Глава 47

По ночам киевляне с замиранием сердца вглядывались в небо. Они еще не забыли небесные всполохи, которые красовались в темноте, было это перед самым походом князя на греков. Тогда Вещий смог разгадать, что означало послание богов, а что теперь? На заход солнышка появилась яркая звезда, точно копье. Она не падала, но и не исчезала. По Киеву пошел ропот, что такой знак не к добру, грядет большая беда, кровопролитие. Знающие люди от греков говорили, что большой крови в городе не миновать. Тревожно ныли сердца киевских матерей, беспокойно сжимались при мысли о детях. Тяжело вздыхали старики, они не помнили таких звезд… Тревожные думы не оставляли и Вещего, потому приказал младшему князю из Киева без позволения ни ногой! Киев напряженно ждал беды…

Все произошло на охоте, куда вдруг позвал старший князь младшего. Ингорь был на Олега обижен, дружина ушла на Табаристан без него, князь все сделал, чтобы не отпустить сына. Объявил, что без него не сможет принять послов, которые должны вот-вот вернуться из Царьграда! Ингорь взбесился – нашел причину не пускать в поход! Дурные мысли полезли в голову и без советчиков, стало казаться, что князь просто не хочет его побед. Ведь у самого-то таких походов не было, ходил только всей скуфью, а он, Ингорь, вон как одной дружиной справился!

Охота не задалась, мало того, Олега подранил матерый секач, того убили, но ногу князя заливала кровь. Олег был уже немолод, это сказалось, пришлось не только прекратить охоту, но и позвать старого Олафа, чтоб справился с княжьей раной. Они выехали с малым числом челяди, потому в избе, куда привели Олега, были только втроем. Олаф перетянул ногу, приложил нужные травы, и кровь быстро затихла. Князь морщился, но вида, что больно, не подавал, сказывалась старая закалка.

Ингорь, не в силах сдержаться, снова завел разговор про Абесгун, стал выговаривать, что не дает ему князь воли, что это ему надобно Русью править… Олаф хотел сказать, что Русь надо было сначала собрать, но промолчал, не его дело князьям указывать, и продолжал перевязывать рану Олега.

– Я – князь, я, а не ты! – Голос младшего почти звенел, он, наконец, смог потребовать то, что давно хотел, смог сказать все, что столько лет обдумывал наедине с собой! – Мне Рюрик власть оставил, а не тебе! Я – сын Рюрика, а ты только мой наставник! Ты…

Как от удара, оглянулся на Ингоря Олег и увидел его расширенные глаза. Сын, не отрываясь, смотрел на большое пятно на бедре отца. Поняв его мысли, Олег усмехнулся, теперь уже нечего скрывать, теперь можно ответить правду, если спросит. Если… Не спросил, отвел взгляд, потом скосил еще дважды, но не спросил. Не будь рядом Олафа, Олег сам сказал бы то, чего так боялся Ингорь.

Княжич замер на полуслове, не договорил, лишь дернул плечом и вдруг вышел вон почти бегом. Олег решил поговорить с сыном вечером, но тот неожиданно уплыл в Ново Град, якобы навестить семью, Прекраса жила с девочками там в бывшем тереме Рюрика. Только был Ингорь мрачнее тучи, ни с кем говорить не хотел, ни на кого не глядел. Прекрасе, чтоб на глаза не попадалась, велел уйти в дальний терем, потом передумал и ушел туда сам. При себе оставил только ближних слуг.

Все затихло, как перед бурей.

Олег в Киеве залечил рану на ноге и вдруг стал тоже собираться в Ново Град к младшему князю. Никто не мог понять, что случилось, снова поползли слухи о беде, какую предвещала та копейная звезда в небе…

Ингорь метался по терему, скрипя зубами. То, что он увидел, объяснило все – и постоянную заботу князя о нем, и то, что столько лет до власти не допускал, и что всегда говорил, будто Стемид ему не соперник… При воспоминании о Стемиде Ингорю стало совсем плохо. Ведь тот настоящий правнук Гостомысла! Если сам Ингорь сын Олега, то прав у Стемида много больше, чем у него. Пока Олег жив, никто посягать на место Ингоря не посмеет, хотя и постарел князь, а боятся его по-прежнему. Но это пока жив Олег. А после его смерти? Тот же Стемид потребует себе Ново Град? Или вообще все? Как мог Олег пригреть такую змею за пазухой для Ингоря?! Вырастил, к себе приблизил…

Кто еще знает эту тайну? Олаф? Вряд ли, иначе не так смотрел бы на Ингоря. Недаром Олег никогда не показывал свое тело, всегда был в портах! Кто? Или только сам Олег? Только Олег?!

