Книга: Норвежский детектив
Назад: Идар Линд Яд змеи
Дальше: 2

1

Человеку, вошедшему в вестибюль гостиницы, можно было дать на вид от тридцати до пятидесяти лет. Скорее тридцать, чем пятьдесят, впрочем, я так и не научился точно определять возраст людей азиатского происхождения. Что-то в его глазах навело меня на мысль, что у него в жилах, видимо, текла китайская кровь, но он был чуть смуглее тех немногих китайцев, которых мне до сих пор доводилось встречать. Может быть, малаец. Или филиппинец. Может быть, даже индонезиец. Крепко сбитый и невысокий, он напоминал одного когда-то знакомого мне моряка из Сурабайи.
Войдя в вестибюль и подождав, пока за ним закроется дверь, он поставил на пол желто-коричневый чемодан и осмотрелся вокруг с таким выражением, что было не понять, нравится ему здесь или просто придется довольствоваться этим пристанищем за неимением иных возможностей. Для того, кто собирается остановиться в «Отеле Торденшолд», этот момент часто бывает решающим. Однажды двое шведов — муж и жена, — подойдя к стойке портье, спросили у меня, как найти ближайшую гостиницу.
На этот раз «Отель Торденшолд» приобрел нового постояльца.
Он заполнил регистрационную карточку заметно дрожащей рукой, отчего запись получилась какой-то неровной и несколько неразборчивой: «Донаско, Марио. Шофер такси. Кесон-Сити. Филиппины». Прочитав ее, я понял, что выдавало в нем филиппинца. Ну хотя бы акцент в его английском произношении.
Марио Донаско, таксист из Кесон-Сити, взял ключи от номера с вежливым, едва заметным поклоном и уже готов был повернуться и направиться к лифту, но я сказал:
— Welcome ka sa Trondheim. Sana maganda ang iyong stay dito.
Марио Донаско посмотрел на меня так, как приехавший в Китай житель Бергена посмотрел бы на официанта тамошнего китайского ресторана, принесшего ему мясное блюдо, которое нужно есть палочками. Потом он улыбнулся:
— Pilipino ka ba?
— Прошу прощения, — ответил я по-английски, — признаться, этого я уже не понял.
Марио Донаско снова улыбнулся, но улыбка у него вышла печальная. Он тоже заговорил по-английски.
— Я спросил, не с Филиппин ли ты, — перевел он. — На тагалоге. Ты с Филиппин? Знаешь тагальский?
— Magandang umaga. Paalam sa iyo. Anong oras na? San Miguel Beer. Bastos, — произнес я. — Вот, пожалуй, и все. Я когда-то был моряком, много лет назад. У нас на норвежском судне один матрос был филиппинец. Он научил меня говорить «Добрый день!» и «Привет!», а еще «Который час?» и «Мерзавец!» по-тагальски, а еще ходить в бордель и на органные концерты. Нет, я не филиппинец. Я норвежец. А цвет кожи — это от бабки по отцовской линии. Она из Анголы. А мой отец — португальский кок. Моя мать три года была за ним замужем. Они жили здесь, в Тронхейме.
Я замолчал. У меня появилась дурная привычка наслаждаться первой реакцией людей, до которых вдруг доходит, что парень с иссиня-черными волосами и золотисто-коричневой кожей вовсе не иммигрант, а, наоборот, самый что ни на есть настоящий норвежец.
Прошло несколько секунд, и я понял, что мои ожидания оказались напрасны. Марио Донаско отреагировал не так, как норвежцы, когда им встречаются не поддающиеся логическому объяснению явления. Он вообще никак не отреагировал. У Марио Донаско не было никаких причин удивляться, что в этой стране встречаются люди разных национальностей, разных рас, разного цвета кожи. Я-то, во всяком случае, знал, что такого смешения разных культур, как на Филиппинах, вряд ли найдешь где-нибудь еще на свете.
На этот раз я попался в собственную ловушку. И почувствовал, как кровь стала приливать к лицу.
