Глава 6
Сестру Дженкинс я нашел в комнате сна. Она сидела за столом и внимательно изучала расписание дежурств. Дверь туалета была приоткрыта. В щелку было видно, как Мэри Уильямс энергично драит плитки пола. В воздухе пахло дезинфицирующим веществом.
Я подошел к столу, сестра Дженкинс повернулась ко мне и проговорила:
– Доброе утро, доктор Ричардсон.
– Сестра Дженкинс, – весело ответил я, – у меня для вас маленький сюрприз.
Она вопросительно посмотрела на меня:
– В каком смысле?
Я достал из кармана кольцо и показал ей. Сестра Дженкинс позволила себе слегка улыбнуться:
– Что, вышло наконец?
– Нет. Я его нашел в палате Алана Фостера.
– Где?
– Под батареей.
– Странно. Я же там искала.
– Наверное, не заметили. Оно в самом углу лежало.
Я отдал сестре Дженкинс кольцо, однако ее реакция меня удивила. Я думал, она сразу наденет его на палец. Вместо этого сестра Дженкинс поднесла кольцо к падавшему от лампы свету. Повертела. Нахмурила лоб. Затем, взяв кольцо двумя пальцами, будто что-то грязное и отвратительное, положила на стопку разлинованной бумаги для записей. Во взгляде читались разочарование и раздражение.
– Что-то не так? – спросил я.
– Это не мое, – ответила сестра Дженкинс.
– Чье же еще?..
– Доктор Ричардсон, мне ли не знать, как выглядит мое обручальное кольцо? – Заметив, что я не слишком ей верю, взяла кольцо и попыталась надеть на палец. Оно застряло на полпути. Для сестры Дженкинс кольцо явно было мало. – Видите? – прибавила она. – Не налезает. Мое кольцо было шире, и ободок более яркий. А это намного у́же и сделано из другого сорта золота – смотрите, тут оно не желтое, а почти белое.
– Тогда чье это кольцо?
Сестра Дженкинс пожала плечами.
– Ни у кого из пациентов такого кольца быть не может. Женаты только мистер Кук и мистер Мюррей, но оба достаточно дородны. Сестры мои все не замужем. Правда, Сандра Перкинс и Маргарет Томас помолвлены, – печально прибавила она, предвидя потерю ценных сотрудниц.
Я не знал, что сказать, но наконец выкрутился:
– Значит, кольцо закатилось под батарею давно.
– Странное совпадение, – произнесла сестра Дженкинс. – В одной и той же комнате два человека обручальное кольцо потеряли…
– Да, – смущенно согласился я. Увы, одна ложь неизбежно влечет за собой другую.
Сестра Дженкинс покачала головой.
– Поверить не могу, что не заметила. Да и мои сестры там чистили, не может быть, чтобы никто не наткнулся…
Я покраснел от стыда и начал запинаться.
– Жаль. А я-то думал, что нашел. Какая досада. Если честно, сестра Дженкинс, не думаю, что удастся отыскать ваше кольцо. – Я оглянулся на Мэри Уильямс. – Практикантка, несомненно, приложила все старания, но…
Сестра Дженкинс коротко кивнула. Я поднял принадлежавшее неизвестно кому кольцо и прибавил:
– Может, написать пациенту, который раньше занимал палату мистера Фостера?
– Никто ее не занимал. Мистер Фостер – первый пациент.
– Хорошо. Тогда продам кольцо ювелиру, а вырученные деньги пожертвую на нужды больницы.
Сестра Дженкинс пожала плечами, как бы говоря, что я могу поступить с кольцом как вздумается.
– Как пациентки? – спросил я, с удовольствием меняя тему разговора.
– Увеличение дозы никому не требуется. Все спокойно спят.
– Вот и отлично, – ответил я, убрав кольцо в карман.
Я начал обход, изучил карточки. Сосредоточиться было трудно, я продолжал думать о кольце, пытался понять, как оно очутилось на полу в моей спальне. Пришел к выводу, что оно лежало там еще до моего приезда, просто отчего-то выкатилось на открытое место. Каким образом это произошло, я, правда, не знал. Придя к этому весьма разумному выводу, я решил выбросить из головы историю с кольцом и заняться работой.
Мариан Пауэлл пора было проводить электрошоковую терапию. Среди пациенток она была одной из самых молодых, почти подросток, как Кэти Уэбб. Что-то в ее лице – возможно, заостренность и изможденное выражение – наводило на мысль о нищете и тяготах. Мне много раз приходилось видеть подобные лица, особенно в Ист-Энде. Девушка с таким лицом пережила голод, насилие, жестокие лишения.
Сестра Дженкинс помогла мне провести процедуру – 110 вольт за почти половину секунды. Далее я направился к Элизабет Мейсон, ей должны были делать электроэнцефалограмму – обычная процедура. Я закрепил электроды и стал следить за показаниями прибора. Минуту спустя колебания сделались менее выраженными. Состояние больной менялось. Эти новые, низкоамплитудные волны были похожи на те, что фиксируются при бодрствовании, но Элизабет Мейсон определенно спала. Ей стал сниться сон, глаза поворачивались туда-сюда, словно она была зрительницей на теннисном матче и следила за мячом.