А еще есть Стемид, который настоящий правнук Гостомысла, тот отца своего не забыл, и у него сын, а у Ингоря одни дочки. Даже болгарка, которую привез Хорень, и та сына родить не может! Наследников нет, сам Ингорь давно кашляет. Кому такой князь нужен станет, если Олег будет править еще несколько лет? Как узнают, что он, Ингорь, не Рюрикович, сразу все головы поднимут, и древляне, и те же северяне… Что делать?!

Молодой князь понимал, что старший все делал для его благополучия, но сейчас мысли занимало не это, а то, что будет, если хоть кто-то узнает про происхождение Ингоря! Сейчас он даже не задавался вопросом, как такое могло получиться, думалось только об одном. И с самого дна поднималось нехорошее чувство, пугающее, страшное…

Старший князь тоже приплыл в Ново Град. После своего ухода отсюда он несколько раз бывал в городе и всегда радовался его росту. Вот и сейчас, едва показались зубья башен Детинца, довольно заблестели глаза Олега. Не зря они старались, вон какие встали пристани, какие торговые ряды, даже с реки видно, что город богатый…

Княжью лодью признали издали, навстречу бросился его новгородский посадник, ломая голову над тем, что случилось. Только два дня как приплыл Ингорь, мрачнее тучи, забился в дальний терем, даже к жене ни ногой, теперь вот Олег… Но князь успокоил, велел о себе не хлопотать, только в тереме, где невестушка с дочками живет, приготовить дальние покои, пока он сам по городу ходить станет. Про Ингоря и не спросил.

Олег и впрямь отправился осматривать Детинец, довольно качал головой, хмыкал себе в усы. И на торжище тоже, ходил по рядам, вспоминал, как начинал Русь отсюда, как Ингоря водил на людское умение посмотреть, порадоваться; удивлялся, сколь выросло торжище, как гостей заморских, да и своих славянских прибавилось… Любовался причалами со множеством лодей под разными парусами, бегущими с тяжелой ношей на спинах рабами, что эти лодьи разгружали… И то верно, каждый тюк – это товар, это богатство Ново Града, богатство Руси. С удовольствием топал ногой по деревянным настилам на улицах – молодцы новгородцы, догадались, как с извечной грязью бороться! В Киеве такого нет, надо Ингорю подсказать, чтоб перенял. Стал Олег спрашивать у старосты кончанского, как настилали. Тот сначала перепугался, а ну как ругать князь начнет, потом понял, что не из праздного любопытства интересуется, рассказал про хитрости новгородские. Олег довольно хмыкал, много еще про что расспрашивал, доволен был Ново Градом сильно. Хотя и Киев уже встал, большой, крепкий, но там княжья власть, а здесь больше купцы командуют. И то верно, торговлей да ремеслами живет Ново Град, потому их голоса на вече главные.

Долго ходил Олег по старым местам, радовался и печалился одновременно. Жизнь пролетела в делах и заботах и не заметил как. Кажется, совсем недавно водил маленького Ингоря к кузнецам булат показывать, а вот уж и у него в волосах седина пробилась. Сам Олег давно серебряный. И снова на коня сесть не может, теперь не потому, что кони не держат, как в молодости было из-за грузности, не потому, что секач ногу подранил, а потому, что лет уже много, пора и с внуками возиться…

У Прекрасы одни дочки, тоже ничего, девочки, они очень разумные бывают. А у кузнеца Зореня его сын Олег растет. Хотя нет, уже не у Зореня, объявил малец вслух, что княжий сын, пришлось далече увезти. Ничего, пройдет время, и заберет его князь к себе, этот уже правду знает. Поймет ли, простит ли? Олег для себя решил, что власти младшему Олегу давать не станет, если захочет сын ее, то сам себе и добудет. Власть, она тяжела даже для самого сильного и не всем полезна. Ингорь до нее рвется, а того не поймет никак, что власть – это прежде всего заботы, бессонница от мыслей, так ли делаешь, прав ли… Младшему князю все кажется, что Олег лишь славу имеет, а того не видит, сколько для этой славы нужно сделать!