Такими вещами человеку в моей должности заниматься не пристало.
Вообще всегда опасно завязывать подобный неформальный разговор с постояльцем. Дежурный вопрос, как приезжему нравится Тронхейм, плосковатая шуточка, поверхностный, ни к чему не обязывающий комментарий — это пожалуйста! Все это можно сопроводить вежливой улыбкой, не закрывая себе пути для отступления. А что до неврастенических или полупьяных гостей с их словесным поносом, один вид которых, точно дорожный знак, предупреждает, что они готовы провести у стойки полночи в разговорах о всех своих многочисленных и важных комплексах, то на этот случай имеется масса незатруднительных способов разъяснить им основополагающий жизненный принцип: что ночной портье — персона важная и в данной ситуации, сделав исключение, он пожертвовал тебе частичку своего драгоценного времени, но если ты и в дальнейшем рассчитываешь на такое же любезное обхождение, будь добр как можно быстрее исчезнуть из его поля зрения.
Иной раз, бывает, и перейдешь эту тонкую грань. Тогда-то разговор и становится опасным, потому что он нарушает традиционное соотношение сил между гостями и портье.
В этот раз именно так и случилось. Но не потому, что кто-то из нас что-то сказал, а просто потому, что таксист из Кесон-Сити вообще вошел в вестибюль гостиницы.
Из карманов пальто, слишком толстого и теплого, чтобы его можно было использовать на каждый день на Филиппинах, и достаточно нового, чтобы быть купленным специально из расчета на норвежскую зиму, он вытащил пачку газет. Вчерашних, субботних газет, в основном тех, что всегда продаются в зале ожидания в «Форнебю».
— Я не понимаю по-норвежски, — сказал Марио Донаско. Улыбка исчезла с его лица. Он разложил передо мной на стойке «Афтенпостен» и ткнул пальцем в маленькую заметку на одной из средних страниц газеты. — Ты не мог бы перевести мне вот это? На английский?
Я перевел. Заметка была небольшая. Речь шла о том, что полиция завершила расследование убийства пятидесятивосьмилетнего Кольбейна Фьелля, владельца крестьянской усадьбы Фьёсеид. В прошлый понедельник его нашли в собственной постели с перерезанным горлом. Супруга убитого, Марсела Фьелль, двадцати двух лет, филиппинка по происхождению, в среду была подвергнута предварительному заключению. Полиция прекратила расследование, поскольку полагает, что уже собрано достаточно доказательств, позволяющих предъявить Марселе обвинение в убийстве мужа, который был на тридцать шесть лет старше нее.
Вот и все. Да и в других газетах сверх этого ничего не было. В «Дагбладет» и «ВГ» фотографии занимали больше места, чем текст.
По норвежским представлениям, она была красива. Дома, на Филиппинах, ее наверняка считали весьма ординарной. Правильные черты лица. Смуглая кожа. Волосы длинные и гладкие. На тонкой шейной цепочке красовалось массивное украшение. Мне показалось, он был китайской работы, этот искусно выполненный дракон.
Глаза у нее были такие же, как и у мужчины, стоявшего передо мной по другую сторону стойки.
— Это моя сестра, — объяснил Марио Донаско.
В большей степени, чем когда-либо раньше, мной овладело ощущение, что опасная грань была перейдена, как только таксист из Кесон-Сити появился в вестибюле «Отеля Торденшолд».
— Как ты думаешь, ее можно выкупить? — сказал Марио Донаско.
И сказал это абсолютно серьезно.
Понадобилось некоторое время, прежде чем до меня дошло, что он, собственно, имеет в виду.
— В норвежской правовой системе возможность выкупа исключена, — ответил я и почувствовал, что губы мои невольно сложились в снисходительную улыбку.
— Человека всегда можно выкупить, — возразил Марио Донаско. — У тебя есть знакомые в полиции? Или, может, среди судейских? Я не богач, но могу кое-что предпринять.
