АТАКА НА ГЕНЕРАЛА
Франция устала от собственной революции. Революционный террор под лозунгом «Жалеть людей – вредить народу!» помог выкосить множество лучших людей, приведя к власти безнравственных чудовищ вроде Барраса, воцарившегося в Люксембургском дворце. Народ Франции, своей кровью заплативший за то, чтобы буржуа владели поместьями вчерашних дворян, голодал. Людям хотелось одного: спокойствия. Народ выплеснул свою злость на короля и богатеев, но очень быстро выяснилось, что на их место пришли новые, даже более жадные, стремящиеся урвать свое и поскорее. Быстро прошло время революционеров-бессребреников, их сменили те, кто обожал купаться в золоте, в крайнем случае в позолоте.
Баррас предпочитал золото, в Люксембургском дворце его покои были обиты золочеными обоями. Казна Франции, хоть и была нищей благодаря загребущим рукам новых правителей, все же пока не истощилась до конца.
От щедрот Барраса перепадало и его любовницам – меньше уже изрядно надоевшей Жозефине де Богарне и побольше красотке Терезе Тальен, «богородице Термидора». Ну как можно не отсыпать золотишка той, что подняла на очередной переворот, если он привел к твоему собственному возвышению? Баррас пока оплачивал счета Терезы, но даже она понимала, что это только пока. Во-первых, ему уже надоели эти две красотки, во-вторых, сам Баррас сидит не вечно. Угадать бы только, кто следующий, чтобы вовремя переметнуться.
В тот день Баррас привел в салон Терезы Тальен Наполеона Бонапарта, только что ставшего генералом. Бонапарт был национальным героем, спасителем Франции и свободы просто потому, что… сумел расстрелять оппозицию, пожелавшую сменить Директорию на очередную власть. Баррас тогда сильно перепугался, а на защиту выставил Наполеона с его солдатами и несколькими орудиями. Двадцатишестилетний полковник приказал своим артиллеристам зарядить только первые два заряда боевыми, остальные были холостые. Но задумка Бонапарта сработала: увидев первую кровь и понюхав порох, толпа разбежалась, оставив на земле раненых и убитых.
Наполеона объявили спасителем революции (надо было бы Директории) и произвели в генералы. Денег от этого у него прибавилось немного, и главным все равно оставались его воинственный пыл и острая сабля. Чем еще мог похвастать корсиканец, у которого на шее сидела целая семья?
Всю жизнь Наполеон будет содержать эту семью, потому что в его родном Аяччо на Корсике никогда не забывали о матери и сестрах с братьями.
А тогда ему пришлось унизиться и попросить Терезу Тальен, чтобы помогла получить средства на новую форму, поскольку старая уже имела совершенно неприличный вид, не позволявший ему появляться в приличных салонах.
Тереза, видевшая, что Баррас покровительствует молодому полковнику, написала письмо интенданту, входившему в ее кружок, и Бонапарт получил средства на новый мундир и все остальное, хотя таковые выдавались только офицерам действующей армии. Тальен это ничего не стоило, как и самому интенданту: средства брались из казны.
Наполеон знал, что Терезе за помощь платят либо деньгами, которых у него заведомо не было, либо услугами другого порядка, но Тальен попросту отказалась становиться любовницей Бонапарта. Содержанке вовсе ни к чему был молодой нищий генерал со столь странной наружностью. Для выкачивания денег у нее были Баррас и финансист Уврар, а для собственного удовольствия молодые люди попривлекательней.
Пройдет меньше десяти лет, и Тереза Тальен будет умолять Наполеона, нет, не о любви, а хотя бы просто допустить ее ко двору. Император не позволит, видно, решив, что ему ни к чему иметь рядом постоянное напоминание о полуголодных днях начала своей карьеры.
Баррас посоветовал обратить внимание на молодого полковника, пусть и бедно одетого:
– Жозефина, в нем что-то есть, за ним будущее.
Креолка обиделась, такой совет больше смахивал на попытку отвязаться. Но возразить нечего, пришлось прислушаться…
Жозефине шел тридцать третий год – возраст для креолки весьма опасный, когда уроженки юга уже чувствуют приближение старости. Ее никогда нельзя было назвать даже хорошенькой, однако неправильные черты лица и отвратительные, почерневшие зубы (из-за чего Жозефине пришлось научиться приветливо улыбаться, не раскрывая губ) с лихвой компенсировались темно-голубыми глазами с длинными черными ресницами, нежной, словно у персика, кожей, роскошными шелковистыми каштановыми волосами, соблазнительной походкой и певучим с легкой хрипотцой голосом. Стоило зазвучать этому голосу, и окружающие забывали о почерневших зубах гражданки Богарне.
Добавьте к этому изумительную стройность Жозефины и ее грациозность, которые только подчеркивали полупрозрачные наряды, введенные в моду ими с Терезой, умение с шиком носить драгоценности и окружать себя красивыми вещами и цветами.
Разве могла такая женщина не вскружить голову Наполеону, в общении со светскими красавицами совершенно неопытному? И все же не вскружила, если бы сама не обратила на Бонапарта внимание.
Баррас уже несколько устал от этих двух любовниц – Терезы Тальен и Жозефины Богарне, содержать которых весьма накладно. Богарне так быстро делала долги, что могла разорить не только директора, но и всю Францию. То, что ей нужно уже не содержание, а замужество, понимала и сама Жозефина. Тридцать три года – возраст для женщины критический, еще немного, и придется выдавать замуж дочь Гортензию, которой двенадцать (сама Жозефина вышла за Александра Богарне в пятнадцать лет), пора искать не просто благодетеля, а мужа. Это молодая и красивая Тереза могла себе позволить просто рожать детей то от Барраса, то позже от Уврара, креолке Жозефине надо искать пристанище, желательно с деньгами или перспективой.
