Место Черчилля в истории
«История, – заявил Уинстон Черчилль в ноябре 1940 г. в речи по случаю смерти Невилла Чемберлена, – с ее мерцающей свечой, ковыляет по дороге прошлого, пытаясь восстановить произошедшие события, оживить их эхо, зажечь бледным пламенем страсти прошедших дней». Черчилля, вероятно, порадовал бы тот интерес со стороны историков, который они проявляют к нему и его репутации. Никогда не бежавший от споров при жизни, он, несомненно, получил бы огромное удовольствие, отражая нападки тех, кого сегодня называют «ревизионистами».
В каком-то смысле любой исторический труд есть не что иное, как пересмотр подлинной версии событий, и в течение нескольких лет после его смерти в 1965 г. все, кто писал о Черчилле, просто старались восстановить равновесие, нарушенное обилием хвалебных отзывов, обрушившихся на него в 1950-х – начале 1960-х гг. Однако в последующий период, и особенно в последнее десятилетие, в общем хоре стали раздаваться новые, в высшей степени критические голоса. По отношению к Черчиллю и его свершениям они звучат резко, агрессивно и иногда откровенно оскорбительно.
Все это на удивление мало повлияло на людское восприятие образа военного премьер-министра. У англоязычных народов, кажется, раз и навсегда сложился свой взгляд на триумф Черчилля, который не в силах изменить никакие исторические дебаты. «У Черчилля есть критики, – написала «Sunday Telegraph» по случаю пятидесятилетия Победы, – но никто из них не смог серьезно повлиять на мнение публики о нем». Сегодня его популярность остается по-прежнему велика. Количество людей, приезжающих в его дом в Чартвелле, неуклонно растет с тех пор, как он был открыт для публики через год после его смерти; в 2002 г. был назван в его честь один из американских военных кораблей, впервые, начиная с XVIII в., англичанин удостоился подобной чести (хотя, конечно, он был почетным гражданином Америки); а если говорить о более прозаичных вещах, то недавно пара принадлежавших ему домашних туфель была продана за 10 000 долларов на аукционе. В ноябре 2002 г. он с легкостью возглавил список «Величайших британцев», набрав в ходе проводимого каналом BBC опроса 447 423 голоса, а в 1999 г. только в самый последний момент уступил Уильяму Шекспиру звание «Человека Тысячелетия», и это поражение он перенес бы куда легче, чем результаты всеобщих выборов 1945 г.
Скандал, спровоцированный покупкой государством в 1995 г. архива Черчилля на средства, собранные в розыгрыше Британской Национальной Лотереи, еще раз доказал его неослабевающее превосходство над остальными героями национального пантеона, а также то, что обе стороны участников спора о необходимой степени интеграции Британии в Европейский Союз пытаются завладеть его политическим наследием. Когда Йорг Хайдер, потенциальный фюрер Австрии, назвал Черчилля таким же военным преступником, как Гитлер, это привлекло к себе гораздо больше внимания, чем его куда более актуальные заявления о расширении Евросоюза. Когда участники беспорядков написали коммунистические и анархические лозунги на памятнике Черчиллю на Парламентской площади 1-го мая 2000 г., это вызвало волну негодования со стороны общественности.
В общепринятом, по крайней мере, неакадемическом смысле ревизионизм в отношении Черчилля является излишним. Подобно другим национальным идолам, таким, как Линкольн, Вашингтон и Наполеон – или его собственные противники, Ганди и де Голль, – Черчилль окружен таким ослепительным ореолом славы, что никакие разоблачающие его книги не способны причинить сколько-нибудь ощутимого вреда его репутации. Их, конечно, продолжают писать, но они оказывают такое же воздействие на общественное мнение, как канцелярская кнопка, воткнутая в шкуру громадного слона. Черчилль подвергся процессу, который в «Моих великих современниках» он назвал «мучительным разбирательством со стороны истории», и был признан не подлежащим привлечению к ответственности. Только в некоторых исторических, журналистских и несколько экстравагантных научных кругах этот вердикт считается спорным.
