Часть I
31 августа – 10 сентября

Знай Эрнст Симмель о том, что вот-вот станет второй жертвой Палача, он бы наверняка позволил себе пропустить еще пару стаканчиков в трактире «Голубой фрегат».

Однако Симмель ограничился коньяком к кофе, после чего выпил виски с содовой в баре. Без особого энтузиазма он попытался поймать взгляд крашеной блондинки, сидевшей за столиком в углу, – ничего не вышло. Видимо, новая сотрудница консервного завода. Раньше он ее никогда не видел, хотя и знал местную публику, как никто.

Справа от него сидел Герман Шальке, репортер газеты «де Журнаал»; Шальке соблазнял его дешевой поездкой на уик-энд в Калининград или чем-то в этом духе, и, когда позднее восстанавливали события того вечера, сделали вполне достоверный вывод, что он – последний, кто беседовал с Симмелем при жизни. Если, конечно, не предполагать, что Палач тоже намеревался сообщить ему о чем-то, прежде чем зарубить. Но это было маловероятно, если учесть, что удар, как и в первом случае, пришелся сзади, под углом и как бы немного снизу, так что по этому поводу особых дискуссий не возникало.

– Тьфу! – сказал Симмель, вливая в себя последние капли виски. – Пора домой, к жене.

Если, конечно, Шальке правильно запомнил. Так или иначе, он пытался удержать его. Говорил, что на часах всего одиннадцать, ночь только начинается, но Симмель остался непреклонен.

Вот именно – непреклонен. Просто встал со стула, и все тут. Поправил очки, провел рукой по пряди жидких волос, зачесанных поперек лысины, словно это могло кого-нибудь ввести в заблуждение… пробурчал что-то себе под нос и ушел. Последнее, что видел Шальке, – широкая спина Симмеля, когда тот на минуту застыл на пороге, словно раздумывая, каким путем пойти.

А это, в свете всех последующих событий, выглядело немного странно. Ведь не мог же Симмель не знать, в какой стороне его дом.

Хотя, возможно, он просто постоял минутку, вдыхая вечерний воздух. День выдался жаркий, лето еще не закончилось, и вечера приобрели ту благородную насыщенность, которая возникает, когда долгие солнечные часы накапливаются в пространстве и потом постепенно отдают свое тепло. «Они словно созданы для того, чтобы пить их большими глотками», – сказал кто-то о таких ночах.

Не самый плохой вечер для того, чтобы перейти из него в мир иной, если уж позволить себе такую точку зрения. В своей редакции Шальке в первую очередь ведал вопросами спорта и культуры, но уж коль скоро ему выпало стать последним свидетелем, взял на себя миссию написать некролог о безвременно ушедшем директоре агентства недвижимости – так сказать, одном из столпов общества, который только что вернулся в родной город после нескольких лет, проведенных за границей (в солнечной Испании, среди единомышленников, столь же неохотно платящих налоги, но об этом вряд ли стоило упоминать). Жену и двоих взрослых детей он покинул в возрасте пятидесяти восьми лет, то есть в самом расцвете сил.

Ароматы вечера налетели на него, как невысказанные обещания, и он замер в дверях, размышляя. Может, все же неплохая идея прогуляться по Рыночной площади и по набережной?

Что ему делать дома в такое время? В сознании возник образ Греты с ее тяжелой фигурой и сладковатый запах спальни. Не сказать, чтобы картинка была приятной, и Симмель решил совершить небольшую прогулку. Всего лишь небольшой кружочек. Даже если не иметь никакой конкретной цели, сам по себе теплый ночной воздух оправдывал эти усилия.

Он пересек Лангвей и двинулся в сторону церкви Бунгекирке. В этот момент тень убийцы появилась из тьмы под липами парка Лейснера и последовала за ним. Тихо и осторожно… на почтительном расстоянии, бесшумно ступая на толстых резиновых подошвах. В тот вечер предпринималась уже третья попытка, но убийца не проявлял нетерпения. Он знал, какую миссию на себя взял, и менее всего намеревался делать дело впопыхах.

Симмель двинулся дальше по Хойстрат и спустился по лестнице, ведущей к порту. Возле Рыночной площади он замедлил шаг. Не спеша побрел по булыжной мостовой к опустевшему крытому рынку. На углу Домского переулка стояли и разговаривали две женщины, однако он не проявил к ним никакого интереса. Возможно, он не смог определить их статус – или ему помешало нечто другое. Возможно, в тот вечер у него просто не было желания.

На набережной он постоял несколько минут, куря сигарету и рассматривая яхты, покачивавшиеся на волнах. Тем временем убийца тоже позволил себе выкурить сигаретку, укрывшись в тени за складами на другой стороне Эспланады. Чтобы его не выдал огонек, он прикрывал сигарету, сложив лодочкой ладонь, но при этом ни на секунду не сводил взгляда с избранной жертвы.

Когда Симмель выбросил окурок в воду и направился в сторону городского парка, убийца понял, что сегодня все получится.

Правда, отрезок пути через парк от Эспланады до фешенебельного района Риккен, где жил Симмель, составлял не более трехсот метров, и на этой дорожке было установлено немало фонарей, но многочисленные летние праздники и прочие мероприятия под открытым небом привели к тому, что часть фонарей вышла из строя, а триста метров – это порой долгий путь.

Когда Симмель услышал за спиной мягкие шаги, он успел углубиться в парк не более чем на пятьдесят метров, но вокруг уже была темнота. Теплая и полная обещаний, как уже было сказано, однако непроницаемая.

Скорее всего, он даже не успел испугаться. А если и успел, то лишь на сотые доли самой последней секунды. Отточенное острие топора вонзилось сзади между вторым и четвертым позвонком. Рассекло третий позвонок по диагонали, разрезало основание черепа, пищевод и шейную аорту. Если бы лезвие вошло на несколько сантиметров глубже, голова и вовсе отлетела бы от туловища. Что само по себе сделало бы этот случай еще более скандальным, но в конечном счете имело конечно же второстепенно значение.

По всем мыслимым критериям Эрнст Симмель умер еще до того, как его тело коснулось земли. Лицо с размаху ударилось о поверхность утоптанной гравийной дорожки, очки разбились, и возникли некоторые вторичные повреждения. Из горла хлынула кровь, лилась она и из спины, и, когда убийца осторожно оттаскивал тело в кусты, он все еще слышал негромкое бульканье. Он бесшумно переждал, сидя на корточках, пока мимо прошла компания подростков, затем обтер свое оружие о траву и двинулся обратно в сторону порта.

Двадцать минут спустя он сидел за кухонным столом с чашкой горячего чая, прислушиваясь к звукам наполняющейся ванной. Будь рядом его жена, она бы наверняка спросила, трудный ли выдался день, не устал ли он.

«Да нет, не особенно, – мог бы ответить он. – Просто иногда уходит масса времени. Но потом все получается как надо».

«Вот и хорошо, мой дорогой, – могла бы сказать она. Возможно, даже подойти и положить руку ему на плечо. – Вот и хорошо».

Он кивнул и поднес чашку к губам.

Пляж казался бесконечным.

Бесконечным и однообразным. Серое спокойное море под бледным небом. Полоса влажного твердого песка у кромки воды, по которому он мог прогуливаться в нормальном темпе. Выше нее – сухой серовато-белый песок, простирающийся до того места, где начинался склон с прибрежными травами и издерганными ветром кустами. Где-то вдалеке, над солеными просторами, медленно парили ленивыми кругами птицы, наполняя воздух тоскливыми возгласами.

