Страшнее Гугла зверя нет

– Я, кажется, понял, что произошло. Колдун и знахарка перестарались, они, видно, поднимали против татар даже своих мертвых, потому столько нежити. Хорошо, что очертили границу вокруг леса. Но они погибли, а нежить не успокоили, и Веченега стала делать все, чтобы ее задержать в пределах леса.

– Так она на нашей стороне?

– Какой нашей? Она пыталась не пустить нежить за пределы круга, но его очень тяжело замкнуть навсегда, вот мы, например, его раскрыли. К тому же Веченега сама попала под власть нежити, они на ее плечах за круг ночами выходят. Мне тут дочка Иная интересную вещь рассказала. Она возвращалась… со свидания и видела, как Веченега на своих плечах в деревню словно какую-то тень несет, помнишь, как Данила Стешу из круга выносил?

Мне стало страшно:

– Вятич, неужели и здесь так же?

– Эта тень похожа на Вугу, а та была не просто знахарка, она-то была ведьмой и колдуна местного не любила, как соперника. Вот кого бояться надо. Она главная сила, Настя, и воевать с ней придется сегодня, пока она, почуяв угрозу, окончательно Веченегу к себе не перетянула. С двумя не справлюсь.

– Что я должна делать?

– Вспомнить все заговоры, что учила, и не терять головы. Стемнеет, пойдем к Веченеге, чтобы та не успела в лес уйти за своей наставницей.

Не сказать чтобы я была в восторге от визита к ведьминой пусть и ученице, но куда денешься. Вятич почувствовал мое сомнение, пригляделся:

– Боишься? Останься.

– Вот еще!

– Настя, если боишься, то действительно лучше остаться. Твой страх будет ей в помощь. Я сам справлюсь. Хотя оставлять тебя тоже опасно, пока я там, она может явиться сюда.

Нечего сказать, успокоил! Вот, блин, влипла! Это хуже, чем вообще провалиться в это самое прошлое…

– Я с тобой! Может, помогу чем?

– Ладно.

Еще не совсем стемнело, когда Вятич вдруг объявил, что нам пора:

– Нужно загодя попасть в дом к Веченеге, пока она не притащила туда тень Вуги.

От этого бодрого заявления стало не по себе. Одно дело воевать с Батыем и его уродами, и совсем другое с какими-то тенями ведьм.

– Ты все помнишь, чему я тебя учил?

Я постаралась кивнуть как можно уверенней. Вятич внимательно вгляделся в мое лицо, сокрушенно вздохнул и почти обреченно скомандовал:

– Ну, пойдем, пора.

Нет, конечно, меня не пришлось тащить, как овцу на закланье, я шла сама, но как шла!.. Я сама тащила себя изо всех сил. Сотник чуть усмехнулся:

– Не трусь, а то я тоже испугаюсь.

Ему-то что, он всякие там примочки знает, а я? Воевать с привидениями не мой профиль, я бы лучше с Батыем.

– Настя, не бойся, мы нарочно идем пораньше, чтобы подготовиться. Когда Веченега притащит Вугу, дом уже будет под заговором. Ведьма особо напакостить не сможет.

Нечего сказать, успокоил! И кто его просил вмешиваться в местные ведьмачские разборки? Альтруист несчастный! Как мне Батыю горло перегрызть, так он против, а как с ведьмами воевать – всегда пожалуйста! Ведун есть ведун, хлебом не корми, дай с волками повыть и с нечистью пообщаться!

Пока мы добрались до избы Веченеги, я успела обругать Вятича по-всякому. Не знаю, чувствовал ли он мой настрой, но раздражение росло с каждым шагом. Постепенно я исчерпала обвинения по отношению к сотнику и теперь заводилась по поводу всякой нечисти, от которой нет житья нормальным людям. Вместо того чтобы воевать с Батыем, я вынуждена тратить время на всяких там Вуг! Ну, я ей сейчас покажу! После трех суток в обнимку с трупами в Рязани мне не страшно уже ничего! Руки зачесались намылить шею ведьме.

Позже я поняла, какой была дурой, рассчитывая так легко расправиться с представительницей нечисти. Но тогда мне было все равно.

В маленьком окошке явно светился крохотный огонек лучины. Это означало, что Веченега дома и пока за Вугой не ходила. Вятич кивнул:

– Хорошо, что застали дома, пойдем, поговорим.

Дверь была не заперта, но это нормальное дело для деревни. Мы шумнули, чтобы сообщить о своем приходе, и Вятич толкнул дверь из сеней в саму избу. Внутри было довольно темно, маленькая лучинка в поставце не могла разогнать мрак не только по углам, но и вокруг себя. Однако и того, что было видно, хватило…

Мы обомлели. Не Веченега, а сама Вуга, вернее, ее тень уже была там! Веченега притащила призрак среди бела дня, не дожидаясь даже темноты! Ну дела…

– Привел?.. Ай молодец! Спасибо за такой подарочек, ведун. А то моя Веченега слабой стала, мне сильная помощница нужна…

По спине не просто тек холодный пот, рубаха на ней даже прилипла, а волосы встали дыбом, едва не подняв шапку. Это она обо мне?! С минуту после этого происходило нечто страшное. Вятич явно не ожидал встретить в избе Вугу, а потому пытался заслонить меня собой, произнося какой-то заговор, но ведьма спокойно отвечала на него, словно отбивая теннисный мячик. А у меня все заговоры, которые столько вдалбливал Вятич, просто выветрились, ни единого слова не помнила.

