Книга: Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней
Назад: Глава 1 Помните Юкатан!
Дальше: Глава 3 Более пристальный взгляд на общепринятую историю сексуальной эволюции человека
Глава 2
Чего Дарвин не знал о сексе
Нас не заботят надежды или страхи, но лишь истина – пока наш разум позволяет нам узнать её.Чарльз Дарвин. Происхождение человека
Многое можно скрыть за фиговым листом, но уж никак не человеческую эрекцию. Общепринятая теория об истоках и природе человеческой сексуальности утверждает, что может объяснить развитие такой обманчивой, упрямой вещи, как сексуальная моногамия. В соответствии с этой древней историей, гетеросексуальные мужчины и женщины – лишь пешки в игре наших противоположных генетических интересов. Вся катастрофичность ситуации, говорят нам, – это результат природного, биологического устройства, или дизайна, мужчин и женщин. Мужчины созданы, чтобы распространять доступное и обильное семя как можно шире (при этом всё же контролируя парочку самок, чтобы иметь гарантированное отцовство), а женщины тем временем охраняют свои ограниченные по количеству метаболически драгоценные яйцеклетки от нежелательных посягательств. Но едва они заарканят мужа-кормильца, как немедленно начнут, не упуская шанса для случки, задирать юбки для мимолётного сексуального приключения с каждым генетически предпочтительным мужчиной с квадратной челюстью. Не самая красивая выходит картина.
Биолог Джоан Рафгарден отмечает, что это представление мало изменилось за 150 лет, со времён Дарвина. «Теория Дарвина о сексуальных ролях – не какой-то причудливый анахронизм, – пишет она. Пересказанная в современных биологических терминах, она считается доказанным научным фактом… Взгляд на природу с точки зрения полового отбора акцентирует конфликт, обман и горы некачественного генетического материала»14.
Не кто иной, как сама Богиня Советчица (псевдоним комментатора Эми Элкон), озвучивает ту же самую старую, но популярную теорию: «Есть множество действительно плохих мест для матери-одиночки, но, возможно, самое жуткое находилось в африканской саванне 1,8 млн лет тому назад. Наши женщины-предки, успешно передавшие нам свои гены, были из тех, кто придирчиво выбирал, с кем пойти в кусты, отделяя зёрна от плевел. У мужчины было другое генетическое побуждение – не тащить бизона чужим детишкам, рождённым не от него. Он эволюционировал таким образом, чтобы расценивать девушек лёгких нравов как источник неприятных сюрпризов в будущем»15. Обратите внимание, как много объясняет этот аккуратненький набор: незащищённость материнства, зёрна и плевелы среди мужчин, отцовский вклад в потомство, ревность, двойные стандарты в сексе. Но, как предупреждают в аэропортах, остерегайтесь аккуратненьких пакетов, которые вы упаковали не сами.
ЧТО КАСАЕТСЯ АНГЛИЙСКИХ ЛЕДИ, Я ПОЧТИ ЗАБЫЛ, ЧТО ЭТО ТАКОЕ – НЕЧТО АНГЕЛЬСКОЕ И ПРЕКРАСНОЕ.Ч. Дарвин, из письма с корабля «Бигль»
Лучшим началом, чтоб пересмотреть наши конфликтные отношения с сексуальностью, будет, наверное, знакомство с Чарльзом Дарвином. Его блестящий труд неумышленно покрыл стойким научным налётом то, что по сути есть не более чем антиэротическое предубеждение. Несмотря на гениальность Дарвина, описание его невежества в вопросах секса может занять многие тома. И вы держите в руках один из них.
Трактат «О происхождении видов» был опубликован в 1859 г., когда о человеческой жизни до начала исторической эпохи было мало что известно. То время, которое мы определяем как примерно 200 тысяч лет назад, когда анатомически уже современные люди жили без письменности и сельского хозяйства, было белым пятном, о котором теоретики могли лишь догадываться. А до того, как Дарвин и другие начали отделять религию от научной истины, домыслы о далёком прошлом не шли далее церковных проповедей. Изучение приматов только начиналось. Учитывая массу научных данных, которая тогда была недоступна Дарвину, нечего удивляться, что слепые пятна в работах великого мыслителя проступали не менее ярко, чем его интуиция16.
ГОСПОДА ДОСТОЙНЫ СОЖАЛЕНИЯ. У НИХ ТАК МАЛО ПРЕИМУЩЕСТВ, КОГДА ДЕЛО ЗАХОДИТ О ЛЮБВИ.ОНИ МОГУТ РАССКАЗЫВАТЬ, ЧТО ЖАЖДАЛИ ПОЦЕЛУЯ ИГРИВОЙ ЖЁНУШКИ ПРИХОДСКОГО СВЯЩЕННИКА В ЕГО САДУ. НО ОНИ НЕ МОГУТ СКАЗАТЬ: ОНА ВОПИЛА ПОДО МНОЙ, ЦАРАПАЯ МНЕ СПИНУ, А Я ИЗВЕРГАЛСЯ, КАК ЯРОСТНЫЙ ВУЛКАН.Роджер Мак-Дональд, стрелок мистера Дарвина
Например, до самых современных теорий о человеческой сексуальности дошла ошибочная дарвиновская – с подачи Томаса Гоббса – широко известная характеристика жизни доисторического человека как «одинокой, бедной, злобной, жестокой и короткой». Если нам предложат представить себе секс в те времена, то у большинства из вас возникнет в воображении банальная картина пещерного жителя, который одной рукой тащит за волосы полубессознательную женщину, а другой сжимает дубину. Как мы покажем далее, этот образ доисторического человека ошибочен во всех деталях, придуманных Гоббсом. Аналогичным образом Дарвин привлёк к своим теориям необоснованные теории Томаса Мальтуса о далёком прошлом, что привело его к значительной переоценке людских страданий в те времена (и, таким образом, к выводу о сравнительном преимуществе викторианской эпохи). Эти центральные основополагающие ошибки проникли во все современные эволюционные сценарии.
