Он медленно погрузился в воду. Она была подогрета, так что разница в температуре между ней и воздухом почти не ощущалась. В этот утренний час Фредрик был один в роскошном бассейне отеля «Терминус», расположенного вблизи от вокзала Сен-Жан в Бордо.

Он купался без трусов: время с десяти до одиннадцати было отведено для мужчин. Но шапочку пришлось взять напрокат, так было записано в правилах.

Оттолкнувшись от стенки, Фредрик медленно поплыл, чувствуя, как вода ласкает ноющие мускулы. Потом нырнул, всплыл в середине бассейна и лег на спину, рассматривая хитроумную мозаику вокруг больших белых стеклянных куполов на потолке.

Теперь он был свободен, все передряги позади.

Полиция допрашивала его долго и придирчиво. Приехавший из Англии Стивен Прэтт подтвердил показания Фредрика, высоко оценил его работы по дешифровке древних текстов, рассказал, что Фредрик обращался к нему за сведениями об амиловом спирте делкиголь. В конце концов французская полиция и пресса убедились, что Фредрик невиновен в преступных действиях, связанных с толкованием линейного письма Б. Убедились, что его записи попали в руки людей, совершенно лишенных совести. Что он сам далеко не сразу разобрался в их хитросплетениях. Очень уж все выглядело невероятным, понадобилось время, чтобы понять, что к чему.

Полиция сама уже вышла на след. В тот день, когда Фредрик обратился за помощью и попросил прислать отряд полицейских в Шато-Понэ, как раз начиналась проверка чанов в замках, которых в области насчитывается около тысячи. Полиция связала появление делкиголя с исчезновением людей, но на осмотр всех цехов ушла бы не одна неделя. Когда настала бы очередь Шато Лео-Понэ? Раньше, чем кислота стерла бы все следы в том чане? Уничтожила останки семи человек, а то и девяти, если считать его и Женевьеву?

Французская полиция не выразила благодарности Фредрику Дрюму. Правда, несколько газет воздали ему должное — петитом. Французы!..

Фредрик подплыл к бортику и развернулся. Шапочка была велика, ее приходилось поминутно поправлять, чтобы не сползала на глаза.

Майя Мануэлла была мертва. Она выстрелила себе в висок. Ее брат, мсье Кардиль, он же Хорхе Гардиллейро, тоже был мертв. Погиб от увечий, которые получил, когда своим телом вышиб стекло из створки огромных дверей. Бывший заведующий производством в Шато Озон, Марсель Оливе, был мертв. У полиции не возникло никаких подозрений в связи с его смертью, а Фредрик держал язык за зубами. Но братья-близнецы, виноградины Антонио и Жоао, остались живы, и они рассказали — рассказали все, что требовалось полиции.

Нажива. Все пятеро надеялись разбогатеть, если удастся производить приятное на вкус красное вино крепостью выше семнадцати процентов. Жажда наживы побудила братьев Рибейра участвовать в зверских преступлениях. Деньги были побудительным мотивом действий Майи Мануэллы и ее брата. Утопическая мечта свергнуть отца с его престола, отомстить ему и осчастливить нищее селение Каникаль на восточном побережье Мадейры толкнула их на преступление, какого еще не видывала Франция. Жажда наживы и слепая любовь погубили лучшего в округе винодела — Марселя Оливе.

Братья Рибейра клялись, что ничего не знали о вреде делкиголя. Дескать, вся компания была потрясена, прочитав высказывания специалиста об анонимной пробе. Однако они успокаивали себя предположением, что слова о долговременных вредных последствиях чистейшая выдумка, поскольку никто еще толком не проверял делкиголь. Что до несчастных семи жертв, опущенных живьем в смесь масла и меда, то близнецы уверяли, что те находились под наркозом и не испытывали боли. Особые дрожжи для производства делкиголя были получены и выделены, дальше они сами размножались. Так что больше убивать людей не было нужды.

