If

Бетти нравилось что-нибудь отмечать. При мысли о вечеринке она сразу приходила в хорошее настроение, начинала улыбаться, и тогда с ней становилось очень весело. Если повода для праздника не было, Бетти старалась его придумать.

– Что-то скучно, – объявляла она. – Давайте праздновать день рождения.

Если дня рождения тоже ни у кого не предвиделось, она со смехом говорила:

– Ну, значит, отпразднуем не-день-рождения.

– А конфеты будут? – всегда спрашивала сладкоежка Элиза.

– Конфеты, торт и мороженое, – отвечала Бетти. – Все, что захотите, ведь это ваш не-день-рождения.

И начинались хлопоты. Пепе принимался печь торт и взбивать крем, а я помогала гувернанткам одевать девочек в тюль и туфельки на невысоких тонких каблучках. Потом мы надували воздушные шары и заворачивали в цветную бумагу комиксы.

Марио тоже не оставался в стороне: пел по-итальянски Happy Birthday и смеялся от души. Он дразнил Элизу, делая вид, будто хочет съесть ее мороженое, и уверял, что на самом деле комиксы подарили ему, а не Дэймону; катал Марка на спине и покрывал личико Коллин поцелуями.

Я никогда не видела Марио таким счастливым, как на этих шуточных вечеринках, в окружении оживленных детей. Глядя на них, я поняла, чего лишены мы с сестрами – такие моменты бывали у других, но не у нас. Я завидовала этим счастливым детям, ведь у них был папа, который ими гордился. Здорово, наверное, чувствовать себя частью настоящей семьи.

Это были самые счастливые мгновения на вилле Бадольо… Увы, мы уже знали, насколько они мимолетны. Едва дети разворачивали подарки и съедали торт, настроение Бетти могло ни с того ни с сего испортиться, а улыбка Марио потускнеть. И тогда я вспоминала, какая же я счастливая, ведь впереди у меня еще много золотых дней – Кармела идет на прослушивание, а Пепе пригласил меня в оперный театр. И пока я снимала плакаты с поздравлениями и убирала остатки пирожных с кремом, мне было почти жаль Бетти, которой приходилось специально выдумывать поводы для радости.

В день прослушивания я тревожилась больше самой Кармелы и страшно суетилась, пока помогала ей собираться. На этот раз сестра воздержалась от излишнего блеска: ногти не накрашены, волосы свободно перехвачены сзади, на лице – ни следа косметики. Я снова одолжила ей платье в горошек. Кажется, теперь оно сидело лучше, и нам понадобилось меньше ваты.

– Пусть я должна изображать уличную певицу, но не желаю впервые идти на киностудию в чем попало, – заявила она, оглядывая себя в зеркале.

– Ты в себе уверена? Хорошо знаешь песню? Достаточно репетировала? – волновалась я.

– Прекрати суетиться. Когда это я плохо знала песню?

Я поправила ей бретельки и отвела с лица непослушную прядь:

– Ничего, что ты будешь петь не перед Марио, а перед синьором Столлом?

– Не понимаю, почему ты не могла попросить его прийти. Решение-то все равно за ним.

– Если все пройдет хорошо, скоро ты будешь петь вместе с Марио Ланца, – заверила я. – Но ты уж постарайся и для синьора Столла, потому что я не знаю, смогу ли устроить тебе другое прослушивание.

Я отпросилась с работы до обеда, чтобы сходить на прослушивание вместе с Кармелой. Почти не разговаривая, мы сели в трамвай и отправились из Трастевере на студию. Перед самым нашим уходом mamma побрызгала запястья Кармелы своими духами, и теперь я время от времени чувствовала в воздухе их аромат. У меня было странное ощущение, будто сестра меняется, взрослеет прямо на глазах.

– А что, если Луизу ди Мео все-таки нашли? Нас прогонят? – спросила Кармела, начиная нервничать.

– Я бы уже знала, – успокоила я сестру. – Не волнуйся. Может, она вообще вернулась домой в Napoli, и мы больше никогда ее не увидим.

При виде меня швейцар дружелюбно кивнул и приложил руку к фуражке, пропуская нас внутрь. Я повела сестру по запутанному лабиринту коридоров.

– Кажется, нам в эту сторону. Еще слишком рано – наверное, придется немного подождать.

Мы полчаса сидели на деревянной скамейке перед кабинетом. То и дело Кармела вскакивала и принималась мерить шагами коридор, больше не пытаясь скрыть волнение.

– Долго еще? Как думаешь, где они?

