27
Я договорился с Акселем Брехеймом встретиться в «Ristorante Toscana» в семь часов, но опоздал на двадцать минут. Когда я приковылял в зал, полицейский успел осушить по меньшей мере одну бутылку пива.
— Пиво в итальянском ресторане не пойдет, — заявил я. — Вина, Брехейм!
Более мрачного взгляда я бы не встретил в ответ, даже если бы предложил самогон в качестве аперитива на рождественском празднике в Обществе трезвости при Вестланнской Внутренней Миссии.
— Ненавижу вино, — взмолился он. — Эту чертову кислятину. И к тому же…
Он огляделся вокруг.
— К тому же ставлю свою трубку, если в этом заведении итальянского больше, чем в «Нидаросдомэн».
— Я слабо представляю, что «Нидаросдомэн» унаследовал от итальянской архитектуры, — ответил я. — Но если не принимать этого во внимание, то ты прав. Владелец ресторана здешний житель, хотя он и пытается произносить названия блюд и марки вин с итальянским акцентом. Но стены, по крайней мере, расписаны видами Везувия. Да и вообще, согласись, норвежцы именно таким и представляют себе интерьер настоящего итальянского ресторана.
Молодой кельнер поставил на стол корзинку с хлебом.
Брехейм протестующе замахал руками:
— Это, наверно, ошибка. Я не заказывал хлеб.
Кельнер воспринял его слова как дежурную шутку.
Я заказал пастаретту с беконом и бутылку самого дешевого красного вина.
— Пива! — сказал Брехейм, со все большей нервозностью изучая меню.
Наконец он с мольбой поднял свои коричневые собачьи глаза:
— А бифштекс у вас есть? Самый обыкновенный бифштекс?
— Следствие зашло в тупик, — сказал Брехейм. — Морюд пытается делать вид, что оно движется, но это сплошной блеф. Начальство почему-то этого парня сильно уважает.
Пальцы его беспрестанно постукивали по пустой пивной бутылке.
— А они не собираются перво-наперво выпустить Марселу из «Тунги»? — поинтересовался я.
На лице полицейского появилось еще более печальное выражение. Он покачал головой:
— Нет, пока кто-нибудь не докажет, что между этими тремя убийствами есть какая-то связь. Или между двумя.
— Как двумя? Разве не доказано, что Бьёрн Уле Ларсен был убит?
— Он ведь мог сам проделать этот трюк с компьютером, верно? — сухо сказал Брехейм. — Точно так же и Марио Донаско мог зарубить случайный грабитель.
— Это официальная версия всех трех дел?
— Такая же официальная, как и любые другие.
Кельнер принес заказ.
— Можно еще пива? — попросил Брехейм.
А мне сказал:
— Проблема в том, что между тремя убийствами не видно логической связи. Мы только предполагаем, что эта связь существует. А этого недостаточно.
Он перевел взгляд в тарелку.
— А ты? — спросил я. — Ты как считаешь?
Он поднял глаза. Трудно решить, к чему относилось их выражение, к вопросу или к еде.
— У меня, — ответил Брехейм, — больше нет никаких оснований что-либо думать в связи в этим делом.
Он наклонился над тарелкой и тихим голосом поинтересовался:
— А что, картошка должна быть в фольге?
— Это запеченный картофель, — объяснил я. — А запеченный картофель подают в фольге.
Он смотрел в тарелку с большим недоумением.
— А это, зеленое, что такое?
— Брокколи, — ответил я. — Разновидность капусты.
Брехейм приподнял вилкой бифштекс, словно надеялся под верхним куском обнаружить еще один.
— Невелика порция, — пробормотал он.
— Там вон, на столе, овощные салаты, — проинформировал я. — Их к горячему подают. Полагается брать самому — сколько хочешь.
Брехейм свирепо оглядел меня.
— Что я тебе, кролик, что ли? — сказал он.
— Морюд попробовал со мной расквитаться, — рассказывал Брехейм. — Он говорил с начальством в Осло. Утверждал, что я, к сожалению, вмешиваюсь в расследование дела, порученного другим следователям, и ко всему прочему имею слишком тесные контакты с группой сыщиков-дилетантов, которых следовало бы посадить за решетку, потому что они создают помехи работе местного Управления.
Он ткнул вилкой в брокколи.
— Многим, вероятно, кажется, что последняя характеристика относится и ко мне.