Первая группа критических замечаний по отношению к Черчиллю носит идеологический характер. Начиная со стоящего на либеральных позициях писателя Клайва Понтинга и заканчивая правым радикалом Дэвидом Ирвингом, эти люди пытаются использовать различные аспекты карьеры Черчилля в своих собственных целях. Изображая его как развратную или даже порочную личность, часто выдергивая цитаты из контекста и приписывая ему мотивы столь коварные, что они могли бы шокировать даже самого Черчилля, эти идеологи стремительно теряют симпатии и переполняют чашу терпения беспристрастных читателей. Если Черчилль вызывает столь сильную неприязнь со стороны представителей обоих полюсов политического спектра, мы можем справедливо предположить, что он не мог быть уж настолько плох.
В 2001 г. почитатели Уинстона Черчилля вздохнули с облегчением. Четырнадцать лет с момента публикации первой книги Дэвида Ирвинга о Черчилле они ждали, какие еще грязные факты сумеет раскопать крайне правый историк среди сотен архивных документов, к которым он имел доступ, однако с выходом 1063-страничного гимна ненависти, название которого по иронии судьбы звучит как: «Война Черчилля», стало ясно, что ему не удалось нанести ни одного серьезного удара по репутации Черчилля как военного лидера.
Конечно, в ход пошли все старые обвинения: что Черчилль был грубым, лживым алкоголиком, скрывшим от американцев намерение японцев атаковать Перл-Харбор, что он стоял за убийством союзника англичан, польского лидера генерала Сикорского, хотел сровнять Рим с землей, и так далее, и тому подобное. Было предъявлено даже несколько новых, столь же беспочвенных обвинений; если верить книге Ирвинга, Черчилль был эксгибиционистом, которому нравилось обнажаться перед представителями иностранных государств, который выдал нацистам факт взлома англичанами их секретных шифров и хотел, чтобы MI6 устранила другого союзника Британии, генерала де Голля.
Было выдвинуто еще с десяток новых обвинений, большинство которых звучали бы смехотворно, если бы не отстаивались так яростно с помощью 160 страниц примечаний, которые их якобы подкрепляли. Но когда, например, Ирвинг заявил, что королева Елизавета (покойная королева-мать) поддерживала предложенный Гитлером в 1940 г. мирный договор и что доказательства этого находятся в ящике № 23 с документами лорда Монктона в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, я вспомнил из собственного опыта, что именно этот ящик никогда не предоставляется историкам. Как и следовало ожидать, Бодлианская библиотека официально подтвердила мне, что Дэвид Ирвинг не только не открывал ящик, но даже не видел его.
Многие из утверждений Ирвинга полностью противоречат друг другу. Если Черчилль «неизменно ставил интересы Соединенных Штатов выше интересов своей страны и империи», почему же тогда он предупредил американцев о готовящемся нападении на Перл-Харбор? Или если скандальные выводы господина Ирвинга относительно Освенцима верны – что там систематически не убивали евреев, почему Черчилля следует призвать к ответу за то, что он не отдал приказ бомбить это место? Господин Ирвинг в своей книге постоянно пытается свести концы с концами, и у него постоянно ничего не выходит.
Несмотря на заголовок, Ирвинг не видит ни одной подкупающей черты в человеке, который обладал достаточной смелостью, чтобы победить Адольфа Гитлера. Лучшие шутки Черчилля превратились не более чем в «колкости». Настоятельная необходимость встретиться с Рузвельтом в начале 1942 г., после Перл-Харбора, чтобы скоординировать общую военную стратегию в отношении Германии и Японии, объясняется «желанием премьер-министра устроить междусобойчик на высшем уровне». Его обвиняют в том, что он выиграл войну «вопреки самому себе». И всякий раз, когда доказательства выдвигаемых Ирвингом обвинений подробно изучаются кем-то, кто был в том же архиве и держал в руках те же подлинные документы, его смехотворные утверждения оказываются фикцией.