– На студии всегда так, – объяснила я. – Вечно приходится сидеть и ждать.

Наконец появилась заведующая отделом по подбору актеров вместе с седеющим мужчиной с крупным носом и в слегка помятом костюме. Кармела вскочила на ноги, но они даже не взглянули в ее сторону. Оба вошли в кабинет и плотно затворили за собой дверь.

Мы просидели в душном коридоре еще минут десять. Я смотрела на бледное лицо сестры, и мне хотелось, чтобы все поскорее кончилось.

Наконец дверь открылась, и Кармелу пригласили войти. Я тоже было поднялась со скамейки, однако заведующая покачала головой.

– Только ваша сестра. Мы готовы ее принять.

Долгое время я не слышала ничего, кроме тишины. Потом Кармела рассказала, что ей задавали целую уйму вопросов, и она даже начала сомневаться, дойдет ли дело до пения. Наконец раздался знакомый голос сестры, но сквозь закрытую дверь было непонятно, хорошо ли она поет. Я скрестила пальцы, молясь про себя, чтобы они остались довольны.

Кармела замолчала, и снова последовала тишина. Наконец она вышла в коридор.

– По-моему, я им понравилась, – сказала она, с трудом переводя дыхание. – Они послушали две песни.

– И что дальше? – взволнованно спросила я. – Когда тебе сообщат?

– Не уверена. Сначала им надо поговорить с синьором Ланца. Теперь все зависит от него. – Она схватила меня за руки и развернула к себе лицом. – Серафина, ты должна устроить так, чтобы он сказал «да».

– Устроить? Как?

– Ты же работаешь у него в доме, и он тебе доверяет, разве нет? Просто поговори с ним.

– Ты не понимаешь. Все не так просто, как тебе кажется.

– Ты только замолвишь за меня словечко. Чем это может тебе повредить?

– Попытаюсь… Но я просто служанка. А вдруг ему покажется, что я пользуюсь своим положением, и он меня уволит?

Сестра нетерпеливо зашипела:

– Ты все время так говоришь. Только вспомни, ты получила эту работу благодаря мне. Из-за меня мы пошли в «Эксельсиор», из-за меня ты попала в номер синьора Ланца!

– Да, знаю, но…

– Значит, можно и расстараться.

– Я же сказала, что попытаюсь. Большего обещать не могу.

Кармела достала из сумочки пудреницу и помаду – и то и другое мамино.

– Я бросаю школу, – сказала она, делая себе макияж. – Mamma считает, что так будет лучше.

– И что ты будешь делать? Помогать по хозяйству и заботиться о Розалине?

– Какое-то время – да. Однако Розалина быстро взрослеет, а по дому работы не так уж и много. – Кармела встретилась со мной взглядом. – Раньше или позже мне придется начать работать. Mamma не может содержать меня всю жизнь.

Глядя ей в глаза, я поняла, что она пыталась мне сказать, догадалась, о какой работе говорит Кармела. Она – красивая девушка, и, наверное, имела бы на этом пути успех.

– Я поговорю с синьором Ланца, – решительно заявила я. – Я сделаю все, чтобы он ответил «да».

В тот день поговорить с хозяином мне не удалось: когда я приехала, на вилле Бадольо было полно народу. Костюмеры устроили синьору Ланца срочную примерку – он уже заметно похудел, и прежде чем снимать фильм дальше, требовалось ушить костюмы.

В соседней комнате мистер Тайтельбаум громко спорил с кем-то по телефону.

– По-моему, прерывать работу над фильмом не следует. Да, конечно, внимание прессы и все такое, но стоит ли из-за этого откладывать съемки?.. Ну ладно, я с ним поговорю, хотя вообще-то в контракте ничего такого не прописано. Да… ясно… ясно… То есть у нас нет особого выбора? Хорошо… Я же сказал «хорошо», вы разве не слышали?

Мистер Тайтельбаум швырнул трубку, пробормотал: «Вот черт!» – и громко окликнул синьора Ланца:

– Эй, Марио, скажи Бетти, пусть собирает чемодан – мы едем в Неаполь.

– Ты же вроде обещал отменить поездку?

– Студия настаивает. Похоже, тебя собираются сделать почетным гражданином города, а сын Карузо вручит тебе какую-то награду. Они устраивают что-то вроде благотворительного бала. Скукотища, конечно, но внимание журналистов картине только на пользу, так что делать нечего. Да и Бетти будет не против съездить в Неаполь и немного проветриться, правда?

– Пожалуй, – согласился Марио.