И тут меня понесло. Я выскочила из-за спины сотника с воплем, готовая вцепиться в седые космы призрака:

– Ах ты ж фашистка проклятая! Дебилка недоделанная! Я тебя фейсом об тэйбл сейчас изукрашу! По тебе, падла безрогая, давно зона плачет!

Кто бы объяснил, почему падла безрогая? Но это было неважно, я произносила проклятия, ответа на которые у моей противницы просто не могло быть, она понятия не имела, что такое фейс или тэйбл, а потому возразить была не в состоянии, отступая и отступая… У меня мелькнула мысль пообещать ей превратить в дубовую колоду, но вовремя сообразила, что дубовую колоду ведьма, пожалуй, знает. Поэтому из меня посыпались угрозы двадцать первого века:

– Сайт сотру, даже ника не останется!

– Чего?

– Ни на Яндексе не найдешь, ни на Гугле…

Наверное, это была страшная угроза, потому что обалдевшая от моего наскока ведьма вдруг заметалась по избе, а потом буквально утекла в какую-то щель в двери.

Вслед ей гремело:

– На сервере информацию уничтожу!

Вятич остановил:

– Все! Уже прогнала. Запугала, как собачонку, долго не вернется. Насть, почему падла безрогая?

– А где ты видел рогатую падлу?

– Я никаких не видел.

– Вон, – я показала в сторону двери, где исчезла ведьма, – можешь посмотреть.

В тот же миг Вятич рванул меня к двери, из-под которой явно струился дымок. Сени и крыльцо уже горели, нам пришлось пробиваться сквозь пламя. Ах ты тварь! Я подняла кулаки, обращаясь к улизнувшей ведьме, темноту прорезал мой вопль:

– Сайт стерла! Тебя больше нет! Все тобой сделанное против тебя обернется!

Я выбросила столько энергии этим криком, что едва не рухнула сама. И тут же увидела… как буквально вспыхнуло что-то в воздухе посреди двора. Вятич снова попробовал заслонить меня собой, но я выскочила вперед:

– Испугалась, ведьма?! Яндекс все знает! Весь Интернет против тебя встанет!

В ответ на мой крик окрестности потрясли просто дикий визг и скрежет, в которых слышалось отчаяние от бессилия чего-то страшного. Нутром я поняла, что это действительно исчезает та самая ведьма. Чем я ее уничтожила, интернетовскими проклятиями? Наверное, да, потому что она не знала, чем отвечать, мои вопли не вписывались ни в какие ее ответные проклятия или отговоры, но я, озверев, ее не боялась, и ведьма погибла из-за собственной силы, которую невозможно было выбросить на меня. Это вроде загадки для искусственного интеллекта: А и Б сидели на трубе… Логики в вопросе нет, задача не имеет решения, и искусственный мозг перегорает.

Как бы то ни было, а ведьму я своими воплями спалила.

Оглянувшись, увидела вокруг двора потрясенных односельчан. Кто-то крестился, но большинство смотрели, раскрыв рты. А посреди двора догорал ведьмин дом.

– Пойдем, хватит уже. Всех испугала, всех прогнала.

– Вятич, она не вернется?

– Думаю, нет, но не потому, что тебя испугалась, а потому, что не сумела ответить на твои проклятья и все ее действительно обернулось против нее же. Только больше так не делай, не каждая нечисть станет к твоим проклятиям прислушиваться. Лучше, если ты вообще будешь держаться от них в стороне, я зря тебя привлек.

– Ничего не зря. Вон как разобрались.

– Понимаешь, они чувствуют, что ты в этом мире чужая, и пока не поймут, как с тобой разбираться, есть время напасть самой. В этот раз ты успела, и тебе удалось, но это не значит, что так будет всегда. Другая может и не ждать, а напасть, как на любого местного.

Тут я вспомнила:

– А где Веченега?

Женщина стояла у плетня и, прижав руки к груди, смотрела, как полыхает ее дом.

– Веченега…

Она дернулась, как от удара, метнулась, но голос Вятича (какой-то странный, почти незнакомый) приказал:

– Остановись. Иди сюда.

Женщина покорно подошла, встала…

– Вуги больше здесь нет, а ты в лес не пойдешь. Нежить мы успокоим без тебя.

Веченега кивнула. Вокруг нас уже собрались почти все жители деревни, я вдруг подумала, что они убьют женщину. Видно, об этом же думал и Вятич. Он заговорил громко, чтобы перекричать ревущее пламя догорающего дома:

– Мы знаем, что ты спасала деревню от нежити. Но ты не можешь справиться с ней сама. Теперь наша очередь, ведьма уничтожена, она погубила сама себя…

Инай рядом усомнился:

– Как это может быть?

Я фыркнула:

– Заговоры знать надо!

Не станешь же объяснять этому недоверчивому, что в тринадцатом веке на разбойников лучше всего действует обещание выколоть моргалы и превратить в дубовую колоду, а на ведьму – угроза задавить Интернетом! Может, и Батыю пообещать перевести его в 3D-формат, вдруг испугается?

Мне стало смешно, надо предложить Вятичу отправить Батыге послание с такой угрозой.