Выдернутых из контекста цитат не перечесть. Ирвинг заявлял, что Черчилль хотел «устранить» де Голля, тогда как на самом деле Черчилль рекомендовал коллегам в правительстве подумать, следует ли «устранить де Голля, как политическую силу, и поставить перед парламентом и Францией этот вопрос». Вся теория Ирвинга относительно Перл-Харбора также основывается на очевидно ошибочном толковании записей в дневнике сэра Алека Кадогана.
Если господин Ирвинг действительно посвятил, как утверждает его издатель, двадцать семь лет работе над «Войной Черчилля», значит, он зря потратил половину отпущенного ему времени. Ибо длинный поток глупых, подлых, бездоказательных инсинуаций привел в результате к созданию довольно низкосортного чтива. Вместо того, чтобы пытаться восстановить свою репутацию историка, погубленную в 2000 году в результате судебного процесса по делу о клевете, инициированного по иску Ирвинга против Деборы Липштадт и издательства Penguin Books и проигранного им, он написал книгу, которая способна убедить только самых радикальных конспирологов крайне правого толка.
Когда Ирвинг пишет, что в жилах Черчилля текла «частица еврейской крови, хотя и сильно разбавленная», его поведение просто оскорбительно. Когда он заявляет, что у Черчилля «были двойственные причины вести эту разрушительную войну», он игнорирует несколько десятков лучших речей, когда-либо произнесенных на английском языке, которые в 1939–1945 гг. объясняли Англии и всему миру в абсолютно бескомпромиссной манере, что для дальнейшего существования и процветания человеческой цивилизации необходимо, чтобы нацизм был искоренен раз и навсегда.
Когда Ирвинг безосновательно утверждал, что герцог Виндзорский был вынужден в августе 1940 г. покинуть Португалию под «нажимом» англичан, он попросту несет чушь. «Шокирующее» заявление Ирвинга о том, что Черчилль сквозь пальцы смотрел на любовные приключения своей невестки Памелы Гарриман, основано на неспособности верно оценить нравы, царившие во времена Черчилля в высшем обществе. Якобы высказанное Черчиллем желание «увидеть Рим в огне» полностью опровергается его посланием Рузвельту: «Мы должны проинструктировать наших пилотов соблюдать всю возможную осторожность, чтобы избежать попадания в папские покои в Риме».
Второй составляющей ревизионизма в отношении Черчилля является критика, волна которой, судя по всему, ширится в либертарианских и изоляционистских кругах Америки. В книге Патрика Бьюкенена «Республика, а не империя», 1999 г., Черчиллю отказывается в месте в раю, а в одной только получасовой речи на недавней исторической конференции историк из Университета штата Нью-Йорк, Ральф Раико, сумел выдвинуть против него не менее тридцати двух обвинений. Я убедился, что выжившие после ночных бомбежек Лондона имеют что возразить на заявление господина Раико о том, что Гитлер вовсе не собирался бомбить их город, а значит, Черчилль зря настаивал в 1930-х гг. на создании сильных ВВС. По утверждению Раико, Черчилль втайне был социалистом, сторонником этнической чистки, военным преступником и «ставленником» Сталина. «Жестокий убийца и беспринципный политикан, – так отзывается о нем Раико в одной из статей в поддержку своих тезисов, – обожествление которого подрывает нравственные основы в политике и истории». Должен признать, что американские либертарианские ревизионисты редко бывают сдержанными.