Хотя, разумеется, не Дарвином была придумана версия о бесконечном танго между назойливым самцом и разборчивой самкой, но он дул в ту же дуду о её предполагаемой «естественности» и неизбежности. Его перу принадлежат такие пассажи: «Самка… за редчайшими исключениями, имеет более слабое влечение, чем самец. [Она] требует ухаживаний; она застенчива и зачастую избегает самца длительное время». Хотя такая сдержанность самок – ключевая черта в репродуктивном поведении многих млекопитающих, но она не вполне применима к человеку, как и к кому-либо из близких нам приматов.
В свете распутства, которое Дарвин наблюдал вокруг себя, он допускал, что ранние люди могли быть полигамными (один самец и гарем). Он писал: «Судя по социальному поведению современных людей и по тому, что большинство дикарей полигамны, самое вероятное предположение – то, что доисторический человек изначально жил небольшими группами и у каждого мужчины было столько жён, сколько он мог добыть и содержать, и которых он ревниво охранял от всех остальных мужчин» (курсив добавлен авторами)17.
Эволюционный психолог Стивен Пинкер, похоже, тоже делает выводы «судя по социальному поведению современных людей» (притом с апломбом, отсутствующим у Дарвина), категорически заявляя: «Во всех сообществах секс по меньшей мере имеет оттенок чего-то „грязного". Он имеет место в уединении, навязчиво присутствует в мыслях, регулируется обычаями и табу; это тема для сплетен и насмешек и повод для агрессивной ревности»18. Мы покажем, что, хотя секс действительно «регулируется обычаями и табу», для всех остальных заявлений Пинкера существуют многочисленные исключения.
Как свойственно всем нам, Дарвин учитывал свой собственный опыт (или его отсутствие), когда делал предположения о природе человеческой жизни. В «Женщине французского лейтенанта» Джон Фаулз наглядно демонстрирует сексуальное лицемерие, характеризующее дарвиновское время. Англия XIX столетия, пишет Фаулз, – это «время, когда женщина почиталась святыней – и когда можно было купить тринадцатилетнюю девочку за несколько фунтов, а на часок-другой – и за несколько шиллингов… Когда женское тело было надёжнейшим образом скрыто от глаз – и когда умение скульптора ваять обнажённый женский торс почиталось мерой его мастерства… Когда общепринятое мнение гласило, что женщина по своей природе не может испытывать оргазма – и когда каждую проститутку обучали этот оргазм симулировать»19.
В некотором отношении сексуальные нравы викторианской Британии воспроизводили механический символ того времени – паровую машину. Блокирование потока эротической энергии создаёт возрастающее давление, которое заставляют работать через узкое, контролируемое русло воспроизводства. Хотя Зигмунд Фрейд во многом ошибался, но он правильно понял, что «цивилизация» во многом построена на эротической энергии, поток которой перекрыли, сконцентрировали и перенаправили.
«Чтобы сохранить незапятнанными душу и тело, – объясняет Уолтер Хаутон в „Викторианском образе мышления", – мальчика учили видеть в женщине объект величайшего уважения и даже обожания. Он должен был расценивать порядочных женщин (свою сестру, мать и будущую невесту) скорее как ангелов, нежели как людей – представление, замечательно продуманное с тем, чтобы не только отделить любовь от секса, но и превратить её в предмет почитания, причём почитания чистоты»20. Если же нет настроения почитать сестёр, мать, дочь или жену, мужчина должен очиститься от похоти с проститутками, но не создавать угрозу семье и социальной стабильности «шашнями» с «порядочной женщиной». Философ XIX столетия Артур Шопенгауэр замечает, что «только в Лондоне работают 80 тысяч проституток; кто они, как не жертва, принесённая на алтарь моногамии?»21.
Чарльз Дарвин, разумеется, не остался в стороне от влияния эротофобии того времени. Напротив, можно даже сказать, что он был особенно чувствителен к её влиянию ввиду того, что рос в интеллектуальной тени своего знаменитого – и бесстыдного – деда, Эразма Дарвина. Тот открыто глумился над сексуальными нравами своего времени; у него не только были дети от разных женщин, но он даже прославлял групповой секс в своих стихах22. Смерть матери, когда Чарльзу было всего восемь лет, скорее, лишь усилила его отношение к женщинам как к ангелам, плывущим высоко вверху, над приземлёнными стремлениями и желаниями.
Психиатр Джон Баулби, один из наиболее уважаемых биографов Дарвина, приписывает тревожность, депрессию, хронические головные боли, головокружения, тошноту и истерические припадки, которые преследовали учёного всю его жизнь, его страху разлуки, связанному с ранней утратой матери. Эта интерпретация подтверждается и странным письмом, которое Дарвин написал своему кузену, у которого умерла жена: «Никогда в моей жизни не испытав потери близких, – пишет он, явно подавляя воспоминания о смерти матери, – думаю, я не могу постичь всю глубину того горя, что постигла вас». Другое свидетельство его психической травмы даёт его внучка; она вспоминает, как был сбит с толку Чарльз, когда во время игры в слова кто-то добавил букву М к слову OTHER (MOTHER – «мать». – Прим. пер). Чарльз долго смотрел на доску, а потом заявил, ко всеобщему смущению, что такого слова – MOTHER – не существует23.