А вот Вятичу смешно не было. Он сумел объяснить соседям Веченеги, что та всеми силами старалась не допустить в деревню нежить, что сама эта нежить сюда так рвется, потому что это неупокоенные души погибших в лесу односельчан, что их надо завтра же похоронить.

– Да как же туда зайти-то?!

– А это уже моя забота. – Вятич оглянулся на меня и поправил сам себя: – Наша.

Меня деревенские уже уважали безусловно, они видели, как от моих проклятий загорелось нечто, что бушевало во дворе. Значит, я куда более сильная ведьма, чем та, которую сожгла. Я только головой покачала: а ну как они потом решат извести и меня заодно?

Веченега идти в чей-то дом отказалась, кивнула на хлев:

– Я там переночую.

– Ты не боишься, что явятся?

– Нет, кроме Вуги, никто не ходил. Теперь ее нет. Остальные не могут выйти из круга.

– А она почему могла?

– Вуга погибла вне круга.

У меня настроение было деловым и все еще воинственным, руки чесались уничтожить еще какую-нибудь нечисть. Видно, поняв это, Вятич потянул меня в дом к Инаю:

– Все, на сегодня сеанс уничтожения нечистой силы закончен. С тебя хватит.

– А с тебя?

– Пожалуй, и с меня тоже.

– Завтра продолжим?

– Настя, может, тебе вообще хватит?

Я остановилась и буквально впилась глазами в глаза Вятича, так было в Рязани, когда он меня нашел посреди трупов и окровавленного снега.

– Я могу что-то сделать?

– Можешь, только это опасно…

– Жить вообще опасно, ты не знал? Никто не выдерживает, все в конце концов помирают.

– Притащил на свою голову…

– И не смей отправлять меня обратно, пока я не убила Батыя и не уничтожила всю нечисть!

– Ну, про Батыя я молчу, а нечисть-то зачем? Она имеет право на существование, только нужно уметь прогонять ее от людей подальше.

– Согласна! Я даже согласна Батыя не уничтожать. Загоним нечисть в резервацию и Батыгу туда же, и порядок!

– Когда ж ты посерьезнеешь? Вроде уже даже воеводой стала, а в башке дурь, как у Лушки.

– Вятич, а из меня получилась бы ведьма?

– А разве это уже не так?

– Ну, нахал! Да я чиста, как… как…

Пока я придумывала, с чем бы себя белую и пушистую сравнить, сотник усмехнулся:

– Как зебра…

– Откуда ты знаешь, какая зебра?

– Полосатая лошадка? Мы договорились, что ты пока не будешь задавать лишних вопросов.

– Ты бывал в нашем мире…

– Нашем… вашем… мир един, Настя. И в этой его части я тебя очень прошу без моего ведома ни с какой нечистью не воевать и даже не общаться. Ты не знаешь законов этой части мира и можешь запросто пропасть. Не все испугаются обещаний привлечь на помощь Интернет или уничтожить информацию на файле.

Я окончательно уверовала в то, что Вятич может «ходить» в двадцать первый век, как к себе домой. Хотя куда домой, у него нет дома. Если был, то сгорел в Козельске, как и у меня, мы теперь с ним бездомные… С той разницей, что я в двадцать первый век ни вернуться, ни даже сходить не могу. И вовсе не потому, что меня не отправляют обратно, а потому, что сама туда не пойду, пока не убила Батыя. Упираться буду руками и ногами, держаться зубами, только бы не выпихнули. Вятич еще пожалеет, что притащил меня сюда.

Стало смешно, притащил, а теперь выпихнуть не может. Вятич внимательно вгляделся мне в лицо, то ли на нем все написано, то ли сотник тоже умел читать мысли…

– Что?

– Думаю о том, что ты меня притащил, а теперь обратно выпихнуть не получается.

– Что в этом смешного?

– А зачем ты меня вообще притащил?

Вятич чуть усмехнулся:

– Если останемся живы завтра, так и быть, расскажу.

– Если?! Да мы не имеем права погибать, пока не прикончили Батыя!

Почему-то взгляд Вятича стал жестким:

– Ты предлагаешь бросить деревню на съедение этой нежити?

– Ничего я такого не предлагаю! Я предлагаю выжить в борьбе с нежитью, потому как у нас не решена главная задача – убийство Батыя.

– У тебя, – уточнил сотник.

– А у тебя нет, что ли?

– Маньячка у нас ты, а я считаю, что вместо Батыя тут же найдется другая пакость, возможно, худшая, и все покатится дальше. Куда важнее запугать их так, чтобы к Руси приближаться боялись и поняли, что любой шаг на этой земле будет даваться трудно, дохода не принесет, зато грозит гибелью, причем бесславной.

– Кто бы спорил…

– Но для этого, ты права, завтра надо выжить самим. А поэтому ты сейчас внимательно меня послушаешь, но так, чтобы завтра это все не вылетело у тебя из головы, как вылетело при виде Вуги. Кстати, она нас там поджидает.

– Что?! Она же сгорела? Вятич, я сама видела, что она сгорела!

Я была в ужасе, неужели ведьмы не горят?!

– Сгорела, сгорела. Но это означает только то, что теперь она не может выйти из круга. Боишься? Я очень не хочу тебя туда брать, но у меня нет выхода, одному не справиться, мне нужна помощь.

– Боюсь, – я вздохнула, – но пойду. Не могу же я допустить, чтобы какая-то Вуга погубила моего Вятича!