Тут я в первый раз заметил интересный феномен. Впрочем, тогда я не обратил на этот факт особого внимания. Только когда несколько раз становился свидетелем этого необычного явления, сообразил, что имею дело с чем-то экстраординарным, требующим внимательного изучения. Единичное явление такого рода может оказаться просто случайным. Но когда то же самое стало повторяться регулярно, я насторожился.
Пациентку, спавшую рядом с Элизабет Мейсон, звали Селия Джонс. Ей тоже начал сниться сон. Потом к ним присоединилась Сара Блейк, вслед за ней – Кэти Уэбб. Выходило, что всем снились сны, кроме Мариан Пауэлл.
* * *
Стюарт Осборн приехал в субботу утром и вел себя еще нахальнее обычного. Вдобавок сообщил, что купил новую машину, и настоял, чтобы я непременно вышел ее посмотреть. Я последовал за Осборном и сразу понял, почему у этого типа такой надутый вид. На дорожке был припаркован элегантный красный кабриолет. Верх был опущен, хромовые фары и бампер сверкали неестественно ярко.
– Эм Джи Ти Эф, сто пятьдесят лошадиных сил, – с гордостью доложил Осборн. – Двигатель мощнее, чем у прошлых моделей, и охлаждающую систему усовершенствовали. Чуть нажал на педаль – и уже летишь. – Осборн погладил капот, словно перед ним стояла не машина, а породистая кобыла. – А посмотрите на решетку радиатора. Вот, встаньте рядом со мной, наклонитесь. Обратите внимание, какой угол.
Для пущей убедительности он поднял руку и прочертил в воздухе диагональ.
Вынужден признаться, я страшно ему завидовал. Пройдет много лет, прежде чем я смогу позволить себе такой шикарный автомобиль. Откуда у Осборна столько денег? Должно быть, у него есть какие-то другие средства к существованию. Зарплаты начинающего психиатра на спортивную машину явно не хватит.
– Впечатляет, – пробормотал я. – Даже очень.
Осборн подмигнул и сказал:
– Не обижайтесь, старина, но я рассчитывал впечатлить совсем не вас. – Кивнув на здание больницы, Осборн прибавил: – Ну, кто на этот раз дежурит? – Он наклонился, поглядел на свое отражение в зеркале бокового обзора, быстрым движением пальцев пригладил волосы и усы. – Сестра Грей? Сестра Тёрнер?
– Сестра Тёрнер, кажется, уехала.
– Правда? Куда?
– В Лондон, навестить мать.
Осборн фыркнул и выпалил:
– Знаем, знаем, кого они на самом деле навещают…
– Может быть, но я не в курсе.
– И что, вам совсем не интересно?
– Прошу прощения?
– Ни капельки не любопытно?
– Вообще-то нет.
Осборн демонстративно округлил глаза:
– Вы меня разочаровываете, Ричардсон.
Я покачал головой и устало произнес:
– Надеюсь, вы уже закончили подкрашивать губы, пора приступить к делам.
Осборн рассмеялся:
– Отличная шутка, Ричардсон! А вы, я смотрю, не совсем безнадежны! Что будете делать в выходные? Какие планы?
– Я занят. Нужно осмотреть будущую пациентку, женщину по имени Хильда Райт.
После визита Розенберга Мейтленд оставил мне все необходимые бумаги.
– А я думал, вы по субботам и воскресеньям отдыхаете, – проговорил Осборн, поправляя галстук.
– Да, я тоже так думал.
* * *
К десяти часам утра я доехал на велосипеде до Данвича, прибрежной деревеньки, находившейся в миле от вересковой пустоши. По пути встретились руины старого аббатства, и я остановился посмотреть. От первоначального строения почти ничего не осталось, а то, что уцелело, не представляло особого интереса. Видимо, лучше всего сохранилась трапезная. Пол и потолок провалились, но высокие стены стояли крепко. Я шагнул в арочный вход и заметил, что на дальнем краю поля пасутся лошади. Место было романтическое: небольшой подъем по склону – и взгляду открывалось море. Я бы с удовольствием задержался подольше, но дул сильный ветер.
В деревне я не смог сам найти дом Хильды Райт и зашел в трактир узнать дорогу. Владелец был неприветлив и подозрителен. Только когда я заверил его, что перед ним врач, и показал черную докторскую сумку, мужчина стал более дружелюбен. Возможно пытаясь компенсировать былую грубость, он начертил для меня схему на обрывке бумаги и обозначил цель крестиком.
После долгой езды на велосипеде я страдал от жажды, поэтому, хотя и был, строго говоря, на работе, заказал пинту пива. Напиток оказался хорош, от него исходил приятный аромат солода. Я посмотрел по сторонам и заметил на стене фотографии коричневатых тонов. На них был зафиксирован процесс постепенного разрушения церкви в результате эрозии берега. На первой фотографии здание гордо возвышалось на краю скалы, но постепенно она крошилась, церковь все больше уходила под воду, пока наконец не осталась одна нацеленная в небо каменная башня. Я встал, чтобы рассмотреть фотографии поближе.