Денежных мешков, согласных взять вдову Богарне замуж, не находилось, и Баррас обратил ее внимание на молодого генерала Бонапарта. Наполеон стал генералом только что, уже сменил мундир и вымыл наконец свои волосы, вечно засыпавшие слоем перхоти воротник мундира. Конечно, он не был столь завидной партией даже для Жозефины, не нужно обладать секретными данными, чтобы понять, что у Наполеона попросту нет денег, но Богарне увидела в нем нечто такое, что подсказало креолке блестящее будущее нищего полковника. И все же Богарне предпочла сначала заручиться поддержкой любовника.
– Баррас, но где гарантия, что Бонапарт будет играть хоть какую-то роль, кроме той, что у него есть? Мундир, который ему сшили по просьбе Терезы, скоро придет в негодность, сапоги снова истреплются, и что тогда? Мне идти на панель, чтобы одеть собственного мужа?
Баррас усмехнулся:
– Жозефина, он будет генералом, а дальше уже не мое дело.
– Нет уж, дорогой мой, вы сделаете все, чтобы он занял столь высокое положение, какое только возможно ему обеспечить! Или вам от меня не отделаться.
Баррас несколько мгновений молчал, а потом вдруг расхохотался:
– Жозефина, Наполеон пока не обратил на вас ни малейшего внимания, он скорее обхаживает Терезу, а вы выторговываете для него должность. А вдруг он предпочтет другую?
Богарне улыбнулась своей очаровательной улыбкой, голос ее стал вкрадчивым:
– Вы меня плохо знаете, Баррас! Неужели я похожа на ту, что не сможет очаровать провинциала?
– Очаровать – это не все, его еще нужно женить, мадам. Предупреждаю: у Бонапарта по-итальянски большая и жадная семья, похоже, они тянут из полковника все, что у того есть.
– При мне перестанут.
Немного погодя Наполеон, очень кстати проявивший себя при подавлении восстания, названного бунтом, стал генералом. Он, не дрогнув, расстрелял толпу роялистов, и никто не знал, что реальными были только первые два выстрела, остальные холостыми. Хитрость удалась: увидев первых раненых и вдохнув запах крови, толпа в панике разбежалась, а Наполеон стал героем и получил звание генерала.
Жозефина фыркнула:
– Это его заслуга, а не ваша, Баррас!
– Моя заслуга в том, что я доверил Бонапарту командовать орудиями.
Богарне хотелось сказать, что сам Баррас при этом здорово перетрусил, потому что мог вместе со всеми оказаться в тюрьме и на эшафоте, не прояви Бонапарт решимость, но благоразумно промолчала: ни к чему ссориться со всесильным любовником, пусть уже и бывшим. К тому же генерал Бонапарт все равно зависел от Барраса.
Через пару дней в салоне Терезы Жозефина постаралась оказаться за столом рядом с Бонапартом. Несмотря на успех и повышение по службе, Наполеон оставался провинциалом, причем провинциалом бедным.
Это позже Бонапарт станет полным и важным, будет коротко стричься и постоянно держать правую руку за полой мундира, во времена начала своей генеральской карьеры он был двадцатишестилетним совершенно неухоженным молодым человеком, длинные растрепанные волосы которого засыпали перхотью воротник, а руки были красны и покрыты цыпками. Зато глаза горели вдохновением и ожиданием подарков судьбы, а также уверенностью в своих силах. Во взоре молодого генерала была решимость, не позволявшая думать, что это самоуверенность, Жозефина поняла, что он действительно чего-то стоит.
Богарне наговорила Бонапарту комплиментов, всячески расхваливая его военные успехи и решительность, чем привела молодого генерала в смущение и трепет. Он весь вечер не отходил от вдовы и просто ел ее взглядом.
Однако, как ни поощряла Жозефина смущавшегося героя, дальше дело не пошло, пришлось прибегать к действенным мерам.
– Евгений, подойди ко мне.
Мальчик послушно двинулся к матери. Некоторое время Жозефина разглядывала сына, словно что-то прикидывая, потом тихонько вздохнула и поинтересовалась:
– Ты любил своего отца?
Странный вопрос, потому что мальчик его попросту мало знал, но Евгений на всякий случай кивнул:
– Да, мама.
– Хорошо. Ты помнишь саблю отца, которую у нас забрали два дня назад?
Снова кивок.
– Ее нужно вернуть.
– Но как?
– Ты должен попросить об этом генерала Бонапарта.
Евгений растерялся:
– Но как я могу?.. Генерал, он… Меня не пустят к генералу…
– Я помогу тебе попасть к нему на прием. Твое дело попросить вернуть саблю отца, который тоже был генералом Республики и казнен по ложному обвинению. Впрочем, о том, как казнен, лучше не вспоминать. Просто скажешь, что отец тоже был генералом и погиб.
– Может, лучше сходить тебе, у тебя так хорошо получается? – почти с мольбой предложил мальчик.
– Разве не обязанность сына вернуть оружие отца? – Взгляд мадам Богарне стал весьма строгим. Евгений, покраснев, опустил голову.
Генералу Бонапарту доложили, что на прием просится мальчик, сын погибшего генерала.
Наполеон удивленно вскинул глаза на офицера:
– Пусть войдет.
Красивый мальчик, переступивший порог кабинета, явно кого-то напоминал, но Наполеон никак не мог вспомнить, кого именно, понимая, что, вероятно, этим человеком должен быть отец неожиданного визитера.
То краснея, то бледнея от волнения, мальчик объяснил, что просит вернуть саблю погибшего отца, так как очень ею дорожит и сын должен беречь отцовское оружие.
– Я клянусь не обращать это оружие против Республики!
– Кто твой отец?
– Александр Богарне.
– Ты сын гражданки Жозефины Богарне? – наконец сообразил Бонапарт.
Евгений был удивлен, что генерал вспомнил не отца, а мать, но кивнул:
– Да, моя мама Жозефина Богарне.
Наполеону очень понравилось это простое «мама». Он приказал принести оружие Александра Богарне, а пока приказ выполняли, принялся расспрашивать мальчика о семье. Евгений рассказал, что они живут на улице Шантерен, что у него есть сестра Гортензия, что его мама очень красива и много натерпелась, даже оказалась в тюрьме.