Ван Вейтерен взглянул на часы и остановился. Заколебался на секунду. Правда, в туманной дали уже виднелась башня церкви сТрейвин, но его отделяло от нее приличное расстояние. Если он продолжит двигаться в том же направлении, пройдет не меньше часу, прежде чем присядет за столик в кафе на площади с бокалом пива.

Возможно, ради этого и стоило напрячься, но если уж он остановился, то убедить себя снова тронуться в путь не так-то просто. Часы показывали три. Он отправился на прогулку после обеда – или завтрака, это уж как посмотреть. Около часу дня – после очередной ночи, когда он рано улегся в постель, но сон пришел у нему лишь под утро. Трудно сказать, в чем крылась причина его непонятной тревоги, когда он вертелся с боку на бок на мягкой двуспальной кровати, пока рассвет все отчетливее просачивался в окна… трудно сказать.

Отпуск продолжался уже три недели – невероятно долго по его меркам, и с каждым днем – во всяком случае, в последнюю неделю – суточный ритм понемногу смещался. Через четыре дня ему придется снова войти в свой рабочий кабинет, и его не покидало чувство, что он войдет туда не самой бодрой походкой.

Несмотря на то что он, собственно, только и делал, что отдыхал. Лежал на пляже с книжкой. Сидел в кафе в сТрейвине или поближе, в Хелленсрауте. Прогуливался взад-вперед по этому бесконечному пляжу.

Первая неделя, проведенная здесь с Эрихом, оказалась ошибкой – они оба осознали это уже к концу первого дня, но изменить планы было не так-то просто. Отпуск Эриху предоставили лишь на тех условиях, что отец будет нести за него ответственность и обеспечит его постоянное пребывание на взморье. До освобождения оставалось еще десять месяцев, а последние выходные на воле оставляли желать лучшего.

Ван Вейтерен поглядел на море. Оно казалось непостижимо спокойным, как всю последнюю неделю. Словно ничто не могло поколебать его, даже ветер. Волны, угасавшие у берега, казалось, долгое время катились вперед без всякой жизни и надежды.

«Это не мое море», – подумал он.

В последние рабочие недели июля он предвкушал, как проведет эти дни с Эрихом. Но когда они пришли, он ждал, чтобы они поскорее закончились и его оставили в покое, а теперь, проведя двенадцать дней и ночей в полном одиночестве, он мечтал лишь о том, когда снова вернется на работу.

Или все гораздо сложнее? Возможно, это лишь упрощенное описание того, в чем на самом деле заключалась его печаль – наступает момент, когда мы уже стремимся не к чему-то, а от чего-то. Мечтаем закончить и уйти, а не взяться за что-то новое. Как поездка, удовольствие от которой все уменьшается по мере отдаления от отправной точки – и сменяется горечью, нарастающей по мере приближения к конечной цели…

«Прочь, – подумал он. – Закончить. Похоронить».

Наверное, об этом и говорят – «жизнь пошла под уклон». Всегда есть другое море.

Он вздохнул и снял свитер. Накинув его на плечи, двинулся в обратный путь. Теперь ветер дул в лицо, и он понял, что путь до дому окажется дольше, чем предполагалось. Впрочем, несколько часов под вечер у него останутся. Надо еще прибраться в доме, опорожнить холодильник, отключить телефон. Он решил уехать завтра утром. Нет никаких причин откладывать отъезд.

Ван Вейтерен пнул ногой пластиковую бутылку, одиноко валявшуюся на песке.

«Завтра уже осень», – подумалось ему.

Едва дойдя до ворот, Ван Вейтерен услышал телефонный звонок. Машинально замедлив шаг, он долго возился с ключами в надежде, что телефон смолкнет, прежде чем он войдет в дом. Напрасно. Звонки настойчиво разрезали сумерки и тишину. Он снял трубку:

– Слушаю.

– Ван Вейтерен?

– Смотря кто его спрашивает.

– Ха-ха. Это Хиллер. Как у тебя дела?

Он подавил желание бросить трубку:

– Спасибо, замечательно. Просто мне казалось, что мой отпуск заканчивается только в понедельник, не так ли?

– Вот именно! Мне даже подумалось – а вдруг тебе понадобится еще парочка дней?

Ван Вейтерен не ответил.

– Ты ведь остался бы на побережье, будь у тебя повод?

– Еще на недельку, а? Алло, ты меня слушаешь?

– Вы не могли бы перейти к делу, господин верховный комиссар? – буркнул Ван Вейтерен.

Хиллер сделал вид, что закашлялся, и Ван Вейтерен вздохнул.

– Ну… хм… это самое… тут возникло небольшое дельце в Кальбрингене… это в четырех-пяти милях от твоей дачи. Не знаю, знакомо ли тебе это место. Во всяком случае, нас попросили прислать подкрепление.

– А в чем дело?

– Убийство. И не одно, а целых два. Какой-то псих ходит и отрубает людям головы. Не то топором, не то еще чем. Кстати, сегодня об этом написано во всех газетах, но ты, наверное, не…

– Три недели не открывал газету, – ответил Ван Вейтерен.

– Последнее… то есть второе, произошло вчера – точнее, позавчера вечером. Ну, в общем, мы так или иначе должны послать туда подкрепление, а поскольку ты уже почти на месте…

– Да уж, спасибо.

– …то пока этим делом займешься ты. На следующей неделе пришлю тебе Мюнстера или Рейнхарта. Конечно, если ты до того не раскроешь это дело.

– Кто полицмейстер? В смысле – в Кальбрингене?

Хиллер снова закашлялся.

– Некий Баусен. Не думаю, что ты его знаешь. Ему остался месяц до пенсии, и он не в восторге от того, что как раз сейчас ему на голову свалилось такое…

– Неудивительно, – проговорил Ван Вейтерен.

– Значит, ты поедешь завтра утром прямо к ним? – Хиллер начал подводить итог разговору. – Так что тебе не придется ездить туда и обратно. Кстати, купаться еще можно?

– С утра до вечера не вылезаю из воды.

– Даже так? Ну хорошо. Тогда я позвоню им и скажу, что завтра во второй половине дня ты появишься. Договорились?

– Я хочу Мюнстера, – сказал Ван Вейтерен.

– Если получится, – ответил Хиллер.

Ван Вейтерен положил трубку. Некоторое время стоял, зло глядя на телефон, потом выдернул шнур из розетки. «Черт, я забыл купить продукты!» – вспомнил он вдруг.

Почему он подумал об этом сейчас? Ему вовсе не хотелось есть, так что это, должно быть, как-то связано с Хиллером. Он достал из холодильника банку пива. Вышел на террасу и опустился в шезлонг.

Убийца с топором?

Он открыл банку и перелил ее содержимое в высокий бокал. Попытался вспомнить, приходилось ли ему когда-либо иметь дело с таким необычным орудием убийства. В полиции он проработал более тридцати лет, но, сколько бы ни размышлял, сколько бы ни рылся в памяти, ни одного убийцы с топором припомнить не мог.

«Значит, пришла пора», – подумал он и поднес бокал к губам.

– Госпожа Симмель?

Полная женщина распахнула дверь:

– Прошу.

