Измученный отдельский «уазик» обреченно вздрагивал на каждой дорожной выбоине. Веера грязной воды то и дело с шумом вырывались из-под колес, исчезая в простудном осеннем тумане. В голову с наглой настойчивостью лезла фраза из невесть когда и кем придуманной песенки:

Опер ОБХСС много спит и сладко ест…

В шестом часу утра и на пустой желудок неуместность и пошлость ее у Владимира Виноградова сомнений не вызывали. Подняв воротник плаща и устроившись поудобнее, он закурил первую за день и, вероятно, тридцать первую за дежурство сигарету. «Боже, как банально, — подумал Виноградов. — Бесчисленное множество раз в сотнях фильмов и книг мужественные оперативники мчались навстречу опасности, сосредоточенно дымя — все равно чем, трубкой, сигарой или „козьей ножкой“. А вот интересно: знают ли в околотворческих кругах, что у нормального тридцатилетнего мужика, разбуженного в пять утра, после первой же затяжки натощак во рту появляется привкус ржавой лопаты? И что обманутый желудок через пять минут с новой силой потребует хотя бы чашку чая и бутерброд. С колбасой. Или с сыром. Или все-таки с колбасой?..» Виноградов даже хотел обсудить эту важную проблему с водителем, но не успел — впереди показалось монументальное здание Главных ворот порта.

Субботнее дежурство — вещь сама по себе неприятная для любого сотрудника милиции, это аксиома. Но работа в выходной день дает и определенные преимущества. Не надрывается телефон, не вызывает по поводу и без повода руководство, можно быть уверенным, что в канцелярии тебе не отпишут какой-нибудь «входящий» с леденящим кровь сизым штампом «На контроле». Словом, в отличие от ребят из многострадального уголовного розыска оперативник из ОБХСС, как правило, получает возможность разгрести необъятную кучу разного рода бумаг — нужных, не очень нужных и совсем ненужных, но — обязательных.

И в этот раз старший оперуполномоченный Виноградов начал дежурство с просмотра толстой, истрепанной папки с циркулярами и распоряжениями, лежавшей на столе в комнате инструктажа суточного наряда. Порадовался. За прошедшие двадцать четыре часа бумаг почти не прибавилось — случай достаточно редкий в напряженной, щедрой на неожиданности оперативной обстановке большого портового города. Виноградов поднялся на второй этаж, прошагал по пустому, гулкому коридору мимо двух рядов опечатанных на выходные дверей и вошел к себе в кабинет.

Телефонные аппараты нетерпеливо и преданно ожидали команды любимого хозяина, и Виноградову показалось на мгновение, что они готовы радостно завилять кручеными шнурами. Он достал из сейфа внушительную стопку документов, щелкнул зажигалкой. Курение в кабинетах, наверное, единственное нарушение приказов министра, на которое смотрят сквозь пальцы.

Часов до двух удалось спокойно, без суеты поработать с бумагами. Постановление о передаче материалов по одному из портовых буфетов в товарищеский суд, несколько важных документов по интересному и перспективному делу о группе спекулянтов чеками Внешторгбанка — следствие, как обычно, всю черновую работу переложило на оперативников, — отчет о проведенных по очередному указанию Управления мероприятиях… Словом, стопка неотложных документов, до которых в течение недели просто не доходили руки, заметно похудела.

Зато почти сразу же после обеда жизнь в очередной раз показала, что работа оперативника на семьдесят процентов состоит из общения с людьми. Пред суровыми очами дежурного по отделу начали возникать «несуны», или, по принятой в ОБХСС терминологии, «мелкие хищники». Несли все — апельсины и автозапчасти, дефицитную немецкую эмаль и копеечные гвозди. Вот уж воистину — «Порт полон соблазнов», как смущенно оправдывался тальман, задержанный с тремя новенькими импортными малярными кистями.

Оформив надлежащим образом шестого — и последнего на сегодня любителя соцсобственности, Виноградов почувствовал себя полностью неработоспособным. Пропало даже желание выяснить отношения с дежурившим от уголовного розыска коллегой… Проявив незаурядное оперативное мастерство, тот еще часа три назад растворился в дебрях портовой контейнерной площадки и в отдел вернулся, когда последние объяснения уже лежали, подготовленные к отправке в нарсуд. Около семи вечера Виноградов попил с ребятами из дежурной части чаю, посидел на инструктаже заступавших на посты милиционеров, с позором проиграл две партии в шахматы отдельскому водителю и вернулся к себе в кабинет, твердо намереваясь выспаться — пусть на составленных стульях, но часов до восьми утра. А что, ночь без ЧП на обслуживаемых объектах — не такая уж редкость, как может казаться любителям детективов. К счастью. Но на этот раз…

Герой одного из популярных одесских кинобоевиков призывал любить сюрпризы, но, судя по всему, сегодняшний сюрприз мог бы доставить удовольствие разве только человеку с нездоровой психикой. А таких, как известно, в милицию не берут.