– Почему?
Конечно, Наполеон прекрасно понимал, что в тюрьме еще совсем недавно мог оказаться кто угодно, он спросил скорее, чтобы поддержать с Евгением разговор, а еще хотелось побольше узнать о так понравившейся ему женщине. Гражданку Жозефину Богарне он уже видел в салоне Терезы Тальен, куда молодого генерала водил с собой всесильный Баррас, возглавлявший Директорию, то есть попросту правивший Францией.
Жозефина была не юной девушкой, конечно, вон какой сын, но выглядела прекрасно, к тому же Наполеона больше привлекали женщины старше его самого, это позже он будет предпочитать тех, кто моложе.
– Мама пыталась заступиться за отца.
– Они дружно жили?
– О, нет! Отец вообще не жил с нами давно, а потом они и вовсе разошлись. Но маму все равно арестовали.
Возможно, мальчик и рассказал бы всю историю семьи, но в это время принесли саблю, а адъютант сообщил, что генерала с документами ждет господин Баррас.
Возвращая сыну отцовское оружие, Бонапарт напутствовал его, чтобы никогда не обращал его против Франции. Евгений со слезами на глазах твердо обещал.
Разве могли они тогда подумать, что станут друг дружке родственниками, что это будущий император Франции давал наказ будущему вице-королю Италии, что Евгений (Эжен Богарне), пожалуй, единственный из родственников, кто не доставит Наполеону проблем, а его сестра Гортензия, выйдя замуж за младшего брата самого Бонапарта, будет матерью Наполеона III.
Едва ли такие видения мелькнули перед мысленным взором молодого генерала. Отдав саблю отца сыну, он занялся своими делами, которые не терпели отлагательства. Но из головы не выходили красивый белокурый мальчик (Евгений был похож на отца) и его мать – очаровательная креолка Жозефина Богарне. Хорошо бы встретить ее еще раз в салоне у мадам Тальен – тьфу ты! Наполеон мысленно обругал себя, гражданки Тальен. Хотя называть гражданками этих изнеженных, утонченных дам, одетых в полупрозрачные наряды и словно изнемогавших от собственной красоты, как-то не получалось даже мысленно. Гражданки – это там, на улицах, те, кто ходит в грубой одежде, чьи руки красны от холодной воды, а на лицах выражение злобной озабоченности…
С трудом заставив себя перестать думать о гражданках в салоне Тальен, Наполеон занялся бумагами, которые нужны Баррасу. Генералам тоже иногда приходилось заниматься бумажной волокитой. Он быстро проглядывал подаваемые адъютантом листы, ставил подпись или отбрасывал в сторону:
– Потом посмотрю.
И все же одна мысль пробилась сквозь бумажный поток: а его собственные сестры, гражданки или дамы? Со вздохом пришлось констатировать, что скорее первое. Где-то глубоко билась еще одна мысль: увидеть мать этого мальчика…
Евгений вышел на улицу и закрутил головой, разыскивая глазами мать. Жозефина замахала ему рукой из экипажа.
– Ну, что?
– Вот.
– Так просто и отдали? Ты самого генерала Бонапарта видел?
– Да, он даже беседовал со мной.
– О чем?
Будь мальчик постарше, он уловил бы слишком явный интерес матери к этому визиту и особенно к сообщению о беседе с генералом.
– Он расспрашивал о семье.
– Что ты ему рассказал?
Пришлось вспоминать, хотя от волнения Евгений не мог припомнить, что именно говорил.
– Ты поблагодарил генерала?
– Я обещал не использовать оружие против Франции.
В голосе звучала законная гордость, казалось, мать должна похвалить за столь патриотичные слова, а она почему-то фыркнула:
– Ладно, я сама поблагодарю.
На следующий день генерал принимал уже саму гражданку Богарне, которая явилась почти со слезами на глазах благодарить за чуткое отношение к своему сыну. Шаль гражданки была трехцветной, как у истинной патриотки, но генерал этого, кажется, не заметил.
И снова все испортили дела, правда, Жозефина успела сообщить свой адрес и сказать, что столь благожелательно отнесшемуся к ее сыну человеку и доблестному генералу там всегда будут рады.
– Вы не представляете, с каким восторгом вас слушал бы Евгений!
Наполеон обещал непременно навестить.
Через два дня он уже входил в дом на улице Шантерен.
Хорошенький особняк, который Жозефина Богарне снимала за 4000 франков в год у Жюли Каро, разведенной жены актера Тальма, был отделан ею заново и превращен в уютнейшее гнездышко. Салон вдовы Богарне посещали многие известные люди Парижа. Конечно, у нее не было таких возможностей, как у ее подруги Терезы Тальен, но Бонапарту, не слишком избалованному видом аристократических хозяек роскошных особняков, и салоны Тальен и Богарне казались верхом совершенства.
А еще вернее – он ничего не замечал, так как сама хозяйка давно произвела на него сильное впечатление.
Наполеону, живущему в скромной квартирке, дом виконтессы Богарне показался шикарным. Небольшое крыльцо, скорее просто ступеньки, вело в вытянутую прихожую, украшенную зеркалами. Справа дверь в будуар, слева – в небольшую рабочую комнату, где на столе лежала открытая книга, на бюро писчий набор, а в кресле, словно только что оставленная хозяйкой, вышивка. Откуда Наполеону знать, что книга открыта на этой странице уже пару месяцев, вышивка успела основательно запылиться, а прибором пользуются только для записочек любовникам.
В конце коридора – дверь, ведущая в главный салон, у которого имелись боковые выходы в сад. Наполеон отметил, что лестница из коридора ведет еще наверх, видно, на втором этаже приватные покои. Мелькнула мысль, попадет ли он когда-нибудь туда, но генерал ее безжалостно прогнал. Однако мысли создания упорные, они имеют привычку возвращаться непрошено, потому и эта настырно мелькала снова и снова.