– С каких это пор я стал твоим?

– А чей ты, интересно знать?

– А ты чья? – Что-то в голосе Вятича было странное…

– Я – твоя! Сам меня сюда притащил, а теперь отказываться будешь?

– От тебя откажешься, как же…

В лес я тащила себя уже не с таким усилием, как в избу к Веченеге, решив, что справлюсь и здесь. Но стоило переступить какую-то невидимую черту, как вокруг начало твориться то, от чего нас в предыдущий раз уберегли волки. Заколдованный лес показал себя в полную силу…

Это было жутко: я вдруг явственно услышала звук боя. Вокруг раздавались крики, звон оружия, ломались ветки, слышались удары мечей о щиты и о стволы деревьев… И при этом никого вокруг! По краю лес был еще не густым и между стволами деревьев и редким кустарником пока проглядывался шагов на двадцать в глубину.

Как же это жутко – слышать бой и его не видеть! Рука сама дергалась ответить, посечь кого-нибудь или уклониться от занесенного меча. Помня наставление Вятича, я с трудом, но удерживалась.

– Вуга, останови свою рать, мы не биться пришли!

Мы с Вятичем стояли спина к спине, чтобы нападение сзади не застало врасплох. Я напряженно вглядывалась в пространство между деревьями, но ничего пока не видела. Потом показалось, что какие-то неясные тени все же мечутся чуть подальше, словно не решаясь приблизиться.

Но вот перед нами возник огромный призрак Вуги.

– Ну что, пугать нас вздумала? Уменьшайся до нормальных размеров, мы тебя что маленькую, что большую не очень-то боимся.

Вуга действительно уменьшилась, проворчав:

– А чего она Гуглом грозила?

Невзирая на весь ужас положения, мне стало смешно, я ответила раньше, чем это успел сделать Вятич:

– Ладно, не буду!

– А фейсом?

– Живи пока. Только веди себя прилично.

– Как?

Вятич толкнул меня локтем, давая понять, что теперь в переговоры вступает он.

– Вуга, мы не хотим вредить ни тебе, ни твоей деревне. Послушай меня, души не могут оставаться вот так вечно, их надо упокоить. И славян, и врагов тоже. Хватит биться, позволь людям похоронить сородичей по чести, чтобы на могилу прийти, помянуть. Да и вражьим душам упокоиться не мешает.

– Закапывать станете? Крест поставите?

Я растерялась, едва не задав идиотский вопрос: а как же? Вятич опередил:

– Не мне решать, как сородичи сделают, так и будет. Души отпусти, они же маются.

Вуга вдруг почти плаксиво поинтересовалась:

– А я?

– А ты как хочешь. Захочешь – помогу отправиться в Верхний Мир.

– Хочу.

– Помоги сначала с лесом разобраться, нельзя же, чтоб жители подойти боялись, а души маялись.

– Чего надо-то?

– Ты же заклятие накладывала, думай, как успокоить.

– Ладно, посоветуюсь с Никлом. Жди.

Вятич быстро прошептал:

– Настя, смотри в оба, сейчас начнется.

Ни фига себе, эта тварь собирается нам устроить круговерть после моего обещания не травить ее Гуглом или Яндексом? Я не вынесла такого вероломства:

– Эй, ты только про Яндекс не забудь!

– Ты обещала…

– Я про Гугл обещала, а про Яндекс ничего не говорила. И про Рамблер тоже. Знаешь, сколько их в Инете есть…

Вуга явно вернулась:

– Чего ты хочешь?

– Того, чего и Вятич, – позволь упокоить души павших. Если не знаешь, как помочь, так хоть не мешай.

Я совершенно нечаянно наступила на любимый мозоль ведьмы, та взвилась:

– Чего это не знаю?! Сама наложила заклятие, сама и снять могу!

– А зачем тогда советоваться?

Ведьма, видно, почувствовала себя прижатой к стенке, проворчала:

– Ладно… Ты заговор против нежити знаешь?

Вятич фыркнул:

– Голову не морочь. Он не работает.

– Я не буду мешать – получится.

Сотник обратился ко мне:

– Ладно, Настя, держи-ка Яндекс наготове, я вижу, с этой бабушкой надо осторожно, она не хозяйка своему слову.

Вуга обиделась:

– Чего это не хозяйка? Сказала же – не буду мешать.

– А помогать?! – взвилась я.

– Я помогу. – Второй голос был мужским. Это явно пропавший колдун Никл. Соперничество есть соперничество, даже теперь, в бестелесном состоянии. Так и есть:

– Сама справлюсь!

– Ты сможешь отделить наших от чужих? Чтоб своих не покалечили?

– А с чужими справитесь?

– Я помогу, – снова заявил Никл.

– Настя, ты все помнишь, что я тебе говорил? Никакой самодеятельности, здесь поможет только настоящий заговор, потому повторяй, как я, и руби мечом. Сейчас на нас полезет вся татарская нежить, что столько времени томилась. Их надо перебить, чтобы угомонились.

Так и есть, в воздухе замелькали какие-то тени, завихряясь в темные клубки. Теперь мы не могли стоять спина к спине, чтобы не поранить друг дружку, Вятич только успел напомнить:

– Далеко не отходи.