Гипервикторианское, до одержимости, отвращение к эротике было присуще и старшей дочери Дарвина, Генриетте. Этти, как её звали родные, редактируя книги отца, основательно прошлась по ним своим синим карандашом, помечая фрагменты, которые считала неподобающими. В биографической книге Чарльза о его деде она удалила упоминание его «пылкого женолюбства». Также были вычеркнуты «оскорбительные» пассажи из «Происхождения человека» и из автобиографии Дарвина.
Чопорный энтузиазм Этти по вымарыванию всего сексуального не ограничивался печатным словом. Она объявила странную войну грибам-весёлкам (Phallus ravenelii). Грибы эти до сих пор растут в лесу вокруг поместья Дарвина. Грибы имели явное сходство с мужским пенисом – это переходило все границы для бедняжки Этти. Много лет спустя её племянница (внучка Дарвина) вспоминала: «Тетушка Этти… вооружалась корзинкой и заострённой палкой, надевала специальный охотничий плащ и перчатки» и уходила на сбор грибов. В конце дня тетушка Этти «сжигала [их] в глубочайшем секрете в камине гостиной, заперев двери, в заботе о нравственности служанок»24.
КОГДА СИЛА ЕГО СТРАСТИ УТРАТИТ НОВИЗНУ, ОН БУДЕТ СЧИТАТЬ ТЕБЯ ЧУТЬ ЛУЧШЕ СОБАКИ, НО НЕНАМНОГО ДОРОЖЕ ЛОШАДИ.Альфред, лорд Теннисон
Не поймите неправильно, у Дарвина было достаточно знаний, и он заслуживает того места, что занял в пантеоне великих мыслителей человечества. Если вы его хулитель, то не надейтесь найти в этой книге поддержку. Чарльз Дарвин был гений и джентльмен, к которому мы испытываем бесконечное уважение. Но, как часто бывает с гениальными джентльменами, он был слегка беспомощен, когда дело доходило до женщин.
В вопросах человеческого сексуального поведения Дарвин мог опираться в лучшем случае на гипотезы и предположения. Его собственный опыт, как представляется, был ограничен до безумия приличной женой, Эммой Ведвуд, которая к тому же была его кузиной и сестрой жены его брата. Во время кругосветного путешествия по земному шару на «Бигле» юный натуралист, судя по всему, никогда не сходил на берег в поисках сексуальных и чувственных удовольствий, до которых были так охочи моряки той эпохи. Дарвин явно был слишком жёстко выдрессирован, чтобы «собирать вручную» этнографические данные, на что намекал Герман Мелвилл в своих романах-бестселлерах «Тайпи» и «Oму», или изучать строение смуглянок на островах южной части Тихого океана, что якобы явилось причиной мятежа сексуально оголодавшей команды «Баунти».
Дарвин был слишком чопорным для таких плотских утех. Его педантичный подход к теме виден ещё до женитьбы. Свои осторожные размышления о браке – абстрактном, поскольку он не держал в уме какую-либо конкретную женщину, – Дарвин изложил в своей записной книжке в виде перечня недостатков и преимуществ брака: «Жениться» и «Не жениться». В разделе «Жениться» он перечислил: «– Дети (если бог даст); – Постоянный спутник (и друг в старости), которому будешь интересен; – Та, кого можно любить и с кем можно играть; – Лучше, чем собака, в любом случае… Женская болтовня… Но ужасная растрата времени».
На другой стороне листа Дарвин перечислил заботившие его моменты, например: «Свобода пойти куда угодно – выбор общества и его минимум… Не нужно навещать родственников и уступать по всяким пустякам. Толстеть и бездельничать; – Заботы и ответственность. Возможно, жене не понравится Лондон; тогда приговор – жизнь в глуши и деградация в ленивого, тупого бездельника»25.
Хотя Дарвин оказался очень любящим мужем и отцом, эти «за» и «против» брака говорят о том, что он весьма серьёзно раздумывал о том, чтобы ограничиться компанией собаки.
Флинстоунизация доисторической эпохи
Суждение «по социальному поведению современных людей» никак не может считаться надёжным методом для понимания их ранней истории (хотя, надо признать,
Дарвину не оставалось ничего другого). Поиск ключей к отдалённому прошлому среди многочисленных мелочей настоящего приведёт лишь к представлениям скорее мифологическим, чем научным.
Слово «миф» в современном понимании лишено основы и обесценено; зачастую оно обозначает нечто неверное, ложное. Но ведь у мифа есть глубочайшая функция: он придаёт повествовательный порядок внешне разрозненным битам информации, является способом объединения бесконечно далёких звёзд в чёткие, легко распознаваемые рисунки созвездий, которые одновременно и воображаемые, и реальные. Психологи Дэвид Фейнштейн и Стенли Криппнер объясняют: «Мифология – это лишь ткацкий стан, на котором мы превращаем исходный материал нашего повседневного опыта в полотно связной истории». Этот процесс становится крайне затруднительным, когда мифологизируется повсеместный опыт наших предков, отдалённых от нас двадцатью или более тысячелетиями. Зачастую люди непреднамеренно вплетают в доисторическую ткань их собственный опыт. Мы называем эту широко распространённую тенденцию проецировать современные культурные склонности на отдалённое прошлое словом «флинстоунизация»26.
Так же, как семейка Флинстоунов была «современной семьёй из каменного века», современные научные размышления о доисторической жизни человека зачастую искажены предположениями, которые, казалось бы, вполне обоснованы. Хотя эти предположения на самом деле могут увести нас далеко от истины.
У флинстоунизации два родителя: недостаток твёрдых знаний и психологическая потребность объяснить, оправдать и восхвалить собственную жизнь и современную эпоху. В нашем случае у флинстоунизации есть ещё как минимум три интеллектуальных дедушки: Гоббс, Руссо и Мальтус.