Он не замечал ни недостатков в обстановке, ни откровенной потертости некоторых вещей в салоне, ни местами облупившейся позолоты, которую тщательно скрывали, ни того, что обилием цветом старались отвлечь внимание от ветхости некоторых предметов обстановки. Это дамы легко могли сообразить, что большая шаль не зря всегда брошена в кресло, у которого слишком затертая обивка, что роскошный букет роз не зря стоит на столике именно в этом месте, поверхность столика основательно поцарапана, а денег на новый или реставрацию старого у хозяйки просто нет.
Откуда он мог знать, что этот мишурный блеск скрывает откровенную нищету, что у хозяйки элегантной гостиной весь запас белья составляет шесть скатертей и столько же салфеток, потому их тщательно стирают и утюжат всякий раз, как пользуются, а если дома нет гостей, то салфетки остаются лежать нетронутыми. Что в будни посуда у вдовы Богарне глиняная, как у всех простолюдинок. Что у этой роскошной дамы всего шесть сорочек… Наполеону все равно, он видел блеск роскоши, для себя недоступной, но и это уходило на задний план перед самой хозяйкой.
Жозефина очаровала его совершенно, время, проведенное в ее довольно убогом салоне, показалось Бонапарту волшебным мгновением. Он беседовал с Жозефиной и ее сыном, что-то рассказывал о себе, стараясь не упоминать о проблемах, обещал, что его сабля обязательно добудет ему славу и власть. Эжен смотрел на гостя восхищенными глазами, а хозяйка ласково улыбалась, не разжимая губ.
Покидал гостеприимный дом генерал совершенно очарованным. Он вежливо отказался от обеда, который ему так же вежливо предложили, чем основательно облегчил жизнь Жозефине, потому что никакого обеда не было, она сама ломала голову, к кому бы отправиться подкрепиться.
На прощание Жозефина напомнила, что часто бывает в салоне гражданки Тальен, а потому надеется увидеть генерала там, но всегда будет рада принять его и в своем доме тоже. При этом виконтесса осторожно дала понять, что следует заранее предупреждать о визите, потому что ее может не оказаться дома. Генерал все понял, обещал непременно быть у Терезы и обязательно уведомить, перед тем как нанесет визит в следующий раз.
Побывав на улице Шантерен, генерал приободрился, принимали его ласково, очаровывать Жозефина всегда умела, Наполеон просто ел ее взглядом. Двенадцатилетней дочери виконтессы Бонапарт не понравился сразу. Гортензия справедливо поняла, что генерал намерен жениться на матери, и очень боялась, что та вообще забудет про них с братом. Гортензия была права, именно так и произошло, хотя Наполеон приложил массу усилий, чтобы подружиться с девочкой, и позже даже женил на падчерице своего брата Луи (брак был очень несчастливым).
Евгений же (Эжен) принял генерала с восторгом, он мечтал о военной службе, и видеть в доме героя, не испугавшегося толпы, того, кого называли спасителем Отечества, для Эжена было счастьем. Они по-настоящему подружились, и Эжен оказался, пожалуй, единственным, кто в страшный период всеобщего предательства во время падения, а потом нового подъема Наполеона сумел остаться незапятнанным.
В доме нашелся всего один его обитатель, который вообще не пожелал принимать Наполеона спокойно, им был Фортюне – хозяйский песик. Левретка, видно почувствовав угрозу своему будущему, категорически не приняла гостя, она лаяла до тех пор, пока ее саму не выдворили наверх в хозяйскую спальню.
Наполеон так влюбился, что для него существовала одна Жозефина, он не замечал ни ее возраста, ни того, что все роскошество ее дома и салона блеф, что вдова в страшных долгах, что у нее двое детей… Даже испорченных зубов и толстого слоя пудры на щеках тоже не замечал.
Но Жозефина была осторожна, она попросила Барраса:
– Не вздумайте сказать генералу о моем настоящем финансовом положении, иначе вы все испортите. Этот кот в дырявых сапогах думает, что я богата.
Бонапарт действительно так думал, он считал, что ухаживает за состоятельной светской дамой, виконтессой, у которой блестящий салон, сама вдова Богарне уже казалась Наполеону идеалом женщины, влюбленный генерал не вспоминал о ее несколько подмоченной репутации и вольном поведении.
Казалось, еще чуть, и генерал сделает гражданке Богарне предложение. Он влюблен и готов ради Жозефины на все, будет замечательным послушным мужем… Чего еще желать тридцатитрехлетней женщине с двумя детьми и совершенно без денег?
Но как раз это и было главным камнем преткновения. Жозефина была готова простить Бонапарту абсолютное неумение ухаживать за женщиной, его излишний пыл, его некрасивость, невысокий рост, даже бедность, но связываться с человеком, будущее которого неопределенно, она не могла. Это рискованно, следующее замужество могло и не состояться, а годы уходили с ужасающей ее скоростью. Любовь любовью, но деньги нужны всегда. Желательно немалые…
Однако Баррас, практически сосватав Жозефине Наполеона и по этому поводу окончательно заменив ее на Терезу Тальен, вовсе не торопился поднять Бонапарта повыше. Богарне решила серьезно поговорить с уже бывшим любовником, так поступать с ней нельзя, это равносильно тому, чтобы просто выкинуть ее на улицу.
Но Жозефина понимала и то, что просто в лоб требовать чего-то от Барраса нельзя, он легко уйдет от разговора и прекратит все встречи, тогда не только ей, но и Наполеону ничего не видеть от директора. Это слишком опасно, требовался осторожный подход.
Немного поразмыслив, Жозефина отправилась к подруге.
Тереза в последнее время принимала ее с осторожностью, хотя у Тальен и был Уврар про запас, но лучше иметь двоих, чем одного, к тому же с Увраром еще ничего не решено, финансист оказался твердым орешком, он был не против, чтобы любовница родила ребенка, но не собирался такового воспитывать, твердо заявив, что для незаконнорожденных детей есть семьи в деревне. В общем, финансист был у Терезы Тальен запасным на случай, если у Барраса пройдет к ней любовь или закончатся деньги в казне Франции.
