Проверено электроникой
«Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?… Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?»
Апостол Павел 1-е Кор. 9:7,13
Драка началась неожиданно, как-то сама собой.
Что называется, на ровном месте.
Первым получил по уху здоровяк с папиросой; его сосед, кинувшийся было разнимать, напоролся на локоть охранника, обиженно всхлипнул и стек по стене, исчезая из поля зрения.
Народ возмутился!
Агрессору моментально и с подобающим грохотом раскровенили бутылкой стриженый череп, кто-то задел ногой шнур, обесточив динамики, — и в прокуренной тишине посыпалась на пол посуда с крайнего столика.
— Перемать… мать! Мать…
Через секунду в кафе не было ни одной статичной фигуры — мелькание стульев, ног, каких-то иных, невесть откуда появившихся и вовсе не предназначенных для боевого применения предметов заполнило помещение. Несколько человек, попытавшиеся от греха подальше выбраться к выходу, безнадежно увязли в мистической кутерьме; один только, самый находчивый, решивший покинуть заведение не рассчитавшись, сумел проскользнуть до дверей — но и он был вынужден отступить, будучи впечатлен орденоносной грудью и фиксатым оскалом швейцара.
— Куда, падло?
Местная знаменитость, поэт-беспризорник по прозвищу, разумеется, Пушкин, воинственными кликами и пинками исподтишка не позволял схватке локализоваться. Бармен, так и не добежавший до спрятанного в подсобке телефона, вернулся — и теперь отчаянно пресекал то и дело возникавшие попытки использовать буфетную стойку в качестве арсенала; даже единственная, случайно забредшая на кофейный запах девица, вместо того чтобы естественным своим визгом создавать звуковой фон, деловито швыряла пепельницы и тарелки куда ни попадя.
Словом, равнодушных не было.
— А-а-а… эх!
Щуплое тельце Пушкина прямо по воздуху миновало пространство над грилем и врезалось в гобелен.
Бах! Тара-рах!
Пистолет в руке оклемавшегося наконец охранника на несколько мгновений очутился в центре внимания. Задранный в потолок, его ствол еще раз дрогнул, повинуясь движению надавившего на спусковой крючок пальца.
Ба-бах!
Гадостный запах войны и металлической стружки бесцветной волной раскатился вокруг — резанул по глазам, хлынул в ноздри, мучительно перекрывая дыхание.
— Стоять, сволочи!
Но уже никто никого не слушал. Что такое газовый пистолет, россияне представляли себе неплохо — и огромный, неукротимый, сплоченный общей бедой поток разгоряченных тел устремился вон из замкнутого пространства.
Швейцара снесли, опрокинули, кто-то даже наступил ему впопыхах на живот… и не было тут вины двадцать лет пресекавшего разнообразные побеги отставного конвоира.
— Куда? Стоять!
Но этот вопль носил уже характер безадресный и формальный…
— Одна-ако… Вонючая все-таки штука.
— А че? Че делать-то было?
— Не знаю, — честно признался Виноградов.
Времени прошло уже немало, но несмотря на принудительную вентиляцию, или, проще говоря, на сквозняк, образованный настежь распахнутой дверью и выбитым окном, долго высидеть в помещении разгромленного кафе было невозможно. Помимо всего прочего, свою лепту в ароматический букет вносили нашатырно-камфорные запахи недавно покинувшей поле боя «скорой помощи».
— «Паралитик»?
— Не-ет! «Слеза»…
Скорее всего, охранник не врал — патроны у него были не с нервно-паралитическим, а со слезоточивым газом. Тем более их уже все равно изъяли, вместе с пистолетом — так, на всякий случай.
— Ф-фу! Гадость.
Можно было поинтересоваться, куда смотрела СЭС, выдавая свои документы, — по идее, подобным заведениям положена вытяжка, если посетители курят. Но вопрос был бы не по адресу, и Виноградов приберег его для дальнейшей работы с барменом.
— Если хотите, пройдем на кухню. Там получше.
— Да ладно, я уже закончил! Читай, подписывай.
Охранник принял из рук Владимира Александровича бланк и принялся водить глазами по строчкам, шевеля обметанными аллергической сыпью губами. Ему здорово досталось: пластырь в половину затылка, кровавая паутинка полопавшихся сосудов вокруг зрачков… Завтра сообразит и ляжет в больничку — с сотрясением мозга.
— Виноградов! Не поучаствуешь?
Около столика на скаку замер Филимонов — неизменно стремительный и хмурый, как и положено «при исполнении» начальнику уголовного розыска. Впрочем, во внеслужебное время он был мужиком свойским, жаль только, времени этого оставалось только на сон да на баню по пятницам.
— А что, некому больше? — Возиться с покойниками Владимир Александрович никогда особенно не любил.
— Как обычно! — пожал плечами Филимонов.
— Хорошо, сейчас. А как насчет?.. — Не вполне уместный вопрос сам собою увял, не оформившись: обтянутая китайской дешевой кожей спина уже удалялась, лавируя между остатками мебели.
— Здесь подписать?
— Да! Подожди, я продиктую — тут еще надо добавить…
Владимир Александрович неторопливо, стараясь не опережать непривычную к писанию руку охранника, продекламировал ритуальную формулу.
— Закончил? Молодец.
— Ага! Можно идти?
— Сейчас… Вот здесь черкни и здесь. Отлично!
— Можно теперь идти?
— Куда? — наморщил лоб Виноградов.
— Домой, — растерялся охранник.
— Подожди. Покури пока, я с начальством выясню, доложу, что мы закончили.
Это был, конечно, не самый лучший вариант, Владимир Александрович с удовольствием повалял бы дурака еще некоторое время под предлогом работы со свидетелем. Но охранника было жалко, незачем парню лишний час торчать в собственной душегубке…
— А чего мне теперь будет?
— За что? — Виноградов отвел взгляд и сделал вид, что запихивает в сумку бланки.
— Я же ведь не хотел. Я вообще его даже и не видел толком, честное слово!
Годков охраннику было немногим больше двадцати. Ранее не судимый, после армии…
— Обойдется!
— Честно? — В таком положении человек готов поверить во что угодно. Владимир Александрович даже почувствовал себя чуточку неудобно. — Вы правду говорите?
— Нервы, конечно, помотают… Помотаем! — уточнил Виноградов, вспомнив, где он и в каком качестве.
— А тот, в кожаной куртке, сказал…
— Правильно сказал! Не дай Бог, выяснится, что мужик загнулся, дерьма твоего надышавшись…
— Но это же «слеза», разрешенная! Я ее по лицензии, на Захарьевской покупал…
— А ты про астму когда-нибудь слышал? Или, к примеру, сердечко слабое? — Только что Виноградов и парень сидели вдвоем, и вдруг — на тебе! Филимонов.
— Выдохнул — а вдохнуть никак! Только на том свете.
— Я же не знал!
— Верю, — кивнул виноградовский начальник. — И статья такая в кодексе есть: «неосторожное убийство». Слыхал?
— Нет…
— Статья сто шестая — до трех лет!
Охранник заплакал.