Стоя на высоком берегу у Волхова, Олег тяжело задумался. Как получилось, что ничему он сына и не выучил? Земли воедино собрал, сильной Русь стала, признали ее многие, богатую страну оставляет, а с Ингорем точно чужие. Может, прав волхв, своего ума не вставишь? Но он старался быть примером, быть сильным, мудрым, справедливым… Старался, чтобы Ингорь видел его труды и заботы, чтобы привыкал к ним постепенно, научился мыслить по-хозяйски. Что оберегал его всю жизнь, так то понятно, какой же отец свое дитя не бережет? И тут усмехнулся Олег, младшего тоже вон сберег, только по-другому. Как лучше? Знать бы заранее… Может, надо было бежать с Ингорем подальше от Рюрика, тот в Ново Граде долго сидеть не стал бы, его здесь ничего не держало. А Киев Олег мог и без Рюрика завоевать. Выходит, ему Рюрик ради Ингоря нужен был? Значит, надо было давно сыну признаться, еще когда здесь, в Ново Граде, сидели. Как знать, если б не звал все это время Рюриковым сыном, может, и по-другому слушал бы его речи Ингорь?

Из задумчивости Олега вывел подскочивший Путятич. С этим купцом князь еще в свою бытность в Ново Граде хорошо знался. Давно уже Путятич не ходил за моря сам, но на торге много товаров держал. Он одним из первых понял, что торговать можно и незаморским, а своим, славянским. Понравился этим Олегу, тот ему помог на ноги встать после пожара да возврата помощи не потребовал.

Голос старого купца дрожал радостью:

– Княже… Позволь поглядеть на тебя…

Олег обернулся. Путятич был ростом немал, князь никогда не смотрел на него, как на других, сверху вниз, но и того, и второго время слегка согнуло. Все равно стояли вровень. Седые волосы купца трепал ветер.

– Э-э… поседел…

– А и ты не помолодел, княже, – возразил ему Путятич.

В тот вечер они долго вспоминали былые дни, тех, кто жил в Ново Граде, кто его ставил и поднимал. Рассказывал Путятич про древний Словенеск, что когда-то стоял на Волхове, про славян, которые то приходили сюда, то снова почему-то уходили.

– Как ты мыслишь, княже, долго ли теперь здесь просидим?

Олег твердо ответил:

– Теперь навсегда! Никуда больше Русь отсюда не уйдет!

Слезы выступили на глазах у Путятича, а Олег вдруг озорно блеснул глазами из-под седых бровей:

– Не то мы зря с тобой здесь торжище поднимали?

– Не зря! – засмеялся старый товарищ.

Ночь Олег провел без сна, говорил себе, что устал, пора остановиться, нельзя объять всего земного… И вспоминал, до самых утренних петухов вспоминал.

Жизнь точно делилась на две части – до Руси и с ней. Сейчас первая казалась чужой, а происходившее словно не с ним. Или будто здесь проснулся и жить стал, а до того спал и неясные сны видел. А ведь немало лет рядом с тем же Рюриком прожил, в набеги с ним ходил, даже в той же Ладоге бывал прежде, но не задевало, смотрел на все как завоеватель, думал только о дани, о выгоде. Но он и сейчас о выгоде думает… только как-то по-другому.

Когда все началось? Когда родился Ингорь? Олег заглянул глубоко в свое сердце и вдруг понял, что нет. Давно уже не ради Ингоря старается, а ради всей Руси. А тогда просто испугался, за себя испугался. Он был под Рюриком, а тот силен, и Рольф хотел только одного – чтобы Рюрик скорее ушел в свой Скирингссал, чтобы ему руки не связывал. И все равно не то… вот когда Раголд начал ему про богатые земли славянские рассказывать, вдруг захотелось не просто с них дань брать, а свой порядок навести. Когда по-настоящему себя хозяином в Ново Граде почувствовал, это было еще при Рюрике, уже не смог больше жить без этого ощущения силы и власти, сознания, что делают так, как он распорядится. И не викинги на румах, не рабы на дворе под плетьми надсмотрщиков, а вольные люди, способные постоять за себя с оружием в руках! Сначала было опьяняюще, но этот хмель быстро прошел. Славяне хотя и притихли, почуяв твердую руку, но скоро дали понять, что долго насилие над собой не потерпят. Тогда он решил уйти в Киев, даже не о Киеве думал, просто знал, что в Ново Граде не останется.

Многой кровью далась ему победа! Сначала Аскольдовой, тогда он был еще варягом, хитрым, жестоким. Он и сейчас хитер и с врагами жесток, но тогда враги были всюду, зря он думал, что славяне вот так легко подчинятся чужаку. Олегу тяжело дался Киев, хотя и выглядело все просто. Дружина желала грабить, а он вдруг понял, что если хочет остаться, то должен управлять. Труднее всего оказалось со своими, но боевые соратники подчинились его воле первыми. А ведь они могли вернуться домой, а Олег нет.