Заметив мой интерес, владелец объяснил, что в Средние века Данвич был процветающим морским портом и одним из крупнейших городов Англии. Но вода постепенно стала наступать на сушу, отчего все – порт, склады, роскошные дома купцов, рыночная площадь – ушло на дно морское. Трудно было поверить, что в таком тихом месте могла произойти катастрофа подобного масштаба. Однако владелец заверил, что все это – истинная правда. Даже поведал, что звон колоколов затонувших церквей, когда-то весьма многочисленных, до сих пор раздается из-под воды по ночам. Тут я осушил стакан, поблагодарил за помощь и поспешил уйти. Я был не в настроении выслушивать байки.
С помощью схемы найти дом Хильды Райт оказалось значительно легче. Дверь открыла миссис Бейнс, сестра пациентки. По узкой лестнице она провела меня на второй этаж и вошла в спальню с низким потолком, который поддерживался сваями.
– Хильда, – окликнула миссис Бейнс болезненно худую женщину, голова которой покоилась на горе подушек. – Это доктор Ричардсон. Он пришел тебя осмотреть. – Повернувшись ко мне, миссис Бейнс пояснила: – До сих пор с ней разговариваю. Хотя она давно уже не отвечает.
– И правильно делаете, – ответил я. – Уверен, звук вашего голоса действует на нее успокаивающе.
– Знаете, мы ведь были очень близки, – продолжила миссис Бейнс. – Мы и сейчас близки… правда, теперь все по-другому… ну, вы понимаете…
Я сочувственно кивнул.
– Такая беда… Очень надеюсь, что вы ей поможете.
Как и многие больные кататонической шизофренией, Хильда Райт отказывалась есть, поэтому приходилось кормить ее искусственно. Я попросил миссис Бейнс показать, как она это делает. Миссис Бейнс послушно убрала подушки и уложила сестру на спину. Аккуратно ввела ей в нос резиновую трубку и протолкнула вглубь. Потом взяла кувшин и налила в прикрепленную к другому концу трубки воронку какую-то жижу.
– Что вы ей даете? – спросил я.
Сосредоточенно хмурясь, миссис Бейнс подняла голову.
– Порошковые витамины, напиток «Хорликс», три яйца и две с половиной пинты молока. Меня сестра Пири научила.
Осматривая Хильду Райт, я заключил, что состояние здоровья у нее неважное. У пациентки наблюдались симптомы туберкулезного перитонита. Тем не менее я был уверен, что в Уилдерхоупе мы сумеем о ней позаботиться, и пообещал миссис Бейнс, что ее сестра получит у нас место.
– Какие у нее шансы, доктор? – спросила миссис Бейнс. – Хильда поправится?
– Кататоническая шизофрения – очень серьезная болезнь, – ответил я. – Но доктор Мейтленд посвятил жизнь развитию новых, революционных методов лечения. Пациенты, когда-то считавшиеся неизлечимыми, выздоравливают благодаря его стараниям. Не могу ничего обещать, миссис Бейнс. Психиатрия – сложная наука. Но, уверяю, в Уилдерхоупе Хильда получит все, что может предложить современная медицина.
Трудно было понять, что выражало лицо миссис Бейнс. В глазах ее благодарность мешалась с беспокойством. Я не хотел пугать ее, поэтому о перитоните не сказал, но все-таки нужно было дать понять, что физическое здоровье Хильды Райт оставляет желать лучшего.
– Миссис Бейнс, Хильда очень слаба. У нее небольшая температура, к тому же раздулся живот. Если оформление бумаг займет некоторое время и ее не смогут принять в больницу сразу, я снова приеду и проверю, как она. Не возражаете?
Миссис Бейнс поблагодарила за помощь, и я отправился обратно в больницу. Съел поздний обед, который помощница миссис Хартли принесла мне прямо в комнату, и написал отчет об осмотре Хильды Райт. Упомянул о перитоните и подчеркнул, что затягивать не следует. Мейтленда мы не ждали до следующей среды, поэтому я позвонил в больницу Святого Томаса и попросил передать все, что я выяснил, вместе с выводами. Остаток выходных я посвятил написанию писем. Правда, пришлось сделать перерыв, потому что у меня очень сильно болела голова. А уже подумал, не простудился ли, но других симптомов не последовало, а потом мне наконец полегчало, и я отправился прогуляться по морскому берегу.
