Травля началась

Мы все еще идем по шоссе. Колесо парка аттракционов становится все больше. «Ты был прав, — говорит Годзилла, — это старый заброшенный луна-парк, один из самых старых в нашем городе. Аттракционы в нем самые древние, они никогда не менялись».

«И там никого нет», — бормочу я, пытаясь не отставать.

Годзилла резко останавливается.

«Откуда ты знаешь?»

«Я видел».

Он улыбается с ухмылкой.

«Что-то не так?» — спрашиваю я.

Он снова пускается в путь, и я за ним.

«Я видел, — повторяет он. — Это невозможно. Ты не мог ничего видеть».

«Думай, как хочешь…» — не настаиваю я.

«Когда ты туда ходил, там уже кто-то был. По крайней мере, один человек точно — ты».

Я молчу, мне нечего сказать в ответ. Между двух темных облаков появляется луна. Туманная пелена постепенно скрывает ее лицо, а бедняжка не может даже сопротивляться, бледная от боли и слабости. При последних ее лучах на океанских волнах радугой вспыхивает лунная дорожка.

«Этот аттракцион здесь с Сотворения мира, — вещает Годзилла. — Даже в самом маленьком городке должен быть свой парк развлечений, так положено, даже если туда почти никто не ходит». Он рассуждает: «Люди просто должны знать, что, если они хотят пойти на аттракционы, они могут туда пойти. Им вовсе не обязательно садиться на карусель. Они не обязаны стрелять в тире из ружья, пичкать себя уличными сладостями, платить за головокружительные пируэты на американских горках. Им достаточно просто знать, что где-то недалеко есть другой мир, мир, который они знают как свои пять пальцев и куда могут в любой момент переселиться на время по собственному желанию».

Годзилла шмыгает носом. У него все болит.

«Сейчас, — добавляет он, — боль вцепляется во все мое тело, все сильнее и сильнее, как стая голодных собак».

Он давит на жалость, а у меня мелькает мысль:

«И все-таки, кто же из нас добыча?»