В комнате ВОХР находились трое. Начальник караула, шестидесятилетний отставник в тужурке с зелеными петлицами, несколько минут назад звонивший в отдел, с явным облегчением встал и вышел из-за стола навстречу Виноградову. В углу, под написанными от руки соцобязательствами и графиком дежурств, сидел безукоризненно одетый мужчина с высокомерным и презрительным выражением на лице. Весь его облик — от плотно сжатых губ до нарочито, вызывающе непринужденной позы — подчеркивал глубокое отвращение к происходящему. При появлении Виноградова он переложил к себе на колени лежавшую рядом пластиковую папку с эмблемой знаменитой западногерманской судоходной фирмы. Сидевшему рядом с ним дородному парню в кожаных джинсах и грязно-серой куртке было не до Виноградова. Судя по мутным глазам и натужному сопению, молодой человек отдавал все силы борьбе с вполне естественным в его состоянии желанием — принять горизонтальное положение. Он был пьян, пьян тоскливо и безысходно, до той степени, которая в милицейских протоколах именуется «видом, оскорбляющим человеческое достоинство». Ко всему прочему оба они были иностранцами — Владимир знал это из телефонного рапорта начальника караула.

— Старший инспектор Виноградов, — представился он, специально для «холеного» добавил: — Криминальная полиция, экономический отдел.

Вышло достаточно внушительно и замысловато, хотя и не совсем точно. Однако объяснять, что такое ОБХСС, гражданину страны, где вообще не существует социалистической собственности, было бы делом по меньшей мере неблагодарным. Во всяком случае в данных обстоятельствах.

— Пауль Штрассер. — Иностранец счел все-таки нужным встать.

— Говорите по-русски?

— Не очень… много.

— Слушаю Вас. — Виноградов улыбнулся как можно более располагающе и не без труда выудил из школьного багажа: — Их шпрехе аух айнбинсхен дейч.

Штрассер также счел уместным улыбнуться — сдержанно, одними губами — и заговорил на довольно сносном русском. Минут через пятнадцать оживленного диалога — начальник караула куда-то вышел, а второй иностранец только периодически всхрапывал и пускал слюну — Виноградову удалось установить следующее.

Вчера приблизительно в двадцать три часа моторист лесовоза «Анна-Маргарита» Эрих Бауер, расплатившись с таксистом, поднялся на борт своего судна. Никто, даже занудный пастор из его родного городка Альтенкирхен, не осмелился бы утверждать, что Эрих пьян. А досадное падение на трапе, разумеется, объяснялось не парой-другой стопок знаменитой русской водки, а усталостью и проклятым морским туманом, покрывшим скользкой влагой ступени и поручни. Эриху захотелось с кем-нибудь поделиться этими соображениями, но вахтенный у трапа куда-то отошел, и на пустой палубе у разверстой пасти носового трюма стоял только крупный светловолосый докер в оранжевой каске и мышиного цвета робе.

— Водка — гут! — убежденно сказал Бауер.

— Ага, — согласился докер.

Вскоре непреодолимое желание Бауера «добавить», как говорят русские, и готовность докера помочь ему сломали языковые и межнациональные барьеры. Было заключено джентльменское соглашение: Бауер получает бутылку «Столичной», а докер взамен — новую двадцатипятирублевую купюру и початую пачку «Кэмела». Русский вышел на причал, благо в работе крановщиков образовалась какая-то заминка, а затем, благополучно миновав пограничника, вернулся с водкой.

Все это, разумеется, дело сугубо частное, и герр Штрассер — он является капитаном «Анны-Маргариты» — не стал бы отрывать в неурочное время господина обер-инспектора от его забот, однако…

Когда моторист в значительной степени, а честно говоря, почти до конца опустошил бутылку и поднялся на палубу подышать свежим воздухом, к нему вновь, теперь уже первым, обратился услужливый русский. Без лишних слов он отвел мало что соображавшего Бауера в закуток за брашпилем, куда почти не проникал свет прожекторов и где их не могли видеть другие докеры, суетившиеся у трюмов. Там, в полутьме, он показал на часы Эриха, затем на его теплую нейлоновую куртку и кроссовки, достал из кармана скомканную бумажку и прошептал:

— Суоми марк. Файв хундрит.