Беата Мёрк переступила через порог и попыталась напустить на себя сочувственный вид. Она протянула свой плащ госпоже Симмель, которая с основательностью пристроила его на плечики и повесила на вешалку в холле. Затем хозяйка показала рукой в глубь дома и сама пошла впереди, показывая дорогу, на ходу нервно одергивая узковатое черное платье, явно купленное несколько лет назад. В большой комнате на журнальном столике дымчатого стекла между мощными кожаными диванами стоял поднос с кофе. Госпожа Симмель опустилась на один из диванов:

– Вы работаете в полиции?

Беата Мёрк уселась, положив рядом с собой портфель. Вопрос не был для нее неожиданностью. Скорее наоборот – она ожидала его услышать. Судя по всему, люди еще как-то воспринимали женщин-полицейских в форме. Иное дело – понять, что профессионализм выражается не в одежде. Что можно ходить в штатском и даже вполне стильно одеваться – и тем не менее с успехом выполнять свои служебные обязанности.

Говоря по правде, допрашивать женщин – самая трудная задача. Мужчины смущаются поначалу, но потом раскрываются. А вот женщины, не стесняясь, задают ей свои вопросы, но остаются сдержанными.

Впрочем, она убеждала себя, что с госпожой Симмель проблем, скорее всего, не возникнет. Та сидела на диване, тяжело дыша. Грузная и неуклюжая, с наивными, немного заплаканными глазами.

– Я инспектор полиции, мое имя Беата Мёрк. Сожалею, что вынуждена побеспокоить вас вскоре после того, как… Рядом с вами сейчас никого нет?

– Со мной сестра, – проговорила госпожа Симмель. – Она просто ненадолго вышла по делу.

Беата Мёрк кивнула и достала из портфеля блокнот. Госпожа Симмель налила кофе:

– Сахар?

– Нет, спасибо. Не могли бы вы рассказать о событиях вечера вторника?

– Я уже… я рассказывала об этом другому полицейскому.

– Да-да, комиссару Баусену. Будьте так любезны, повторите еще раз.

– Не понимаю, зачем… ведь ничего особенного не произошло.

– Вы сообщили, что ваш муж вышел из дому около восьми.

Госпожа Симмель всхлипнула, но взяла себя в руки:

– Да.

– С какой целью?

– У него была деловая встреча… кажется, в «Голубом фрегате».

– У него часто бывают там деловые встречи?

– Иногда. Он занимается…. занимался недвижимостью.

– Однако в «Голубом фрегате» ваш муж сидел один.

– Значит, он не пришел.

– Кто?

– Этот его деловой партнер.

– Видимо, так и было. Однако ваш муж не отправился домой, когда этот человек не пришел.

– Нет… нет, думаю, он решил поужинать, раз уж очутился там.

– А дома вы не ели?

– Нет, мы не ужинали.

– Вам известно, кто это был?

– Простите?

– С кем у него была назначена встреча?

– Нет… нет, я никогда не вмешиваюсь в дела моего мужа.

– Понимаю.

Госпожа Симмель сделала жест рукой в сторону блюда с пирожными и сама взяла шоколадное печенье.

– В каком часу вы ожидали его возвращения?

– Около… Пожалуй, около полуночи.

– В каком часу вы сами легли спать?

– Зачем вам это знать?

– Простите меня, госпожа Симмель, но ваш муж убит. Мы вынуждены задавать самые разнообразные вопросы. Иначе никогда не задержим убийцу.

– Убийца наверняка все тот же.

– В смысле?

– Тот, который убил в июне этого Эггерса.

Беата Мёрк кивнула:

– Многое говорит за это. Но может оказаться, что это другой человек, так сказать, вдохновившийся примером.

– Вдохновившийся?

– Да, который решил воспользоваться тем же методом. Мы пока этого не знаем, госпожа Симмель.

Женщина сглотнула и взяла еще одно печенье.

– У вашего мужа были враги?

Госпожа Симмель покачала головой.

– Много знакомых?

– Да.

– Множество деловых знакомых, с которыми вы не встречались?

– Да, огромное количество.

Беата сделала паузу и пригубила кофе. Кофе был слабый и имел неприятный горьковатый привкус. Если положить в него два куска сахара, как сделала хозяйка дома, то и вовсе трудно было бы определить, что ты пьешь.

– Я вынуждена задать ряд вопросов, которые могут показаться вам нескромными. Надеюсь, вы понимаете серьезность ситуации и постараетесь ответить максимально искренне.

Госпожа Симмель нервно звякнула чашкой о блюдце.

– Опишите, пожалуйста, вашу совместную жизнь.

– Что?

– Какие отношения были у вас с мужем? Вы женаты тридцать лет, если я не ошибаюсь.

– Тридцать два года.

– Да-да, тридцать два. Ваши дети давно живут отдельно… вы по-прежнему близко общались?

– С детьми?

– Нет, с мужем?

– Да… да, пожалуй.

– Кто ваши ближайшие друзья?

– Друзья? Чета Бодельсен и чета Лейне… ну и Клинфорты, конечно. И еще родственники. Моя сестра и ее муж. Брат и сестра Эрнста… и, естественно, наши дети. Почему вы об этом спрашиваете?

– Вам известно, были ли у вашего мужа отношения с другой женщиной?

Госпожа Симмель перестала жевать и сделала вид, что не поняла вопроса:

– С другой женщиной?

– Или другими женщинами. Он изменял вам?

– Нет… – Она медленно покачала головой. – Нет, да и с кем он мог бы изменять? Кто захотел бы быть с ним?

Интересная точка зрения. Беата Мёрк поспешно отхлебнула большой глоток кофе, чтобы скрыть улыбку.

– Не обратили ли вы внимания на что-нибудь необычное в последнее время? Я имею в виду – необычное в поведении вашего мужа?

– Нет.

– Может быть, вы еще о чем-то задумывались?

– Нет. О чем, например?

– Не знаю, госпожа Симмель, но было бы очень хорошо, если бы вы подумали о событиях последних недель. Возможно, что-нибудь вспомните. Кстати, вы куда-нибудь уезжали этим летом?

– Только на две недели в июле. Ездили в отпуск, хотя… хотя в разные места. Я была с подругой на острове Кос. Эрнст ездил с приятелем.

– Тоже на Кос?

– Нет, не на Кос.

– А куда же?

– Точно не помню.

– Понятно… А в остальном вы проводили время дома?

– Да, за исключением нескольких случаев, когда мы уходили на «Ванессе». Это наша яхта. Мы иногда плаваем на ней и ночуем на борту.

Беата Мёрк кивнула:

– Понимаю. Что-нибудь тревожило вашего мужа в последнее время?

– Нет… нет, не думаю.

– Никаких новых знакомых?

– Нет.

– Он не рассказывал вам о чем-то необычном в его жизни?

– Нет.

Беата Мёрк вздохнула и отложила ручку. Откинулась на спинку дивана:

– Как у него шли дела?

– Хорошо, – с удивлением ответила госпожа Симмель. – Насколько я знаю, хорошо.

«Словно никакой другой альтернативы просто не существует», – подумала Беата и стряхнула с юбки крошки.

– А вы работаете, госпожа Симмель?

Собеседница заколебалась:

– Я иногда помогаю мужу в его офисе.

– А что вы там делаете?