— Александр Олегович! — Виноградов совсем уже было собрался плюнуть на корпоративную солидарность и следственные интересы, объяснив пареньку, что не так уж все просто, даже в теории, но начальник уголовного розыска и сам сообразил, что перегибает:
— Ладно, расслабься… Повезло тебе.
И, скорее для коллеги, чем для недавнего подозреваемого, пояснил:
— Гражданин не от пукалки твоей коньки отбросил.
Помолчали.
Наконец, поняв, что продолжения, во всяком случае прямо сейчас, не последует, Владимир Александрович поинтересовался:
— Молодой человек нам еще нужен?
— Да нет, я думаю… Завтра с утра в отделение. К дежурному. Там объяснят.
— Ясно? — сделал лицо посуровее Виноградов.
— Да, конечно! — засуетился охранник и, дождавшись, когда начальство отойдет на приличное расстояние, шепнул: — Спасибо.
— За что? — искренне удивился Владимир Александрович.
— Просто спасибо…
Худой, вислоносый следователь из РУВД уже заканчивал протокол:
— Та-ак, понятно — распишитесь. И тут, пожалуйста… Привет, Виноградов… Мерси!
— Приветствую. Как дела?
— С «мокрушечкой» тебя!
— В натуре? — Кажется, даже уголовники не испытывают такой тяги к блатной фразеологии, как оперативный состав доблестной милиции.
Не особо стесняясь затихших вокруг работников кафе, следователь почесал в паху и кивнул:
— Сзади в сердце. Заточкой.
— Твоя, между прочим, «земля», Владимир Александрович, — Голос Филимонова сочился дружелюбием. — Флаг тебе в руки!
* * *
Это надо быть полным идиотом, чтобы сейчас пойти работать в милицию! Но даже идиоту в квадрате не взбредет в голову, поплескавшись в этой клоаке десяток лет, выбравшись из нее и устроившись худо-бедно на вольном выпасе, — так вот, даже идиоту в квадрате не придет в голову лезть обратно. Для этого надо быть патологически вредным, опасным для общества идиотом в кубе, а то и в четвертой степени…
— Ты сказал что-то, Саныч?
— Нет, это я про себя! — ответил Виноградов и ухмыльнулся: получилось нечто наподобие каламбура.
— Говорят, уходишь от нас? Опять в ГУВД?
— Кто говорит?
— Да все…
Последнее время Владимир Александрович на подобные слухи реагировал болезненно, но Квазимодыч, в конце концов, был соседом по кабинету и почти приятелем:
— Послушай, я когда восстанавливался… Я Филимонову обещал: год, от звонка до звонка! Опером, все по-честному… Год прошел?
— Нет вроде! — наморщил лоб собеседник.
— Ну и все — какие могут быть базары? Работаем! А там посмотрим…
— Да ты не обижайся, я так… Чего там по «Мутону»?
— А-а! — махнул рукой Виноградов. «Мутоном» в просторечии называли кафе со вчерашним покойником, и ничего общего это название с выделанной овчиной не имело. Официально заведение именовалось «Чайка», а «Мутон» всего-навсего оказывался сокращением от громоздкого словосочетания «мутный глаз». — Вон, получил в канцелярии…
— Эх мать! — попытался выразить сочувствие Квазимодыч. Несмотря на кошмарную внешность — такой вид, по мнению Владимира Александровича, должен был бы быть у непохмелившегося орангутанга, — оперативник обладал некоторым подобием врожденного такта. Минимум словарного запаса он компенсировал богатством интонаций и как-то в минуту откровенности признался Виноградову, что мечтает перевестись в инспекцию по делам несовершеннолетних.
Странно, за те полтора месяца, которые Квазимодыч провалялся в госпитале с простреленным на задержании брюхом, Владимир Александрович успел по нему соскучиться.
Имелся у них в кабинете и третий сосед, смешливый пацан с «красным» дипломом Стрельнинской школы милиции, убывший недавно на какие-то очередные курсы по повышению раскрываемости. Стол его пустовал хронически и охотно использовался личным составом отделения в качестве обеденно-распивочного.
— Сволочь вислоносая! Будто у меня своих дел мало.
— Граммулечку примешь?
— Нет, спасибо. У меня люди сейчас.
— Смотри… — пожал плечами Квазимодыч. Четко выверенным движением он опрокинул в рот содержимое кружки и выдохнул. Затем убрал посуду в сейф. — Зря!
Сам он постоянно уверял руководство, что после разумной дозы спиртного значительно быстрее устанавливает с посетителями психологический контакт.
Виноградов покосился на циферблат — еще не было десяти.
— Схожу в дежурку. Может, сидит уже…
— Подожди, вместе двинем. Я до обеда — в опорном пункте, если что — пусть позвонят!
— Передам.
Оба знали, что телефона в опорном пункте охраны общественного порядка, куда сейчас направлялся Квазимодыч, отродясь не было, но приличия требовалось соблюсти…
Говорят, что утро вечера мудренее. Вероятно! Хотя, впрочем, для кого как.
Вместо того чтобы нежиться в мягкой постельке с диагнозом «сотрясение мозга» или, на худой конец, подставлять свою задницу под заботливые шприцы медицинских сестричек, охранник сидел в грязном, обшарпанном коридоре отдела, прямо под желтым от времени газетным разворотом. Переименованная, но неистребимая «Ленинградская милиция» оптимистично призывала всех на борьбу с пьянством и алкоголизмом, оперируя ценами и статистикой середины восьмидесятых. Знающий человек вполне еще мог угадать на выцветшей фотографии внушительный профиль тогдашнего министра внутренних дел.
К этому стенду настолько привыкли, что, казалось, случись в казенном доме ремонт — и его, аккуратно прикрыв от штукатурки и пыли, оставят висеть в назидание грядущим поколениям.
— Пришел?
— Ага! — Паренек вскочил, обрадованный уже тем, что увидел знакомое лицо, что понадобился в конце концов кому-то в этих равнодушных прокуренных стенах.
— Выспался?
— Да, в общем-то…
— И голова не болит? Со здоровьем порядок? — Собеседник явно не понимал намеков.
— Вроде бы…
— Ну тогда пойдем! — Никуда не денешься, придется допрашивать. Виноградов закашлялся, поманил паренька и, не оборачиваясь, зашагал по направлению к кабинету.
Обматерив заедающий ключ, он толкнул дверь и пропустил свидетеля вперед.
— Присаживайся. Это что?
— Да так… — Матерчатая авоська абсолютно не гармонировала с остальным туалетом охранника. — Мать дала!
— Бельишко тепленькое? Мыло, папиросы? — Владимир Александрович почти захрюкал, старательно сдерживая смех.
— А кто вас знает, чего ожидать, — неожиданно твердо, переборов смущение, вскинулся паренек.
— Хорошо, извини!
Виноградов представил себе его мать — немолодую уже, видимо, да и не слишком здоровую, как и большинство ее сверстниц. Конечно, в стране, где половина населения уже отсидела, или сидит, или только готовится перебраться на нары, любая предусмотрительность не покажется лишней.
— Буду тебя допрашивать.
— Зачем это?
— Не волнуйся. В качестве свидетеля по уголовному делу.