Говорили братья Рибейра, которым предстояло искупить вину всей пятерки.

В сент-эмильонском морге стояло семь гробов. Похороны семи жертв должны были состояться одновременно. В истории знаменитого красными винами прелестного средневекового городка появился черный, траурный день. Линейное письмо Б…

Фредрик снова перевернулся на спину. Прямо хоть утопись…

Братья Рибейра рассказали. Про отличный наблюдательный пункт на колокольне, где открывался вид на все четыре стороны. Сверху они могли следить за всеми передвижениями Фредрика Дрюма. И поддерживать связь по радио с Марселем Оливе. Близнецы дежурили по очереди. В Сент-Эмильоне знали только одного Рибейру. Очень удобно для алиби.

Марсель Оливе… Это он устроил ловушку в лесу между Шато Фижак и Шато Шеваль Блан. Он столкнул Фредрика с парапета у старого монастыря. Он намалевал себе страшную рожу, чтобы напугать Фредрика. Но трюк с опасными шершнями придумал Хорхе Гардиллейро. Ловушку в каморке над колоколом устроили близнецы.

Каморка над колоколом. Это там Фредрик понял наконец, что к чему. Удары колокола не свели его с ума, напротив — свели воедино разбежавшиеся мысли, ярким лучом осветили темную стену, на которой он сумел прочитать нужные слова.

Сперва одно. Одно простое слово — desculpe. Что означает по-португальски «извините». Desculpe, сказал мсье Кардиль, когда у камина в дегустационном зале Шато Лео-Понэ задел коляской Фредрика. Не pardon, a desculpe. И еще: «…как ваш маленький ресторанчик там на Севере?» Откуда он знал, что у Фредрика Дрюма там маленький ресторанчик? Дальше перед глазами Фредрика возникли два лица — Майи Мануэллы и парализованного владельца замка. Одни и те же черты, тонкие, чистые, поразительно похожие. Недаром тогда на площади он спрашивал себя, где мог раньше видеть мсье Кардиля. Где-нибудь в другой стране? И не сообразил, в чем дело. Там и тогда на площади. Только потом, под оглушительные удары колокола…

Фредрик вылез на бортик, отряхнулся от воды, взял купальное полотенце. Посмотрел на свое тело. Синяки и ссадины. След от проволоки поперек живота. Эта метина надолго.

Линейное письмо Б. Жертвенный обряд минойцев. Быки. Смертельно раненные, еще живые девушки. Кувшин с медом. Брожение. Кости в больших кносских пифосах, которые не заинтересовали археолога Эванса. Созревающее в этих пифосах вино.

Смысл текстов линейного Б был очевиден. Он был очевиден давно. Майя Мануэлла послужила связующим звеном, которого он долго не видел. Связующим звеном между Сент-Эмильоном и Осло. Она знала, что рано или поздно Фредрик узнает. Тем самым он стал угрозой, которую непременно следовало устранить. Она последовала за ним в Сент-Эмильон. Сказав Тобу, что отправляется на Мадейру. И укрывалась в замке брата.

В каморке над грохочущим колоколом Фредрик прочел на стене заключительные строки.

Быки были спущены с привязи.

Фредрик тщательно вытерся полотенцем. Посмотрел на стенные часы. До визита в больницу еще целый час.

Словно в бреду, он потащил за собой в лес двух полицейских. Они неохотно последовали за ним. Он застал Женевьеву там, где оставил ее. Она сидела в подземном тайнике, прижимаясь к стене и дрожа от холода. На полу перед ней лежали грязные носки, она гладила их, точно живых комнатных зверушек. Женевьева встретила его словами, которые затем повторяла снова и снова: «Шишки становятся меньше, он скоро придет за мной, сейчас, наверно, уже ночь». И все. Фредрик никак не мог поймать взгляд Женевьевы, у нее были пустые глаза, устремленные куда-то сквозь него. Он обнял девушку, но она продолжала шептать все ту же бессмысленную фразу.

