил?» — это одновременно отсылка к ветхозаветной истории и ее окончание, завершение времени подчинения одному лишь Закону и начало новой эпохи, длящейся и поныне.