Какой тут не отходи, на меня перло что-то такое, от чего хотелось либо заорать «ой, мамочки!» и броситься со всех ног, либо с матами кинуться в атаку. Я вовремя вспомнила, что ни то, ни другое нельзя, заорала выученное со слов Вятича, правда, все равно с вариациями, но без Гуглов и Яндексов:

Рубила и рубила темные сгустки, маячившие передо мной, кидавшиеся в разные стороны и нападавшие снова и снова. И, конечно, все равно не удержалась.

– Ну, иди, иди сюда… И тебя в бездну преисподнюю! И тебя в котел кипучий, в жар неминучий!

Откуда и слов таких набрала-то? Я орала какие-то проклятия, которых ни разу в жизни не слышала, они сами рождались на языке, одновременно с этим со мной что-то происходило. Если с первыми шагами в этом страшном лесу я боялась споткнуться и упасть, то теперь не видела даже самого леса, словно не между деревьев билась, а в чистом поле. Но главное было не в том, это билась уже не я, а какая-то неведомая мне сила, в меня вселившаяся. Ни фига себе! Мало того что я сама «подселенка», так еще и во мне поселилось нечто!

Но эта сила мне очень даже нравилась, она была просто сродни. Мы с ней бились примерно как Ворон, когда показывал мне приемчик на поляне, вернее, когда пыталась показать ему я – раз в пять быстрее нормальных человеческих возможностей. И орали так, что явно было слышно в деревне, если вообще не у Батыя в ставке (вот хорошо бы!). Меч разил налево и направо, каким-то чудом не задевая деревья, правда, скосив немало кустов.

И с каждым взмахом темных сгустков становилось все меньше. За последним я гонялась чуть не по всему лесу, пока не сообразила заорать:

– Никл, подержи его!

Темный клубок остановился. Я рассекла его мечом, убедилась, что рассыпался и растаял, вложила меч в ножны и фыркнула:

– Вертлявый, зараза, попался!

Меня уже искал Вятич, пришлось откликнуться на его зов. Но, чуть не дойдя до дороги, где остановился сотник, я была вынуждена снова вступить в бой. Предупредил об опасности меня Никл, едва успела выхватить из ножен клинок. Нам пришлось погонять темный клубок между кустами, пока наконец я не врезала по нему мечом! Раздался дикий визг, словно я действительно убила ордынца. Но меня уже этим не испугать. Старательно покрошив бывшую нежить, как капусту, я оглянулась, ища, с кем бы еще сразиться.

Этот последний поединок заметил Вятич:

– А где заговоры?

– И так справилась!

Вятич стал что-то говорить, поворачиваясь в разные стороны света. Я не мешала, а прислушавшись, обратила внимание на то, что шум битвы стих, больше не звенели невидимые клинки, не билось железо о железо, никто не кричал и не стонал.

– Вуга, Никл, мы справились?

– Да.

– Со всеми или еще кто-то есть?

– Только свои.

– Своих поможете упокоить?

– Деревенские сюда не пойдут.

– Приведем. Только уже завтра, сегодня поздно. А потом вас отправим.

– Куда? – осторожно поинтересовалась тень ведьмы, довольно явно проявившаяся неподалеку.

– А куда ты хочешь?

– Только не в Яндекс!

Я чуть не заржала на весь лес, дался ей этот Яндекс!

– Куда сама захочешь, но только сначала помоги упокоить наших.

Мы выбрались из леса, и вдруг я почувствовала, что меня не держат ноги. Срочно требовалось присесть.

– Вятич, давай посидим немного…

– Устала носиться по лесу? Все сугробы перебрала. Говоришь, говоришь… кивает, кивает, а потом делает все наоборот. Сказал же, что они все сами к тебе выползут на дорогу, чего было гоняться по лесу?

– Ты хочешь сказать, что их можно было бить, стоя на дороге?

– Конечно, Никл-то тебе на что, он бы пригнал.

Я вздохнула.

– Зато согрелась.

От меня действительно валил пар, заметив это, Вятич потащил меня дальше:

– Держись за меня и пойдем, не то замерзнешь в снегу. Иди, иди, нельзя останавливаться, Настя.

От деревни нам навстречу уже бежали мужики:

– Ну… как?!

– Завтра пойдете хоронить своих.

– В лес?

– Там больше нет нежити, чужую мы перебили, а души своих успокоились. Надо всех захоронить и помянуть.

Тут кто-то углядел, что я никакая.

– Что с Девой?

– За вас билась с нечистью.

– Ранена?!

– Нет, обессилела.

– Щас, мы щас…

Через мгновение двое здоровенных мужиков уже несли меня к деревне бегом.

Потом была баня и долгие посиделки. Вернее, они были долгими не для меня. Я едва сумела после бани доползти до лавки и провалилась в сон.

Наверное, во сне я все-таки стонала, потому что сквозь дрему слышала успокаивающий голос Вятича:

– Тихо, тихо… все хорошо…

А вообще сон был хороший, потому что моя голова лежала на плече у Вятича, а он ласково гладил мои волосы и легонько касался рубца на щеке. Кажется, он вообще прижимал меня к себе. И, кажется, гладил не только волосы, но и плечи, спину и… то, что пониже спины! Он так вкусно пах – силой и надежностью, что я сама прижалась и даже обняла его. Кажется, дыхание Вятича стало прерывистым, а рука опустилась на мои ягодицы… Рука была крепкой и ласковой одновременно. И мне вовсе не хотелось сопротивляться этой силе или чтобы рука убралась, напротив…

Когда я проснулась, солнце стояло уже высоко, правда, об этом можно было догадаться только по яркому лучу, пробившемуся сквозь закрытое бычьим пузырем окно.