При мысли о поездке Бетти пришла в нервное возбуждение. Целый день мы перерывали гардероб, выбирая, в чем ей пойти на прием. Самые красивые наряды все еще болтались на Бетти, как на вешалке. Наконец мы остановились на простом темном платье, которое сидело более или менее хорошо и смотрелось достаточно элегантно, особенно если забрать волосы наверх и надеть сережки с бриллиантовыми подвесками.

– Серафина, вы ведь поедете со мной? Нужно, чтобы кто-нибудь делал мне прическу и макияж, ну и сопровождал меня на церемонии, разумеется.

– О да, конечно, как скажете, – ответила я, приятно удивленная таким предложением.

Мне впервые предоставлялся случай выехать за пределы Рима, и Бетти, должно быть, почувствовала мое оживление.

– Вообще-то на этих приемах довольно скучно, – предупредила она. – Но все равно приятно, что Марио оказали такую честь.

Бетти сидела за туалетным столиком, держась рукой за живот. Вид у нее был разбитый, лицо скривилось от боли.

– С вами все в порядке, синьора? – спросила я. – Принести вам чего-нибудь?

Бетти с трудом улыбнулась:

– Только таблетки, пожалуйста. Они одни мне помогают, когда я так себя чувствую.

– Вам нехорошо?

– Немного болит живот. Ничего страшного.

– Может, съели что-нибудь не то? – предположила я. – Хотя Пепе тут явно ни при чем.

Она снова прижала руку к животу:

– Да нет, это, скорее, по женской части. У меня такое бывает. Когда я родила Элизу, врачи запретили мне иметь детей, а я все равно выносила моих мальчиков, и вот теперь расплачиваюсь.

Я принесла таблетки и стакан воды. Слова ее я поняла не вполне: в моем возрасте девушкам еще незнакомы многочисленные недуги женского тела – кисты и спазмы, особые дни месяца, когда из тебя словно вытекает жизнь. Позже я на опыте поняла, как чувствовала себя Бетти, но тогда мне было ее просто жаль.

– По крайней мере, до Неаполя не очень далеко, – сказала она, проглотив таблетки. – Я рада, что вы тоже едете. На приемах и вечеринках все хотят поговорить с Марио, побыть рядом с ним. Это естественно – он звезда. Но сама я… в общем, хорошо, что вы будете со мной.

Мечтая о предстоящей поездке, я задумалась, что же мне надеть. Платье в горошек, конечно, хотя будет не так-то просто заставить Кармелу с ним расстаться. Я распущу волосы, чтобы они волнами обрамляли лицо, и немножко накрашусь. Раз уж я буду на вечере вместе с Бетти, выглядеть надо соответственно.

До поездки оставалось чуть меньше недели, и меня приводила в восторг не только мысль о приеме. Мы собирались ехать поездом, все в одном вагоне. Наконец-то я смогу поговорить с Марио, устроить сестре встречу с ним и спасти Кармелу от той жизни, которая манила ее к себе. Я знала, какое доброе у Марио сердце, особенно когда он в хорошем настроении, и была полна надежд. От Бетти я слышала много трогательных историй, однако больше всего мне в душу запал рассказ о Рафаэле Фазано – маленькой американке, которая умирала от рака и мечтала услышать пение Марио Ланца. Когда я узнала, сколько добра Марио сделал этой девочке, на глаза навернулись слезы. Он отвез ее на самолете в Голливуд, устроил в ее честь праздник и засыпал подарками, а потом почти целый год, до самого дня ее смерти, каждую пятницу звонил ей по телефону. Если Марио так заботился о незнакомом ребенке, разве сможет он отказать моей сестре с голосом ангела?

Больше всего мне хотелось поделиться с Пепе: я знала, что он будет рад за меня. Но в это время дня у него хватало забот на кухне. Он готовил спагетти для проголодавшихся в школе девочек, сочинял что-нибудь питательное Бетти на обед, пытался разнообразить безвкусную диету синьора Ланца. Ему явно было не до меня и моих рассказов о поездке в Napoli.

Мне не хватало Пепе в те дни, когда нам некогда было побыть вдвоем. Никто из моих знакомых не говорил так, как он, и наши беседы всегда давали мне пищу для размышлений. При остальных слугах он был другим – высказывал свое мнение не так свободно и категорично. Он никогда не говорил о музыке с экономкой или горничными, не предлагал гувернанткам попробовать новое блюдо и уж конечно не заводил речь о поцелуях, когда они ели моцареллу.

Я понимала, что это значит – я нравлюсь ему больше, чем остальные, и эта мысль грела мне сердце, как и многие другие открытия того лета.