Полиция вела себя грубо. Их разлучили. Его затолкали в автомобиль и заперли. Ее увезли на другой машине. Всю первую ночь он провел в камере предварительного заключения. Когда же на другой день его наконец отпустили и Фредрик вернулся в гостиницу, он дозвонился до отца Женевьевы и узнал, что ее поместили в больницу в Бордо.

Стивен Прэтт, прибывший в Сент-Эмильон, помог ему, заказал номер в гостинице в Бордо. Выяснил, в какой больнице находится Женевьева Бриссо. После чего возвратился в Англию. А Фредрик остался в отеле «Терминус», с тем чтобы на другой день вылететь домой, в Осло.

Ну а дальше, что дальше?

Фредрик Дрюм, Пилигрим, вернется в Осло, в свой пансионат, в свой ресторан из дегустационной поездки в Сент-Эмильон, Франция. Дегустация. Какой дивный вкус во рту! Он поежился, стряхивая с себя последнюю каплю воды, и пожалел, что не может уплыть с ней куда-нибудь.

Больница Сен-Мишель находилась недалеко от гостиницы, и он решил пройтись пешком. Настроение было отвратительное, хуже некуда. Купание в бассейне не принесло облегчения. Мысль о том, что дела Женевьевы Бриссо, по всей вероятности, очень плохи, неотступно преследовала Фредрика. Ему стоило величайшего труда добиться разрешения главного врача навестить Женевьеву до отъезда в Норвегию. Врач твердил, что ей нужен покой, полный покой. В конце концов удалось все-таки его уговорить.

Фредрик Дрюм чувствовал себя во Франции персона нон грата. Ничего удивительного — каких только собак не вешали на него газеты. Были такие, что возлагали на него всю вину за случившееся.

Дойдя до площади Ренодель, он пересек ее по диагонали. Поглядел на солнце и чихнул. Последнее время его буквально преследовал чих. Спустился к воротам Моню и через них вышел на широкую улицу Карпентер. Задержался у газетного киоска, чтобы купить «Монд». Сегодня в ней ничего не говорилось о преступлении в Сент-Эмильоне.

Фредрик знал, что больница помещается где-то рядом с одноименной церковью. Порыскав, обнаружил вход. Прочел на доске: «Психиатрическая клиника» — и весь передернулся.

Близнецы рассказали, зачем была похищена Женевьева. Майя Мануэлла была вне себя от ярости, когда им не удалось обезвредить Фредрика. И, узнав, что он встречается с Женевьевой, приняла свои меры. Она подстерегла девушку вечером после работы. Как ей удалось уговорить Женевьеву выехать из города по южной дороге, братья не знали, им было только сказано, чтобы встречали Майю в условленном месте. Дальше они уже на своей машине доставили усыпленную жертву в Шато Лео-Понэ. Приманка… Женевьева была нужна, чтобы заманить в ловушку Фредрика Дрюма, заставить этого хитреца махнуть рукой на осторожность. Ее держали взаперти, и Хорхе Гардиллейро предложил проверить на ней действие делкиголя. Она отказалась пить добровольно, тогда они пустили в ход пластиковый шланг и резиновую грушу. Один Хорхе Гардиллейро знал, сколько делкиголя в нее влил таким способом.

А Хорхе Гардиллейро был мертв.

Фредрик нажал кнопку звонка, чей-то голос спросил, что ему угодно. Он назвался, сказал, зачем пришел, и дверь открылась. Медицинская сестра в монашеском облачении впустила его и попросила подождать. Она доложит главному врачу.

Серьезный пожилой мужчина в больших темных роговых очках представился — мсье Салливен, психиатр, — вяло пожал руку Фредрику и приступил к рассказу, не дожидаясь вопросов.