— Я же все уже сказал! Вы и записывали…
Владимир Александрович вытянул из-под стопки бумаг несколько сцепленных за уголок листов и показал их парню:
— Видал? Называется отдельное поручение.
И, скорее для себя, чем для собеседника, пояснил:
— Есть такой народ — следователи. Они должны преступления расследовать… Должны, но очень не любят! И поэтому поручают сию работу нам, грешным.
— А вы не следователь?
— Упаси Господи! — оскорбился Виноградов. — Я — оперуполномоченный уголовного розыска… но не будем о грустном. Вчера ты подписывал объяснение, по материалу. А сегодня уже уголовное дело возбуждено.
— Против меня?
— А есть за что?
— Не знаю! — честно пожал плечами охранник. Виноградову всегда было жаль таких, небитых фраеров, без труда заполняющих собой пустоты в криминальной хронике и победных отчетах милиции.
— Ну и дурак. — Это прозвучало совсем не обидно, скорее дружески-снисходительно. — Дело возбуждено по факту злодейского и вероломного убийства, имевшего место быть вчера на вверенном тебе объекте…
Владимир Александрович и сам почувствовал, что сбивается на какой-то неуместно-шутливый тон, поэтому оборвал фразу и снял колпачок с «паркера»:
— Итак… Фамилия, имя, отчество?
Покончив с персоналиями и дав собеседнику расписаться под информацией об ответственности за отказ от дачи показаний, равно как и за дачу ложных показаний, Виноградов перевернул бланк.
— Ну-с, давай излагай!
— Еще раз?
— Так точно. С самого начала…
По мере того как свидетель рассказывал, Виноградов мягко корректировал ход его мыслей, стараясь не навязывать собственных выводов и формулировок и в то же время не позволяя превратить процессуальный документ в суматошный поток сознания. То и дело сверяясь с первичными объяснениями, делая короткие, одному ему понятные пометки на листе бумаги, Владимир Александрович восстанавливал для следствия картину происшедшего.
Виноградов любил работать вот так — когда эмоциональный фон показаний уже несколько потускнел, но сама версия очевидцев еще не приобрела апокрифической мертвой стройности.
— Значит, ты отошел к телефону?
— Да.
— Сам звонил? Или тебе?
— Мне позвонили. Приятель, насчет… ну, в общем, по делу.
— Сам трубку снимал?
— Нет, Саня. Бармен. Он обычно ближе…
— Проверим ведь!
— Проверяйте, — удивился охранник и повторил Виноградову номер своего вчерашнего собеседника. — Лучше после десяти, он по ночам дежурит.
— Тоже сторожит чего-то?
— Ага! Мы вместе паримся на Пушкарской.
Эту баню Владимир Александрович знал, да и вообще — сомневаться в словах паренька оснований пока не было.
— Подозрительного ничего не заметил? Народу много было?
— Да нет, как обычно… Человек пятнадцать — двадцать.
— Музыка играла, — закатив глаза под потолок, нараспев констатировал Виноградов.
— Как всегда.
— Громко?
— Ну!
— А как же ты в таком шуме-гаме услышал, что тебя к телефону? — кровожадно нахмурился следователь.
Свидетель несколько раз хлопнул ресницами, пытаясь постичь чужую логику, потом облегченно улыбнулся:
— Так это же Михалыч на «воротах»! Его действительно, если что, звать приходится. А я — всегда в зале, точнее, между… — Он положил одну руку на рабочий виноградовский блокнот, другую на бланк и объяснил: — Тут, скажем, гардероб, а тут — зал, посетители. Ясно?
— Ясно.
— Главное — отслеживать обстановку! — процитировал чей-то инструктаж охранник.
— Так какого же… ты ее не отслеживал, а? Прохлопал?
Паренек виновато замолчал.
А что уж тут скажешь? Картина получалась до боли простая.
После того как бармен подозвал его к телефону, описав в воздухе пару кругов указательным пальцем, а затем приложив этот палец интернационально понятным жестом к уху, охранник по диагонали пересек фактически весь зал. И никаких проблем!
Народ сидел себе, пил, жевал чего-то… Пушкин, как обычно, пристроился к парочке поприличнее, в надежде выцыганить пару стопок во имя искусства и за гибель нации. Пушкин считался человеком безобидным, обладавшим отточенным чувством опасности, и всегда вовремя убирался куда посылали, счастливо до вчерашнего вечера избегая плевков и побоев. Терпел его бармен как местного шута горохового — тем более что среди завсегдатаев считалось хорошей приметой налить коньячку настоящему члену Союза писателей. Это как-то возвышало их в собственных глазах…
— Еще кого запомнил?
— Так ведь еще не время было! Рано.
Действительно, постоянная клиентура подгребает обычно поближе к полуночи, а тогда народ сидел в зале в основном случайный, пришлый… Тот, здоровый, которому первому досталось, — он вроде был раньше пару раз. Но это не точно…
— А убитый?
— Да я его даже в лицо не запомнил! Вроде слева сидел, за вторым столиком. Точно, а за крайним — здоровый с приятелем!
— Один? Убитый один сидел?
— Не помню.
— А драка из-за чего началась?
— Не видел я… — сокрушенно вздохнул охранник. — Трубку повесил, выхожу — а там уже махалово. Кожаный тот, в штанах, здорового отоваривает. Кстати! Их трое было.
— Кого?
Радуясь, что вспомнил нечто существенное, паренек уже без подсказок продолжил:
— Трое… Я сначала решил, что «братва», но потом подумал, что нет, не похоже.
— Серьезно? — Виноградова неожиданно искренне заинтересовало, по каким признакам вычленяет представителей новой волны организованной преступности рядовой работник сферы обслуживания. — А почему?
— Спокойные слишком. Без понтов!
— Может, менты? — Сотрудников органов внутренних дел зачастую путали с их оппонентами. Иногда даже не в пользу первых.
— Не знаю… Вряд ли!
Пришлось довериться интуиции собеседника.
— Описать можешь?
— Ну… Основной там — здоровый такой. В куртке и штанах. — Свидетель замолк, тщетно пытаясь выдавить из себя что-нибудь более вразумительное.
— А другие?
— Не помню…
— Давай-ка попробуем поподробнее! — Но через несколько минут Виноградову стало окончательно понятно, что ничего, кроме коротких стрижек, кожаных курток то ли черного, то ли коричневого цвета и просторных штанов наподобие турецкого ширпотреба, охранник не запомнил.
— А обувь?
— Кроссовки! Кажется…
— Тебя-то кто вырубил? Тоже не помнишь?
— Не помню… Вроде из них кто-то — больше не было никого рядом.
— А потом?
Что было после того, как охранник пришел в себя и достал «газовик», Виноградов уже приблизительно представлял.
— А потом я стрельнул и все разбежались. И менты — простите! — вы то есть, приехали…
— Опознать, значит, толком никого не сможешь… Ладно. Подожди, я запишу в протокол.
Через некоторое время уже можно было прощаться.
— Все! До свидания. Найдешь, как выйти?
— Да, конечно… — Свидетель замер у самого порога кабинета. — И чего мне теперь?