Хотя и будучи англичанином по происхождению, известный противник религии Кристофер Хитченс писал для американского журнала «The Athlantic Monthly» в апреле 2003 г., обвинив Черчилля в бесчеловечности, невоспитанности, склонности к манипулированию, недееспособности по причине алкоголизма, ограниченности и ошибочном суждении относительно всего, кроме нацизма. Он даже обвинил Черчилля в «плебействе и паникерстве» из-за «постоянных призывов» в 1930-х гг. к перевооружению, как будто можно быть «паникером», когда речь идет об Адольфе Гитлере. В своей девяностостраничной проповеди, озаглавленной «Медали за поражение», Хитченс заявлял, что «не так уж сложно представить, как королевские ВВС помогают вермахту на Кавказе». На самом деле для любого, кто не является одержимым спорщиком, невозможна сама попытка йpater les Churchillians. Только неправильная трактовка протоколов военного кабинета могла позволить Хитченсу утверждать, что в 1940 г. «Черчилль не раз содействовал проведению переговоров с Гитлером», в то время как на самом деле он выступал «против» подобных переговоров. Хитченс объясняет сопротивление Черчилля германскому превосходству «исключительно честолюбием», тем самым игнорируя все, что было им написано, сказано и осуществлено на политической арене в поддержку идеи политического равновесия в Европе за более чем сорокалетний срок. Даже Адольф Гитлер признавал преданность Черчилля теории баланса сил, которую он сам считал устаревшей, но не отрицал.
Обвиняя Черчилля в том, что тот отдал приказ бомбить Французский флот у Орана, Хитченс игнорирует тот факт, что англичане не могли быть уверены в том, что Виши не передаст флот Гитлеру. Мы должны быть благодарны, что Черчилль, а не необычайно доверчивый Хитченс, был ответственен за безопасность Британии в 1940 г. И когда затем писатель утверждает, что «хроникеры либо предпочитают упоминать об этом вскользь, либо, если есть такая возможность, совсем обходить молчанием» эпизод в Оране, он – неожиданно для столь эрудированного полемиста – пишет очевидную чушь. Этот эпизод обсуждался сэром Мартином Гилбертом (на менее чем 27 страницах), Роем Дженкинсом, Джоном Киганом, Джоном Лукасом, Джоном Чармли, Джозефом Лашем, Филипом Гедаллой, Бэзилом Лидделом Гартом, Уильямом Манчестером, Джоном Рамсденом, Джеффри Бестом, Норманном Роузом, А.Л. Роузом, автором этой книги и, конечно, самим Черчиллем во втором томе его мемуаров.
Более того, отставка Черчилля вовсе не являлась «затянувшимся унижением жаждущего славы и поклонения» человека, а четыре тома его «Истории англоязычных народов» получили широкое одобрение историков и, как мы видим, продолжают печататься и через сорок лет после первого выхода в свет. Стоит только Хитченсу упрекнуть Черчилля в том, что тот умышленно подверг в 1915 г. американский линкор «Луизитания» опасности с целью вовлечь Соединенные Штаты в Первую мировую войну, как возникают сомнения, а верит ли сам Хитченс в эти смехотворные утверждения.
Черчилль часто шутя говорил, что уверен в том, что история будет к нему благосклонна, потому что он сам ее пишет. Однако прискорбно, что о нем самом так много пишут люди, из-за своей необъективности потерявшие право называться историками и заимствующие друг у друга свои беспочвенные теории. Многие из цитат, которые господин Раико использует, дабы проиллюстрировать свои обвинения, имеют сноски, указывающие на то, что они заимствованы у Ирвинга и Понтинга; а Бьюкенен восторженно цитирует уже самого Раико. Некоторые из необоснованных утверждений Хитченса явно принадлежат Ирвингу. Почти невозможно поверить, что эти люди движимы искренним стремлением к исторической правде, а не нападают на Черчилля ради эпатажа (и увеличения продаж), оскорбляя столь значимую фигуру в англо-американской политической культуре.