Потом были древляне и остальные племена, но князь уже изменился, он видел ужас гибели соплеменников от рук своих же. Странно, это не впервые, многие люди гибли на его глазах, и никогда это не тревожило сердце. Какая разница, соплеменники они или нет? Когда изменились его мысли? Неужели там, на капище у волхвов? Но ведь те ничего не говорили, только советовали внимательно прислушиваться к себе… Значит, это в нем самом родилось понимание, что поднимать меч против врагов – это защита, а против своих – преступление? И это у варяга, привыкшего разить мечом, не задумываясь, кто перед ним?

Он стал Верховным волхвом, так и не узнав многих тайн, которые должен знать даже простой волхв, и все равно люди верят, что он Вещий, что знает обо всем наперед… Научился уважать чужих богов и понимать волю своих, славянские боги стали для него своими, помогали. Помогали? Но он не просил помощи, просто старался делать добро тем, кто их почитал. Да, бывал жесток, очень жесток, и по его вине лилась людская кровь, но без жестокости в этом мире не бывает власти, иначе сразу решат, что слаб, а слабым не подчиняются.

Олег остановил сам себя – подчиняются не только силе или жестокости, но и уму. Много лет прошло, пока он научился подчинять умом. Его боятся? Да. Больше враги, меньше свои. Это хорошо, Русь давно уже не воюет. Даже когда на Византию ходили, сумел малой кровью обойтись, хитростью взял. Умом взял. Сумеет ли так же Ингорь?

Мысли вернулись к сыну. Ведь сделал все, о чем мечтал еще в Ново Граде, когда ушел Рюрик. Стал Хозяином, собрал огромные, богатейшие земли, заставил с собой считаться. Ингорю оставляет великую страну, а как удержать – не научил…

Все чаще хочется вспоминать не победы, а ошибки. Глупости, зачем их вспоминать? И так всякий раз, поняв, что допустил ошибку, долго думал, что сделал неправильно. И научился предусматривать каждый шаг заранее, а все считали, что боги подсказывают. Наверное, так и было, ведь они вкладывают свои мысли людям.

Боги… Первой его победой было признание славянских богов. Спросив совета у волхвов, он сделал первый шаг к своей победе. Над кем? Над судьбой? Над собой?

Он не пустил на славянские земли тех, кто учил не поклоняться чужим богам, за это его считали жестоким. Но иначе нельзя, если раскачать веру у только что завоеванных людей, они скинут власть. Он видел, что люди готовы жертвовать собой ради спасения идолов, и не стал тех уничтожать. Наоборот, свозил в единое капище и ставил всех вместе. Сначала его не понимали, потом привыкли, но не было несогласных, и не потому, что княжья воля, а потому, что он все делал с уважением. И это тоже была победа. Разве можно было позволить такое разрушить? Разрушить доверие к нему как отцу-защитнику, как Верховному волхву?

В какой момент общее заступило личное? Когда русские вдруг стали его детьми? Не потому, что стар уже, не потому, что у него власть, а потому, что думает о них как о своих детях. Может, и власть потому, что отец?

А Ингорь нет. Как получилось, что, родившись от Олега, будучи воспитанным Олегом, Ингорь все взял скорее у Рюрика? Зря Геррауд оставил мальчика на попечении Рольфа, из него вышел бы отличный викинг, помешанный на море и походах. Но жизнь не повернешь вспять, что было, то прошло.

Жила бы без него Русь? Конечно, как без любого другого. Не княжьей волей жизнь людская течет, но его волей изменилась, люди продолжают верить своим богам, пахать свои поля, растить своих детей, но они стали другими. Он старался, он много лет старался подчинять, но и защищать, требовать, но и помогать. Просто уже много лет он жил с этой землей одной жизнью, каждый день, каждый час, ее заботами, ее болью и ее радостью.

Олег вдруг подумал, что если бы снова пришлось прожить свою жизнь, он снова пришел бы на эти земли и стал русским князем, даже без Рюрика, даже без Ингоря. Это его судьба, его Доля. И он благодарен богам за такую Долю. Потому что, кроме сына Ингоря, есть еще тысячи и тысячи русских сыновей, имен которых он даже не знает и никогда не узнает. А вот они его имя запомнят! От сознания этого Олегу вдруг стало легче, он не зря пришел на эту землю, он сумел стать для нее полезным.