– Да так, всего понемногу… помогала его обставить. Ну, потом цветы, уборка… и все такое.

– Понимаю. Его офис расположен на Гроте Плейн, не так ли?

Госпожа Симмель кивнула.

– Когда вы были там в последний раз?

– В последний раз? Кажется, в мае.

«Какой самоотверженный труд!» – подумала Беата Мёрк.

Они обошли дом, но в первую очередь потому, что так приказал Баусен. Госпожа Симмель шла впереди тяжелым шагом, и Беата вдруг поймала себя на том, что почти жалеет хозяйку, ведь ей приходится следить за таким количеством комнат и такой огромной площадью. Хотя у нее наверняка есть уборщица.

Трудно сказать, была ли необходимость в этом визите, но при расследовании убийства дело всегда обстоит так. Нужно собрать информацию и данные самого разного рода – чем больше, тем лучше, – сохранить их и ждать своеобразного прорыва, когда самая второстепенная деталь может оказаться ключом к разгадке этого дела… случая… загадки… мистерии или как там еще назвать.

Беате Мёрк не доводилось участвовать в расследовании убийств в последние шесть лет – с тех пор, как она проходила практику в Гёрлихе, но тогда ей выпала роль мальчика на побегушках: надо было стучаться в двери соседей, передавать сообщения, часами просиживать в холодных машинах в ожидании того, что так и не происходило.

И вот они столкнулись с настоящим убийством. Она сама, Кропке и комиссар Баусен. Неудивительно, что у нее временами возникало странное чувство гордости. Конечно, из главного управления пришлют какую-нибудь шишку, но все же это в первую очередь их дело. И именно от них город ожидает, что они разберутся.

Засадят за решетку этого психопата с топором.

Стоило ей подумать о Кропке и Баусене, как она ощутила, какая огромная ответственность за исход этого дела лежит на ней лично.

– Подвал тоже хотите осмотреть?

Она кивнула, и госпожа Симмель, пыхтя, начала спускаться вниз по лестнице.

В июне, когда это произошло в первый раз, Беата была в отпуске. В домике в Татрах с Яносом, с которым потом порвала или, во всяком случае, сделала большой перерыв в отношениях. Тогда она пропустила первые дни, и, хотя никогда бы в этом не призналась, ее разбирала большая досада.

Хайнц Эггерс… Само собой, она прочла все материалы и включилась в работу. Проводила допросы, обсуждала версии, пыталась сложить кусочки мозаики в течение всего лета. Однако им не удалось продвинуться ни на шаг – в этом она вынуждена была признаться. После многих часов допросов и размышлений из всего этого им не удалось выудить ни малейшего подозрения. На сегодняшний день они с Кропке так много протрубили сверхурочно, что этих часов хватило бы еще на один месячный отпуск. Возможно, она и воспользуется этим отпуском, но сперва надо поймать Палача.

Да, именно так его называли в газетах: Палач.

И он нанес второй удар.

Погруженная в свои мысли, она следовала за госпожой Симмель. Шесть комнат и кухня, если она не сбилась со счета… на двоих. Теперь – на одного человека. Плюс бильярдная и сауна в подвале. Веранда и огромный сад, выходящий к лесу. Операции с недвижимостью? Баусен велел Кропке поближе познакомиться с делами фирмы Симмеля. Кстати, неплохая идея. Всегда что-нибудь может выплыть.

Но что общего может быть у Хайнца Эггерса и Эрнста Симмеля?

Этот вопрос мучил ее с того момента, как было обнаружено тело Симмеля, однако пока она не могла представить ни одной версии или даже догадки…

Или связи вообще нет?

Просто человек выходит на улицу и убивает первого, кто попадется ему на глаза?

Без всяких на то причин, с интервалом в месяц. Когда у него возникает внутренний порыв. Неужели они и вправду имеют дело с сумасшедшим, как подозревают некоторые? С буйнопомешанным?

Она заметила, что по коже пробежал холодок и волоски на руках встали дыбом.

«Возьми себя в руки, Беата!» – строго сказала она себе.

С Гретой Симмель она попрощалась на выложенном каменными плитами въезде в гараж. Прошла наискосок по ухоженному газону и перешагнула через низенькую живую изгородь из растений, напоминающих жакаранду. Усевшись в машину, заколебалась, не позволить ли себе сигаретку, но подавила желание. Вот уже четыре недели, как она бросила курить, и требуется нечто посерьезнее, чем один-единственный убийца с топором, чтобы сбить ее с избранного курса.

Госпожа Симмель стояла неподвижно, глядя ей вслед, – унылая черная фигура, неожиданно ставшая обладательницей виллы стоимостью в миллион, яхты и фирмы по продаже недвижимости.

И бог знает чего еще.

Визит, по крайней мере, кое-что прояснил.

В том, что не Грета Симмель подкараулила в лесу свою жертву, Беата Мёрк была теперь убеждена на сто процентов.

Почти с такой же уверенностью она могла бы сказать, что жена не наняла киллера для совершения преступления и вообще не замешана в убийстве. Весомых аргументов, поддерживающих данные выводы, конечно же не имелось, но зачем отрицать то, что подсказывают здравый смысл и интуиция, особенно если природа так щедро наделила тебя и тем и другим.

Беата Мёрк бросила взгляд на часы и решила, что как раз успеет заехать домой и принять душ, прежде чем отправиться на встречу с залетной шишкой из управления.

Ван Вейтерен припарковал машину перед бурно разросшимся садом. Еще раз проверил, совпадает ли номер дома на облупившемся почтовом ящике с записью на бумажке, лежащей в нагрудном кармане.

Похоже, это здесь. Сомнений быть не может.

– Ты легко меня найдешь, – пообещал ему по телефону полицмейстер Баусен. – Во всем городе нет ничего подобного!

Эти слова никак нельзя было назвать преувеличением. Выбравшись из машины, Ван Вейтерен попытался заглянуть в сад через разросшуюся живую изгородь. Но там царил мрак. Тяжелые ветки необрезанных фруктовых деревьев смыкались на уровне груди с травами – метровыми сорняками, буйно разросшимися розовыми кустами и прочими колючими растениями непонятного происхождения, образуя почти непроходимые джунгли. С тротуара никаких признаков человеческого жилья рассмотреть не удалось, но протоптанная дорожка указывала на то, что где-то в глубине мог находиться дом. «Здесь мне очень пригодилось бы мачете, – подумал он. – Хозяин этого дома явно не в себе».

Открыв ворота, Ван Вейтерен наклонился и вошел. Когда он углубился в заросли на десяток метров, впереди замаячил угол дома, и навстречу ему вышел коренастый мужчина. Лицо у мужчины было грубоватое, изборожденное морщинами и загорелое – лето выдалось жарким. Волосы поредевшие и почти совсем белые – казалось, он уже давно на пенсии. Ближе к семидесяти, чем к шестидесяти, если определить возраст навскидку. Но, судя по всему, в теле еще остались немалые силы. Одежда подтверждала, что он находится у себя дома: тапочки, потрепанные вельветовые штаны и клетчатая рубашка с закатанными рукавами.

– Комиссар Ван Вейтерен, если не ошибаюсь?

Он протянул мощную ладонь. Ван Вейтерен пожал ее и кивнул.

– Прошу прощения, что сад в таком состоянии. Год назад я начал выращивать розы и все такое, но потом мне это надоело… просто невероятно, как быстро они размножаются! Теперь даже не представляю, как избавиться от всего этого буйства.