Черчилль является мощным магнитом для всех, кто верит в теории заговора. Едва ли не каждый год выходит очередная книга, в которой его обвиняют в заманивании Рудольфа Гесса в Шотландию, осведомленности о готовящейся атаке на Перл-Харбор или другом столь же абсурдном преступлении. Его обвиняли в подготовке биржевого краха 1929 г. (в результате которого он потерял состояние); автор одной из статей в «Philadelphia Inquirer» утверждал, что если бы Черчилль «был чуть мудрее в 1911 г. или 1919 г., то не случилось бы ни Второй мировой войны, ни Корейской, ни Вьетнамской, ни войны в Персидском заливе, не произошло бы стремительного роста потребления наркотиков, ни громадного (американского) дефицита бюджета»; некоторые писатели до сих пор заявляют, что он позволил разрушить Ковентри, лишь бы не допустить утечки информации о том, что англичанам удалось взломать секретные коды «Энигмы». Нет нужды говорить, что Интернет открыл для ревизионистов Черчилля совершенно новые возможности для галлюцинаций, и теперь они могут загрязнять киберпространство еще более абсурдными фантазиями. Превосходный журнал «Finest Hour», издаваемый Международным обществом Черчилля, на протяжении многих лет коллекционирует и систематически опровергает это и десятки других подобных необоснованных утверждений.
Третьим и очень влиятельным источником ревизионизма в отношении Черчилля является пресса. Редакторы газет с готовностью подтвердят, что истории про Черчилля обеспечивают изданию значительные тиражи, тем более что покойный не может привлечь к ответственности за клевету. И в результате в уважаемых газетах мы читаем истории, которые, будь они написаны при жизни Черчилля, принесли бы ему сотни тысяч фунтов по мировым соглашениям. В некоторых недавних статьях утверждается, что Черчилль был наркоманом, который активно помогал своей невестке наставлять рога его сыну. Якобы он отдал приказ убить Муссолини, а потом пытался скрыть компрометирующие документы, касающиеся секретного англо-итальянского мирного соглашения, к заключению которого, как утверждают, он так стремился. Нам говорят, что Черчилль редко курил сигары, но ему нравилось появляться на публике с зажженной сигарой, чтобы «подчеркнуть свою мужественность».
По утверждению отдельных ревизионистов, он также был плагиатором, оппортунистом, милитаристом, лицемером, фантазером, истинным создателем нацизма – очень хитроумным – кошмарным военным стратегом и патологическим лжецом. Кое-кто даже написал книгу, которая необъяснимым образом, по ее собственной оценке, была отнесена к нон-фикшн, категорически заявляя, что Черчилль помог Мартину Борману бежать из Берлина в 1945 г., а потом подыскал ему дом в часе езды от Лондона, в котором тот должен был с комфортом прожить остаток своих дней. Аванс, предложенный автору этого бреда, по имеющимся сведениям, составил около четверти миллиона фунтов, хотя говорят, что он так и не был выплачен полностью, поскольку содержавшиеся в книге обвинения не выдержали проверки. Не далее как в сентябре 2002 г. посол Саудовской Аравии в Лондоне Гази Алгосаиби выступил в «The Spectator» с заявлением, что в 1917 г. Черчилль приказал войскам стрелять по суфражисткам – обвинение, которое было полностью опровергнуто через две недели Международным обществом Черчилля.
Все, что остается делать историкам, когда они сталкиваются с таким явным абсурдом, это сохранять спокойствие, обращаться к подлинным документам и наиболее авторитетным источникам – обычно это восьмитомная биография сэра Мартина Гилберта и четырнадцать томов примечаний к ней, изучать исторический контекст и имеющиеся доказательства и устанавливать правду, как это делается в суде. В 99 случаях из 100 обвинения в адрес Черчилля не подтверждаются.