В понедельник на работу вернулась Джейн, но сестра Дженкинс будто нарочно крутилась вокруг нее, и поговорить нам не удалось. А перед обедом неожиданно приехал Мейтленд. Причины своего внезапного появления он не объяснил. Пришлось целый день исполнять роль его личного секретаря. Наконец мы спустились в мужское отделение. Джейн еще не сменилась с дежурства. Завидев друг друга, мы оба сразу смутились. Тот факт, что мы теперь пара, делал самую обычную ситуацию ужасно неловкой. Меня раздражало, что Мейтленд мной командует, приходилось с почтением отвечать на любые его слова, смеяться над каждой шуткой. Джейн тоже выглядела смущенной и все время смотрела себе под ноги. Неудивительно, что я страдал от уязвленной мужской гордости. Мне не нравилось, что любимая женщина видит, как мной командуют. А вот причину смущения Джейн я понять не мог.
Больше всего хотелось остаться с ней наедине. Даже нескольких минут хватило бы, но моим надеждам не суждено было сбыться: Мейтленд объявил, что намерен задержаться до завтра. Кажется, у него приближался срок сдачи новой книги о лечении зависимостей, а он еще должен дописать целую главу. Насколько мне было известно, в Уилдерхоупе у Мейтленда своей спальни не было. Я предположил, что он, вероятно, собирается работать всю ночь или ляжет на диване в кабинете. В любом случае на следующее утро встал он рано и выглядел весьма свежим и бодрым. Я присоединился к нему за завтраком. Мейтленд был необычайно энергичен и весело рассказывал о том, как при лечении зависимостей использует рвотные средства для выработки отвращения к алкоголю, – тема, прямо скажем, не для завтрака.
Поев яичницы с беконом, мы прошли в комнату сна, я помог ему провести электрошоковую терапию, после чего мы пошли в аптеку, чтобы осмотреть только что прибывшую партию лекарств. Мейтленд обратил мое внимание на некоторые незнакомые названия.
– Новые, – пояснил он. – Из Америки.
Потом вручил мне брошюру фармацевтической компании, где описывалось, какое действие эти препараты оказывают на мозг. Уехал Мейтленд только в начале шестого.
Я сразу отправился на поиски Джейн, но не смог ее найти. Правда, в столовой сидела Лиллиан, она и сообщила мне, что дежурство у Джейн закончилось. Казалось, сама судьба была против нас. Расстроенный, я написал ей записку, рассказав, как скучаю. Положил в запечатанный конверт и попросил Лиллиан передать. Та сказала, что увидится с Джейн уже этим вечером. Тут я почувствовал себя глупо и пожалел о необдуманном поступке. Не хотелось предстать в глазах Джейн жалким.
Вечером я прочел брошюру, которую дал мне Мейтленд, и в кровать лег рано. Правда, спать не стал – слушал по радио баховские «Вариации Гольдберга». Произведение отличалось глубиной и тонкостью и исполнялось на клавесине с большим чувством. Прослушав «Вариации», я уже собирался выключить свет, как вдруг услышал легкий стук. Он то прекращался, то начинался снова. Вот он прозвучал четыре раза подряд, потом стих. Я застыл, прислушиваясь. Как всегда, шумело море, и ветер выл в трубе, но других звуков не было. И тут началось снова. Тук-тук-тук-тук. Тишина. Тук-тук-тук-тук.
Я встал с кровати и накинул халат. Судя по всему, источник звука находился внутри здания. С легким опасением я выглянул в коридор и осмотрелся. Опять наступила тишина. И тут снова застучало в том же ритме, только тише. Я с облегчением понял, что кто-то стоит на лестничной площадке и стучит в дверь, только очень слабо. Я снял ключ с крючка и открыл замок. Из двери моей спальни лился тусклый свет, но этого было достаточно, чтобы разглядеть, что моя гостья – медсестра. Приложив палец к губам, она оглянулась и шагнула ко мне. Это была Джейн. Я закрыл за ней дверь и повернул ключ в замочной скважине.
Несколько секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза, а потом она обняла меня за шею и жадно притянула к себе.
– Я тоже скучала, – прошептала Джейн.
Осторожные касания губ сменились жадными, требовательными поцелуями. Страсть наша была так сильна, что казалось, мы готовы были растерзать друг друга.
Тут Джейн прервала поцелуй и, еле переводя дыхание, выговорила:
– У меня сейчас дежурство… к утру надо вернуться…
Я понимающе кивнул. Значит, Джейн останется у меня на ночь, а рано утром потихоньку выскользнет.
И снова она прижала меня к себе для поцелуя. Джейн подняла колено, и полы халата разошлись, обнажая бедро и ажурную резинку нейлонового чулка. Я обхватил рукой ее талию, затем опустился ниже, гладя ее изящные ягодицы. Джейн обвила ногой мое бедро, и тела наши слились в крепком объятии. Джейн запрокинула голову, и я потерся щекой о ее гибкую шею. Когда она вздохнула от удовольствия, я ощутил тепло ее дыхания.
Вдруг откуда-то раздался громкий удар, будто на пол упал тяжелый предмет. Я ощутил, как задрожал пол. Мы прервали поцелуй, и Джейн спросила:
– Что это было?
Мне совсем не хотелось отвлекаться на пустяки в такой момент.
– Не знаю, – ответил я. – Какая разница?