Моториста такой бизнес вполне устроил. Он быстро снял часы, куртку, чуть помедлив — кроссовки и подивился тому, как молниеносно все это исчезло под мешковатой робой докера. А тот, воровато оглянувшись, сунул ему в руку купюру и махнул рукой в сторону берега:

— Полицай! Аллее контроль! Чао.

…Короче говоря, когда приблизительно в четыре утра капитан обнаружил Бауера на палубе в непотребном виде, с трудом разбудил его и, выслушав маловразумительные объяснения, полюбопытствовал, стоил ли бизнес хорошего радикулита, который моторист имел все шансы получить, он сразу же понял — весьма желательно вмешательство полиции.

— Только много пьяный идиот может думайт — это есть настоящий деньги, — закончил свой рассказ Штрассер. — Нужно посмотреть сами.

Он открыл папку, чуть помедлил и добавил:

— Вы имейт власть рабочий, но это есть криминаль везде, и полицай должна ловить такой хафенарбайтер. Иначе это можно делать международный резонанс.

Виноградов взял протянутую купюру по профессиональной привычке осторожно, двумя пальцами, хотя, видимо, необходимости в этом не было — не в одних руках за последние час-полтора побывала она, нужные «пальчики» загублены.

Да, деньгами то, что сейчас рассматривал Виноградов, трудно было назвать даже совсем неискушенному в валюте человеку. Фактура бумаги, небрежность прорисовки деталей, не говоря уже об отсутствии менее бросающихся в глаза, но обязательных признаков любых иностранных купюр… Словом, «липа» — наглая, грубая, сработанная, по-видимому, наспех.

Виноградов снял трубку портовского телефона, набрал номер:

— Валерий Витальевич, Виноградов беспокоит. Доброе утро… Да, спасибо. Такая, понимаете, просьба. Что за бригада сегодня у нас на «Анне-Маргарите» трудилась? Двести четвертая? А они где сейчас?.. Ну правильно, смена у них кончилась… Что? Уже в автобусе? Слава те Господи! Ладно, я их тут, на воротах встречу. Еще просьба, Валерий Витальевич, — перезвоните мне сюда, на «караулку», кто где работал, кого подменял, словом, полную раскладочку по наряду… Ну, уж это не мне вам объяснять… Хорошо, жду звонка.

Виноградов положил трубку, повернулся к Штрассеру.

— Сейчас я прошу вас проехать в сопровождении нашего сотрудника, — он кивнул на стоящего в дверях водителя, — в медпункт, где герра Бауера освидетельствуют, окажут ему помощь и приведут в надлежащее состояние. По мере возможности. После этого вас отвезут к нам в… офис, где вы соответствующим образом сможете сделать официальное заявление. Извините, один вопрос… Кроме того, что докер был высокий, светловолосый, в серой робе и оранжевой каске, Бауер вам ничего о нем не сообщил? Ну возраст, характерные приметы? Нет? Жаль.

После того как «уазик» увез иноземных пассажиров — заснувшего окончательно моториста грузили, правда, скорее как багаж, — Виноградов, проинструктировав начальника караула, начал, как любил говаривать его первый шеф, «работать с телефоном». Связался с дежурным по отделу, с пограничниками, дал указания заспанному переводчику «Инфлота», проинформировал другие подразделения и службы, интересы которых могли быть затронуты инцидентом с иностранными гражданами.

К моменту, когда у проходной затормозил портовский автобус с двести четвертой бригадой, Владимир уже знал, что на борту «Анны-Маргариты» нынешней ночью побывали девять человек. Досмотр автобуса и вывозимых докерами вещей — процедура привычная, но на сей раз особо тщательная — результатов, как и ожидал Виноградов, не дал. После того как все двадцать шесть членов бригады вновь заняли свои места, он вошел в салон и, глядя на серые от бессонной трудовой ночи лица докеров, сказал:

— Доброе утро. Многие здесь меня знают, кто не знает — представлюсь. Виноградов, ОБХСС. Есть необходимость, как это ни печально, всем нам ехать сейчас не по домам, а в отдел. Сами понимаете, это не блажь. Обещаю — лишней минуты никого задерживать не станем.