Охарактеризовал состояние Женевьевы как «временное слабоумие», могущее приобрести хронический характер. Она негативно реагирует на большинство стимулов, активность мозга, по показаниям приборов, намного ниже нормы. Внутренние органы как будто не поражены, но это еще ничего не говорит. О действии амилового спирта делкиголь известно очень мало, а то и вовсе ничего, заключил доктор Салливен. Только время может дать какой-то ответ.

Фредрика проводили в комнату для посетителей. На свидание отвели четверть часа. Психиатр напомнил, что пациенту нужен покой, главное — покой. Тогда можно еще надеяться на то, что со временем она вернется в «реальный мир».

Реальный мир?

На Женевьеве была широкая ночная рубашка и мягкие туфли. Волосы собраны в пучок на затылке. Лицо бледное. Их оставили вдвоем.

Фредрик смотрел на нее, однако девушка не смотрела на него. Они стояли прямо друг против друга, но глаза Женевьевы были направлены в какую-то точку за его левым плечом. Он обернулся. Голая желтая стена. Фредрик увлажнил языком пересохшие губы.

— Женевьева, помнишь пещеру около Гитре? Красивые рисунки?

Она повернула голову и погладила стену рукой.

— Ты видишь рисунки, Женевьева?

Она энергично кивнула и принялась усиленно тереть стену ладонью. Ее рука двигалась все быстрее, с оттенком агрессивности.

— Ты не хочешь сесть? — Он показал на диван и сел сам.

— Все ночи, — сказала она и улыбнулась.

— Все ночи? — Фредрик пытался уловить ход ее мыслей.

— Да, да, да! — Она трясла головой, прижимаясь спиной к стене.

У него все сжалось в груди. Он глотнул. Открыл рот, но слова не шли. Встал, подошел вплотную к Женевьеве, осторожно взял ее руками за голову, потерся лбом о ее лоб. Она захихикала.

— Скажи, как меня зовут. Только один раз — мое имя, — прошептал он.

Женевьева захохотала и снова прижалась к стене.

— Всего доброго, Женевьева, до свидания, я должен уйти. — Он направился к двери.

Она никак не реагировала.

В коридоре Фредрик подозвал медицинскую сестру и поблагодарил. Оставил записку со своим норвежским адресом и номером телефона. Может быть, в один прекрасный день Женевьева вспомнит…

На улице светило солнце. Низкое, бледное осеннее солнце между шпилями церкви Сен-Мишель.

Погасла надпись, предлагающая застегнуть привязные ремни. Фредрик Дрюм думал о своем компаньоне. Тоб настоял на том, чтобы не закрывать «Кастрюльку» в ожидании Фредрика. В помощь себе он нанял двух учащихся кулинарного техникума. Жуткие новости из Франции не выбили Тоба Тиндердала из колеи. Хотя история с Майей Мануэллой наверно потрясла его сильнее, чем это проявилось в телефонном разговоре. «Зверство, — говорил он, — зверство, как организованное, с которым мы сталкиваемся в обществе, так и индивидуальные его проявления, плод не какой-то иррациональной сущности человека, а растущей незрелости в отношениях с природой, властелином которой мы себя полагаем». Мудрые сентенции Тоба… Целительный бальзам для души.

Полет продолжался на высоте одиннадцати тысяч метров. Через четыре часа с небольшим он будет дома в Осло. Фредрик вытащил бутылку, купленную в аэропорту Бордо. «Шато Марго» 1981; вино из Медока. Налил в пластиковый стакан, в котором подали кока-колу.

Сотня вкусов, сотня ароматов… Если простой продукт, красное вино, существует в таком множестве вариантов, сколь бесконечно многообразие нашей жизни во всех ее проявлениях?

Он откинулся в кресле, обоняя и потягивая вино.

Стюардесса разбудила Фредрика. Самолет шел на посадку. Фредрик ошалело протер глаза. Вот, значит, как погибла великая минойская культура на Крите?

Он сильно чихнул раз, другой и застегнул привязной ремень.