В избе никого, я одна. Осторожно потянувшись за лежавшей на соседней лавке рубахой и портами, я пыталась решить вопрос, как одеваться, встать или лучше сделать это прямо под медвежьей полостью, которой была укрыта.

На столе стояла крынка молока, под чистой тряпицей, видно, хлеб и еще что-то. Для меня? Вот соня, остальные уже ушли… Высунутая из-под шкуры нога сигнализировала остальному организму, что в доме по-утреннему холодно, печь уже остыла, а заново ее топить пока рано. Видно, хлеб в тот день печь не собирались, жаль, я бы свеженького хлебушка да с молочком…

Я вскочила, стараясь поскорее натянуть на себя одежку, и чтобы не замерзнуть, и чтобы не засекли в полуголом виде. Уже одевшись, я вдруг вспомнила ночные объятия и осторожно покосилась на постель. Мне снилось, что прижималась к Вятичу, или это действительно было? Ну ни фига себе! Ведь не пила вчера ничего. Надо же до чего битвы с нечистью доводят, не могу понять, то ли приснилось, то ли действительно спала с мужиком. Вернее, спала-то в буквальном смысле, потому как ничего большего не было.

Но плечи упрямо чувствовали его руки, а спина и… и что пониже спины – его ласку. И меня просто захлестывало желание испытать этот сон-явь еще раз. Чуть посомневавшись, я сладко потянулась и вдруг завела гребенщиковское:

– А вниз по Волге – Золотая Орда…

Услышав мои вокализы, в избу заглянула молодая хозяйка. Я, не в силах остановиться, продолжила, словно интересуясь у нее:

– Как пойдет таять снег – ох, что будет потом?

А как тронется лед – ох, что будет со мной?

– Не знаю, – пожала плечами женщина.

– Все будет тики-так!

– Как?

– Хо-ро-шо! Просто замечательно!

– Ага, твой муж так же сказал.

– Кто сказал?

– Муж твой, они уже в лес ушли.

Я взвыла:

– Без меня?!

– Ага, муж сказал, тебя не будить.

Так… значит, муж и не будить?! Сейчас я ему покажу, как воевать с нечистью без меня. Против «мужа» я, к собственному изумлению, ничего не имела.

Оделась моментально, схватила со стола кусок хлеба и метнулась в сторону леса. Там действительно стояла почти толпа, причем круг был явно распечатан, и деревенские вошли в лес спокойно, хотя и с опаской. Мужики рыли ямы отдельно для останков своих и монголов.

Вятич стоял посреди лесной дороги, о чем-то беседуя со старостой. Тот кивал, соглашаясь.

– Ты почему без меня ушел?

– Спала так сладко, что жаль будить.

– Вятич…

Вот как его спросить про ночь? А если мне все приснилось, посмеется, да и вообще…

– Что?

Ну никаких намеков на ночные ласки. Приснилось, точно приснилось! Это уже плохо, потому что видеть даже полуэротические сны вредно. Значит, мне чего-то не хватает. Чего может не хватать здоровой нормальной женщине? Мужика! Внутри меня все возмутилось, нет, мне вовсе не мужика не хватало, я не могла бы представить рядом даже вон того красивого молодого парня, заглядывавшегося на меня, несмотря на стриженую голову. Я не вспоминала объятия Романа и уж тем более оставшегося в Москве двадцать первого века своего бойфренда Андрея. А вот Вятича представила.

Это что? Мне опасно находиться рядом с сотником, так можно и действительно попасть к нему в постель…

Он смотрел на меня, ожидая ответа на вопрос, и я спросила совсем не то, что хотела:

– А Вуга где?

– Пока в дальнем конце леса, потом, когда все уйдут, выйдет, ее и Никла надо отправить в Верхний Мир, они заслужили. Знаешь, если бы Вуга и Никл ценой своей гибели не заперли в этом лесу монголов с десятком русских воинов, деревни бы не было.

– А почему они-то погибли?

– Настя, справиться с сотней воинов можно только ценой собственной жизни, что наяву, что в потустороннем мире.

– Значит, она хорошая?

– В какой-то степени да. Вообще, не бывает чего-то только хорошего или только плохого.

Вятича позвали мужики, а я осталась соображать, но теперь уже не о том, обнимал он меня ночью или нет, а о том, почему он так легко использует словарный запас и, главное, сленг городского жителя моего века. Кто же ты, сотник Вятич? Или волхв Вятич?

– Кости закопали, хотя и не хотелось землицу-матушку этой поганью обижать.

– Ничего, землица нам простит. Теперь навий надо успокоить, чтоб больше не мучили.

Староста чуть походил вокруг Вятича кругами и вдруг предложил-попросил:

– А ты не останешься ли у нас? Ну, хоть до весны?

Я от такого вопроса даже задохнулась: как можно остаться, если нас ждет Батый?! Вятич заметил мое возмущение, рассмеялся:

– Не останусь, Настасья вон не позволит.