Томас Гоббс (1588–1679), одинокий, перепуганный беженец военного времени в Париже, флинстоунизировался, когда, глядя в туманы доисторического времени, заключил, что жизнь несчастных людей была тогда «одинокая, бедная, злобная, жестокая и короткая». Он представлял ту эпоху похожей на мир, в котором жил сам, – Европу XVII столетия; только, к его утешению, гораздо худшую во всех отношениях. Движимый совершенно другими психологическими мотивами, Жан-Жак Руссо (1712–1778) смотрел на страдания и грязь в европейских обществах и думал, что видит разложение чистых природных основ человеческой натуры. Рассказы путешественников о примитивных дикарях Америки лишь подпитывали его романтические фантазии. Но через несколько десятилетий интеллектуальный маятник опять качнулся в сторону гоббсианства: Томас Мальтус (1766–1834) заявил о математическом обосновании того, что чрезвычайная бедность и, соответственно, отчаяние – это исконные, присущие человеку состояния. Ведь лишения, говорил он, лежат в основе математических расчётов законов размножения у млекопитающих. Поскольку население возрастает в геометрической прогрессии, удваиваясь в каждом поколении (2, 4, 8, 16 и т. д.), а фермеры могут увеличивать производство лишь в арифметической (1, 2, 3, 4 и т. д.), на всех никогда не хватит. Таким образом, Мальтус заключил, что нищета неизбежна, как ветер или дождь. Никто не виноват. Просто так всё устроено. Идея была крайне популярна среди богатых и власть имущих; теперь стало понятно, что им просто повезло в жизни, а страдания бедноты – это неизбежно, ничего не поделаешь.
Открытие Дарвина таило в себе подарки от двух Томасов и одного Фреда, соответственно: Гоббса, Мальтуса и Флинстоуна. Чётко сформулировав детализированное (хотя и неверное) описание человеческой природы и жизни в доисторическую эпоху, Гоббс и Мальтус предоставили интеллектуальный контекст для дарвиновской теории естественного отбора. К сожалению, эти совершенно флинстоунизированные предположения полностью включены в теории Дарвина и продолжают жить по сей день.
Мифическая природа того, что нам рассказывают о доисторическом времени, нередко маскируется за трезвым тоном серьёзной науки. И очень часто миф этот нефункционален, неаккуратен и служит лишь самооправданию.
МАЛЬТУС ЗАКЛЮЧИЛ, ЧТО НИЩЕТА НЕИЗБЕЖНА, КАК ВЕТЕР ИЛИ ДОЖДЬ. НИКТО НЕ ВИНОВАТ. ПРОСТО ТАК ВСЁ УСТРОЕНО. ИДЕЯ БЫЛА КРАЙНЕ ПОПУЛЯРНА СРЕДИ БОГАТЫХ И ВЛАСТЬ ИМУЩИХ.
Главная задача этой книги – выделить некоторые звёзды из их созвездий. Мы считаем, что повсеместно признанный миф об истоках и природе человеческой сексуальности не просто имеет фактические изъяны, но является разрушающим, поддерживает неверный взгляд на то, что это значит – быть человеком. Это искажает взгляд на наши способности и потребности. Это как недобросовестная реклама одежды, которая не подходит почти никому. Но предполагается, что мы никуда не денемся, всё равно купим её и будем носить.
Как и все мифы, этот тоже пытается определить, кто мы и что мы – и, таким образом, чего мы можем ожидать и требовать друг от друга. В течение столетий религиозные власти распространяли этот определяющий взгляд, предостерегая от словоохотливых змиев, неверных жён, запретного плода и вечных мук. Но в последнее время это переупаковано и продаётся для нерелигиозного люда под видом твёрдого научного знания.
Примеров тому множество. Антрополог Оуэн Лавджой в престижном журнале Science пишет: «Нуклеарная семья и человеческое сексуальное поведение, возможно, восходят корнями ко времени ещё до плейстоцена (1,8 млн лет назад)»27. В тон ему замечает хорошо известная антрополог Хелен Фишер: «Естественна ли моногамия?» – и отвечает односложно: «Да». Затем продолжает: «Среди людей… моногамия – это правило»28.
Много различных элементов человеческой предыстории вроде бы прекрасно подходят друг другу в общепринятом представлении о сексуальной эволюции человека. Но не забывайте, что индеец тоже вроде бы ответил на вопрос Кортеса, и для Папы Урбана VIII, и почти всех остальных вроде бы было неоспоримо, что Земля покоится незыблемо в центре Солнечной системы. Зоолог и популяризатор науки Мэтт Ридли, доказывая предполагаемые преимущества парного сожительства для поисков пропитания, демонстрирует пример соблазнительности этого видимого единства: «Большой мозг требовал мясной пищи. [и] те, кто делился пищей, мог позволить себе мясную диету (поскольку это освобождало мужчин от страха неудачи на охоте). [и] чтобы делиться, нужен большой мозг (без хорошей памяти на числа вы просто будете обмануты смышлёным иждивенцем)». Дальше Ридли начинает вводить сексуальные па в свой танец: «Сексуальное разделение труда продвигало моногамию (пара теперь становилась экономической ячейкой); моногамия вела к неотеническому половому отбору (победы удостаивались самые молодые самцы)». Вот такой вальс, одно допущение танцует вокруг другого, круг за кругом, в «спирали отрадных рассуждений, показывающих, как мы стали тем, чем стали»29.
Заметьте, как каждый элемент предвкушает следующий, как всё составляется в аккуратненькое созвездие, которое, казалось бы, объясняет человеческую сексуальную эволюцию.