Он развел руками и виновато улыбнулся.

– Да ничего страшного, – ответил Ван Вейтерен.

– В любом случае – добро пожаловать! Пойдем вот сюда, позади дома у меня найдется парочка уютных кресел. Ты ведь пьешь пиво?

– В огромных количествах, – ответил Ван Вейтерен.

Полицмейстер Баусен внимательно оглядел его поверх своего бокала, затем приподнял одну бровь.

– Ты уж извини, – пояснил он. – Я просто обязан был лично выяснить, какого типа нам прислали. В смысле – до того, как мы встретимся со всеми остальными. За твое здоровье!

– За знакомство! – откликнулся Ван Вейтерен.

Он откинулся в плетеном кресле и одним глотком выпил половину бутылки. Ему пришлось ехать по солнечной стороне не более часу, однако он чувствовал, как рубашка прилипла к спине.

– Кажется, жара еще продержится.

Полицмейстер наклонился вперед, пытаясь отыскать за кронами деревьев хоть клочок неба.

– Да, – ответил Ван Вейтерен. – Отличное у тебя тут местечко.

– Неплохое, – кивнул Баусен. – Когда заберешься в джунгли, тебя обычно хоть ненадолго оставляют в покое.

В его словах таилась немалая доля истины. Вне всяких сомнений, это гнездышко тщательно укрыто от посторонних глаз. Грязно-желтые маркизы на окнах, разросшиеся молодые кусты и розы, карабкающиеся по деревянной решетке, густая высокая трава, тяжелый запах последних дней лета, жужжание пчел… И самый центр мироздания – восемь – десять квадратных метров, каменные плиты, веревочный коврик на полу, два видавших виды кресла из ротанга, стол с книгами и газетами, трубка и табак. У стены дома стояла покосившаяся книжная полка, заполненная банками с краской, кисточками, цветочными горшками и прочей дребеденью… Из-за составленных друг на друга ящиков с пустыми бутылками выглядывала шахматная доска…. Определенно, в этом месте аккумулировалась какая-то мудрость.

Ван Вейтерен достал зубочистку и вставил ее между зубами.

– Бутерброд? – спросил Баусен.

– Если будет чем сполоснуть, а то у меня уже все кончилось.

Он поставил на стол пустую пивную бутылку.

Баусен выколотил трубку и поднялся:

– Пойду посмотрю, что можно сделать для исправления ситуации.

Он исчез в доме, Ван Вейтерен слышал, как он возится в кухне, напевая под нос нечто, напоминающее басовую партию из «Искателей жемчуга».

«Да-да, – подумал он и сцепил пальцы на затылке. – Все могло начаться и похуже. Похоже, мозги у старика все же на месте!»

И тут его потрясло осознание того, что разница в возрасте между ними всего-то лет восемь – десять.

Он вежливо отклонил предложение Баусена пожить у него – правда, после некоторых колебаний и с расчетом на то, что решение еще можно будет пересмотреть в будущем. Во всяком случае, он надеялся, что комиссар примет его к себе, если что… то есть если это дело затянется.

Пока он снял номер в отеле «Сее Варф». Четвертый этаж с балконом на солнечной стороне. Вид на гавань, пирсы и бухту, а за ними – открытое море. Неплохое местечко, это ему пришлось признать.

Баусен ткнул пальцем в сторону моря:

– Прямо перед тобой вдали виднеется маяк «Ланге Пирс»… но это только ранним утром и в ясную погоду. В прошлом году таких дней было четыре. А вон там, на скале, расположен «Фишерманс Френд», ресторан для гурманов. Думаю, мы сможем выбраться туда поужинать, если дело застопорится.

Ван Вейтерен кивнул:

– Ну что, пора немного поработать?

Баусен пожал плечами:

– Если господин комиссар настаивает, то конечно. – Бросив взгляд на часы, он воскликнул: – Ах, черт! Они ждут нас уже полчаса!

Полицейский участок Кальбрингена помещался в двухэтажном угловом здании на Главной площади. Стойка администратора, раздевалка, столовая и две-три камеры на первом этаже. Небольшой зал заседаний и четыре кабинета на втором. В силу своего положения Баусен занимал самый большой кабинет с письменным столом и полками темного дуба, потрепанным кожаным диваном и видом на площадь. У Мёрк и Кропке были кабинеты поменьше, окнами во двор, а в четвертом сидели ассистенты полиции Банг и Мосер.

– Разрешите представить вам комиссара Ван Вейтерена, который приехал, чтобы раскрыть это дело, – произнес Баусен.

Мёрк и Кропке поднялись.

– Все нити держит в руках Баусен, – сказал Ван Вейтерен. – Я прислан сюда как дополнительная рабочая сила, если таковая понадобится.

– Понадобится, вне всяких сомнений, – ответил Баусен. – Дело в том, что здесь присутствует весь личный состав. Плюс ассистенты, но я на вашем месте не стал бы особенно на них рассчитывать.

– Инспектор Кропке, – представился Кропке и вытянулся по стойке «смирно».

«Идиот», – подумала Беата Мёрк и поздоровалась.

– Инспектор Мёрк щедро наделена как очарованием, так и интуицией, – продолжил Баусен. – Не стоит ее недооценивать, господин комиссар.

– Да мне бы такое и в голову не пришло, – проговорил Ван Вейтерен.

– Ну что ж, начнем? – спросил Баусен и закатал рукава. – У нас есть кофе?

Беата Мёрк кивнула на поднос, стоявший на столике в углу.

Кропке провел рукой по своим светлым, коротко подстриженным волосам, в то время как его вторая рука стала нащупывать пуговицу под узлом галстука. Судя по всему, доклад предстояло делать ему.

«Видать, это первый претендент, – подумал Ван Вейтерен. – Наверное, Баусен потихоньку натаскивает его… Похоже, не помешает, если уж быть до конца честным».

– Предлагаю начать с Эггерса, – начал Кропке и включил проектор. – Чтобы ввести в курс дела господина комиссара и обобщить ситуацию на сегодняшний день для нас самих. Я подготовил несколько слайдов, чтобы облегчить…

Он бросил взгляд на Баусена и тут же перевел его на Ван Вейтерена, ища одобрения.

– Отлично, – сказала Беата Мёрк.

Кропке откашлялся.

– Ранним утром двадцать восьмого июня некий Хайнц Эггерс был обнаружен мертвым во дворе за железнодорожной станцией. Его убили ударом топора по затылку… острие рассекло позвонки, сонную артерию и все такое. Его обнаружил почтальон около шести утра, и к этому моменту он был мертв уже четыре-пять часов.

– Что за тип, этот Эггерс? – прервал его Ван Вентерей.

На экране появился слайд, и Ван Вейтерен смог прочесть, что пострадавшему было тридцать четыре года от роду, когда он так неожиданно закончил свои дни. Родился и проживал в Сельстадте, в паре миль от побережья, но с начала апреля переехал в Кальбринген. У него не было постоянной работы ни в Сельстадте, ни в Кальбрингене, однако имелось обширное преступное прошлое: наркоторговля, нанесение тяжких телесных повреждений, кражи со взломом, сутенерство, мошенничество… В общей сложности он провел в тюрьмах около десяти лет, впервые попав за решетку в шестнадцатилетнем возрасте. Местным властям не было известно о том, что этот тип объявился в Кальбрингене. Эггерс проживал в двухкомнатной квартире на Андрей-страт, принадлежавшей его хорошему другу, который отбывал наказание за изнасилование и угрозы. У него были планы осесть в Кальбрингене, найти работу, зажить нормальной жизнью, что, судя по всему, не очень-то получилось…

– Откуда данные? – спросил Ван Вейтерен.