— А я-то думал, что ты в большей или меньшей степени приехал сюда как Великий эксперт из столицы, — заметил я.
Улыбка, которую изобразил Аксель Брехейм, была печальна.
— «В большей или меньшей» — это подходящее выражение, — согласился он.
Кельнер убрал со стола.
— Бутылку пива, — заказал Брехейм.
А мне сообщил:
— Меня отстранили от дела. Завтра с утра уезжаю в Осло. Если сумею подняться.
— Отстранили от дела?
Брехейм вперил в меня свой печальный взгляд:
— Начальство наверняка проплакало всю ночь, приняв это решение. С гораздо большим удовольствием они нашли бы мне постоянную должность у вас в округе. Или — еще лучше — место ленсмана в Буветэйе. Или где-нибудь в Южной Атлантике. Чем дальше, тем лучше.
Кельнер поставил на стол бутылку пива.
— Как насчет десерта и кофе? — спросил я.
— Закажи мне то же, что и себе, — пожав плечами, ответил Брехейм.
— У них есть вкусные горячие вишни в пунше, — предложил я. — И горячие блинчики в пунше тоже стоящая вещь.
Брехейм выпучил глаза.
— Блинчики — это никакой не десерт, — заявил он таким тоном, точно я вел себя неприлично.
— Они так и не поняли, почему я заинтересовался этой Розой Бьёрнстад, — продолжал свой рассказ Брехейм. — Или Розой Чинг, как записано в паспорте. Руководство считает, что я вообще не в ту степь дело повел. Ну и бес с ними! Пусть теперь сами его расхлебывают. Твое здоровье!
Кельнер подкатил столик со спиртовкой и мороженицей.
— Ты еще что-нибудь о ней разузнал? Выехала она из Норвегии осенью? — спросил я.
Кельнер плеснул немного ликера в мороженицу, положил туда ягоды.
— Конечно, выехала, — ответил Брехейм. — Тем же рейсом, что и муж. Вместе с ребенком. Я попытался отыскать там ее следы. Бог знает зачем. Отработка этой версии обошлась государству в несколько сотенных в уплату за телефонные разговоры. Тамошние власти не могли сразу с точностью сказать, въехала Роза Чинг в страну или нет. Да они с трудом установили, что она полтора года назад вышла замуж за норвежца и сюда переехала.
Брехейм внезапно умолк и остался сидеть, разинув рот.
Кельнер открыл бутылку коньяка и окропил содержимое мороженицы. Спирт вспыхнул.
— Черт побери! — воскликнул Брехейм. — Вот это, по-моему, и есть злоупотребление алкоголем.
— Так, значит, вернувшись в Манилу в сопровождении мужа, Роза Бьёрстад, или Роза Чинг, бесследно исчезла? — спросил я.
Брехейм, наверно, уловил оттенок надежды в моем голосе, потому что оторвал удивленный взгляд от вкусной смеси горячих вишен и мороженого.
— Ты что, все еще думаешь, что Стейнар Бьёрнстад самый главный бандит? — вопросом на вопрос ответил полицейский.
— Не знаю, — сказал я. — Ты же сам видел, что он ударил Туре.
— Правильно, когда тот задал ему прямой вопрос, не колотил ли он свою жену, — возразил Брехейм.
— А что, это его извиняет?
Брехейм пожал плечами.
— Возможно, он решил, что ему легче свести счеты с женой и ребенком в Маниле, чем здесь, — предположил я. — Убить их обоих. И может быть, Кольбейн Фьелль и Бьёрн Уле Ларсен каким-то образом об этом пронюхали.
— Ты сам-то веришь в то, что говоришь?
— С трудом.
Брехейм тщательно выскреб остатки растаявшего десерта.
— А теперь послушай, — начал он. — Роза Чинг жива. И разыскали ее не филиппинские власти. Они небось больше заняты тем, как подтасовать результаты выборов в пользу Маркоса. Нет, хоть раз в жизни старина Аксель Брехейм сделал хитроумный ход, пусть даже и никчемный в отношении дела, которое он вел. Два дня назад этот старый алкоголик присутствовал на одном вечере, где выступала некая дама из организации, работающей в манильских трущобах. Вот старикашка на следующий день ее и навестил. И, знаешь, она оказалась очень приятная женщина. И потому в том числе, что заинтересовалась женщинами, которых доставляют сюда, чтобы выдать замуж за комплексующих норвежских мужиков.