Именно поэтому опасавшаяся, что Жозефина попробует вернуть себе Барраса, Тереза поглядывала на подругу с оттенком неприязни. Поэтому же Жозефина поспешила успокоить Тальен:
– Дорогая, ты должна мне помочь!
Красивая бровь Терезы приподнялась:
– В чем? Хочешь вернуться к Баррасу? Боюсь, он двоих не потянет.
– Вернуться? О, нет! С Баррасом ты, разве я стала бы претендовать на то, что принадлежит тебе?
Едва ли Тереза сразу поверила горячим заверениям подруги, слишком хорошо знала Жозефину. Настороженности во взгляде Тальен не убавилось. Будь этот разговор в салоне, на губах у Терезы играла бы приятная улыбка, а глаза излучали внимание и сочувствие, но они сидели одни, Жозефина знала подругу не хуже, притворяться не имело смысла.
– Ты знаешь, что Баррас посоветовал мне окрутить Бонапарта, что я и сделала.
Тереза хмыкнула:
– О, да, это заметили все. Генерал поедом ест тебя глазами. А делать предложение он что-то не торопится?
Тереза не могла отказать себе в удовольствии слегка уколоть подругу, мол, что же генерал не делает предложение, если так влюблен?
Но Жозефину такой мелочью не проймешь.
– Он-то готов хоть сегодня, я едва сдерживаю, приходится юлить, чтобы только не решился на такой разговор.
Вот теперь Тальен уже ничего не понимала.
– Жозефина, но ты же решила женить его на себе, чего же ждешь? Он может влюбиться в кого-то другого.
Вообще-то это было оскорбительно – предположить, что Наполеон может влюбиться в кого-то другого, когда Жозефина рядом. В другое время Жозефина отбрила бы подругу так, что на этом их приятельские отношения закончились бы, позже она припомнит Терезе столь вольное предположение, но тогда ей была нужна помощь любовницы Барраса, а потому она сделала вид, что просто не заметила вторую фразу.
– Женить его на себе… – она чуть было не сказала «нетрудно», но вовремя спохватилась, – я смогу хоть завтра, а дальше что?
Она приблизила губы почти к уху приятельницы и что-то горячо зашептала. Сначала Тереза слушала недоверчиво, но потом несколько раз хихикнула и под конец тирады явно согласилась со словами Жозефины.
Гражданка Богарне уезжала от подруги вполне довольной. Правда, она несколько заносчиво хмыкнула, но уже в карете, делать этого в доме Терезы было опасно. Тальен поспешно списала ее со счетов, считая, что век Жозефины Богарне клонится к закату? Нет, дорогая, у меня все только начинается и лучше не путаться под ногами.
Тальен болела второй день, а потому Баррас был даже доволен, когда Жозефина напросилась на ужин. В конце концов, он не привык проводить вечер и ночь без дамского общества.
Жозефина собиралась на встречу как никогда тщательно, ведь от нынешнего вечера многое зависело. Наполеона не было в Париже, он должен вернуться через пару дней, слал нетерпеливые письма, а потому ей следовало поторопиться, едва ли еще выпадет возможность провести время с бывшим любовником. Их встреч Тереза просто не допустит, значит, в этот вечер нужно действительно выжать все, что можно. У нее долгов столько, что если не спасет Баррас, то хоть вешайся.
Крутясь перед большущим зеркалом в спальне, она критически разглядывала после ванны свою фигуру. Конечно, тридцать три года – это не пятнадцать, и хотя крепости ее груди могли позавидовать многие молодые девушки, а плоскому животу – подавляющее большинство рожавших женщин, возраст начал сказываться на внешности прекрасной креолки. Она активно поддерживала старания Терезы ввести в моду полупрозрачные платья, потому что таким образом можно отвлечь взоры мужчин от шеи и мелких морщинок, которые предательски появились у глаз.
Тальен на десять лет моложе, у нее эти морщинки будут не скоро, противостоять ей нелегко, Жозефина сразу поняла, что Тереза сильней, а потому и бороться за Барраса не стала, чтобы сохранить хоть какую-то возможность общаться с бывшим любовником и иметь от него помощь.
Но сколько ни крутись, морщины от этого не уменьшатся, пришлось одеваться и ехать на свидание. Жозефина постаралась, чтобы никто не обратил внимания на ее посещение дома бывшего любовника, не хватало только, чтобы об этом снова стали болтать в Париже.
Париж времен революции, а особенно ее конца местами был просто ужасен. Если во времена монархии в нем хватало грязи и убожества, то во время революционных событий и вовсе стало не до порядка. Улицы крайне редко убирались, мостовые разворочены – булыжники очень пригодились в революционной борьбе, но вернуть их на место никому не приходило в голову, а потому ухабы были такими, что ломались колеса карет. Грязища, сонмы крыс, снующих под ногами, крайне редкие фонари, которые просто не в состоянии разогнать темноту, кучи мусора, вонь и смрад…
Для бывших революционеров, тех, кто, выйдя из района Рынка или предместий, чудом уцелел в кровавой мясорубке, этот запах привычен, потому волновал мало. Директория и Совет Старейшин отгородились от вони закрытыми окнами и множеством цветочных букетов, а подышать выезжали в загородные особняки, еще вчера принадлежавшие королевской семье или придворным.
Состоятельные дамы нередко предпочитали передвигаться по городу в портшезах, чтобы не прикусывать языки, когда карета вдруг заваливалась набок, угодив колесом в очередную яму. Это тоже не слишком удобно, потому что в яму могла угодить и нога носильщика, к тому же качало не меньше: идти в такт, когда темно и неровно – трудно. Но не ходить же пешком…
Можно сколько угодно ворчать на бездействие новых властей, не заботившихся об удобствах очаровательных гражданок, однако проделать путь от улицы Шантерен до Люксембургского дворца пришлось, Баррас не собирался посещать бывшую любовницу в ее салоне, хочет поговорить, пусть приходит сама.
Слуги прекрасно знали гражданку Богарне, сам хозяин предупредил о ее визите, потому Богарне провели сразу к нему в кабинет.