– Из разных источников, – ответила Беата Мёрк. – В основном от его девушки.

– Девушки?

– Да, она так себя назвала, – кивнул Баусен. – Она жила с ним в его квартире. Но его убила не она, хотя не похоже, чтобы она уж очень сильно оплакивала его.

– Его никто особо не оплакивал, – добавила Мёрк.

– У девушки, во всяком случае, алиби, – пояснил Баусен. – Стопроцентное.

– Как вы работали? – спросил Ван Вейтерен и повернул зубочистку другим концом.

Кропке вопросительно глянул на Баусена и получил в ответ одобрительный кивок.

– Мы опросили около пятидесяти человек. Большинство из них – люди того же сорта, что и сам Эггерс. Его друзья-приятели – воришки, наркоманы и прочий сброд. Он еще не успел обзавестись большим кругом знакомств, так как провел в городе всего несколько месяцев. Дюжина, не больше, и все имена нам достаточно хорошо известны. Публика, в общем-то, обычная – те, кто сидит в парках, распивает пиво. Собираются дома друг у друга, чтобы уколоться, и продают своих женщин на портовом бульваре и Рыночной площади. Ну, еще мы допросили случайных людей по анонимным заявлениям…

Ван Вейтерен кивнул.

– Сколько человек проживает в городе?

– Примерно сорок пять тысяч, – ответила Беата Мёрк. – Летом добавляется еще пара тысяч.

– Как у вас обстоят дела с преступностью?

– Плохо, – проговорил Баусен. – То и дело вызовы по поводу бытовых ссор, летом – четыре-пять угнанных яхт. Парочка драк и немного наркотиков. Тебя ведь, наверное, не интересуют экономические преступления?

– Нет, – ответил Ван Вейтерен. – Во всяком случае, пока. Ну что ж, какие у вас версии по поводу этого самого Эггерса? Пожалуй, сегодня нет необходимости излагать мне все в деталях. Я лучше прочту рапорты и задам вопросы, если они у меня возникнут.

Беата Мёрк решила взять слово.

– Версий никаких, – сказала она. – Пока ни черта ни ясно. Уже начали склоняться к тому – до того как появился Симмель, – что это какие-то внутренние разборки. Один наркоман, который по каким-то причинам убивает другого. То ли слишком обкурился, то ли Эггерс задолжал ему деньжат, то ли что-нибудь в этом духе…

– Того, кто задолжал, не убивают, – возразил Кропке. – Ведь тогда денег точно не получишь…

– Напротив, инспектор, – вздохнула Мёрк.

Кропке на мгновение наморщил лоб.

«Вот именно», – подумал Ван Вейтерен.

– Кофе? – задал риторический вопрос Баусен и стал пересылать по кругу чашки.

– Если предположение инспектора Мёрк соответствует действительности, – проговорил Ван Вейтерен, – то злоумышленник, скорее всего, уже побывал у вас на допросе. Если вы перешерстили всю местную шпану, так сказать.

– Вероятно, – кивнул Баусен. – Но теперь добавился Симмель. Мне кажется, это в корне меняет дело.

– Еще бы, – вставила Мёрк.

Кропке показал новый слайд. Судя по всему, это было место, где обнаружили тело Эггерса… между мусорными баками на заднем дворе здания, предназначенного под снос.

– Его убили там же? – спросил Ван Вейтерен.

– В принципе, да, – ответил Кропке. – Тело переместили на несколько метров.

– А что он там делал?

– Бог знает, – пожал плечами Баусен. – Скорее всего, покупал или продавал наркотики.

– В какое время это произошло?

– В час-два… ночи, стало быть.

– Сам он был под кайфом?

– Не особенно.

– Зачем во дворе сносимого дома стоят мусорные баки?

Баусен задумался.

– Не знаю… если честно, понятия не имею.

Ван Вейтерен кивнул. Кропке разлил кофе, а Беата Мёрк открыла коробку, доверху наполненную булочками.

– Восхитительно! – сказал Ван Вейтерен.

– Из кондитерской Сильвии, – пояснил Баусен. – Очень рекомендую посетить это место. Тебе гарантирована скидка двадцать процентов, если скажешь, что ты полицейский… здесь, за углом.

Ван Вейтерен сломал зубочистку и запустил зубы в булочку.

– Увы, что касается Эггерса, мы оказались в полном застое, так сказать.

– А как обстоят дела с орудием? – спросил Ван Вейтерен, жуя. – Что говорит врач?

– Минуточку.

Кропке поставил еще один слайд – схему того, как лезвие топора или иного орудия, войдя в затылок, прошло через позвонки жертвы, рассекло сонную артерию, пищевод… ну и так далее.

– Мощный удар? – спросил Ван Вейтерен.

– Не обязательно, – проговорила Беата Мёрк. – Все зависит от качества лезвия, а оно было, по всей видимости, очень хорошо наточенное… и тонкое.

– В этом случае приложения большой физической силы не требуется, – вставил Кропке.

– Кроме того, – продолжила Беата, – мы видим, что удар нанесен под углом, но это тоже ничего не значит. Преступник мог быть низеньким или, наоборот, высоким. Все зависит от того, как он держал орудие… и какое оно, разумеется.

– Достаточно вспомнить, сколько существует способов ударить по теннисном мячу, – пояснил Кропке.

Ван Вейтерен взял еще одну булочку.

– Вероятнее всего, убийца орудовал топором? – спросил он.

– Чем-то в этом роде, – кивнул Баусен. – Предлагаю перейти к Симмелю. Инспектор Мёрк?

Беата откашлялась и перелистала свой блокнот.

– Ну, здесь мы пока мало продвинулись… его нашли позавчера утром, около восьми. Тело обнаружил в городском парке человек, совершавший утреннюю пробежку. Сначала он увидел на дорожке кровь, а остановившись, заметил чуть в стороне труп. Похоже, убийца не особенно заботился о том, чтобы спрятать тело. Он… бегун, я имею в виду, немедленно позвонил в полицию, мы с комиссаром выехали на место и констатировали, что… в общем, почерк похожий.

– Удар топором сзади, – сказал Баусен. – Еще чуть-чуть – и голова отделилась бы от тела. Зрелище чудовищное.

– Орудие то же самое? – спросил Ван Вейтерен.

– С вероятностью на девяносто процентов, – ответил Кропке.

– Хорошо бы на сто.

– Судя по всему, – сказал Баусен, – это не обычный топор. Лезвие длинное и узкое. Ширина составляет сантиметров пятнадцать – двадцать. Это по словам судмедэкперта… кстати, у Симмеля была бычья шея.

– Может быть, мачете? – предположил Ван Вейтерен.

– У меня возникала такая мысль, – сказал Баусен, – но у мачете загнутое острие, а в данном случае ровное.

– Хорошо, – проговорил Ван Вейтерен. – Возможно, это сейчас не самое главное. Существует ли какая-нибудь связь между Эггерсом и Симмелем?