Взяв Джейн за руку, я отвел ее к себе в спальню. Тут и стало понятно, откуда грохот, – рассыпалась стопка книг, и теперь все они валялись около платяного шкафа. Я быстро сложил их на место и вернулся к Джейн. Ее присутствие в этой убогой комнатушке можно было сравнить с явлением ангела. Я не мог поверить, что она и вправду пришла. Видимо, пауза затянулась, потому что Джейн вопросительно и даже немного опасливо посмотрела на меня. Я извинился:
– Прости, никак не могу поверить своему счастью.
Она ласково улыбнулась:
– Постарайся.
Джейн наклонилась и выключила лампу.
Занавески были задернуты, но неплотно, и в щель между ними пробивался лунный свет. Я сбросил халат и постарался как можно скорее стянуть пижаму, даже чуть не споткнулся. Джейн не торопилась. Я лег в кровать и смотрел, как она аккуратно вешает одежду на спинку стула. Раздевшись, Джейн была уже не так похожа на призрачное видение, стало видно, что она вполне материальна. Белая кожа будто светилась в темноте.
Джейн скользнула под одеяло и оседлала меня. От такого неожиданного напора я охнул. Джейн быстро задвигалась, но, поняв, что я вот-вот достигну разрядки, остановилась.
– Еще рано, – сказала она. – Подожди, пожалуйста.
Когда все закончилось, слова нам были не нужны – ни ласковые заверения в любви и клятвы верности, ни искренние признания. Мы просто лежали, обнявшись на смятых простынях, и обменивались ленивыми ласками. Я вдыхал аромат духов Джейн и гладил ей волосы.
Едва слышный шум прибоя успокаивал, и вскоре я задремал.
Мне приснился маяк, луч которого озарял черные воды. Волны были тягучие и едва двигались, они казались маслянистыми. На небе ни звездочки. Луч метался из стороны в сторону и издавал резкое шипение, напоминающее звук работающей домны. Когда я проснулся, эта картина долго оставалась со мной, но наконец рассеялась. Почему-то это меня огорчило.
В комнате было все еще темно, только луна светила сквозь щель в занавесках. В ее лучах я разглядел, как тень Джейн скользнула мимо окна. Она явно старалась не шуметь, чтобы не разбудить меня, – я не слышал ни звука.
– Милая, – шепотом позвал я.
Но она не ответила. Джейн снова замерла напротив окна, заслоняя свет.
– Милая, – повторил я, на этот раз немного встревоженно. Неужели я чем-то обидел ее?
Тут рука Джейн легла мне на грудь, и я понял, что это не она. Возле моей кровати стоял кто-то другой.
Я напрягся. Первая мысль была проста и очевидна: кто-то из пациентов сбежал из палаты. И все же я точно помнил, что запер дверь на ключ. Значит, замок взломали. Но ни у кого из пациентов, кажется, не было криминального прошлого, и вообще трудно было представить, чтобы кто-то из них, мужчина или женщина, мог совершить подобное. Я успокоил себя тем, что всем пациентам дают сильнодействующие успокаивающие, а значит, вряд ли этот человек нападет на меня.
Но меня тревожило другое обстоятельство. Если не уладить ситуацию без шума, Джейн придется отвечать перед сестрой Дженкинс. На то, что пациент сохранит эту историю в тайне, рассчитывать не приходится. Да, дело может плохо кончиться.
Я высвободился из объятий Джейн и сел.
– Кто вы? – спросил я, стараясь говорить спокойным тоном, чтобы не напугать пациента.
Тот перестал загораживать свет, но я не понял, в какую сторону он отошел, влево или вправо.
– Не бойтесь, – продолжил я. – Я не сержусь. Пожалуйста, никуда не уходите. Сейчас я включу свет.
Я нащупал выключатель. Лампочка была очень слабая, и все равно от света я прищурился. Дождался, пока привыкнут глаза, и осмотрелся. В комнате никого не было.
Я вскочил с кровати, надел халат, обошел коридор и все комнаты, включая пустующие. К моему удивлению, беглого пациента нигде не оказалось, а дверь, ведущая на площадку, была заперта. Я сходил в туалет и вернулся в спальню. На кровати заворочалась Джейн.
– Что случилось? – спросила она. Волосы ее были в живописном беспорядке.
– Ничего, – ответил я. – Спи.
Я выключил лампу, а когда лег обратно, Джейн прижалась ко мне и положила голову мне на грудь. Рука ее оказалась у меня между ног. Я попытался найти научное объяснение произошедшему, и такое объяснение нашлось: сразу после пробуждения людям довольно часто что-то мерещится. Мозг еще не совсем проснулся и как бы продолжает спать. Это тщательно исследованный феномен, особенно часто подобное происходит, когда человек перед сном испытывал сильные эмоции…
– Да, – сказал я себе. – Скорее всего, так оно и было.
Тепло, близость Джейн, ее мягкость, аромат ее тела – все это успокоило меня. Ощущение неведомой опасности отступило. Я решил больше не думать об этом незначительном случае и уснул.