— В каком смысле?
— Ну, надо ли еще приходить…
— Вызову, если понадобишься.
— А… вообще?
Виноградов задумался. Лет десять назад он уже успокоил бы паренька, расписал перспективы и посоветовал не забивать себе голову мрачными ожиданиями, но теперь, наученный горьким опытом, просто-напросто опасался прослыть болтуном.
Один приятель Владимира Александровича называл подобную жизненную позицию конструктивным пессимизмом.
— Вообще, всякое может быть. Но пока, на данный момент, ничего страшного. Пока… — И на всякий случай добавил: — Если не врешь, конечно.
Свидетель протестующе прижал к груди матерчатую авоську, попрощался и исчез в коридоре.
Виноградов остался один. Это оказалось очень здорово и сулило целый ряд возможностей по части приятного времяпрепровождения. Можно было расстелить пару шинелей и вздремнуть. Можно было глотнуть квазимодычевской водки. В крайнем случае, не возбранялось забраться наконец в дремучее нутро сейфа, порыться там в поисках самого глухого и пыльного дела — и написать что-нибудь этакое… В принципе, сочинение справок для разнообразных секретных папок требует вдохновения, творческого порыва и чуточку болезненной фантазии, недаром самые выдающиеся мастера детективного жанра выползли на свет Божий из недр отечественной правоохранительной системы.
Ничего этого Владимир Александрович делать не стал.
Придвинув к себе полученный вместе с отдельным поручением толстый, размером в страницу, казенный конверт, он приподнял его за краешек: надо же, печатей-то сколько! Не лень было следаку обклеивать, лучше бы делом занялся… Виноградов подержал конверт на весу, повертел, ощупывая глазами особо выдающиеся неровности спрятанных внутрь личных вещей покойного: что же там может быть-то? Ключи, кошелек, проездной единый… Он аккуратно надорвал короткий краешек.
Вот как раз проездного билета в конверте и не оказалось!
Зато пункт два аккуратно составленной вислоносым Мегрэ описи указывал на наличие в кармане убитого «долларов США тридцатью купюрами по сто долларов США на общую сумму три тысячи…» Пунктом первым, в соответствии, очевидно, с какой-то невесть когда составленной инструкцией, были обозначены «деньги в сумме шесть тысяч триста двадцать рублей ноль-ноль копеек». Покупюрная расшифровка, слава Богу, отсутствовала.
Виноградов вытряхнул содержимое конверта на стол. Торопливо вытер нервический пот — валюта была на месте. Вообще, следователь запросто мог бы получить неприятности, подними Владимир Александрович шум, но лихое фронтовое презрение к подобным процессуальным тонкостям, в основе своей имевшее лень и некомпетентность, по праву считалось визитной карточкой местного отделения.
Тем не менее удавалось пока обойтись без серьезных ЧП, раскрываемость была стабильной — и поэтому редкие прокурорские проверки и наезды из Главка отбивались малой кровью.
Та-ак… Ровно три тысячи. Долларов! Недурно. Болотного цвета брусок, перетянутый аптечно-банковской резинкой.
Ключи: ригельный длинный, еще один, попроще, и третий, от почтового ящика. Простое колечко с обломанным ушком для брелока.
Часы «Монтана» — металлические, с калькулятором и царапинами на стареньком стекле. Довольно дорогие и весьма престижные… назад тому лет десять — двенадцать.
В кошельке обнаружились помимо денег, указанных в начале описи, несколько плохо шлифованных металлических кружочков, увесистых, размером почти со старый, доперестроечный пятак.
Ну-ка! Последним пунктом значилось: «изделия желтого металла круглой формы». Количество, вес даже, размеры с точностью до миллиметра… Виноградов хмыкнул: только человек, всю жизнь предъявлявший в общественном транспорте милицейскую «ксиву», не смог сразу же определить, что это такое.
— Да, кстати, а это — что?
В кабинете стоял, подпирая начальственным плечом косяк, Александр Олегович Филимонов, повелитель и отец родной всех окрестных сыщиков.
— Платиново-иридиевые дегравитаторы. Штучный товар, стратегическое сырье! Бешеные суммы стоят, — сделал умное лицо Виноградов, но шутка разбилась о хмурые брови шефа.
— А серьезно?
— Господи, да это же самопал! Жетоны на метро, их можно и в телефоне использовать.
— Зачем?
— Для экономии. Так, для сведения: один раз прокатиться — шестьсот рублей… Впрочем, уже, может быть, дороже.
Владимир Александрович поправил себя, потому что с тех пор, как он снова надел погоны, цены на проезд в общественном транспорте могли и подрасти.
— Да-а… — Филимонов прошел мимо сейфа и занял место, за которым еще недавно предавался спиртному пороку Квазимодыч. — Какие мысли?
— Охранника вот допросил…
— Хорошо.
— Да ничего хорошего! — Виноградов отложил в сторону пропуск, синюю книжечку с реквизитами некоего акционерного общества «Петровест-студио». С черно-белого фото на него смотрел человек, которому пропуск этот больше уже никогда не понадобится. — Нулевой вариант. И вообще… не вяжется!
— Что?
— Вот это. — Владимир Александрович сгреб к себе нехитрое содержание карманов убитого. — И вот это!
Он оставил валютный брусок на столе, чуть поодаль:
— Может, фальшивые?
— Нет, следователь прямо в баре проверял, у него машинка специальная.
Оба помолчали секунду, представив себе вчерашнее: яркий электрический свет, пространство на полу, тело — костюм производства несуществующей уже ГДР, стертые подошвы туфель…
— «Бедняков не убивают!» Помнишь, был такой роман у Сименона? — Начальник розыска иногда умел удивить Виноградова.
— Сейчас всех убивают! — парировал он для порядка и тут же предположил: — Может, комнату продал? Или машину. Или дачу…
— Домой ему звонил?
— Пока нет. Но вдова, как я понял, в курсе, вчера оповестили. Спасибо хоть опознание следак провел!
— Звони.
— Минуточку… — Владимир Александрович полистал документы, нашел нужную запись, сверился, набрал номер: — Алле?
— Да, кто это? — Голос женщины, поднявшей трубку, показался Виноградову бесцветным и лишенным возраста. То ли старуха, то ли больной ребенок…
— Извините, вас беспокоят из милиции, оперуполномоченный Виноградов. Могу ли я поговорить с Зинаидой Викторовной?
— Ее нет дома.
— А когда будет, простите?
— Вечером… У нас Алеша умер!
— Да, я знаю, — не нашелся что сказать Владимир Александрович. — Я и звоню поэтому. Нужно зайти, вещи его забрать личные. И деньги!
— Какие деньги?
— Извините, а с кем я говорю?
— Это мать Зинина. А Зина на кладбище, насчет места хлопочет…
— А когда она будет?
— Не знаю. Обещала уже скоро… Я за младшенькой в садик схожу, а Володю она с собой забрала, все равно тут не до школы, сами понимаете.
— Понимаю. Тогда вот что… Запишите телефон, пусть когда придет — свяжется… Хорошо?
— Да, хорошо. Сейчас, ручку возьму… вот!