Конечно, это не означает, что Черчилль вне критики. Совершенно очевидно, что, учитывая столь долгую и богатую событиями карьеру, в ходе которой ему дважды довелось перейти из одной партии в другую и неоднократно приходилось принимать важные решения, его взгляд на некоторые вопросы вполне обоснованно подлежит сомнению. Как при жизни Черчилля, так и после его смерти видные ученые и ответственные политики и журналисты критиковали Черчилля по разным вопросам, таким, как осада Сидней-стрит в 1910 г., Галлиполийская катастрофа, отделение Ирландии, возвращение к золотому стандарту, всеобщая забастовка, независимость Индии, династический кризис, политика целеуказания для бомбардировочной авиации, стратегия «мягкого подбрюшья» 1943 г., настойчивое требование безоговорочной капитуляции Германии, отказ помочь участникам «июльского» заговора, официальное признание Великобританией вины СССР в массовом убийстве польских офицеров в Катыни и предложение бомбить Освенцим. Эта критика была и остается вполне справедливой, хотя автор данной книги уверен, что почти в каждом из этих случаев Черчилль делал правильный выбор, демонстрируя таким образом лучшую способность к принятию решения, чем большинство его современников. Однако то, что происходит сейчас, являет собой не обоснованный и честный спор, а череду резких и враждебных нападок на патриотизм и доброе имя Черчилля.
Несомненно, наиболее обоснованные критические замечания в адрес Черчилля, способные замутить его столь незапятнанную репутацию, принадлежат доктору Джону Чармли, профессору Морису Коулингу и покойному Алану Кларку, которые в широком смысле слова создают то, что можно было бы назвать британской национальной консервативной критикой. В январе 1993 г. Чармли опубликовал книгу «Черчилль: Конец славы», за которой в 1995 г. последовал «Великий альянс Черчилля. Англо-американские особые отношения 1940–1957». Обе эти работы представляли собой тщательно аргументированный и хорошо написанный анализ личной ответственности Черчилля за крах британского влияния в двадцатом веке. В адрес Черчилля также выдвигаются обвинения в том, что он помешал герою Чармли, Невиллу Чемберлену, успешно довести политику умиротворения до намеченного результата, а именно изнуряющей войны между Германией и Советским Союзом, в ходе которой оба противника бились бы, пока не зашли в тупик, не истощили бы силы друг друга и, таким образом, больше не угрожали бы Англии или Западу.
Черчилля также обвиняют в предательстве интересов Британской империи в пользу Соединенных Штатов из-за его наивной и несколько преувеличенной убежденности в ее послевоенной слабости, а также из-за того, что он позволил социализму проникнуть в страну с заднего хода. Такой взгляд глубоко ошибочен, поскольку в данном случае причина перепутана с результатом и совсем не учитываются ограниченные возможности выбора, имевшиеся у Черчилля в 1945 г. Тем не менее националистически настроенные тори прилагают значительные усилия к тому, чтобы сбросить этого великого человека с его пьедестала на Парламентской площади.
Поэтому следует более внимательно рассмотреть утверждение о том, что Британии следовало заключить мир с нацистской Германией в 1940–1941 гг. Профессор Коулинг, наоборот, считает, что Британии вообще не следовало вступать в войну в 1939 году. Не то что спасать империю, просто не участвовать в войне до самого конца было одинаково губительно, как для самой Британии, так и для будущего цивилизованной, мирной, демократической Западной Европы, которая существует с 1945 г. Какую бы выгоду ни сулил этот трусливый мир, она была бы минимальной, недолговечной и стоила бы слишком дорого.
Еще до похода Непобедимой армады 1588 г. Британия противостояла господству любой континентальной державы, стремившейся заполучить контроль над портами Франции, Голландии и Бельгии на побережье Ла-Манша, откуда в дальнейшем можно было осуществить вторжение на южное побережье Англии. Король Испании Филипп II, Людовик XIV, Наполеон Бонапарт и кайзер Вильгельм II – все они один за другим терпели сокрушительное поражение в битве за Ла-Манш. Позволить Гитлеру в 1940 г. завладеть этими портами значило подвергнуть себя опасности на не один десяток лет с перспективой астрономических расходов на оборону и необходимости постоянно находиться в состоянии повышенной боевой готовности остаток десятилетия, а может быть, и дольше.