Далёкие звёзды, образующие общепринятое созвездие, следующие:
• мотивы дочеловеческих самцов «инвестировать» в конкретную самку и её детей;
• сексуальная ревность самца и двойной стандарт в сексуальной свободе самца и самки;
• часто упоминаемый «факт», что женская овуляция «скрыта»;
• необъяснимо привлекательные груди у самок людей;
• её (самки) печально известная лживость и вероломство, ставшие источником многих шедевров классики в стиле кантри и фолк;
• и, разумеется, известное всем стремление человеческих самцов трахнуть всё, что шевелится, – не менее богатый источник для песенного материала.
Вот против чего мы воюем в этой книге. Песнь мощная, лаконичная, самоусиливающаяся, крутящаяся на радио денно и нощно… но всё же ошибочная, ох какая ошибочная.
Это общепринятое представление является научно обоснованным не в большей мере, чем история Адама и Евы. Во многих отношениях это пересказ научными словами истории о первородном грехе, как это описано в Книге Бытия, – включая сексуальный обман, запретный плод познания, вину. Он скрывает правду о человеческой сексуальности за фиговым листком устаревшей викторианской благопристойности, переизданной под видом науки. Но настоящая наука – в противоположность мифологии – знает, как заглянуть под этот фиговый листок.
Чарльз Дарвин предложил два основных механизма, с помощью которых происходят эволюционные изменения. Первый и больше всего известный – это естественный отбор. Экономический философ Герберт Спенсер позднее отчеканил фразу для объяснения этого механизма: «выживание наиболее приспособленного», хотя большинство биологов всё же предпочитают «естественный отбор». Это очень важно – понять, что эволюция не есть процесс улучшения. Отбор лишь предполагает, что виды меняются по мере приспособления к постоянно изменяющейся среде. Одна из хронических ошибок так называемых социал-дарвинистов – считать эволюцию процессом улучшения человека или общества30. Ничего подобного.
Организмы, лучше всех приспособленные выжить в изменчивой среде, живут и размножаются. Выжившие с какой-то долей вероятности несут генетический код, содержащий информацию, как лучше выжить в данных условиях, и передают его потомству. Но среда может измениться в любой момент, и преимущества перестанут быть таковыми.
Чарльз Дарвин был далеко не первым, кто предположил, что в мире природы имеет место некая эволюция. Ещё дед Дарвина, Эразм Дарвин, замечал дифференциацию у растений и животных. Главный вопрос – как это происходит. Что за механизм заставляет виды отличаться один от другого? Дарвин был особенно поражён мельчайшими различиями между вьюрками с разных островов Галапагосского архипелага. Интуиция подсказывала, что среда играла главную роль в процессе, но только гораздо позднее он сумел объяснить, как именно она формировала организмы поколение за поколением.
Что такое эволюционная психология и чем она интересна для вас?
Эволюционную теорию применяют к устройству человеческого тела с тех пор, как Дарвин опубликовал свой труд «О происхождении видов». Он прорабатывал и откладывал публикацию десятилетиями, со страхом ожидая бури возмущения, которая должна была последовать. Хотите знать, почему люди имеют уши по бокам головы, а глаза впереди? Почему у птиц глаза расположены по бокам, а внешних ушей нет вообще? Эволюционная теория ответит на эти вопросы. Она объяснит, как тела пришли к тому виду, в котором находятся сейчас.
В 1975 г. Е. О. Вильсон сделал радикальное предположение. В своей скандальной книге «Социобиология» Вильсон утверждает, что эволюционная теория может – нет, должна – быть применима к поведению, а не только к физическим телам. Позднее, чтобы избежать нежелательных коннотаций – некоторые связаны с евгеникой (основанной кузеном Дарвина, Фрэнсисом Гальтоном), – подход был переименован в эволюционную психологию (ЭП). Вильсон предложил применить эволюционную теорию, чтобы ответить на несколько «основных вопросов… невыразимой важности: как работает сознание, почему оно работает так, а не иначе, и, как следствие, что есть изначальная природа человека?». Он заявляет, что эволюционная теория – это «основная гипотеза для любых серьёзных рассуждений о человеке» и что «без неё науки о человеке и социуме будут лишь ограниченными описаниями поверхностных наблюдений, как астрономия без физики, биология без химии, математика без алгебры»31.
После «Социобиологии» и «О человеческой природе» (вторую книгу Вильсон опубликовал три года спустя) эволюционисты начали переключать внимание с глаз, ушей, перьев и меха на менее материальные и куда более спорные вещи, такие как любовь, ревность, выбор сексуальных партнёров, война, сексуальное насилие, альтруизм. Сочные темы, заимствованные из приключенческих сериалов и мыльных опер, стали предметом исследований и дискуссий в самых уважаемых университетах Америки. Так родилась эволюционная психология.
Роды не были лёгкими. Многих оскорблял вывод, что наши мысли и чувства жёстко прописаны в нашем генетическом коде, как форма головы или длина пальцев, и, значит, они предзаданы и неизменяемы. Исследования ЭП быстро переключились на различия между мужчинами и женщинами, основываясь на их предположительно взаимно враждебных репродуктивных ролях. Критики усмотрели в этом расовый детерминизм и самодовольный сексизм, которыми в течение веков оправдывали колониальные войны, рабство и все виды дискриминации.
Хотя Вильсон никогда не заявлял, что генетическое наследие само по себе создаёт психологические явления, а лишь говорил о меняющихся тенденциях, которые влияют на познание и поведение, его взвешенное и умеренное предположение очень быстро утонуло в потоке безудержных споров. Многие современные ему учёные-социологи придерживались мнения, что люди – практически целиком общественные создания, белые листы, которые заполняются социумом32. Но перспектива, которую предлагал Вильсон, привлекла других представителей научного мира, желавших привнести скрупулёзную научную методологию в области, которые, как они считали, чрезмерно субъективизированы, искажены либеральными политическими взглядами и стремлением выдать желаемое за действительное. Прошло несколько десятилетий, но до сих пор участники дебатов не покидают окопы своих крайних позиций: «человеческое поведение генетически предопределено» против «человеческое поведение определено обществом». Вы, наверное, уже догадываетесь, что истина и самые плодотворные исследования находятся где-то посередине.