Виноградов продиктовал, что требовалось, объяснил, кого спросить.
— Спасибо. Примите мои самые искренние…
Но трубку уже повесили.
— В адрес не хочешь сходить?
— Придется, видимо. По обстановке. — Владимиру Александровичу абсолютно не хотелось без нужды оказаться в орбите чужого семейного горя. Проще вызвать вдову, допросить, выдать ей, что положено…
— Знаешь, у меня в восемьдесят девятом случай был. Характерный… — Начальника уголовного розыска вдруг потянуло на воспоминания. Виноградов знал за ним такую слабость и вынужден был терпеть ее по двум причинам: во-первых, потому что уважал субординацию, а во-вторых — это иногда бывало забавно. Тем более что можно было на законных основаниях побездельничать.
— Здесь уже?
— Нет, я тогда в области трудился. Так вот… Нашли мужика. Посреди колхозного поля — картошку, видимо, воровал, потому что рядом мешок был, наполовину наполненный… Башка проломлена, как кувалдой, — от макушки до шеи, практически, мозги нараспашку! Следов нет, потому как дождик прошел, свидетелей тоже… Чистый «глухарь».
— Фермеры?
— Какие, на хрен, фермеры! Это сейчас за мешок овощей на тот свет отправят, а тогда… «Все вокруг колхозное, все вокруг ничье!» В худшем случае морду начистят да участковым пуганут.
— И чего?
— Да ничего! Конец квартала, сдохни — но процент раскрываемости не похабь… Я тогда как раз «Науку и жизнь» почитывал, жена таскала из библиотеки. Кое-какие мысли возникли, съездил в Пулково, получил справку, что ежесуточно в верхние слои атмосферы вторгается столько-то тысяч метеоритов, что столько-то процентов из них достигает земной поверхности. Институт такой есть, теоретической астрономии, — так я не поленился, получил еще справку там насчет состава их, массы, скорости…
— Ну вообще! — Виноградов неприлично и неинтеллигентно заржал, предвкушая концовку.
— Вынес постановление об отказе, в связи с отсутствием события преступления. Дескать, небесное тело, состоящее из воды в замороженном состоянии… Шел мужик, шел — а по башке ему — хрясть!
— И прошло?
— А почему нет? Потом, конечно, постановление отменили, возбудились уголовным делом — но это уже после, в девяносто первом. Я тогда уж сюда перевелся.
Филимонов замолк, и каким-то своим сыщицким чутьем Владимир Александрович понял, что последует продолжение.
— Уже когда в архив списали, кто-то из деревенских стуканул: якобы пацаны на танцы шли, в клуб — за речку. Не по шоссе, а срезали, прямиком. Поддатые конечно, как водится! Там с тринадцати лет молодежь на бражке, а в пятнадцать уже и самогон хлестали… Короче, натолкнулись на мужика, не местного. Докопались до него.
— Насчет картошки?
— Да был бы повод! Может, ответил что не так… Завалили мордой в грязь, подтащили валун — и с размаху по черепу. Потом не поленились, откатили камушек в центнер весом в сторонку, землей присыпали… А там и дождик пошел как нарочно.
— Раскрутили дело?
— А кому надо? Мужик — бомжина, заявы на розыск не поступало, родственников нет… Пацанье по-быстрому в армию отправили, от греха подальше. — Филимонов вдруг весело, как случайно возникшему в памяти анекдоту, улыбнулся: — Между прочим, один из тех говнюков, папаша у него механизатор был, Герой Соцтруда, сейчас в органах. Школу милиции заканчивает! Просился сюда, в уголовку…
— Возьмете?
— Не-а! — Филимонов встал, направился к выходу. — Обедать пойдешь?
— Вряд ли! Попробую в кафе, на халяву.
— Тоже верно. — Все равно идти допрашивать бармена придется, так уж лучше сочетать приятное с полезным. — Может, и мне с тобой? Ладно, шучу.
— Всего доброго! До вечера тогда.
* * *
В принципе, Виноградов давно уже научился раскраивать свое служебное время, так что сегодня он мог, ни на что не отвлекаясь, выполнить максимум формальностей по отдельному поручению вислоносого следователя. В доблестных органах внутренних дел, казалось, никто не работал на конечный результат — в сущности, на романтические устремления просто не оставалось ни минуты, важен был сам процесс и далекие от него цифры статистики.
Адвокаты трудятся за деньги. За хорошие деньги! Сам преступник прекрасно знает, во имя чего рискует свободой и даже жизнью… Сотрудникам милиции приходится довольствоваться зарплатой, ожиданием льготной пенсии и концертом мастеров эстрады к десятому ноября.
Во дворе, перед самым крыльцом, сменившийся с суток взводный насиловал стартер своего «жигуленка».
— Помоги, Саныч!
— Толкнуть?
— Ага! А то моих никого нет, а эти жлобы из дежурки даже задницы оторвать не желают…
— Завидуют твоему, Вань, богатству!
— Чего? — Но машина уже завелась и ответа он не расслышал.
— До «Мутона» подбросишь?
— Элементарно! — Взводный дождался, пока Виноградов займет свое место, «воткнул» вторую передачу и спросил: — Говорят, переводишься? На повышение?
— Да вы чего все, сговорились? Откуда?
— Ладно, брось… Мне-то что? Хотя, если по-честному… Я бы отсюда тоже рванул куда подальше. Надоело!
Больше к этой теме не возвращались и всю дорогу до кафе проболтали о пустяках.
— Спасибо!
— Спасибо — много, а десять баксов — в самый раз! — отшутился взводный. — Будь здоров. Мало ли, если вдруг…
— Счастливо. Я буду иметь в виду.
На входе стоял другой швейцар, не вчерашний. С мордой отъявленного бульдога и планками многочисленных юбилейных медалей на пиджаке.
— Здравствуйте.
— Ну?
— Я из милиции. По поводу…
— Да, прошу! — Лучше бы уж он не улыбался. — Прошу…
— Саша здесь?
— Конечно!
Этого следовало ожидать, но вот что удивило Виноградова, так это охранник на привычном месте.
— Ты чего? Из ментовки — прямо сюда?
— Ага… Подмену не нашли, поэтому пока придется.
— Ну вы, братцы, даете! — Владимир Александрович вспомнил сразу несколько поговорок из серии «дураков работа любит» и «кто везет — того и грузят», но озвучивать их не стал. — Где хозяин?
— Секундочку!
— Здравствуйте, вы ко мне? — С барменом и одновременно формальным хозяином заведения Виноградов вчера почти не общался, но друг друга они узнали. — Присаживайтесь. Пообедаете?
— Непременно!
— Я распоряжусь. Сюда, пожалуйста!
Оставив Владимира Александровича в одиночестве разглядывать силуэты на плохо застиранной скатерти, бармен скрылся на кухне. Затем вернулся, присел напротив:
— К вашим услугам.
— Я решил не отрывать вас от работы, не дергать к нам…
— Спасибо, это очень любезно! — Хозяйская физиономия сочилась профессиональным дружелюбием.
— Необходимо составить протокол допроса, в качестве свидетеля… Формальность, конечно, но…
— Я же уже все вчера рассказал?