Староста метнулся ко мне:

– А чего ж не остаться? Ваш Козельск разрушили? Батый ушел. А мы бы вам хорошую избу поставили, все сладили, всем снабдили… Коровку, овечек… Лошадь, чтобы пахать! – быстро уточнил он, словно я страшно боялась остаться без пахоты весной.

Я помотала головой:

– Нас дружина ждет. И монголы пока только отошли, кто знает, куда пойдут весной. Если сюда, так и пахоты не получится.

– Чур меня! – ахнул староста, видно, натерпелись страха, когда Батыево войско проходило мимо.

Старосту отвлекли, а я наконец решилась хоть завуалированно задать Вятичу интересующий меня вопрос:

– Это ты сказал Смеяне, что мы муж и жена?

Сотник что-то с интересом изучал вдали и ответил, не оглянувшись на меня:

– А что я мог еще сказать? Ты против?

Теперь его глаза смотрели в мои, я почти задохнулась, утонув в их голубизне, с трудом сглотнула и помотала головой:

– Нет.

– Правда?

– Да.

Пальцы Вятича тихонько тронули мою щеку со шрамом, убирая волосы за уши, спустились по шее, чуть ниже… Я замерла, закусив губу.

Но тут жизнь снова прозаически вмешалась в мои переживания голосом старосты:

– Все сделали.

– Да, – Вятич повернулся к старосте и отправился с ним в глубь леса.

А я осталась стоять, оглушенная и счастливая… Я так давно с Вятичем, так привыкла к его постоянной защите, к его надежности, к его крепкому плечу, это мое второе «я», – что забыла о том, что он мужчина, а я женщина. Это не было предательством памяти Романа, просто Роман – это уже мое прошлое, а Вятич настоящее и… неужели будущее? Я поймала себя на том, что, пожалуй, не против.

– Вятич, мы не можем остаться, нам еще Батыя ловить. – Я чуть не плакала, поняв, что он не собирается немедленно уходить.

– Настя, чуть позже, Батый никуда не денется. Завтра Солнцеворот, не время куда-то уходить.

Солнцеворот… это, кажется, 25 декабря? Католическое Рождество? Интересно, это как-то празднуется здесь? Я уже поняла, что деревня очень мало почитает христианских святых, зато вовсю верит тем же Вуге и Никлу. Здесь не было не только храма, но и просто часовенки, а ходить через тот самый лес в соседнюю деревню километров за двадцать никто, конечно, не собирался.

Вот она, христианизация… Тринадцатый век, в городах, конечно, есть и соборы, и приход активный, а чуть подальше в лес, как в этой Антеевке, никаким православием и не пахло, зато в лесах водилась нежить и нечисть, в озере русалки, и люди куда больше верили Вуге и Никлу или вот зашедшему Вятичу, чем далеким и непонятным священникам, крайне редко забредавшим в глухомань.

Услышав, что ведун готов остаться на пару дней, староста Своемир решил, что таким важным персонам, как мы с Вятичем, негоже ютиться в маленькой избе Избора и Смеяны, и позвал к себе:

– У меня пятистенок, отдельную горницу выделю…

Вятич только кивнул, потом глянул на меня. Я тоже кивнула.

Но когда дошло до дела, вдруг… струсила. Мне придется ночевать с Вятичем в одной комнате, и никому не придет в голову разводить по разным постелям мужа и жену, какими нас считают. А сам Вятич вроде даже не смутился, он вел себя как ни в чем не бывало… Ну и ладно.

Как я ни старалась не думать о предстоящей ночи – ничего не получалось. Рассеянно объяснила Смеяне, что нам у них было хорошо, но не хотим стеснять. Та понимающе закивала:

– А то… а то…

Горницу нам отвели вполне приличную, постель оказалась широкой, и я быстро юркнула под шкуру прямо в рубахе, не раздеваясь. Самой стало смешно: ну как красная девица, ей-богу! Мало того что я в Москве отнюдь не девочка-ромашечка, так ведь и тут с князем Романом любилась, и Вятич это знал…

Вятича не было долго, он о чем-то беседовал с мужиками в соседней комнате, вошел тихо, дверь за собой прикрыл плотно. Я старательно делала вид, что сплю, старалась дышать ровно-ровно или вообще не дышать. Но разве можно обмануть волхва (или ведуна, кто он там)?

Скользнул под волчью полость и тут же тихо засмеялся:

– Э, нет… так не пойдет!

Его руки не просто повернули меня к себе, а подняли сначала в сидячее положение, а потом вообще на ноги рядом с постелью. В доме тепло, печь топилась от души, и было нелепостью то, что я улеглась в рубахе.

– Ну, чего… – попыталась проворчать я.

– Согласилась назваться моей женой, подчиняйся, – пробормотал Вятич, берясь за низ моей рубахи.

Он что, думал, что я стану сопротивляться? Нет, совсем нет, но почему было не стянуть ее просто в постели? Однако то, что началось потом… Хорошо, что я не заснула, и даже то, что улеглась в рубахе.

Он не снял ее полностью, потащил вверх, оставив меня обнаженной, но остановился, когда мои руки оказались поднятыми, и не позволил освободиться от рубахи до конца. Это особое ощущение, когда в затянутое бычьим пузырем оконце едва-едва пробивается лунный свет, пахнет деревом, а ласковые руки вдруг проводят по твоему обнаженному телу, словно проверяя его изгибы… Но голова и руки укутаны не снятой до конца рубахой.