В комнате повисла тишина.

– Хороший вопрос, – пробормотал Баусен.

– Пока мы не обнаружили никакой связи, – сказал Кропке. – Хотя мы, само собой, ищем ее…

– Оба проходимцы, – добавил Баусен. – Хотя из разных родов войск, так сказать. Подозреваю, что в делах Симмеля тоже не все чисто, но это вопрос скорее для налоговой службы. Он не был замешан в преступной деятельности. Я имею в виду – в стиле Эггерса.

– Во всяком случае, ни разу не попался, – уточнила Мёрк.

– А наркотики? – спросил Ван Вейтерен. – Они нередко сводят людей из разных социальных слоев.

– На это ничто не указывает, – вздохнул Кропке.

«Неплохо было бы найти разгадку до того, как произойдет смена поколений», – подумал Ван Вейтерен.

– Что он делал в парке?

– Шел домой, – ответила Беата Мёрк.

– Откуда?

– Из ресторана «Голубой фрегат». Там он просидел примерно с половины девятого до одиннадцати… есть несколько свидетелей. Судя по всему, после этого решил прогуляться по городу. Последними его видели две женщины у Рыночной площади… примерно в двадцать минут двенадцатого, плюс-минус пара минут.

– Что сказано в заключении судмедэксперта о моменте наступления смерти?

– Окончательный отчет будет готов завтра, – сказал Баусен. – На сегодняшний день – в интервале от половины одиннадцатого до часу ночи.

Ван Вейтерен откинулся на стуле и устремил взгляд в потолок.

– Тогда есть два варианта… – сказал он и сделал паузу.

– Вот именно, – подхватила Беата Мёрк. – Либо убийца затаился у дорожки, готовый напасть на любого прохожего, либо следил за Симмелем от самого ресторана.

– Может, он столкнулся с ним по дороге, – сказал Кропке. – Случайно.

– И у него случайно оказался при себе топор? – спросила Беата Мёрк.

«Отлично, – подумал Ван Вейтерен. – Интересно, не задумывался ли Баусен о том, чтобы передать свой пост женщине? Хотя это, конечно, решает не он».

В холле полицейского участка их поджидали четверо журналистов, но Баусен привычным жестом разогнал стервятников.

– Пресс-конференция завтра в одиннадцать. До того – ни слова!

Ван Вейтерен вежливо отказался от ужина и от предложения подвезти его до отеля:

– Мне нужно прогуляться. Кроме того, собирался купить газеты.

Баусен кивнул:

– Вот мой номер телефона, если передумаешь. Я весь вечер дома.

Он протянул свою визитку, и Ван Вейтерен спрятал ее в нагрудный карман. Полицмейстер залез в слегка потрепанную «тойоту» и уехал. Ван Вейтерен посмотрел ему вслед.

«Замечательный дядька, – подумал он. – Интересно, в шахматы он тоже играет?»

Часы показывали половину шестого. Поработать пару часов в номере, потом поужинать… неплохая программа, чтобы убить время. Единственное качество, которое ему удалось развить в себе с годами, – это умение убивать время.

Ну, и некоторую склонность находить злоумышленников, конечно.

Взяв в руку портфель, он двинулся в сторону порта.

Четырнадцать кассет и три пухлые папки.

Таков был объем материалов по делу Эггерса. Вывалив все это на кровать, он с минуту поколебался. Потом позвонил администратору и заказал в номер бутылку пива. Взяв папки под мышку, вышел на балкон и уселся в кресло.

Несколько минут ушло на то, чтобы подрегулировать зонтик, защищавший от лучей вечернего солнца. Окончив возню и получив свое пиво, он просидел на балконе до тех пор, пока не прочел все документы до последнего слова.

Вывод, который он сделал, звучал довольно просто, и его лучше всего выражала формулировка инспектора Мёрк: ни черта ни ясно.

Его совершенно не прельщала перспектива прослушивать записи допросов. В нормальной ситуации, будь он на рабочем месте, конечно же предпочел бы распечатку. Однако выбирать не приходилось – придется надевать наушники. Решив отложить это дело до ночи или даже до завтрашнего утра, он взялся за следующее убийство и прежде всего раскрыл газеты. Ему удалось раздобыть целых четыре штуки – две общенациональные и две местные, вчерашний выпуск и сегодняшний.

Национальные газеты набрали заголовки достаточно крупным шрифтом, однако текст не отличался многословностью. Видимо, репортеров на место еще не выслали. Они наверняка появятся к пресс-конференции. Высказывания руководителя следствия комиссара Баусена ограничивались тем, что полиция прорабатывает несколько версий.

«Да-да, как же», – подумал Ван Вейтерен.

Местная газетенка именовалась «де Журнаал» и почти вся была посвящена убийству. Портрет Баусена, фотографии места, где обнаружили труп, портрет убитого – до того, как его убили. И фотография Эггерса. Заголовок гласил: «Палач наносит очередной удар. Еород охвачен страхом». Далее в тексте статей ставились вопросы: кто станет следующей жертвой? достаточно ли компетентно руководство следствия?

Пробежав глазами статьи, он прочел некролог на Эрнста Симмеля. Достойный сын своего города, добропорядочный гражданин, судя по всему – член «Ротари клуба», член правления футбольного совета, заместитель председателя банковской комиссии. Ранее, до отъезда в Испанию, занимал целый ряд ответственных постов. Недавно вернулся в родной город – и вот зверски убит.

«De mortius… – подумал Ван Вейтерен и швырнул газету на пол. – Какого черта я тут болтаюсь?»

Скинув рубашку, он пошел в ванную. Как там назывался этот ресторанчик? «Голубой фрегат?»

Предположение, что корреспонденты национальных газет вот-вот появятся, оправдалось. Когда он проходил по фойе отеля, к нему подскочили двое мужчин среднего возраста; злоупотребление никотином оставило заметный след на их лицах. Ван Вейтерен со вздохом замедлил шаг.

– Комиссар Ван Вейтерен? Крэйкшанк, газета «Телеграаф».

– Мюллер из «Альгемайне», – вставил второй. – Мы, кажется, встречались.

– Моя фамилия Рёллинг, – ответил Ван Вейтерен. – Я занимаюсь продажей напольных часов. Это какое-то недоразумение.

– Ха-ха, – произнес Мюллер.

– Когда можно будет с вами побеседовать? – спросил Крэйкшанк.

– Пресс-конференция состоится в полицейском участке завтра в одиннадцать, – ответил Ван Вейтерен и открыл входную дверь.

– Кто ведет расследование – вы или Баусен? – спросил Мюллер.

– Какое расследование? – переспросил Ван Вейтерен.

Внутренне убранство «Голубого фрегата», вопреки ожиданиям, было выдержано в красных тонах. Бар был заполнен разве что наполовину, и в ресторане хватало свободных мест. Ван Вейтерен уселся за столик в глубине зала, в стороне от остальных, однако не успел он приступить к горячему, как перед ним возник сухощавый господин с блестящими глазами и нервозной улыбкой.

– Прошу прощения, Шальке из «де Журнаал», – представился он. – А вы тот самый комиссар?

Ван Вейтерен не ответил.

– Я был последним, кто разговаривал с ним… Баусен и Кропке, конечно, допросили меня, но если вы желаете со мной побеседовать, я к вашим услугам.

Шальке бросил вопросительный взгляд на пустой стул.