Народ в двести четвертой оказался, в общем, сознательным. Когда автобус затормозил у дверей отдела, недовольный, обильно уснащенный забористым флотским диалектом ропот, которым были встречены слова Виноградова, стих…

В девять тридцать Владимир стоял в кабинете начальника отдела. Майор Яковлев внимательно просмотрел документы, собранные за утро, — десятка три объяснений, должным образом оформленное и зарегистрированное заявление гражданина ФРГ Бауера, несколько справок, — и подписал постановление о возбуждении уголовного дела. Оглядел присутствующих.

— Какие мнения, товарищи?

Обстоятельства случившегося всем, кто в этот момент сидел в кабинете, были известны, более того, каждый в той или иной степени внес вклад в пополнение лежавшей на столе папки. Начальники отделений, сменившийся с дежурства «розыскник», два оперативника ОБХСС.

— Имеем шанс заполучить «глухарь» по сто сорок седьмой. — Начальник ОУР встал и внезапно резко повернулся к начальнику следствия: — А что? Товара нет — раз. Куда делся? Спрятан? Где? Вывезен? Кем? Когда? Немцу всех докеров показали — не может вспомнить. Два. «Пальчиков» читаемых нет — три.

— Это у тебя к Виноградову претензии или просто так, от плохого настроения? — вступился за своего подчиненного начальник ОБХСС.

— Хватит, ближе к делу. — Яковлев прекратил готовую разгореться склоку. — Владимир Александрович, как оцениваете результаты опроса докеров? Кстати, вы их уже отпустили?

— Да.

— Всех?

— Да, товарищ майор.

— Не поспешили? Почему со мной не посоветовались?

— Так ведь…

— Что, утомились? Домой хочется? — В кабинете повисла ватная, тягучая тишина. Виноградов почувствовал себя весьма неуютно. — Ладно, докладывайте.

— Из девяти докеров, работавших на «Анне-Маргарите», шестеро по разным причинам интересующим нас лицом быть не могут. Остаются трое. Перечисляю в порядке, на мой взгляд, наибольшей вероятности. Ярцев Алексей Петрович, двадцать семь лет. В порту второй год. До армии учился в мореходке, исключен за кражу. Курит в основном «Беломор». Нечаевский Андрей Григорьевич, двадцать шесть лет, полгода назад списан из плавсостава пароходства за пьянку. Есть данные, что помаленьку спекулирует импортными товарами…

— Курит?

— Нет. Брошин Сергей Анатольевич, тридцать один год. Подходит только по приметам. Жаден, необщителен. В эту смену часто бегал с причала на борт и обратно. Поясняет — желудок прихватило. Все.

— Кто их опрашивал?

— Я сам.

— Так. Что у кого есть добавить?

— Разрешите? — встал молодой оперативник УР Иванов. — Теперь они знают, что мы начали работать, — раз…

По кабинету прокатился легкий смешок. Оперсостав уголовного розыска копировал даже манеру разговора своего начальника.

— …С ходу «расколоть» не получилось — два. Значит, теперь они будут круто менять сценарий. Засуетятся. Деньги, вещи — «скинут».

— А где они, вещи? Насчет денег и сигарет не знаю, сам понимаешь, личного обыска ни у кого не делали, а вот вещей-то никто из бригады не вывозил, это точно.

— Так ведь и на территории мы все облазили: раздевалки, подсобки там всякие, гальюны. Видимо, в порту вещей уже нет.

— Послушай, я здесь двенадцатый год работаю, и ты уж мне поверь — если что захочу запрятать в порту, так вы всем угрозыском за неделю не отыщете. Как, помню, в семьдесят девятом…

— Пожалуй, Иванов прав. — Яковлев заговорил, как всегда не повышая голоса. — Вещей в порту нет. Почему? Попробую объяснить. Преступник — или преступники — рассчитывали, что, пока немец протрезвеет, он — или они — будут уже за пределами порта. Какой смысл прятать купленное? Ведь первое, что мы должны были сделать и сделали, — это проверить территорию. А вдруг найдем? Всяко бывает. А если и не найдем? В следующую смену вывезти вещи еще труднее — и ВОХР позубастее будет, и мы не успокоимся. В порту вещей нет, при нем тоже, значит…

— Значит, куртка и все прочее «ушло» из порта между четырьмя и семью часами утра! — не сдержался Виноградов.