Но за всю ночь перед его глазами не появился силуэт волхва. Что это значит? Он думает все правильно или его конец близок? А ведь волхв предрек страшное… Нет, о том лучше не думать, никому не дано знать свой конец! Даже ему, Вещему…

Когда сообщили, что Олег тоже приплыл в Ново Град, Ингорь понял, что не сможет сразу даже встретиться с отцом. От понимания, что это его отец, внутри все свело. Бросился князь на улицу, ноги сами понесли на торжище, среди шума и гама торговых рядов, казалось, можно забыться.

Но здесь сразу вспомнилось, как ходил среди люда с князем, как тот показывал оружие, меха, воск, как радовался гостям и тому, что у славян торговля бойко идет… Метнулся Ингорь от воспоминаний в сторону, туда, где персиды свой товар предлагали. Здесь русичей почти и не встретишь, сюда все больше свейские купцы ходят, чтобы купить у персидов да в своих городах продать. Все верно, на том торговля стоит. Меж их товаров чуть отвлекся, разглядывал дорогие поделки, почти прозрачные ткани, тонкое стекло, красивые браслеты, перстни… Вдруг услышал вкрадчивый голос:

– Тебе для женщины перстень нужен, княже?

Ингорь вздрогнув, поднял глаза и увидел перед собой улыбку того самого персида, что подарил коня. Его глаза все так же буравили точно насквозь. Ингорь отрицательно мотнул головой, совсем не собираясь беседовать с купцом. Но тот ловко пролез между товарами и вмиг оказался под боком у князя.

– Вот красивейшие кольца. Есть височные, есть на пальчики… Может, князь хочет для мужчины? И такие есть… Себе или кому-то?

Тут на глаза Ингорю попались порошки, что маленькими горками насыпаны у другого купца, и он с ужасом вспомнил, как однажды ребенком чуть не попробовал один такой. Хорошо, что оказавшийся рядом раб остановил. Олег заставил купца самого взять в рот тот порошок, купец не посмел отказаться и под бешеным взглядом князя лизнул. Ингорь, широко раскрыв глаза, смотрел, как персид вдруг дернулся и, захрипев, повалился наземь! Все торговавшие рядом купцы были казнены в тот же день, хотя Олег и понимал, что они не виновны, но простить возможной гибели Ингоря не смог. Раб, остановивший руку мальчика, был щедро награжден князем и стал свободным. Ингорь вспомнил, что теперь это воевода Старой!

Заметив явное смятение князя при виде порошков, персид зачастил, что есть разные.

– И те, что для вкуса, и те, что для… – Голос купца понизился почти до шепота. Не удивительно, Олег не поощрял торговлю ядами.

Ингорь почти бегом бросился прочь. Долго ходил по рядам, стараясь унять бешено колотившееся сердце и все больше понимая, что внутри зреет страшное решение. Через некоторое время снова оказался в районе торговли арабских купцов.

Тот самый персид увидел его издали и сразу оказался рядом. Ингорь тихо велел:

– Приди в дальний терем. Сегодня.

И даже не заметил, как тот исчез. Умеют восточные купцы делать все тихо…

Олег, хотя и пришел в Ново Град, но про Ингоря ничего не спрашивал, точно и не было того в городе. Все равно князю донесли, что княжич один в дальнем тереме, даже Прекрасу отправил в другой.

Князь велел позвать невестку. Прекраса родила уже четверых девочек и теперь жила с мужем врозь. Ингорь взял еще одну жену, но там вообще не было детей, Ольга пока слишком молода. Третья, дочь степняка, с черными как ночь глазами и тонким станом, жила совсем дикаркой, ни с кем не зналась и чахла с каждым днем.

Прекраса ждала от свекра расспросов о муже и не знала, как объяснить его поведение, но Олег ничего спрашивать про Ингоря не стал, наоборот, сказал, чтоб не трогала пока. Говорил о дочках, о том, как живется, звал в Киев. Прекраса видела, что князь просто устал, что его что-то гложет. Отчего это – понять не могла. Она слышала про удачные походы Ингоря, знала и про новый договор Олега с Византией. Хотя не понимала, зачем нужен новый, но твердо верила, что князь делает все как лучше.

Вдруг она тихонько спросила Олега:

– Не сердись, княже, позволь спросить?

– Говори, – согласно кивнул Олег.

– Ты много потрудился на славу свою и земли Русской, может, пора на отдых? – спросила и испуганно сжалась, а ну как ответит, чтоб не лезла не в свое дело!