Сегодня самопровозглашенные «реалисты» от ЭП заявляют, что наша склонность вести войны, изменять супругам и плохо относиться к приёмным детям – это всё наша древняя природа. Изнасилование – малопривлекательная, но в целом довольно успешная стратегия размножения; брак – война без победителей, гарантия взаимного разочарования. Романтическая любовь сводится к химическим реакциям, подвигающим нас на репродуктивные действия, а приходящая ей на смену родительская любовь не даёт нам потом убежать. Такова их всеобъясняющая теория всего, сведение любых человеческих взаимоотношений к примитивным эгоистичным рептильным инстинктам33.
ИЗНАСИЛОВАНИЕ – МАЛОПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ, НО В ЦЕЛОМ ДОВОЛЬНО УСПЕШНАЯ СТРАТЕГИЯ РАЗМНОЖЕНИЯ; БРАК – ВОЙНА БЕЗ ПОБЕДИТЕЛЕЙ, ГАРАНТИЯ ВЗАИМНОГО РАЗОЧАРОВАНИЯ.
Разумеется, многие учёные в областях эволюционной психологии, приматологии, эволюционной биологии и других не спешат подписаться под теми представлениями, которые мы критикуем на этих страницах, либо принимают некоторые из них с оговорками. Надеемся, они простят нас, если им покажется, что мы упрощаем их подход; мы делаем это лишь для более чёткой иллюстрации границы между парадигмами, не касаясь частностей (читателей, интересующихся более детальной информацией, приглашаем ознакомиться с примечаниями).
Общее представление эволюционной психологии содержит несколько бросающихся в глаза несоответствий, но один из наиболее ярких диссонансов – либидо самок. Как нас постоянно учат, женский – это сдержанный, выбирающий пол. Мужчины тратят силы и энергию, чтобы произвести впечатление на женщин, – щеголяют дорогими блестящими часами, покупают яркие спортивные машины, локтями расчищают себе путь к славе, статусу и власти, и всё это лишь для того, чтобы, впечатлив застенчивых самочек, уломать их на сексуальную благосклонность. Женщинам теория объясняет, что секс нужен для уверенности – эмоциональной и материальной – в отношениях, но никак не для удовольствия. Дарвин был согласен с этим мнением. Образ «застенчивой» самочки, требующей, чтобы за ней поухаживали, глубоко интегрирован в его теорию полового отбора.
Если бы женщины были так же чувственны, как мужчины, говорят нам, то общество бы рухнуло. Лорд Эктон только повторяет то, что было общеизвестно в 1875 г., когда он заявил: «Большинство женщин, к их и ко всеобщему счастью, не очень озабочены сексуальными чувствами».
Тем не менее, несмотря на постоянно повторяемые заверения, что женщины есть создания не особенно сексуальные, мужчины почти всего мира по сей день изощряются изо всех сил, чтобы держать в узде женское либидо. Обрезание женских гениталий, чадра от макушки до пят, сжигание ведьм в Средние века, пояса целомудрия, удушающие корсеты, грязные ругательства в адрес «ненасытных шлюх», диагностика врачами-мужчинами нимфомании или истерии, поругание, которому подвергается любая женщина, если свободно проявит свою сексуальность… Только подумайте, какая кампания развёрнута по всему миру, чтобы удержать якобы невысокое женское либидо под контролем. Зачем весь этот супернепроницаемый забор из колючей проволоки под током против безобидного котёнка?
У греческого прорицателя Тиресия был свой опыт относительно мужского и женского сексуального удовольствия.
Будучи ещё молодым, Тиресий увидел двух совокупляющихся змей. Своим посохом он разделил влюблённую пару – и немедленно был за это превращён в женщину.
Через семь лет Тиресий-женщина гуляла по лесу и опять помешала соитию двух змей, разделив их палкой. В этот раз она была превращена обратно в мужчину.
Из-за этого уникального опыта Тиресий был приглашён к первой паре в греческом пантеоне – Зевсу и Гере. У них давно не прекращался семейный спор: кто получает больше удовольствия от секса, мужчины или женщины? Зевс был уверен, что женщины, но Гера и слышать не хотела об этом. Тиресий ответил, что женщины наслаждаются не просто сильнее, но наслаждение их превосходит мужское девятикратно!
Гера была так разъярена, что ослепила Тиресия. Зевс, чувствуя вину за то, что навлёк на несчастного такие неприятности, наделил его даром, прорицания. Именно этот дар позволил впоследствии Тиресию предсказать ужасную судьбу Эдипу, который по неведению убил собственного отца и женился на матери.
Пётр Испанский, автор одной самых популярных медицинских книг тринадцатого столетия, «Thesaurus Pauperum», был более дипломатичен в этом вопросе. Его ответ (опубликованный в «Quaestiones super Viaticum») был таков: хотя женщины получают большее количество удовольствия, мужское ощущение выше качеством. Книга Петра содержит рецепты тридцати четырёх афродизиаков, пятьдесят шесть рецептов для усиления мужского либидо и советы женщинам, как избежать беременности. То ли его дипломатичность, то ли советы по контролю рождаемости, то ли широта взглядов привели его к трагическому и загадочному концу. В 1276 г. он был избран Папой Иоанном XXI, а через девять месяцев потолок библиотеки подозрительно обрушился на него, пока он спал.
Зачем мы рассказываем эти истории? Почему так важно исправить эту неверную концепцию о человеческой сексуальной эволюции?