— Да, у меня есть знакомые в полиции, — сказал я. И прибавил — Нет, отнюдь не всегда можно выкупить человека. В Норвегии, во всяком случае, нельзя. Коррупции у нас нет.
Вряд ли он поверил моим словам. Собственно говоря, я тоже сам себе не поверил. Но и не видел причины выкладывать ему все эти, по филиппинским меркам, совершенно безобидные истории о замешанных в неприглядных делишках норвежских политиках муниципального масштаба. Он бы просто не понял, из-за чего весь сыр-бор разгорелся.
На моих губах уже не играла снисходительная усмешка.
Марио Донаско отошел на шаг от стойки. На какое-то время задумался. Почесал в густых черных волосах.
— Ты веришь, что она это сделала? — вдруг спросил он.
— Что твоя сестра убила своего мужа?
— Да.
— Не знаю, — ответил я. — Но думаю, что убила. Я не уверен, потому что у меня слишком мало фактов, чтобы судить об этом деле. Я знаю только то, что прочитал в газетах. И к тому же в Норвегии полиция редко кого арестовывает по подозрению в убийстве, если у нее нет на то достаточно доказательств.
— Ты сказал «редко»?
— Да.
— Ты не сказал «никогда»?
— Нет.
Он прошелся по вестибюлю. Поглядел на испорченный игровой автомат Space Invaders. Сел на обтрепанный диван. Перелистал лежавшие на столике перед ним газеты. Обнаружил, что это все те же субботние номера, которые я ему уже перевел. Несколько раз пригладил рукой свои черные волосы.
— Как тебя зовут? — спросил он, не вставая с дивана.
— Антонио. Антонио Стен.
— Зови меня Марио, — предложил Марио Донаско.
Он поднялся. Снова сел.
— Должно же быть что-нибудь о ней в газетах, — сказал Марио. — Больше должно было быть. Норвегия страна маленькая. И люди здесь закон соблюдают, насколько я слышал. О любом убийстве пресса наверняка под огромными заголовками пишет. Или, может, норвежцы так сильно о своем покое заботятся, что у них и желания нет о таких жутких вещах в газетах читать?
Ирония была скрыта не так глубоко, чтобы я ее не почувствовал.
— В газетах наверняка писали о твоей сестре, — предположил я. — И, думаю, много писали. Но точно сказать не могу. На прошлой неделе я читал только английские газеты. А в них если что о Норвегии и было, так это заметки о поп-группах.
Марио улыбнулся.
— Take on me-e-e, — пропел он.
Вид у меня, наверно, сделался несколько озадаченный, потому что он поспешил объяснить:
— Это все, что я знал о Норвегии до приезда сюда. Ну, еще, конечно, что норвежцы на нефти разбогатели и еще что здесь очень холодно.
Он поднялся, подошел к стойке, взял чемодан. Потом посмотрел на ключ от номера, который я ему вручил.
— Триста четвертый, — сказал он. — Это четвертый этаж, third floor?
— Третий, — ответил я. — В Норвегии отсчет ведут с первого этажа.
Он направился к лифту.
— Советую воспользоваться лестницей, — заметил я. — Лифт не работает.
Он изменил курс.
— Кстати, — сказал Марио и полуобернулся. — Сколько у вас за доллар дают?
— Самое большее семь с половиной крон, — ответил я, сверившись с табличкой, прикрепленной к стойке.
— В банке?
— Да. Но по такому же курсу и в гостинице можешь обменять. Всего на несколько эре меньше получишь.
— А на улице? — поинтересовался он.
— На улице?
— Да, на улице.
Он вытянул руки и сцепил пальцы.
Я снова снисходительно усмехнулся.
— Мой дорогой Марио, — сказал я, — в Норвегии не меняют деньги на черном рынке.
Он удивился.
Но когда стал подниматься по лестнице, во всей его фигуре мне почудилась снисходительная усмешка.
Назад: Идар Линд Яд змеи
Дальше: 2