Его руки действительно пробежали по моему телу, коснувшись груди, талии, бедер. А потом я почувствовала горячие губы на своей груди, язык ласкал соски, едва касаясь, а руки при этом крепко удерживали бедра. Я невольно выгнулась ему навстречу.

– Какая спинка… – Вятич провел пальцами по позвоночнику, – какая попочка…

Я даже застонала и, все же сбросив рубаху с поднятых рук, обняла его голову, снова приникшую к моей груди. Вятич подхватил меня на руки, уложил на шкуру, продолжая изучать тело при помощи рук и губ. Никакие шелковые простыни не сравнятся с ощущением волчьей полости под спиной, а уж руки и губы я вообще сравнивать не собиралась. Губы и язык изучили все мои изгибы, даже те, которые не полагалось. Тело в ответ изогнулось дугой.

– Я больше не могу!

– Я тоже! – ответил он на ухо, и мы слились в одно целое, забыли не только о нежити, старосте деревни по ту сторону двери, но и о Батые тоже. И о том, что я вообще-то из Москвы двадцать первого века. Какая разница любви, кто из какого?

Очнулась я под утро все так же в руках у Вятича. Почувствовав это, он ласково провел по щеке со шрамом:

– Я не сделал тебе больно?

Я вдруг, как идиотка, всхлипнула:

– Вятич…

– Ну что?

– Ты не отправишь меня обратно?

Он тихо рассмеялся, как я любила этот его тихий и ласковый смех!

– Ты же не убила Батыя.

– Если только за этим дело, то пусть живет.

– Э-эх… героиня называется! – Он перевернул меня на спину и навис над лицом. – Стоило поцеловать вот так, – губы опустились к груди, – потом вот так… – теперь они были уже ниже, – а еще вот так…

Я почти застонала, потому что снова накрыла горячая волна желания.

Уже рассвело, когда он отпустил меня, вернее, прижал к себе, поглаживая спину:

– Поспи немного, не то с лошади свалишься.

Хотелось сказать, что не против и остаться здесь на недельку, но я слишком устала, пробормотав что-то невразумительное, я прижалась к Вятичу теснее и действительно провалилась в сон, уткнувшись носом в грудь. Вот всегда терпеть не могла, если меня к себе прижимали, начинала задыхаться, а тут… Я словно боялась, что он куда-то денется.

– Девочка моя…

Никто не называл меня девочкой, а уж тем более в постели и так ласково…

Утром мужики предложили Вятичу участвовать в облаве, мол, пора пополнить деревенские запасы, но он отказался:

– Нам пора. У вас остается Веченега, если что нужно, обращайтесь к ней. Только не пеняйте. Она все время старалась сделать как лучше, не будь их с Вугой и Никла, деревню бы сожгли, а вас увели в полон.

Деревенские согласились. Вятич о чем-то долго говорил с Веченегой, объяснял. Меня с собой не позвал, но мне вовсе не хотелось думать ни о чем, кроме ночного происшествия. Глядя на спокойного, собранного Вятича, я не могла понять, неужели он вот так сразу все и позабыл? Кольнула ревнивая мысль: может, у него это часто бывает?

Заставить его остаться? Я попыталась:

– Вятич, ты же хороший охотник. Неужели неинтересно?

Он передернул плечами:

– Не люблю облавную охоту. С животным надо биться один на один, а когда оно, раненное, мечется, объятое смертным страхом… Куда интересней искать по следу, подстерегать и оказаться сильнее. А облава… в ней оказываются и те, на кого вовсе не собирались охотиться. Поехали, нам некогда.

Поехали, куда денешься.

Следующая ночь ночью любви не была, потому что провели мы ее в лесу у костра, я спала под тулупом у Вятича, но ведь не на волчьей полости и не голышом. Утром, закутывая меня в мой тулупчик, Вятич вдруг притянул к себе и так крепко поцеловал, что голова закружилась.

Он волхв и чувствовал, что следующие несколько месяцев заниматься любовью нам не предстоит…

На следующий день к нам присоединились парни, решившие идти в мою рать. Вятич успел тихонько посоветовать мне:

– Настя, теперь нельзя показывать, что мы вместе, рать не должна знать.

Я кивнула, женщина на корабле – это всегда беда. А если эта женщина еще и капитан?

– Может, ты встанешь во главе, я же все равно делаю, как ты скажешь?

Он покачал головой:

– Нет, рать пошла за тобой и тебе верит, не смей отказываться. Или у тебя уже весь боевой запал погас?

Я фыркнула:

– Вот еще!

Сотник задумчиво покусал губу. Вообще-то он прав, запал у меня не то чтобы снизился, но как-то избрал другое направление, что ли… В голове злость на Батыя чуть не сменилась мечтами о страсти по ночам. Баба есть баба, что ли? Это плохо, не многого я стою, если поцелуи на волчьей полости так легко заставили меня забыть даже свою маниакальную страсть убить Батыя.

При этом я нутром чувствовала, что сам Вятич раздвоился. С одной стороны, ему явно хотелось сгрести меня в объятия, а с другой – он вроде чуть разочаровался во мне. Слаба оказалась?

Вернула меня на стезю праведной мести следующая деревня. Она оказалась, как десятки других, не просто погублена, но и не восстановлена, видно, некому было похоронить убитых, некому снова отстроить избы…