— Да, конечно! Но я уже объяснял вашему охраннику, что…
— Нет, если надо — всегда пожалуйста. Тем более такое дело. — Он без особого энтузиазма посмотрел на разложенные на столике орудия виноградовского труда: папку, бланк, авторучку. — Но, может, сначала закусите? Уже несут.
— Ну что же… — Действительно, откуда-то из недр появилась женщина с подносом. Вид у нее был совсем не развратный, выглядела труженица кухни вполне безобидно и чистоплотно. — Заодно и побеседуем, чтоб пока время сэкономить. Хорошо?
— Пожалуйста!
— Господи, какая прелесть…
Владимир Александрович переложил свое служебное имущество на пустующий стул и принюхался: глиняный горшочек, доверху наполненный наваристой лапшой с потрошками, источал ароматы, лишавшие всяких трудовых устремлений. И остальное было под стать: хлеб, нарезанный крупно, по-деревенски, пряности, свежая, осыпанная росой зелень…
— А вы? — Очень хотелось сразу же взяться за ложку, но Виноградов выдерживал приличествующую случаю паузу.
— Нет, спасибо. Кушайте! Может быть, насчет?..
— А вы? — повторил вопрос уже безотносительно к закуске Владимир Александрович.
— За компанию, пожалуй…
— Тогда и я! — Он очень легко уговорил себя, заглушив рабские возражения дисциплинированной совести необходимостью установления психологического контакта со свидетелем. — Водочки, граммов пятьдесят.
— Дина, пожалуйста — сто граммчиков «Кремлевской» и мне коньячку! Попозже — кофейку. — Дождавшись, когда женщина отойдет за стойку, бармен пояснил: — Моя жена. Только днем здесь! Сами понимаете — лишние заморочки… Вообще-то мы первые блюда не подаем, но для своих, в обед — как же иначе?
— А вечером что?
— Вечером посудомойка только приходит, Дина все до пяти приготавливает, мне остается только сервировать.
— Нет, я про ассортимент — почему только закуски для посетителей? По меню, кажется, бутерброды, салаты… Народ бы на домашнюю кухню валом повалил, нет?
— Ох, не надо о грустном! Пробовал… Столько проблем: СЭС, пожарники, всякая шушера… — Бармен спохватился, что и его собеседник относится к той же плеяде, осекся, поднял возникший на столике бокал: — Будьте здоровы!
— Спасибо. Вам того же!
Выпив и закусив под аккомпанемент восторженных стонов Виноградова, к деловой части встречи они перешли уже в атмосфере конструктивного взаимопонимания:
— Да, могло и похуже закончиться, если бы не парнишка ваш, охранник!
— А с ним все в порядке? Только честно, хорошо?
— Да обойдется… Сегодня его допросил, наверное, больше дергать не буду.
— A-а! Все равно придется замену искать.
— Ну, недельку бы ему отлежаться не грех…
— Нет, я в принципе говорю! Жаль, но надо расставаться.
— Почему?
Хозяин задумчиво покачал головой:
— Хотели сэкономить… Вы же знаете, что он без охранной лицензии?
— Да, конечно. И сторожем оформлен. Я еще удивился!
— Это племянник мой.
— Ясно…
Конкуренция, семейный подряд, минимум накладных расходов: все эти нынешние «Заслоны», «Бастионы», «Тарантулы» и прочие лицензированные структуры лупят за свои услуги такие расценки, что только на собственную безопасность и работаешь. Многие считают — себе дороже! Да и вообще, неизвестно, кто за всем этим стоит…
— Он в морской пехоте служил, недавно только вернулся. Все время на глазах, да и плачу я ему неплохо! Платил… Жаль, честный парень, непьющий.
— Может, оставите его?
— Теперь уж вряд ли! Приходили, предлагали тут договор на обслуживание заключить, но… темные какие-то!
— А что за контора?
— Да так, одна… Послушайте, а если с вашими договориться? Бывает, я знаю, в свободное время милиционеры…
— Не советую! Честно — не советую. Если неофициально. Тут другой вариант есть… Вневедомственная охрана, слышали?
— Это которые квартиры охраняют? Сигнализация?
Виноградов хмыкнул:
— У меня приятель ЛИТМО закончил, Институт точной механики и оптики… Так вот, его всю жизнь при первом знакомстве просили с очками помочь.
Бармен расхохотался:
— Простите, я в ваших структурах не разбираюсь!
— Да мы в них сами иногда не разбираемся… Нет, сейчас просто создали при ОВО команды специальные — по охране казино, валютников, кабаков… Они с оружием официально, на связи с ГЗ.
— С кем?
— С группами захвата, которые по тревоге ездят.
— Дорого?
— Прилично. Но не смертельно! Главное, все официально, безналом — и не с прибыли, а на расходы относится.
— А сверху что?
— Ну, кое-что, конечно, надо заплатить, чтобы без лишней волокиты, но… Я подскажу кому, когда и сколько.
— Надо обдумать!
— Обдумайте.
Оба понимали, что интерес тут обоюдный, поэтому обсуждение приняло несколько неожиданный оборот.
— Кстати… — последний раз процарапав ложкой глиняное донышко, закончил трапезу Виноградов. — Кстати! А вы не думаете, что всю эту кутерьму как раз и затеяли те, кто хотел вам, так сказать, охрану предоставить? Те, кто наведывался с предложениями? Так что с решением не тяните…
— Я попробую определиться. Но вряд ли это связано. Резать человека, только чтобы у меня появились проблемы?
Собственная версия и у Владимира Александровича вызывала сомнения, но последнее слово он оставил за собой:
— Гражданина могли и случайно пришить, под горячую руку.
— Не знаю… К сожалению, существует огромная масса более простых и дешевых способов, чтобы объяснить коммерсанту, что им недовольны.
Со стола незаметно исчезла посуда, и Виноградов опять разложил привычную милицейскую канцелярию.
— Еще чего-нибудь?
— Нет, благодарю! Все изумительно вкусно, но достаточно. И пить тоже больше не будем, хорошо? Разве что кофе попозже.
— Как скажете.
В дальнем углу появились две посетительницы, еще один клиент, мужчина командировочного вида, уже рассчитывался. Виноградов и не заметил, когда супруга хозяина успела его обслужить.
— Вы, я смотрю, пользуетесь популярностью!
— Стараемся. На одной пицце, конечно, и бутербродах не особо развернешься, но…
— Что у вас за контингент?
— Днем — разные люди, но в основном из окрестных контор. Тут, в нашем углу, вы видели — институт научно-исследовательский, бывшая «оборонка». Столовая их давно закрылась, вот и ходят.
— Инженеры, что ли? — Странно, при нынешних окладах у не добитых еще перестройкой «карандашей» денег должно в обрез хватать на кашу да чай без сахара.
— Почему? Половина НИИ в аренде, под всякими фирмами. Компьютерщики, торгаши, «металлисты»… Кабельное телевидение, два магазина. Некоторые, конечно, у себя, в микроволновках готовят или кофеином накачиваются, но и нам хватает.
— Понятно. А вечером?
— Тоже своя специфика…
— Черные? Дети гор?