А что изменилось бы, если бы все вдруг поняли, что женщины получают (или могут получать при определённых обстоятельствах) такое же удовольствие от секса, как и мужчины, не говоря уж о заявлениях Тиресия? Что если Дарвин ошибался насчёт сексуальности женщин, был предвзятым в этом вопросе из-за своего строго викторианского воспитания? Если самый большой «секрет Виктории» (игра слов; название марки женского белья и одежды Victoria’s Secret. – Прим. пер.) в том, что мужчины, как и женщины, – жертвы ложной пропаганды о нашей истинной сексуальной природе, и война полов, историями о которой нас пичкают до сих пор, – это ложь, отвлекающий манёвр нашего общего врага?
Нас дезинформируют совершенно безосновательным, но с завидной частотой повторяемым заклинанием о естественности супружеского счастья, женской сексуальной сдержанности, счастливой-до-гроба сексуальной моногамии. Это представление загоняет мужчин вместе с женщинами в трагическое танго нереальных ожиданий, фрустраций и сокрушительных разочарований. Под этой тиранией пары, как определяет её автор и критик Лора Кипнис, мы несём ярмо «главной проблемы современной любви», а именно: «ожидания, что романтика и сексуальное влечение могут длиться всю жизнь супружеской пары, несмотря на многочисленные и неопровержимые доказательства в пользу обратного»34.
Мы строим наши самые священные отношения на поле битвы, где меняющиеся пристрастия сталкиваются с романтической мифологией о моногамном браке. Как говорит Эндрю Дж. Черлин в книге «The Marriage-Go-Round» («Брачная карусель»), этот неразрешённый конфликт между тем, что мы есть, и тем, чем хотим быть, приводит к «сильнейшим потрясениям в семьях американцев, „текучке кадров“ в семейной жизни, приходящим и уходящим партнёрам, в масштабах, не виданных нигде более». Исследование Черлина показывает, что «в личной жизни американцев больше партнёров, чем у жителей любой другой западной страны»35.
НАС ДЕЗИНФОРМИРУЮТ СОВЕРШЕННО БЕЗОСНОВАТЕЛЬНЫМ, НО С ЗАВИДНОЙ ЧАСТОТОЙ ПОВТОРЯЕМЫМ ЗАКЛИНАНИЕМ О ЕСТЕСТВЕННОСТИ СУПРУЖЕСКОГО СЧАСТЬЯ, ЖЕНСКОЙ СЕКСУАЛЬНОЙ СДЕРЖАННОСТИ, СЧАСТЛИВОЙ-ДО-ГРОБА СЕКСУАЛЬНОЙ МОНОГАМИИ.
Мы крайне редко осмеливаемся признать это противоречие, лежащее в самой основе нашего ошибочного идеала вечного счастливого брака. А если всё же осмеливаемся? Во время очередной теледискуссии о состоящем в крепком браке политике, которого застукали «без штанов», комедийный социальный критик Билл Майер попросил гостей шоу подумать о причине таких ситуаций, общеизвестной, но о которой не принято говорить: «Если человек женат двадцать лет, он не хочет секса с женой либо жена не хочет секса с ним. Одно из двух. Что делать? То есть я согласен, что обманывать нехорошо, но что делать? Просто стиснуть зубы и прожить остаток
жизни без страсти и представлять себе другую женщину те три раза в году, когда занимаешься сексом с женой?» После затянувшейся неловкой паузы один из приглашённых наконец предложил: «Что делать – прекратить отношения… Уйди. Ты же взрослый». Другой согласился, добавив: «Развод не запрещён в нашей стране». Третий, известный своей прямотой и бескомпромиссностью журналист П. Дж. О’Рурк, только опустил взгляд на ботинки и не сказал ничего.
Уйти? В самом деле? Бросить семью – это значит по-взрослому разрешить внутренний конфликт между общественно санкционированными романтическими идеалами и неудобной правдой о сексуальном желании?36
Дарвиновская идея скромной женщины не была основана только на его викторианском воспитании. В дополнение к естественному отбору он предложил второй механизм для эволюционной изменчивости: половой отбор. Главная предпосылка полового отбора – то, что у большинства млекопитающих вклад самки в потомство гораздо больше, чем у самца. Она вынашивает, кормит, выращивает малышей. Из-за этого неравенства и неизбежной жертвы, заключил Дарвин, она более сдержана в партнёрстве и требует, чтобы её убедили, что это – нечто хорошее. Самец, с его подходом к воспроизводству «сунул-вынул-убежал», с удовольствием и готовностью убеждает сомневающуюся самку. Эволюционная психология основана на том, что подходы самца и самки к совокуплению преследуют внутренне противоречивые цели.
Отбор самца-победителя обычно связан с соперничеством. Трещат бараньи лбы; распускаются яркие павлиньи хвосты, привлекая хищников; мужчины приносят дорогие подарки и клянутся в вечной любви за ужином при свечах. Сексуальный отбор виделся Дарвину как борьба самцов за сексуально пассивных, плодовитых самок, которые покорятся победителю. В соревновательном контексте таких теорий он полагал, что «беспорядочные связи в качестве нормы в высшей степени невероятны». Но по крайней мере один из современников Дарвина с этим не согласился.