Проснувшись, я хотел обнять Джейн, но в кровати ее уже не было. Джейн ушла. Я открыл глаза и посмотрел на часы. Было половина седьмого, комнату окутывал серый свет раннего утра. Я не торопился вставать, просто лежал, вспоминая нашу ночь. Желание пробудилось снова, и я надеялся, что скоро Джейн опять постучится в мою дверь. Состояние ленивой неги продолжалось, пока я не вспомнил о ночном вторжении. Впрочем, как я уже рассудил, никакого вторжения не было. Я даже припомнил научный термин, которым называют подобный род галлюцинаций, – гипнопомпические, от греческих слов hypnos – «сон» и pompe – «отправлять прочь». И все же у меня оставались кое-какие сомнения.
Я сел и потянулся за сигаретами. Первая затяжка заставила меня закашляться. Я огляделся и заметил стопку книг. Ту самую, которая вчера упала, когда мы с Джейн целовались в коридоре. Теперь я обратил внимание на то, что стопка была довольно маленькая. Странно, ведь при падении раздался настоящий грохот. Даже пол задрожал. Я встал с кровати, подошел к стопке и внимательно рассмотрел книги. Хрупкие корешки двух самых старых томов покрывали трещины. Раньше я их не замечал. Потом я нарочно толкнул книги. Они рассыпались по ковру, но тихо, почти неслышно.
И тут я сообразил, что стопка могла упасть с таким грохотом только в одном случае – если кто-то поднял книги вверх и уронил с большой высоты. От этого и задрожал пол.
Я опустился на край кровати, задумчиво глядя на валяющиеся книги. Докурил сигарету и сразу потянулся за второй.
* * *
Мейтленд так и не дал никакого ответа по поводу Хильды Райт, и невольно я начал за нее беспокоиться. В конце концов решил еще раз наведаться в Розовый коттедж, чтобы удостовериться, все ли с женщиной в порядке, и выкинуть эту тему из головы. Я объяснил ситуацию сестре Дженкинс, она отнеслась ко мне с большим пониманием и даже посоветовала обратиться к мистеру Хартли, чтобы тот подвез меня. Тогда я обернусь меньше чем за час. Хартли согласился выполнить мою просьбу, и вскоре я уже стоял у кровати Хильды Райт и снова осматривал ее. К счастью, состояние женщины не ухудшилось, и я смог обнадежить миссис Бейнс. Тем не менее я понимал, что окончательно успокоюсь, только когда Хильду Райт примут в женское отделение и за ней будут круглосуточно присматривать медсестры.
На следующий день позвонил Мейтленд и сразу перешел к интересующему меня вопросу:
– Боюсь, вынужден сообщить плохие новости. Пациентка, которую вы осматривали в субботу, Хильда Райт, скончалась вчера вечером. По всей видимости, от перитонита.
Я был потрясен:
– Какой ужас!
– Да, очень жаль.
– Я ведь ее только вчера днем осматривал.
– Правда?
– Наш добрый мистер Хартли согласился меня подвезти. Больная, конечно, была слаба, и все же… – Я умолк.
В трубке раздавалось громкое потрескивание.
– Сами знаете, туберкулезный перитонит – болезнь непредсказуемая. – Мейтленд попытался меня утешить и подбодрить. – Даже не сомневаюсь, вы сделали все, что могли.
Мейтленд приехал на следующий день, пригласил меня к себе в кабинет на чай с пышками и между делом спросил, не могу ли я поприсутствовать на похоронах Хильды Райт. Я, конечно, понимал желание Мейтленда создать больнице хорошую репутацию среди местных, но мне довелось видеть Хильду Райт всего два раза. Да и не хотелось вторгаться без спросу, когда у семьи горе. Но отказать Мейтленду было невозможно.
– Да, и вот еще какое дело, – продолжил Мейтленд. – Может, позвоните коронеру? Я с ним уже разговаривал. Малый здравомыслящий, беспокоиться не о чем.
Я сделал, как велено, и коронер оказался как раз таким, как его описал Мейтленд, – практичный, знающий свое дело, прагматик до мозга костей. После короткого, но очень результативного обсуждения он сказал:
– Если уверены, что причина смерти – туберкулезный перитонит, так и напишу в свидетельстве, а расследование проводить не будем.
– Да, – ответил я. – Уверен.
– Доктор Ричардсон, – вежливо проговорил коронер, – с вами очень приятно работать.
В день похорон Хартли довез меня до церкви Святого Джеймса в Данвиче и сказал, что будет ждать в трактире. Церемония была короткая и скромная, присутствовали только близкие родственники и несколько соседей. После похорон я подошел к миссис Бейнс, чтобы выразить соболезнования, которые она приняла с искренней благодарностью. Даже пригласила в Розовый коттедж на сэндвичи, но я отговорился занятостью и, обменявшись парой вежливых слов с викарием, незаметно покинул церковный двор. Машина Хартли была припаркована возле трактира, но в питейном заведении его не оказалось. Хартли предупредил, что хочет немного прогуляться по берегу, поэтому его отсутствие меня не удивило. Владелец сразу узнал меня, и я заказал пинту того же пива, которое пил во время первого визита.