— Ишь ты, опер даже спать расхотел. — Начальник следствия скептически усмехнулся. — Как-то жидковато все это. Вроде убедительно, но… не знаю, не знаю.

— Ваше мнение?

— Оставим как одну из версий. План расследования с учетом полученных данных доложу позже. Параллельно пусть розыскники и ОБХСС организуют свои мероприятия. Вообще неплохо бы создать оперативно-следственную группу — скажем, следователь, пара «сыщиков», эксперт.

— А на сегодня, что, хватит? — удивился начальник ОБХСС.

— Очень хочется «по горячим следам»? Как видите, не получается. Шашкой махать нечего, фактор времени уже роли не играет. Впрочем… — Он повернулся к Яковлеву. — Из Управления беспокоили?

— Звонили.

— Ладно. На вечер вызовите Ярцева, Брошина, Нечаевского. Попробуем допросить.

Начальник отдела недовольно поморщился, но промолчал: после возбуждения дела вступает в силу закон о процессуальной независимости следователя. Минут через десять совещание закончилось. В кабинете остались только Яковлев, начальник ОБХСС и Виноградов.

— Владимир Александрович, я с удовольствием отправил бы вас отдыхать. Заслужили. Но — просьба. Съездите в ВОХР, прямо сейчас, установите машины, покидавшие порт в интересующий нас период…

— Главное — установочные данные водителей. Особо — наши, портовские. Из сторонних организаций — те, кто не в первый раз в порту. — Начальник ОБХСС сделал паузу. — Для сведения. По имеющимся данным на причале около часа простоял грузовик, кузов — крытый, цвет — темно-серый или темно-зеленый, госномер неизвестен. Примет особых ни у машины, ни у водителя нет, во всяком случае мы их не знаем.

— Не густо.

— Ночь. Темно. Возьмите мою машину. Сделаете — и свободны.

…Между четырьмя и семью часами утра через пост ВОХР прошли из порта четыре машины. Два автобуса, «Москвич», «ЗИЛ-130» службы материального снабжения. Чтобы установить это, Виноградову пришлось звонить домой уже сменившемуся с дежурства стрелку вневедомственной охраны. По счастью, тот оказался дома и даже снял трубку.

— Да, помню, «зилок» темно-зеленый, водитель — Петриев, он на этой машине уже два года. — Голос в трубке, слегка хриплый со сна, звучал встревоженно. — А что? Путевка в порядке, кузов пустой…

Отзвонившись в отдел и высказав свои соображения, Виноградов откинулся на спинку стула. Усталости он не чувствовал, тяжесть в голове почти отошла. Даже есть не хотелось. Азарт охотника? Может быть. Но ведь такое состояние, наверное, и должно быть у каждого перед завершением сложной и нужной работы. Профессионализм и немного везения. Или наоборот? Или того и другого поровну?..

— Виноградов? Яковлев. Еще не ушли? Я так и думал. Слушайте, Петриев с машиной сейчас на базе горхозторга. Должен был еще час назад загрузиться, но что-то там у них — то ли печати нет, то ли того, кто эту печать ставит. Словом, как обычно. Ребята из райотдела аккуратно проверили — прибыл он так, что вроде по пути из порта заехать никуда не успевал. Нервничает Петриев, торопится. Угощал кладовщика сигаретой. Да, Владимир Александрович, да — «Кэмел».

— Ну правильно. Чего бояться? Он же еще до шума уехал.

— Сейчас быстро в отдел, возьмете двух дружинников понятыми, да, и на всякий случай… оружие…

— А может, ну его? А то как в кино.

— Выполняйте.

…На черной «Волге» ездить, конечно, не в пример удобнее, чем в полуразвалившемся «уазике». И погода прояснилась — солнышко… Владимир поправил непривычно тесный ремень кобуры и повернулся к сидевшим сзади дружинникам.

— Так вот, бойцы, товар скорее всего находится в машине. Охрана прохлопала — как же, старый знакомый, только в кузов и заглянули. Опять же — сигареты…

— Я тоже «Мальборо» курю. Иногда, — перебил его дружинник помоложе. — У меня брат в загранку ходит.