Если бы Англия не вступила в войну, Гитлеру, вероятно, не было бы нужды нападать на юге весной 1941 г. на Югославию и Грецию. Как уже говорилось выше, он смог бы начать вторжение в Россию шестью неделями раньше, перебросив свои дивизии из Франции, Голландии, Бельгии, Люксембурга и Африки, а также пустив в дело ожидавшие своего часа в резерве части в Германии и Польше. Вермахту и без того удалось подойти почти вплотную к Москве, взять Сталинград и захватить Ленинград в суровое кольцо блокады. Если бы немцы сумели отбросить русских за Урал, Гитлер стал бы хозяином Европы от Бреста до Свердловска. Вместо этого союз Англии с Россией позволил союзникам – после того как Гитлер опрометчиво объявил войну Соединенным Штатам – поставить Красной Армии 5000 танков, 7000 самолетов, 51 000 джипов и 51 миллион пар сапог – весомый вклад в окончательную победу.
Историк, генерал-майор Джон Страусон спрашивает, о каких переговорах о мире могла идти речь в 1941 г.:
Сохранила бы Англия оба своих флота, военный и торговый, и полную свободу передвижения по морю? Отказалась бы Италия от своих африканских колоний? Были бы Греция и Албания свободны? Ушли бы Роммель и Африканский корпус из Ливии? Имела бы Англия возможность сохранить свои вооруженные силы – к 1941 г. – на необходимом уровне и задействовать их там, где она, а не Гитлер, сочтет нужным? Что сказала бы Англия Франции, странам Бенилюкса, Дании, Норвегии и Польше? Согласился бы Гитлер – при условии жестких наблюдательных мер за исполнением соглашения – прекратить разработку «оружия возмездия», реактивных самолетов, подлодок нового поколения – и ядерного оружия? Было бы, после покорения всей Восточной Европы, включая Россию, снова заявлено, что он не имеет дальнейших территориальных притязаний? Гарантировал бы он Британской империи неприкосновенность? Или весь этот достигнутый в результате переговоров мир – если на минуту допустить, что он вообще мог быть заключен – оказался бы очередным Амьенским миром, временным соглашением между Великобританией и Францией в 1802–1803 гг., в период действия которого Наполеон лихорадочно готовился к возобновлению военных действий?
Уже сама по себе постановка этих вопросов свидетельствует о невозможности достижения успеха в переговорах о мире, не говоря уже об опасностях, грозивших миру в случае, если бы Гитлеру позволено было стать хозяином Европы.
Столь же губительным для надежд Британии на долгосрочную независимость стало бы развитие событий, при котором Сталин разгромил бы Гитлера, и Красная Армия хлынула бы на запад до Берлина и дальше, а во Франции и Германии не оказалось англо-американской армии, способной помешать ей двигаться дальше. Контроль со стороны Сталина над портами на побережье Ла-Манша в той же мере угрожал независимости Великобритании в конце 1940-х – начале 1950-х гг., как и контроль со стороны Гитлера.
Добавим к этому тот факт, что Гитлер (хотя и урывками) проводил собственные исследования в области ядерного оружия, тогда как Сталин узнал об успехах союзников в этой сфере от своих шпионов на Западе, и необходимость участия Англии в стремительно надвигающейся войне была очевидной. Какой бы диктатор ни получил, возможно, не на один год, контроль над Европой, Англии пришлось бы распрощаться с надеждой на долгую и подлинную независимость. Генри Киссинджер однажды саркастически высказался по поводу многолетней войны между Ираном и Ираком: «Жаль, что и те, и другие никак не могут проиграть». Риск, что война между нацистской Германией и Советским Союзом может привести к какому-то иному результату, нежели взаимное поражение, был слишком велик, для того чтобы британское правительство могло взять его на себя в 1940 г.