– На похороны ходили? – спросил трактирщик.
– Да.
– Ну, и как все прошло?
– Нормально, насколько похороны вообще могут проходить нормально.
– А можно узнать, – владелец сунул стакан под кран, и тот начал наполняться темной жидкостью, – от чего она умерла?
– Эта болезнь называется туберкулезный перитонит.
Он протянул мне пиво, и я обратил внимание на странное выражение его лица. Будто он что-то недоговаривал. Я бросил на него вопросительный взгляд, деликатно требуя объяснений.
– Да? – протянул трактирщик. – От туберкулезного перитонита, говорите?..
На этот раз в голосе звучало открытое недоверие.
– Именно от туберкулезного перитонита, – озадаченно произнес я. Вот уж не ожидал, что какой-то трактирщик усомнится в моем диагнозе! – Это очень серьезное воспаление, и, смею уверить, подобные случаи не так уж редки.
Трактирщик кивнул и закурил.
– Бейнсы, надо думать, скоро переберутся в местечко пошикарнее.
– Не понимаю, о чем вы.
– У них же теперь денег куры не клюют.
Трактирщик многозначительно вскинул брови, будто на что-то намекая. И тут я сообразил. Он с удовольствием наблюдал, как изменилось мое лицо, улыбнулся и прибавил:
– Есть над чем задуматься, правда?
Я покачал головой и, изображая безразличие, ответил:
– Нет ни малейших оснований для подобных подозрений.
Трактирщик уже собирался ответить, но я демонстративно повернулся к нему спиной и отошел от стойки. Сел у камина и стал смотреть на огонь. На самом деле моя уверенность была лишь показной, и, когда вернулся Хартли, я уже забеспокоился всерьез.
* * *
При следующей встрече я обсудил случившееся с Мейтлендом.
– Симптомы отравления мышьяком легко перепутать с туберкулезным перитонитом, а еду для больной готовила только миссис Бейнс.
Мейтленд встал и подошел к окну. Положил руку на огромный старинный глобус и быстро повернул.
– Вот мой совет: лучше не будить спящую собаку.
– А может, снова поговорить с коронером?
– Если будет расследование, начнутся неудобные вопросы.
Повисло неловкое молчание. Я ослабил воротник. Думал, Мейтленд будет недоволен, но вместо того, чтобы отчитывать меня, он уже более непринужденно прибавил:
– Этот ваш трактирщик ничего особенного не сказал. Необоснованные грязные намеки, и только. Разве не знаете, какие нравы в деревнях? Все друг с другом знакомы, только и делают, что распускают про соседей сплетни…
– Да, – согласился я. – Верно.
Тут мне самому стало стыдно, что поднял тревогу на пустом месте. Когда я попытался извиниться, Мейтленд только отмахнулся. Я почувствовал нечто большее, чем просто облегчение, – будто побывал на исповеди, и мне отпустили грехи. Меня даже не насторожило, что от моих подозрений так быстро отмахнулись. Я слишком легко позволил себя уговорить.
* * *
Этим вечером я зашел проведать Майкла Чепмена. Тот был немного взволнован, но я отвлек его разговором о шахматах. Это успокоило Чепмена. Несколько минут он вполне разумно рассуждал об отвлекающих маневрах и жертвовании фигурами ради победы. Я велел сестре Пейдж присматривать за ним и дать знать, если Чепмен снова будет вести себя беспокойно.
– Хорошо, доктор, – кивнула та, высыпая таблетки из стеклянной банки в металлический лоток.
Выйдя из мужского отделения, я спустился в комнату сна. Едва я открыл дверь, как услышал чьи-то рыдания. Сидевшая за столом медсестра поспешно отвернулась, чтобы я не видел ее лица. Судя по полной фигуре и цвету волос, это была Мэри Уильямс. Хотя практикантка изо всех сил пыталась сдерживаться, акустика в подвале заставляла звучать громче ее всхлипывания и сопение. Я не желал лезть не в свое дело и смущать девушку, но показаться черствым и равнодушным тоже не хотелось. Немного подумав, решил, что нехорошо бросать бедняжку в таком состоянии. К тому же неохота было разыгрывать бездарный спектакль и даже в благих целях притворяться, будто должен немедленно бежать по неотложным делам.
Я подошел к ней и остановился в тусклом свете лампы. Мэри никак не отреагировала на мое приближение. Она сидела неподвижно, только плечи дрожали. Надо сказать, для женщины небольшого роста у Мэри были удивительно широкие плечи.
– Что случилось? – спросил я.
Она не ответила.
– Мэри!
Практикантка сглотнула и заерзала на стуле.
– Ну почему они меня в покое не оставят? – Голос ее звучал визгливо, истерически.
Примитивный инстинкт заставил меня настороженно обернуться и вглядеться в темноту.
– О ком вы?