Жозефина усмехнулась: чего Баррас боится больше – Терезу или того, что не устоит, оказавшись с Богарне в спальне? Как бы то ни было, выбирать не приходилось.
Сам хозяин дома сидел за бюро, что-то внимательно изучая. Он только приподнял голову, кивнул Жозефине и знаком подозвал к себе. Слуга плотно прикрыл дверь за вошедшей Богарне; когда у хозяина бывали такие дамы, тревожить его по пустякам не стоило.
Подойдя ближе, Жозефина заглянула через плечо и тоже принялась изучать лежавший перед Баррасом лист.
На нем значилось:
ОБЕДЕННОЕ МЕНЮ
ДЛЯ СТОЛА ГРАЖДАНИНА ДИРЕКТОРА И ГЕНЕРАЛА БАРРАСА
На двенадцать персон.
СУП:
Луковый суп по рецепту бывших францисканцев.
РЕЛЕВЕ:
Кусок осетра на вертеле.
ШЕСТЬ АНТРЕ:
1 из соте из филе тюрбо под соусом метрдотель.
1 из угря по-татарски.
1 из огурцов, фаршированных мозгами.
1 волован с белым мясом птицы под соусом бешамель.
1 из рыбы сен-пьер с каперсами по старинке.
1 филе куропатки кольцами.
ДВА БЛЮДА ЖАРКОГО:
1 из пескаря по-провинциальному.
1 из карпа, припущенного в пряном отваре.
ШЕСТЬ АНТРЕМЕ:
1 из взбитых белков.
1 из свекловицы, поджаренной с ветчиной.
1 из желе с мадерой.
1 из пончиков с кремом из цветов померанца.
1 из чечевицы по старинке с соусом по-королевски и соком телятины.
1 из донышек артишоков под соусом равигот.
САЛАТ:
из тертого сельдерея под соусом ремулад.
24 ДЕСЕРТА.
– Ну?
Вдова Богарне покрутила носом:
– Слишком много рыбы. Терпеть не могу пескарей.
– Хорошо, – кивнул Баррас и приписал ниже:
«Слишком много рыбы. Уберите пескарей».
– Остальное хорошо?
– Да.
Жозефина вовсе не была расположена вести долгие разговоры о предстоящем обеде, ей нужно перейти к делу, но Баррас снова взялся за перо. На бумаге появились строчки:
«Остальное хорошо. Не забудьте положить подушечки на сиденья для гражданок Тальен, Тальма, Богарне, Энгерло и Миранд. Ровно в пять часов».
На звон колокольчика появился слуга, готовый принять подписанное меню к исполнению. Тут Жозефина решила показать, что хотя ее и поставили в списке на подушечки третьей, она чего-то стоит.
– Мороженое от Велони, другого я не хочу!
Баррас с трудом сдержал улыбку, Тереза терпеть не могла именно Велони, заказано в пику ей, но послушно приписал:
«Мороженое от Велони»…
Скрепив меню подписью, он передал слуге.
Этому листку суждено прожить долгую жизнь, он не затерялся и через долгие годы попал на глаза любителю кулинарии гениальному романисту Александру Дюма, а потому оказался не раз приведен в пример меню изысканной французской кухни времен Наполеона. Вполне заслуженно…
И все же Жозефину меньше всего сейчас интересовало меню завтрашнего обеда у Барраса и куда больше то, зачем пришла.
– Баррас, я хочу с вами поговорить…
– Сколько?
– Что сколько?
– Сколько тебе нужно денег на сей раз?
Богарне откровенно обиделась, она, конечно, была на содержании у директора, но не так же откровенно!
– Вы считаете, что, кроме просьбы о деньгах, со мной разговаривать не о чем?
– Приказать жениться на тебе Наполеону я тоже не могу, уж как-нибудь сама, голубушка.
Даже жестокая необходимость не могла заставить Жозефину вытерпеть такое унижение. Она уже поднялась из кресла, чтобы уйти, бросив в лицо Баррасу какое-нибудь оскорбление, ее губы искривились, словно забыв, что чаще всего улыбаются, но тут… Дверь кабинета рывком распахнулась, и в ней появилась Тереза. Протянув почти ласково «О-о-о…», она плотно прикрыла дверь за собой (слуги все равно подслушивают, но все же) и недоуменно приподняла брови:
– И о чем же голубки так ласково беседуют?
Баррас вздохнул, ему вовсе не хотелось разборок двух любовниц в своем присутствии, в отличие от многих мужчин он не любил таких сцен, хотя они частенько происходили.
Директор Баррас вовсе не был таким неуклюжим толстяком, каким его изображали карикатуристы. Да, конечно, у Барраса был нос картошкой, да еще и чуть съехавший набок, также немного кривая улыбка, плотная фигура, но ничего страшного или уродливого. А когда у него не канючили деньги или не наседали уж слишком сильно, Баррас был даже добродушен.
Но сейчас его добродушие заметно уменьшилось, и улыбка превратилась в недовольную ухмылку. Не хватает, чтобы эти две фурии вцепились друг дружке в волосы. «Выгоню обеих!» – вдруг решил директор, и это решение внезапно подняло ему настроение. Откинувшись на спинку кресла, в котором сидел, он приготовился наблюдать за перепалкой дам. Будет потом что рассказать следующей любовнице…
– Баррас показывал меню на завтрашний день.
– И ради этого ты явилась к нему в кабинет? – В голосе Терезы было столько ехидства, что, если бы за него платили, Тальен, несомненно, стала бы весьма состоятельной женщиной.
Но Жозефина, похоже, сдаваться не собиралась.
– Я пришла поговорить с Баррасом по поводу предстоящего замужества.
– Своего или моего?
Теперь уже Богарне не удержалась, чтобы не подколоть подругу:
– А на тебе кто-то собирается жениться? – Но тут же, видно, решила, что ссориться с Терезой рановато, и добавила: – Своего, конечно. Нашего с Бонапартом.