— Нет, упаси Господи! Из театра приходят, после спектакля артисты. Потом компания одна, которая рядом с метро торгует, на «секонд хэнде»… Ваши часто заезжают — из отделения, потом районные ребята из ОБЭП.
— Бандиты…
— А что им тут делать? Скучно, девок нет. Хотя, конечно, появляются, но редко.
— Платите?
Хозяин сделал вид, что не расслышал вопроса.
— Нет, я ведь только к тому, что не было ли проблем с «крышей»? Какие-нибудь недоразумения…
— Нет, с этим все нормально. Кофе?
— Попозже. Спокойно у вас обычно?
— Да, в общем-то. Поэтому и обходились одним Вадиком. — Виноградовский собеседник покосился в сторону тамбура, где положено было находиться охраннику.
— Но случалось?
— Как же без этого? Народ нервный, пить не умеют… В основном, правда, просто скандалят, но и ручками-ножками тоже! Такого, как вчера, — не помню, прямо психоз какой-то… Озверели.
— Может, в еду чего-нибудь подсыпали? — сделал намек на не слишком элегантную шутку Владимир Александрович. В голове его роились смутные образы кота Леопольда и нахлебавшихся допинга эсэсовцев из древней комедии про войну.
— Нет, я спрашивал Дину… Все ели разное, кто-то вообще только пил. Я попробовал потом из открытых бутылок — ничего особенного! А газ… Газ какой-нибудь, он на всех бы подействовал.
— Тоже верно. — Ясно было, что бармен проблему обдумал всерьез и версию с психотропными веществами можно отбросить как отработанную. — А с чего началось-то?
— Да не видел я! — Это было сказано так, что Виноградов сразу же почему-то поверил. — Как раз нагнулся, чтоб тарелки бумажные вытащить, новую упаковку… Башку поднимаю — стул летит! Прямо в витрину. Из того угла, между прочим, в котором покойник сидел.
— Он, что ли, кинул? — удивился Владимир Александрович.
— Нет, скорее уж тот, который потом Вадика вырубил, — нахмурил лоб свидетель. — Их трое было, по-моему, они и завелись.
— К убитому пристали?
— Нет вроде… Там вон, рядом, сидели клиенты — здоровый такой и еще один. Между ними и завязалось.
— А убитый-то с кем был?
— По-моему… По-моему — вообще сам по себе.
— Та-ак… — Виноградов помолчал, пытаясь переварить полученную информацию, но внезапно понял, что позитивно рассуждать мешает ощущение сытости. Хотелось спать, и на ум пришла любимая поговорка его первого милицейского начальника: — Голодный волк быстрее бегает…
— Это вы о чем?
— Так, мысли вслух… Как насчет кофе?
— Без проблем. Диночка-а!
Прихлебывая огненно-терпкую, густую жидкость, Владимир Александрович попытался начать с другого конца:
— Вы убитого не запомнили тоже?
— Почему — тоже? — бармен не сразу сообразил, что Виноградов имеет в виду охранника. — A-а! Почему не запомнил? Запомнил.
Это было уже неплохо.
— Ну-ка, ну-ка! Постоянный, что ли?
— Не-ет… Знаете, я сразу клиента определяю — с порога. По одежде, поведению, как идет…
— Интере-есно.
— Это моя работа. Основа, так сказать, благосостояния. Как для таксиста или сутенера… простите.
— Ничего-ничего! И какое он произвел впечатление?
— Видите ли, он произвел впечатление человека, попавшего в кабак случайно. То есть он или вообще никогда в подобных заведениях не был, или был так давно, что успел забыть…
— Да ну?
— Он вошел, во-первых, очень неуверенно, что ли… Остановился посредине зала. Я даже подумал, что сейчас развернется и уйдет, хотел уже навстречу выскочить, проводить за столик.
— А у вас за столики подают?
— Когда как… Он, например, сначала к стойке все-таки подошел. Поздоровались, я сразу же начал с ним разговоры разговаривать…
— На тему?
— Да ерунда всякая: добрый день, что могу предложить? выпить, покушать? присаживайтесь, пожалуйста, сейчас обслужим…
— А он?
— А он уже, оказывается, здорово выпивши был! Не то чтобы в хлам, но порядком.
Виноградов старательно слушал, пытаясь не переспрашивать.
— Я ему в уголке место показал, там как раз освободилось. Принес, чего просил… — Бармен вытащил из брючного кармана потрепанную записную книжку, листнул ее и, найдя нужное, поучительно поднял вверх указательный палец: — Вот ведь что интересно! Заказал самую дорогую пиццу, салат из кальмаров, тоже самый дорогой, — и коньяк французский!
— Тоже самый дорогой? — не удержался Виноградов.
— Да!
— Вы посоветовали? — понимающе кивнул оперативник. По-человечески, это было вполне понятно — грех не раскрутить пьяного, в этом весь смысл кабацкой стратегии.
— Нет! — торжествующе разочаровал его хозяин заведения. — Сам попросил… Сомневаетесь?
— Ну-у…
— Я тоже засомневался. Поэтому вежливенько так объяснил, что у нас такой порядок, что сначала оплата, потом уже…
— Он заплатил?
— Без звука!
— Долларами?
— Почему? Рублями… — Владимиру Александровичу показалось, что недоумение собеседника искреннее. — Сдачу не взял!
— А доллары вы у него видели?
— Да я вообще сомневался, что у него деньги есть!
— Почему?
— Вид был не такой, я же говорю… Не наш клиент, скорее для пельменной какой-нибудь или столовки: костюмчик барахольный, галстучек. Сумка из дерьматина!
Последнее слово бармен выговорил с наслаждением, отдавая предпочтение смыслу перед грамматикой.
— Сумка?
— Ну да… Через плечо, на ремешке.
— Точно? Опишите ее: цвет, размеры… — Это было несколько неожиданно, но, оторвавшись от писанины, Виноградов на всякий случай пояснил: — Это для опознания надо, чтоб родственникам вернуть.
— А чего описывать? Такая черная, с кармашком. На молнии.
— Что внутри? Может, он открывал при вас, нет?
— Нет. На пол поставил, по-моему…
Насколько помнил Владимир Александрович, никакие сумки с места преступления не изымались. Противореча сам себе, он все-таки поинтересовался:
— А из ваших никто ее прибрать не мог? Под шумок?
— Не-ет, я лично прибирал тут все. Никого же не оставалось… Что, пропала?
— Есть проблемы, — уклонился Виноградов.
— Ценное что-то?
— Вряд ли!
— И я не думаю… — пожал плечами свидетель. — Еще кофе?
— Достаточно. Скажите, я мог бы забрать ваш блокнот?
— Зачем?
— Ну, все-таки определимся с количеством посетителей, кто что заказывал…
— Это ничего не даст! — Собеседник помешкал и, не выпуская из рук, продемонстрировал Виноградову несколько страниц. Они были вкривь и вкось испещрены значками, столбиками цифр, кое-где записи наползали одна на другую, исполненные разными чернилами и, очевидно, в разное время. — Сугубо личные пометки, к тому же не всегда… объективные. Вы понимаете?