Я дотронулся до плеча Мэри, и она повернулась ко мне. В глазах стояли слезы, взгляд был расфокусированный. Практикантка казалась испуганной и почему-то долго молчала.
– Доктор Ричардсон… – наконец произнесла она, как будто колеблясь.
– Мэри! – повторил я. – О ком вы говорили?
Она шумно втянула в себя воздух.
– Извините, доктор Ричардсон. Просто…
Мэри снова умолкла и попыталась успокоиться, но остановить слезы было не так-то просто.
– Кажется, я уснула. – Она еще раз порывисто вздохнула. – Кошмар приснился…
– Ах, вот оно что.
На столе лежала потрепанная книга в черном кожаном переплете. Мэри заметила мой интерес, схватила том и сунула в ящик стола. Потом сделала вид, будто просто решила навести на столе порядок, стала перекладывать ручки, пресс-папье, линейку. Ее попытки были столь неубедительны и нелепы, что мне стало жаль бедную девушку. Позолота с вытисненного на обложке книги креста уже в значительной степени осыпалась и все равно блестела в свете лампы. Похоже, Мэри читала молитвенник.
– Ну как, успокоились? – спросил я.
– Да, – ответила Мэри. – Извините.
Я чувствовал, что она хочет о чем-то спросить, и, кажется, догадался о чем.
– Не волнуйтесь, – сказал я, поняв причину ее тревоги. – Я не скажу сестре Дженкинс.
Мэри облегченно вздохнула. Я взял со стола формуляр и сделал вид, что читаю.
– Наверное, страшный был кошмар.
Снова поерзав на стуле, Мэри ответила:
– Да. Страшный.
Поспешно встала и подошла к кроватям, явно давая понять, что не хочет продолжать разговор.
Мариан Пауэлл застонала, и Мэри тут же метнулась к ней. Я наблюдал, как Мэри переворачивает подушку и заправляет выбившийся край простыни под матрас.
Я спросил себя, зачем Мэри берет с собой молитвенник на ночное дежурство в комнате сна. Она не заметила, но я уже два раза видел на ее столе эту книгу. Мэри – девушка простая, и обманывать совсем не умеет.
«От доктора Питера Бевингтона
Оук-Лодж
Предместье Бигглсуэйда
Бедфордшир
30 апреля 1955 года
Доктору Хью Мейтленду
Клуб «Брекстон»
Карлтон-Хаус-террас
Сент-Джеймс
Вестминстер
Лондон SW1
Привет, Хью!
Прости, что пишу по рабочему вопросу прямо в клуб, но, учитывая обстоятельства, ты поймешь, что так лучше всего. Возникла трудная ситуация, и я очень рассчитываю на твою помощь. Пока всех подробностей сообщать не стану. Если, прочтя это письмо, сможешь что-то предложить, пожалуйста, позвони. Мы с Элспет едем на пару недель в Норфолк с Мойрой и Джеффри, но с 16 мая снова впрягусь в ярмо.
К нам в Оук-Лодж поступила пациентка, мы называем ее Селия Джонс. Сейчас объясню, в чем дело. Она явно благородного происхождения, возраст – на вид за пятьдесят. Более десяти лет пациентка находится в состоянии ступора. Я здесь работаю с сентября, и с тех пор эта женщина не произнесла ни слова. Двигается мало, иногда вообще застывает. Однако ест хорошо, особенно с тех пор, как мы начали давать ей инсулин для стимулирования аппетита (5 кубиков). На животе у пациентки шрам от кесарева сечения. Я уже все перепробовал. Бензедрин, дринамил, три курса электрошоковой терапии, даже метразол, и никакого эффекта.
А теперь самое интересное – мы тут узнали, что пациентка по имени Селия Джонс, проходившая лечение в больнице Святого Данстана в Степни, погибла в январе 1941 года во время бомбежки люфтваффе. Я там работал одно время и всегда вспоминаю добрым словом доктора Уилсона. У него были пышные бакенбарды, и одевался он как типичный представитель Викторианской эпохи. Весь персонал погиб, включая доброго старого Уилсона. Можешь себе представить, что там творилось после бомбежки. Пациентов развезли кого куда, и неудивительно, что немного напутали. Все документы сгорели. В общем, получается, что личность так называемой Селии Джонс неизвестна. Мы из нее слова вытянуть не можем и до сих пор не выяснили, кто она. Вот такая загадка. Люблю трудные задачи, а тут еще одно интригующее обстоятельство – если состояние больной хоть чуть-чуть улучшится, она сможет назвать свое имя. Ну как, есть идеи?
Надеюсь, у вас с Дафной все хорошо. Элспет просила передать привет.
С добрыми пожеланиями, Питер.
Доктор Питер Бевингтон,
заведующий отделением.
P. S. Слушал вчера вечером твое выступление по радио. Здорово ты разнес этого мошенника с его психоанализом. У бедняги даже голос дрожал. Персонификация в бессознательном! Ну и бред! Думал, глупее фрейдизма ничего придумать нельзя, но юнгианцам это удалось!»
