Глава IV. Принуждение к миру

В феврале 1848 года Европу накрыло. Все скелеты полезли из шкафов галопом. Во Франции грянула революция – причем не верхушечная, а «снизу», и довольно радикальная, «король-груша», послушный английский протеже, бежал из страны, и Лондон ничем не смог ему помочь: на Острове тоже не все было просто, так что перехватить инициативу британская агентура в Париже сумела лишь много позже. В Берлине и по всей Германии покатились мятежи, заволновались поляки прусской Померании (их, кстати, подавили огнем на поражение, но обзывать Берлин «жандармом» никто, разумеется, не подумал). Однако хуже всего пришлось лоскутной Австрии. Там полыхнуло и в Праге, и даже в самой Вене – но самым опасным для Дома Габсбургов стал сепаратистский мятеж в Венгрии, на тот момент втрое большей, чем ныне. К слову, как выяснилось позже, на раскрутку венгров несколько лет до того подбрасывал деньги все тот же Лондон (на всякий случай, как всегда), но в создавшейся ситуации сэры и пэры решили все же не очень рисковать. И когда грянуло, ограничились сочувственным молчанием, хотя революционная элита, тесно с ними связанная, просила большего. Революция, надо сказать, была демократическая донельзя. «Истинные патриоты Венгрии» – Миклош Вешшелени, Михай Танчич (этнический хорват), Дьёрдь Аппони, Лайош Баттяни, Лайош Кошут (этнический словак), Шандор Петефи (тоже этнический словак) – твердо стояли за упразднение пережитков феодализма, но главное – за «национальную автономию». Хотя очень скоро сей лозунг обернулся требованием «национального государства».

И вот тут-то возникли нюансы. Действительно, в руководстве Империи немцы занимали очень солидное, можно сказать, непропорциональное удельному весу место, и действительно, проблема местного самоуправления давно назрела и перезрела. Пикантность ситуации, однако, заключалась в том, что вопрос этот беспокоил не только мадьяр и чехов. Того же, естественно, хотели и «малые нации» – хорваты, румыны, словаки и, наконец, «русьские», не столь уж далекие предки тех, кто ныне именует себя украинцами. Обитали эти «пробуждающиеся нации» – так уж вышло – в границах исторически сложившегося Венгерского королевства, но, в отличие от венгров, посылавших депутатов в сейм и наделенных некоторыми привилегиями, считались, да и были, никем и ничем – притом, что составляли, на круг, примерно две трети населения земель короны Святого Иштвана. Ясно, что воплощение в жизнь принципа национального равноправия мгновенно лишило бы венгров лидерства и гегемонии, в связи с чем депутациям «братьев меньших» из Хорватии, Словакии, сербской Воеводины и румынской Трансильвании, явившимся в Буду делить пирог свободы, был дан жесточайший отлуп. Наглецам подробно объяснили, что и революция венгерская, и демократия венгерская, и земля, на которой они по недоразумению живут, тоже, натурально, венгерская. В связи с чем превращение «недоразумений» (именно так!) в «добрых, полноправных венгров» весьма приветствуется, а вот за глупости – чай, не при старом режиме живем – отвечать придется по самым справедливым законам военного времени. Именем великой венгерской нации. Что интересно, наиболее усердствует в таких объяснениях тот самый Шандор Петёфи, в девичестве стопроцентный словак Александр Петрович.