Льюис Генри Морган
Белому человеку он известен как Льюис Г енри Морган (1818–1881), транспортный юрист со страстью к учёбе и исследованию внутреннего устройства разных обществ37. Род Сенека из племени ирокезов принял Моргана в свои ряды, когда он был уже взрослым, дал ему имя Тайадаовухкух, что означает «Связующий берега ущелий». В своём доме недалеко от Рочестера, штат Нью-Йорк, Морган проводил вечера, пытаясь чётким научным языком описать жизнь людей, отделённых от цивилизации временем или пространством. Он – единственный американский учёный, процитированный каждым из трёх интеллектуальных гигантов того столетия – Дарвином, Фрейдом и Марксом. Многие считают Моргана самым влиятельным обществоведом своей эпохи и отцом американской антропологии. По иронии судьбы, возможно, именно восхищение им Маркса и Энгельса привело к тому, что он не очень известен сегодня. Хотя Морган и не был марксистом, но он сильно сомневался в дарвиновских предположениях о центральной роли сексуальной соревновательности в прошлом человечества. Это страшно оскорбило некоторых последователей Дарвина, но не его самого. Дарвин уважал Моргана и восхищался его работой. Морган с женой даже провели вечер у Дарвинов во время путешествия по Англии. Годы спустя двое сыновей Дарвина останавливались у Морганов в их доме на севере штата Нью-Йорк.
Морган особенно интересовался эволюцией семейных структур и социальной организации в целом. В противовес дарвиновской теории он высказал гипотезу, что для доисторического времени типична более раскрепощённая сексуальность. «Мужчины живут полигамно (т. е. имеют более одной жены), а женщины полиандричны (имеют более одного мужа). Это представляется похожим на древние сообщества людей. Такая семья не была чем-то примечательным или неестественным. Трудно представить любую другую возможную форму семьи в первобытный период». Несколькими страницами ниже Морган заключает, что «неизбежен вывод» о том, что состояние «беспорядочных связей» было типичным для доисторических времён, «хотя это и подвергается сомнению таким выдающимся писателем, как мистер Дарвин»38.
Аргументы Моргана, что доисторические сообщества практиковали групповой брак (известный как первобытная стая, или омнигамия, – последнее явно введено в употребление французским автором Шарлем Фурье), повлияли на взгляды Дарвина. Он допустил: «Можно уверенно сказать, что брачные обычаи постепенно развивались и что почти беспорядочные связи в древности были обычным явлением во всём мире». С характерной ему вежливой покорностью Дарвин признал, что существуют «по сей день племена», где «все мужчины и женщины племени являются друг другу мужьями и жёнами». С уважением к моргановским исследованиям Дарвин продолжает: «Те, кто хорошо изучил тему и чьё суждение гораздо ценнее, чем моё, считают, что групповой брак был начальной и универсальной формой во всём мире… Косвенные доказательства в пользу этого допущения крайне веские…»39.
Это верно. И доказательства – косвенные и прямые – гораздо более веские, чем могли тогда вообразить Дарвин или Морган.
Но сначала – пару слов о словах. Термин «беспорядочный» (англ. promiscuous), используемый применительно к половой сфере, означает для разных людей разное. Давайте определимся. Латинский корень miscere значит «смешивать», и именно в этом значении слово используется здесь. Мы не говорим, что связи были случайными, поскольку выбор и предпочтения имеют влияние. Мы пытались найти другой термин, без унизительного смысла, но синонимы ещё хуже: «распутный», «блудный», «падший».
Помните, пожалуйста, что когда мы описываем сексуальные привычки в различных человеческих сообществах, мы имеем в виду, что такое поведение нормально для данных людей. В современном смысле беспорядочность предполагает некое аморальное либо внеморальное поведение, равнодушное и бесчувственное. Но большинство людей, которых мы опишем, прекрасно вписываются в границы дозволенного в своих сообществах. Они не бунтари, не правонарушители и не утопические идеалисты. Учитывая, что группы собирателей (существующих сегодня или доисторических) редко насчитывали больше 100–150 человек, каждый очень хорошо знал своего партнёра – думается, гораздо лучше, чем современные мужчины и женщины знают своих случайных любовников и любовниц.
Морган указал на это в «Древнем обществе»: «Эта картина жизни дикарей не должна вызывать отвращение, поскольку для них это было вполне уместной формой брачных отношений»40.
Биолог Алан Ф. Диксон, автор самого исчерпывающего обзора сексуальности у приматов (который, естественно, называется «Сексуальность приматов»), делает похожие выводы: то, что он предпочитает называть «многожённо-многомужняя система спаривания», типично для наших самых близких родственников среди приматов: шимпанзе и бонобо. Он пишет: «Совокупление редко бывает неразборчивым в многожённо-многомужних группах. На выбор среди обоих полов могут влиять множественные факторы: родственные связи, социальный статус, сексуальная привлекательность, индивидуальные сексуальные предпочтения. Поэтому неверно вешать ярлык „промискуитет" на такие системы спаривания»41.
СОВОКУПЛЕНИЕ РЕДКО БЫВАЕТ НЕРАЗБОРЧИВЫМ В МНОГОЖЁННО-МНОГОМУЖНИХ ГРУППАХ. НА ВЫБОР СРЕДИ ОБОИХ ПОЛОВ МОГУТ ВЛИЯТЬ МНОЖЕСТВЕННЫЕ ФАКТОРЫ: РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ, СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС, СЕКСУАЛЬНАЯ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ, ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ.Алан Ф. Диксон, биолог
Так что если термин «беспорядочность» предполагает несколько одновременно поддерживаемых, «открытых» сексуальных отношений – тогда да, наши предки были более беспорядочными, чем самые активные «ходоки налево» среди нас. Но если понимать беспорядочность как отсутствие разборчивости в выборе партнёров или отношения со случайными незнакомцами, то в этом наши предки были куда целомудреннее современных людей. В этой книге «беспорядочность» имеет единственное значение – одновременные отношения с несколькими сексуальными партнёрами. Учитывая границы, в которых существовала доисторическая жизнь в малых группах, вероятность того, что партнёры были незнакомы, чрезвычайно мала.
Назад: Глава 1 Помните Юкатан!
Дальше: Глава 3 Более пристальный взгляд на общепринятую историю сексуальной эволюции человека