– Давайте встретимся в баре минут через двадцать, – предложил комиссар.

Шальке кивнул и удалился. Ван Вейтерен вяло принялся за блюдо, обозначенное в меню под загадочным название: «Гордость шеф-повара с грибами и моцареллой». Доев и расплатившись, он так и не понял, что именно съел.

– Он сидел как раз на том месте, где сейчас сидите вы, господин комиссар, – произнес Шальке. – Живой и в добром здравии. Ясно как день: он понятия не имел, что его собираются убить… был совершенно таким же, как всегда.

– Каким? – спросил Ван Вейтерен и всосал пивную пену.

– Каким? Ну… с отсутствующим видом, немного высокомерный, если уж говорить честно. С ним трудно было разговаривать… он всегда так держался… словно думал о чем-то своем.

«Ничего удивительного», – подумал Ван Вейтерен.

– Пытался флиртовать с одной из девушек, сидевших вон там… – Он указал пальцем направление.

– Флиртовать?

– Ну, флиртовать – это, пожалуй, слишком сильно сказано… во всяком случае, посматривал на нее.

Ван Вейтерен приподнял бровь:

– Вы хотите сказать, что Эрнст Симмель имел обыкновение волочиться за женщинами?

Шальке заколебался, но лишь на секунду:

– Нет, не волочиться, этого я не могу сказать. Впрочем, я не особенно хорошо его знал, к тому же он несколько лет прожил за границей. Иногда у него случались интрижки, но ничего серьезного.

– Тогда, видимо, его брак – тоже ничего особенно серьезного, – сказал Ван Вейтерен.

– Нет. То есть… ну да… конечно, можно и так сказать.

– А ушел он отсюда около одиннадцати?

– В две минуты двенадцатого.

– В какую сторону он направился?

– Туда… – Шальке снова указал пальцем. – В сторону площади и порта.

– Разве его дом не в другой стороне?

– На самом деле можно пройти и так и этак… через порт дорога получается чуть длиннее.

– Вы не заметили никого, кто пошел бы следом за ним?

– Нет.

– Как вы думаете, почему он выбрал этот путь?

– Не знаю. Возможно, женщины.

– Проститутки?

– Да. У нас есть несколько… Они обычно стоят там по вечерам.

– Вы не обратили внимания, еще кто-нибудь вышел из бара вслед за Симмелем?

– Нет. Я размышлял над этим, но мне показалось, что такого не было.

Ван Вейтерен вздохнул:

– Какие вопросы задали бы вы, будь на моем месте?

Шальке задумался.

– Черт его знает. Понятия не имею.

– У вас нет собственного объяснения случившемуся?

Шальке снова задумался. Видно было, что ему хотелось представить какую-нибудь оригинальную версию, но через некоторое время он сдался.

– Нет, честно говоря, у меня нет никаких версий, – проговорил он. – Наверное, какой-то маньяк. Сбежавший из психушки.

«Психушка? – подумал Ван Вейтерен. – Отличная формулировка из уст работника словесного фронта».

– Баусен исследовал этот вопрос, – ответил он. – Единственный человек, сбежавший из закрытого учреждения, – пожилая дама в возрасте девяноста лет. В инвалидном кресле и с синдромом Альцгеймера.

– Похоже, это не она, – хмыкнул Шальке.

Ван Вейтерен допил пиво и решил пойти домой. Он слез с высокого барного стула и поблагодарил собеседника за помощь.

– Кстати, здесь всегда бывает так пусто? – спросил он.

– Да нет, черт побери! – воскликнул Шальке. – Тут по вечерам обычно яблоку негде упасть. Тем более сегодня пятница, сами понимаете. Люди просто боятся. Не решаются носу из дома высунуть.

«Боятся? – подумал Ван Вейтерен, уже стоя на тротуаре. – Ну да, естественно, они боятся».

Город объят страхом?

Дорога от «Голубого фрегата» до отеля в порту заняла меньше десяти минут. Время от времени попадались машины. Но пешеходов он встретил всего-то дюжину, и все шли группками. В немногочисленных работающих кафе и барах большая часть мест пустовала. В кинотеатре «Палладиум» шел поздний сеанс, но у Ван Вейтерена возникло ощущение, что и там зал не заполнен. Кальбринген и так мало чем мог похвастаться по части ночной жизни, но теперь оцепенение чувствовалось совершенно отчетливо.

Убийца… Палач… Маньяк с топором никого не оставил равнодушным.

Чего уж тут удивляться! Постояв минутку у отеля, Ван Вейтерен размышлял, не предпринять ли ему прогулку в городской парк, чтобы осмотреть место происшествия, однако в конце концов решил повременить. Осмотр при дневном свете наверняка даст куда больше.

Само собой, завтра ему предстоит масса других дел. Но, когда он залез под гостиничное одеяло и включил магнитофон, в голове у него зазвенели слова инспектора Мёрк:

«Ни черта не ясно!»

«Кстати, очень красивая женщина, – подумал он. – Вот когда пожалеешь, что нельзя сбросить годков эдак двадцать пять».

Уже после полутора допросов он спал как убитый.

Во сне его снова преследовали картины прошлого. Одни и те же. Все то же отчаянное чувство собственной беспомощности, тот же раскаленный до белого каления гнев – Витте с исколотыми руками, забившаяся в уголок дивана, ее глаза – как два черных пустых колодца. Тощий сутенер с иссиня-черными волосами, свисающими сосульками… он насмешливо улыбался ему… И еще одна картина – ее лицо над плечом обнаженного мужчины. Потная волосатая спина, тяжелые ягодицы, совершающие мощные толчки, прижимая ее к стене. Широко расставленные ноги Витте, ее глаза, в которых отражался его взгляд, – глаза, видящие то, что видит он… всего лишь секунду, прежде чем он повернулся и вышел.

Все те же воспоминания… и сквозь них как красная нить – образ хохочущей десятилетней девочки с пшеничными косичками, которая бежит ему навстречу по песку пляжа с раскинутыми руками и сияющими глазами. Витте…

Он проснулся, как всегда, в холодном поту. Прошло несколько секунд, прежде чем он все вспомнил и вновь почувствовал свое превосходство… Оружие… пьянящее чувство счастья, когда топот свистит, рассекая воздух, и тихий звук, когда он входит в тело. Безжизненные тела, пузырящаяся кровь…

Кровь.

Если бы она могла смыть картины его снов. Затуманить их, сделать неузнаваемыми, уничтожить. Свести все счеты к полному нулю… И все же речь не о его мучениях. И не об образах, а о той реальности, которая стоит за ними. Короче, речь о том, что произошло на самом деле.

Это ее месть, не его. Девочки, бежавшей по пляжу и вдруг остановленной на бегу, в самой начале жизни. Только ее все это касается и никого более. Ее, и только ее.

Он пошарил в темноте, ища сигареты. Зажигать свет не хотелось. Темнота была кстати – ему не хотелось ничего видеть…

В конце концов спичку зажечь удалось. Он сделал несколько глубоких затяжек. Снова подступило ощущение тепла, распространяющегося по телу, поднимающегося к голове и вызывающего невольную улыбку. Он снова подумал о своем оружии. Увидел его перед собой в темноте – в неожиданном радостном возбуждении, как Макбет, и подумал о том, сколько нужно выждать, прежде чем снова дать ему заговорить…