— Типун тебе на язык! — Виноградова передернуло. — Он это. Мне сердце вещует. Видимо, дело было так. Некто Петриеву вещи передал. Деньги или получил, или потом получит, что даже вероятнее, опасности меньше. Рано или поздно, теперь уже скоро, Петриев вещи из машины уберет. И вот тут-то мы и должны его взять. Не раньше, не позже — иначе скажет: знать не знаю, ведать не ведаю. Кто сунул, зачем? Отвяжитесь, товарищи начальники, не мое.

— А этот ваш некто?

— Ну, во-первых, не наш, а скорее петриевский. А во-вторых… Что мы о нем знаем? Молод, нахален, самоуверен. Над нами, убогими, сейчас потешается — как же, нервы всей бригаде мотали, автобус чуть не по винтикам перелопатили, а вещички-то — тю-тю. Теперь у него одна забота — Петриев, и, надо сказать, правильная забота. Найдем вещи — водитель подельничка сдаст с потрохами, «паровозом» идти не захочет.

К воротам базы «Волга» подкатила в соответствии с классическими канонами детективов как раз в тот момент, когда петриевский «ЗИЛ» выворачивал на магистраль. «Волга» сразу же нырнула в довольно густой поток автомобилей. Все четверо — водитель, Виноградов, дружинники — замолчали: Петриева «повели».

Минут через десять хорошей езды — «объект» несколько раз был на грани нарушения правил — грузовик затормозил у газетного киоска на улице Нахимова. Водитель вышел из кабины и огляделся. Почти сразу же из-за киоска к нему выбежал молодой парень в модной ярко-синей кепке с пластиковым козырьком. Нечаевский?! Петриев, видимо, оправдывался, показывая на часы, затем открыл дверь кабины и поднял сиденье.

— Пошел! — шепотом крикнул Виноградов.

Конечно, обошлось без стрельбы, рукопашных схваток и прочих подобных эффектов. Меньше чем через час в соседних кабинетах следственного отделения задержанные давали первые показания…

Нечаевский А. Г., докер-механизатор порта:

— Алкаш этот импортный ко мне сам подошел. Что же, дружба народов, то-ce… Словом, пошел я ему навстречу. Для себя была одна бутылочка, думал — с утречка расслаблюсь. Запишите — умысла на перепродажу у меня не было. Не было! А от четвертного этот капиталист не обеднеет. Сигареты? Да сам-то не курю, но раз предложил, так что ж, отказываться?.. Так вот, работаю я себе дальше, гляжу — опять фирмач на палубу выкатился. Чуть не целоваться лезет, начал шмотки с себя снимать — мол, презент. Я, конечно, отказываюсь, а он ни в какую. Как раз я и вспомнил, что перед сменой нашел на терминале деньгу какую-то, не нашу. Да, нашел, а вы что хотели услышать? Запишите — нашел, хотел после смены сдать государству.

А тут неудобно стало — он мне презент, а я ему? Ну и подарил бумажку. Пишите — ничего не покупал, просто подарками обменялись. Ну, вещички я с парохода вынес — для себя, конечно, насчет перепродажи — ни-ни! — а тут Лешки Петриева тачка, я его еще по службе знаю. Попросил — мол, вывези, класть некуда, смена не закончена. Договорились, что встретимся в двенадцать на Нахимова, он раньше не мог, ему куда-то по путевке надо было. За десятку договорились…

Петриев А. П., водитель СМТС пароходства:

— …Ну, удружил! Подходит часа в три ночи — я у двенадцатого склада стоял, напротив немца-лесовоза, сует какие-то тряпки. Вывезешь, говорит, червонец тебе. Я думал, мало ли что, его вещи. Согласился сдуру. Уехал нормально, а тут на базе задержка, еле-еле успел к киоску, где с Нечаевским встреча была назначена. Запишите — в первый раз такое. У меня две грамоты на работе, я в ДНД дежурю постоянно. Черт попутал!

…При опознании Бауером вещей Виноградов уже не присутствовал. И обыск без него провели, и многое другое. И о том, что после обысков Нечаевский с Петриевым начали говорить правду — очень уж много интересного нашли у них на квартирах, — узнал Владимир только наутро… Впрочем, это уже другая история.

А пока… Был час пик, и на остановке скопилось довольно много народу. Минут двадцать пришлось Виноградову простоять под мелким, по-осеннему холодным дождем и, с трудом втискиваясь наконец в переполненный трамвай, он со снисходительной усмешкой вспомнил обаятельных кинолейтенантов милиции, которых в последних кадрах многосерийных детективов увозят домой вороные «Волги» благодарных кинополковников.