Владимир Александрович понимал. Вполне естественная ситуация: если проводить официально все заказы — на налогах разоришься. К тому же, видимо, цены на выпивку и закуску, а также итоговые суммы, предъявляемые клиентам, вовсе не безупречно совпадают с выставленными на стойке табличками.
— Жаль! Ладно…
— Спасибо. Не хотелось бы ненужных вопросов, я и так готов помочь по мере сил.
— Саша, давайте попробуем определиться со свидетельской базой. Из работников кого можно допросить еще? Швейцар — как он?
— С утра отзвонился, выпустили из больницы. Прислать?
— Да нет, не к спеху. Созвонюсь, приглашу… Телефон домашний имеется?
— Конечно! — Бармен выписал нужный номер на листке, спешно вырванном из злополучного блокнота: — Это приятель тестя, дядя Федя… Федор Федорович.
— Смотрю, почти семейный подряд?
— Время такое, только своим доверять можно. Да и то не всегда! — с чувством констатировал свидетель.
— Больше никого из работников не допросить?
— Нет. Жены, слава Богу, не было, уборщица еще тогда не пришла, попозже появляется…
— А посетители?
— Посети-ители? — Собеседник напрягся, и было заметно, что ему хочется как-то отблагодарить Виноградова за отсутствие излишнего любопытства относительно двойной кабацкой бухгалтерии: — Значит, Пушкин был из постоянных…
— Фамилия? — взялся за «паркер» Владимир Александрович.
— Нет, прозвище! Ходит тут, стихи читает — для развлечения публики. Ему, кстати, тоже перепало вчера, но готов спорить — появится, не сегодня, так завтра…
— Есть его данные?
— Нет! Живет где-то у метро, в коммуналке. Жена то ли ушла, то ли померла… не знаю. У него ведь что ни пьянка — то новая история любви. С учетом зрительского вкуса…
— А больше никого?
— Честно говоря, не запомнил. Извините! Но завсегдатаи обычно попозже появляются, я говорил уже.
— Дадите знать, когда этот ваш Пушкин объявится?
— Запросто. Куда звонить?
Виноградов порылся в бумажнике и протянул хозяину визитную карточку:
— Здесь прямой телефон и дежурка.
— Ого!
Владимира Александровича давно уже перестала удивлять реакция собеседников на протянутый им глянцевый прямоугольник с милицейскими реквизитами. Сам он первую визитку завел еще в девяностом, чуть ли не первым в Главке, в основном из соображений пижонства, но со временем уже не представлял себе делового общения без подобной мелочи.
— Вы тогда идите пока, занимайтесь своими делами, а я закончу, допишу тут, о чем мы говорили. А вы черканете…
— Хорошо. — В зале как раз появилась прилично одетая пара с ребенком, и нужно было уделить им внимание, — Прошу! Проходите, присаживайтесь…
Хозяин сорвался с места, а Владимир Александрович стал заполнять размашистым, некрасивым, но разборчивым своим почерком сероватое пространство бланка.
* * *
Женское горе — штука заразная. Плотным, почти осязаемым облаком оно расползается вокруг, истекая на собеседника через залитые слезами или, напротив, свинцово-сухие глаза, многократно усиливаясь тысячами едва уловимых штрихов: поза, голос, прическа… Один-единственный нечаянный жест может выплеснуть из-под тоненькой корочки приличий такое, что люди вокруг содрогнутся и потом долго еще будут носить холодок под сердцем.
Уголовный розыск… Большинство из тех, кто не спился вовремя, не ушел, не сумел воспитать в себе носорога, — большинство из них гибнет на пятом десятке с неизменным диагнозом «инфаркт»…
Чужое горе, как и чужие тайны, — это верное средство сократить себе жизнь. И медицина тут бессильна.
— Алле? Саныч?
— Да, слушаю!
Голос в трубке звучал до неприличия громко:
— Как здоровье? Чем занимаешься?
— Да так… — Виноградов уткнулся глазами в стол.
— В баню идешь сегодня?
— Не знаю, наверное.
— Слушай, я тебе про Лысого не рассказывал? Как он позавчера соляры залил вместо девяносто третьего? Эт-то что-то!
— Извини, давай потом? Вечером.
— Занят? — до собеседника наконец дошло.
— Да. Перезвони попозже.
— Так встретимся же? Приходи.
— Ага, постараюсь. Извини! Пока…
— Будь здоров, Пинкертон. Расколи его, гада, по самую задницу! — Виноградовский приятель не очень представлял себе, что такое оперуполномоченный, и считал поэтому, что вся служба Владимира Александровича состоит из хитроумных допросов и яростных перестрелок с бандитами. Сам он работал дизайнером по интерьерам, носил берет, бороду и воспитывал хомяка.
— Прошу прощения. — Виноградов посмотрел на сидящую напротив женщину.
Та молча кивнула.
— Понимаю ваше состояние, но… Такой порядок. Нужно вас допросить, чисто формально, потом — и вещи вернуть, деньги, ценности. Хорошо?
Женщина опять кивнула. Вообще, с того момента как вдова переступила порог кабинета, она не произнесла еще ни слова. Даже, кажется, не поздоровалась, шагнув вслед за дежурным сержантом из коридора и сразу же заняв предложенный стул.
— Давайте, я сначала отдам… — Владимир Александрович решил начать не с протокола, а с более простой процедуры. А по ходу — сориентироваться. — Вот, посмотрите!
Он высыпал на полированную когда-то поверхность стола содержимое конверта.
— Согласно описи… Проверьте.
Женщина, не глядя на сложенный бланк, дотронулась до часов, накрыла ладонью ключи, бумажник.
— Что вы! Может, воды? Одну секундочку…
Но рыдания оборвались, не успев перейти в истерику.
— Простите.
Голос у женщины оказался чуть хрипловатый, вдовий. По прическе, одежде, косметике было ясно, что собой она занималась сегодня без интереса, просто повинуясь привычке воспитанного человека, выходящего на люди, тем более в казенный дом…
— Простите!
Она аккуратно, одно за другим переложила к себе: кошелек, даже не глянув на содержимое, часы мужа, связку ключей… В недоумении посмотрела на доллары:
— Что это?
— Доллары.
И вопрос, и ответ прозвучали невпопад. Поэтому Виноградов пояснил:
— Их обнаружили при вашем муже.
Вдова несколько секунд сидела неподвижно, потом взяла валюту:
— Да, спасибо.
Владимир Александрович снова заметил, что она тихо плачет.
— Пересчитайте.
Женщина отрицательно покачала головой.
— Сколько здесь должно быть?
— Не знаю.
— Хм-м… Простите, но… Простите, это точно ваши деньги? Вы уверены? — засомневался теперь уже Виноградов.
— Наверное… Вы же сказали. — Одной рукой вдова вытирала заплаканное лицо, другой поудобнее укладывала в сумку вещи.
— Я должен оформить показания.
— Оформляйте. — Она не боялась и даже не нервничала, дисциплинированно приготовившись отвечать.
— Итак… Ваши фамилия, имя, отчество? — задал первый, предписанный протоколом вопрос Владимир Александрович.