Скорчив гримасу, Брехейм допил кофе.
Потом сделал знак кельнеру. Тот все понял.
— Семь часов потребовалось, — сказал Брехейм.
Он рассыпался в благодарностях за принесенную бутылку.
— Семь часов понадобилось, чтобы установить, что Роза Чинг жива, — продолжил рассказ Брехейм. — И она, и ее маленький ребенок живы. Но, конечно, им несладко приходится. Знаешь, оказывается, зачем Бьёрнстад в прошлом году поехал в Манилу? Ему просто надо было позаботиться, чтобы его филиппинская жена никогда больше не вставала ему поперек дороги. А для этого вовсе не обязательно ее убивать. Достаточно было просто отобрать у нее паспорт после того, как она уже очутилась в манильском гетто.
— Вот дрянь! — воскликнул я.
Судя по выражению его лица, Брехейм был согласен со мной.
— Но это подрывает твою версию, что Бьёрнстад бандит.
— Меня не удивит, если Мюрму знал об этом, — сказал я. — Тогда понятно, почему он запаниковал, когда мы с Туре стали встречаться с членами его клуба.
— Разумеется, — согласился Брехейм.
Голова его поникла и грозила вот-вот опуститься на стол.
— Мюрму, несомненно, многого лишится, если вокруг «Филконтакта» возникнет большой скандал.
Брехейм дернулся.
— Ага! — воскликнул он. — Ну-ка погоди. Дай я попробую. Значит, так… Ну ясно: ты думаешь, Кольбейн Фьелль и Бьёрн Уле Ларсен что-то такое обнаружили, что могло развалить дело Мюрму. И поэтому он их укокошил.
Тон его заставил меня отказаться от авторства новой версии.
— Я больше ничего не думаю, — заявил я, — Но я уверен, что клуб знакомств — это единственный связующий элемент между тремя убийствами. Или сам Мюрму замешан. Или убивал кто-то из членов его клуба. И я уверен, что во время групповой поездки в Манилу, которую Мюрму организовал полтора года назад, произошли важные события.
— Ты абсолютно прав, — ответил Брехейм. — Клуб знакомств это фактически единственное связующее звено.
Он попытался поднять голову.
— Проблема в том, что никто не может объяснить, каким образом, почему клуб становится таким звеном. Поэтому наиболее вероятным и кажется, что эти три дела вообще не связаны между собой. Ну и черт с ними со всеми. Это теперь не моя забота.
Кельнер стоял в дверях на кухню. Я видел, что еще немного, и он вежливо, но решительно предложит нам выйти вон. Но он этого не сделал. Потому что случилось нечто, отчего уже через десять секунд Аксель Брехейм принял безукоризненно трезвый вид.
Я положил перед ним на стол браслет Леонарды.
— Intsik, — сказал я.
Спина у Брехейма напружинилась, словно накачанная велосипедная шина.
И тут меня пронзила одна мысль.
Я понял то, о чем должен был догадаться давным-давно.
— Она же работала у ювелира, — вспомнил я.
— Кто?
— Эмили Ског. Женщина, которая на встрече выступала вместе с мужем. Она сама рассказывала. Мне и Туре. Что работала в лавке у одного ювелира на Филиппинах.
Брехейм долго смотрел на меня.
— Контрабанда, — наконец сказал он. — Контрабанда золотыми украшениями. Из Восточной Азии.
— Организованная под крышей невинного клуба знакомств.
— Ну а Мюрму замешан?
— А Бьёрн Уле Ларсен? Может быть, его сейф использовали для хранения контрабандного товара?
— Или его убили, потому что он случайно обнаружил, чем они занимаются?
— А Кольбейн Фьелль? Возможно, он был простым клиентом?
— Так почему же они тогда его убили?
Руки у Брехейма дрожали. Но не потому, что он принял большую дозу алкоголя.
— Антонио Стен, — тихо сказал он, — мне вдруг страшно захотелось, чтобы ты рассказал все, что тебе известно об этом деле.
Он сделал знак кельнеру. И попросил принести кофе.
Я начал с первого вечера, когда Марио Донаско вошел в вестибюль «Отеля Торденшолд».
Когда я закончил, Брехейм заявил:
— Я тут вспомнил, что у меня еще по крайней мере неделя от отпуска осталась.