– Ты хочешь, чтобы я благословил тебя на этот брак? Благословляю, дитя мое. Можешь подойти, чтобы получить мой поцелуй. – Голос Барраса тоже стал почти ехидным.
На мгновение Жозефина растерялась, но успела взять себя в руки, чтобы Баррас и его любовница этого не заметили.
– Ты позволяешь мне выйти замуж за Наполеона? Браво! А как насчет того, чтобы обеспечить этот брак?
У Барраса даже дыхание перехватило:
– Я должен дать тебе приданое?!
– Ты обещал продвинуть Бонапарта, если я очарую его и он решит жениться!
– Но он продвинулся, был полковником, теперь генерал, что тебя не устраивает?
– А то, что у меня двое детей, а у него толпа родственников на шее и прокормить всех, не говоря уже о покрытии долгов, на генеральскую зарплату невозможно!
– Но что я могу сделать?
Жозефина сверкнула глазами на подругу, Тереза вдруг тоже вступила в разговор:
– Ты не раз говорил, что Директория недовольна Шерером в Италии. Командование итальянской армией вполне подошло бы Бонапарту.
– Нет, нет! Вы считаете, что я всемогущ? Я в Директории не один, нас пятеро… Конечно, все недовольны Шерером, но они и Бонапарта не поддержат тоже, слишком молод… двадцать шесть лет… не столь уж много военного опыта…
Баррас почти отбивался, потому что на него ополчились уже две дамы. Жозефина и Тереза подошли к любовнику вплотную, и теперь прямо перед его глазами, мешая думать о чем-либо другом, были выставлены груди двух очаровательных женщин, он-то знал, что€ под этими и без того достаточно прозрачными платьями.
– Ты хоть предлагал заменить Шерера на Бонапарта?
– Нет, это слишком рискованно, можно потерять и собственное положение…
– Баррас! Чего же ты боишься?
Тереза вдруг уперла руки в бока, словно рыночная торговка. При этом она очень постаралась, чтобы ткань платья облегла грудь как можно эффектней, а чуть выставленная нога и вовсе оказалась почти обтянута тонким муслином.
– Что я слышу? Ты боишься потерять свое место? Ха-ха-ха! Если ты столь слаб и ничтожен, что боишься за свое место только из-за простого предложения, то боишься зря!
– Это почему? – осторожно поинтересовался Баррас, с усилием заставляя себя отвести взгляд от стройной ножки, показавшейся из-под платья.
Тереза едва заметным движением подтянула подол повыше и снова фыркнула:
– Потому что у тебя нет никакого положения!
Терезу горячо поддержала подруга, она не стала приподнимать платье, но тоже фыркнула, не давая ему времени возмутиться:
– Потому что только ничтожный слуга мог бы бояться сделать такое толковое предложение и бояться при этом за свое место!
Вообще-то так разговаривать с Баррасом было рискованно, он мог действительно выставить обеих, но женщин, что называется, понесло.
Выручил всех троих стук в дверь. Зная, что слуги ни за что не рискнут беспокоить его по пустякам, если в кабинете дамы, тем более такие, Баррас с облегчением крикнул:
– Войдите!
Словно спасаясь, он почти бросился навстречу вошедшему с письмом на подносе слуге. При этом директор не заметил, как переглянулись между собой дамы, и тем более не увидел их сдержанные полуулыбки, которые обе поспешили спрятать.
– Ха, письмо от Шерера.
– Ах, вы с ним еще и дружите… Тогда понятно, почему никуда не годного Шерера нельзя заменить на толкового Бонапарта! – В голосе Жозефины задрожали слезы.
В другое время эти слезы произвели бы на Барраса должное впечатление, но только не сейчас, он просто бросился изучать письмо Шерера, потому что оно было ответом на его собственное. От того, что в этом ответе, зависело все дальнейшее поведение Барраса, в том числе и разговор с любовницами.
– Ах, подлец! Как он смеет!
– Кто, Шерер? А чего ты еще от него ожидал?
Баррасу поинтересоваться бы, откуда вообще Тереза знает, что€ в письме, но он был слишком захвачен своим возмущением.
– Этот мерзавец смеет мне что-то советовать и высмеивать мои советы!
Баррас поднял глаза на подруг, которые в ожидании вглядывались в его лицо:
– Будь по-вашему! Бонапарт будет командовать итальянской армией! Завтра же! А сейчас отправляйтесь по своим делам, мне нужно кое-что написать.
И снова он не обратил внимания, что дамы поспешили прочь с явным облегчением.
Уже за дверью Тереза тихонько поинтересовалась у подруги:
– Ну, ты довольна?
– Я боялась, что ты уже никогда не явишься…
– Ты поедешь за своим супругом в Италию? – почти ласково поинтересовалась Тальен.
– Вот еще!
Глаза Терезы сверкнули бешенством, она вовсе не для того два дня прятала письмо от Шерера и взламывала печать, чтобы подруга оставалась при ее любовнике. Стоило ли подстраивать вот такое, чтобы Жозефина, став генеральшей, оставалась на глазах у Барраса? Но Богарне не смутилась, она наклонилась к подруге и зашептала, блестя глазами:
– У меня такой очаровательный молодой любовник в Париже! Ты хочешь, чтобы я бросила его и потащилась за Бонапартом из своего удобного гнездышка в походную палатку? Супруга генерала вовсе не должна следовать за ним во все военные кампании, достаточно того, что я буду ждать его дома…
Обе женщины рассмеялись, но от Жозефины не укрылся ревниво-настороженный взгляд Терезы. Она сочла нужным добавить:
– Это секрет, умоляю, не вздумай проговориться Наполеону. Как все корсиканцы, он безумно ревнив и бог знает что будет, если догадается.
Вот теперь Тереза рассмеялась с удовольствием. Жозефина доверила ей тайну, которой можно шантажировать. В случае если она еще попытается встретиться с Баррасом, подруга легко могла этой тайной воспользоваться. Терезе в голову не пришло, что Бонапарт знал о молодом человеке, но не придавал значения бывшим увлечениям Жозефины, вернее, наивно считал, что все будет позабыто, как только они станут любовниками.