Более того, если бы Англия согласилась с условиями Гитлера после эвакуации британских экспедиционных войск из Дюнкерка, исчезло бы основание для того, чтобы вынудить Соединенные Штаты принять стратегию «приоритета Европы». В период «молниеносной войны» и Битвы за Англию Америка упорно сопротивлялась попыткам убедить ее в ценности такого союзника, как Великобритания. Хотя после войны Англия действительно оказалась в долгу у Америки, она была бы не в лучшем финансовом положении, если бы на протяжении многих лет вынуждена была оставаться в боевой готовности, ожидая, когда Гитлер внезапно решит аннулировать свой мирный договор и снова напасть. В конце концов, фюрер нарушал все соглашения, которые он когда либо заключал.
Кроме того, к моменту эвакуации из Дюнкерка война на море шла вот уже девять месяцев; моряки гибли, суда, перевозившие эвакуированных детей в Канаду, подвергались торпедированию, и Англия была в бешенстве. Заключение явно позорного мира нанесло бы сокрушительный удар по гордости и национальному достоинству империи и, несомненно, привело бы к серьезным волнениям внутри страны, фатальным для чувства национального единства, позволившего оппозиционным партиям войти в правительство Черчилля в мае 1940 г. Подрыв морального духа Великобритании и ее союзников внутри империи был бы слишком высокой ценой за возможность избежать угрозы «молниеносной войны»; единственными политическими силами внутри страны, которые бы выиграли в случае заключения мира, была бы Коммунистическая партия и Британский союз фашистов.
Что же касается обвинения, что Черчилль расправился со своим самым любимым детищем, то на самом деле после принятия в 1935 г. Акта об управлении Индией Британская империя уже далеко продвинулась на пути к самоуправлению. Вторая мировая война, несомненно, ускорила этот процесс, но к тому моменту, как Черчилль пришел к власти в мае 1940 г., золотые дни империи уже давно канули в прошлое. Если говорить более эмоционально, то что осталось бы Англии от ее имперской славы в результате выпрошенной у Гитлера передышки?
Заключить в 1940 г. мир с Гитлером и отказаться, таким образом, от надежды, какой бы призрачной она ни казалась в то время, однажды освободить Европу от нацизма означало бы обречь ее на «бездну нового мрачного Средневековья, на этот раз еще более зловещего и долгого благодаря бесславной науке». Вряд ли европейским евреям удалось бы пережить процесс истребления, начавшийся в Польше в сентябре 1939 г. как несистематический, но к 1942 г. уже полностью поставленный на отлаженные рельсы, если бы Гитлеру позволили безболезненно прибрать Европу к рукам, а союзники не осуществили вторжение в 1944, 1945 или последующих годах. Великие державы сейчас наслаждаются самым продолжительным периодом мира с момента возникновения в XVI в. национальных государств; было бы это возможно, если бы Гитлеру было позволено сохранить трофеи, завоеванные в результате победы в 1940 г.?
Черчилль понимал, что заключение мирного договора с Германией означало потерю им самим и его страной собственного достоинства. В речи по случаю смерти Чемберлена, Черчилль, образно упомянув об истории, которая с «мерцающей свечой» пытается «зажечь бледным пламенем страсти прошедших дней», вопрошал:
Зачем все это? Единственной путеводной звездой для человека является его совесть; единственным щитом для его памяти является честность и искренность его действий. Очень безрассудно ходить без этого щита, потому что мы слишком часто терпим крушения наших надежд и наших ожиданий. Но с этим щитом, как бы ни играла с нами судьба, мы всегда смело идем в строю чести.
Несмотря на неослабевающие усилия своих хулителей, Уинстон Черчилль по-прежнему идет в этом строю.