Любовниками они стали, Жозефину не очень устраивал Наполеон в постели, но она понимала, что ради столь благого дела, как замужество, можно немного и потерпеть. Лишь бы только обещание Барраса отправить Бонапарта в Италию вместо Шерера не слишком затянулось в исполнении…
Наконец сбылась его мечта попасть наверх, в спальню виконтессы Богарне. Нет, вовсе не для того, чтобы посмотреть, как живут виконтессы, Наполеон мечтал увидеть не спальню, а ее хозяйку во всей красе, а потому не обратил особого внимания на обилие зеркал (Жозефина очень любила свои отражения), что стены очаровательной уборной рядом со спальней разрисованы цветами и птицами, что на розовом шелковом покрывале по-хозяйски расположился Фортюне, явно не собираясь уступать место никому.
В неверном свете нескольких свечей вовсе не был заметен возраст Жозефины, а ее тело все еще хранило свежесть, несмотря на пережитое и рождение двоих детей. Жозефина очаровательна, к тому же она опытная женщина, каких у Наполеона никогда не было. Могли ли юные прелестницы дать ему то, что дала куртизанка с немалым стажем? Бонапарт потерял голову окончательно.
И даже возмущенный наглым вторжением на свою территорию Фортюне не помешал. Собачка не желала мириться с присутствием в постели хозяйки чужаков и попросту цапнула Наполеона за ногу! Он понял, что если хочет и впрямь пребывать под этим одеялом почаще, то должен помириться с вредным песиком. Удалось не скоро, но позже в письмах Наполеон обязательно передавал приветы «вредному Фортюне».
– Мадам, вам письмо…
Когда не было чужих, слуги называли виконтессу не гражданкой, а мадам. Никто их не заставлял, так проще. Обращение «гражданка, вам письмо» слишком смахивало бы на вызов в суд…
Восторженное послание было от Наполеона.
«Я проснулся, преисполненный тобой. Твой образ и дивный вчерашний вечер опьянили меня. Дорогая, несравненная Жозефина, какое странное впечатление произвели вы на мое сердце. Если вы сердитесь, если я вас увижу опечаленной или озабоченной, я погибну от горя, спокойствие вашего друга будет навеки нарушено. Но зато как счастлив я буду, когда отдамся глубокому чувству, владеющему мной теперь, и выпью с ваших губ и вашего сердца то пламя, которое меня сжигает…
Через три часа я увижу тебя, пока же, mio dolce amore, тысячу поцелуев. Мне же ни одного, – они сжигают мою кровь».
Жозефина с досадой швырнула письмо в сторону:
– Кретин!
Сколько можно обхаживать этого бледно-зеленого генерала?! Он клянется в любви, вздыхает, при любой возможности покрывает ее шею и руки поцелуями… и что? До сих пор в письмах «вы» и только мечты. Виконтесса уже начала подумывать, что зря связалась с корсиканцем, толку от этого романа никакого, любовник ей не нужен, есть куда более страстный и толковый. Карьеру своему избраннику она уже обеспечила, даже Барраса вдвоем с Терезой уломали, Наполеон был назначен вместо Шерера главнокомандующим итальянской армии, но с его стороны пока только вздохи и поцелуи.
Подумав о том, что генерал запросто может отбыть в Италию, так и не женившись, Жозефина хрипловато рассмеялась. Там найдет себе молодую дурочку, женится и счастливо привезет ее знакомиться с бывшей возлюбленной.
Нет уж, такое развитие событий виконтессу совершенно не устраивало. Она не затем уступила Барраса Терезе без боя и столько времени уламывала директора помочь молодому генералу начать карьеру, чтобы теперь этот генерал достался другой! Что делать ей самой, идти в содержанки к противному Уврару, к которому даже Терезу не загонишь?
– Луи, прикажите закладывать карету. Луиза, одеваться.
– Какое платье подавать?
– Поскромней. Я еду к гражданину Баррасу по делу.
Луиза, подумав: «Знаем мы эти дела», тем не менее принесла довольно скромный наряд, бывало, что и виконтесса прикидывалась скромницей. Если нужно для дела, Жозефина умела прятать грудь не только под шифон, но и под плотную ткань.
Баррас был неприятно удивлен визитом любовницы, вернее, бывшей любовницы.
– Что еще случилось, Жозефина?
– Баррас, в вашей армии все генералы такие нерешительные?
Директор мгновенно сообразил, что произошло, кабинет огласил его довольный хохот:
– Жозефина… гражданка Богарне, неужели вам не удалось добиться взаимности от генерала Бонапарта?
– Какую взаимность вы имеете в виду, гражданин Баррас?
Тот понял, что Жозефина всерьез, подсел в соседнее кресло, похлопал по руке:
– Жозефина, ну, тебя ли учить? Ты что, не смогла затащить его в постель? Он сопротивляется?
– Только не то. В постели он мне не нужен вовсе, может не появляться в ней совсем, его даже Фортюне за ногу цапнул!
Пару мгновений Баррас смотрел на несчастную женщину, пытаясь сдержаться, а потом расхохотался. Жозефина рассердилась окончательно:
– Не вижу ничего смешного! Бонапарту скоро отбывать в Италию, а там кто знает что будет.
– Да, ты права… – Баррас мгновенно стал серьезен. – Попробуй сказать, что и ты вынуждена будешь уехать и скитаться, потому что больше нет возможности платить за дом…
Он едва успел договорить, Жозефина обрушилась на директора почти со злостью:
– Не вздумайте сказать, что я нищая! Я ведь просила.
– Хорошо, я попытаюсь подтолкнуть его к решению. Он дарил тебе что-нибудь стоящее?
– Да.
Жозефина насторожилась: к чему Баррасу знать о подарках?
– Я поговорю с генералом, подтолкну его.
– Баррас, я умоляю…
– Жозефина, я не глуп, чтобы действовать напролом. Достаточно будет просто поинтересоваться, не означают ли его дорогие подарки тебе жениховских намерений.
– Благодарю!