Не ответил, наоборот, согласно кивнул:

– Пора. Пора Ингорю Русь передать, чтоб правил ею безраздельно. Пусть уж сам… дальше пусть сам…

И такая тоска слышалась в голосе князя, что на глаза Прекрасы сами собой навернулись слезы. Она всегда сердцем чуяла, что несчастен князь, но он был так силен, за ним никому не страшно, а теперь точно самому помощь нужна. Пальцы женщины легли на большую руку Олега, тот вздрогнул от прикосновения, потом сжал ее тонкую кисть, подержал немного, отпустил и, вздохнув, поднялся с лавки, на которой сидели.

На следующий день Прекраса не выдержала и решила пойти поговорить с мужем. Она думала, что это разлад с Ингорем не дает покоя Олегу, и хотела просить младшего первым сделать шаг к примирению. Понимая, что Ингорь не станет с ней ни о чем говорить, Прекраса не предупредила о своем приходе. Княгине никто не посмел заступить дорогу, тем более что шла она к мужу. Но уже у самой ложницы Прекраса услышала голос Ингоря и остановилась, не зная, входить ли, нет ли. Мало ли с кем князь? Оставшись за дверью, она прислушалась. В ложнице был мужчина, он тихим вкрадчивым голосом убеждал Ингоря, что… яд легко растворится в вине, даже не испортив вкуса, и подействует мгновенно! Не успев сообразить, о чем речь, Прекраса отпрянула от двери, ей совсем не хотелось, чтоб муж подумал, что она подслушивает, тогда поговорить с ним вообще не удастся.

Пришлось вернуться в сени и спросить, кто у князя. Ближний холоп лениво ответил, что какой-то купец. Прекраса удивилась, почему это купец говорил о яде, но вслух ничего не сказала. Можно узнать у Ингоря чуть позже. Действительно, немного погодя из терема вышел персид в накрученной на голове тряпке и быстрыми шажками удалился. Прекраса снова отправилась к мужу.

Тому появление женщины совсем не понравилось, он закричал, чтоб шла к себе и не мешала. Прекраса попробовала спросить про старшего князя, но об Олеге Ингорь слушать не захотел совсем! Только хмыкнул, что о его приезде знает и сегодня встретится, князь звал на ужин.

Прекраса возвращалась в свои покои, как побитая собака, было обидно за себя, за князя Олега, за все неурядицы последних времен… Никакой ужин не спасет отношения Ингоря к Олегу… И вдруг ее прошиб холодный пот! Ингорь пойдет на вечернюю трапезу к Олегу? А персид объяснял ему, что яд совсем не портит вкус вина и действует мгновенно?! Нет, не может быть! Ингорь не может так поступить с князем Олегом! Нет!

Но, промаявшись некоторое время у себя в тереме, Прекраса не выдержала и бросилась к старшему князю. Уже поднимаясь по ступеням крыльца, она чуть не столкнулась с мужем, едва успела спрятаться за дверь. Следом шел сам Олег. Прекраса попыталась задержать его за руку, но того уже звали, и женщина только шепнула:

– Не пей вина, княже…

Огромные синие глаза Прекрасы умоляли Олега послушать ее совета. Она не смогла объяснить, почему просит, но надеялась, что волхв и сам поймет.

Олег позвал Ингоря, чтобы сказать, что устал, что уходит на покой, пусть князь принимает власть в свои руки. Но разговора снова не вышло, только вспомнили про Абесгун, куда Свул ушел без Ингоря, как тот взвился от злости. Стал почти кричать, что может и сам разобраться, как ему поступать, что должно было идти с дружиной, без него не справятся…

Олег спокойно смотрел на него усталыми грустными глазами, он уже решил для себя, что ничего не скажет сыну, если тот не спросит сам. Объявит, что уходит, и все. А в голове стучало предупреждение: «Не пей вина, княже…» Прекрасушка… Нелегка у тебя судьба, не смогла ты родить Ингорю наследника. Может, еще будет, не старые же вы. А что другую взял, это тоже поправимо, у славян часто не по одной жене, помается с другой и поймет, что ты лучше…

Олег так задумался о невестке, что даже не услышал вопроса сына. Того такое невнимание разозлило, снова князь смотрит на него, как на несмышленого мальчишку. Все твердят, что это добрый отцовский взгляд. От мысли про отцовский у Ингоря даже в висках застучало, лучше бы не вспоминал!

Старший князь стал говорить про то, что на Руси сделать нужно, что пока не так, точно дела передавал, но младший уже не мог его слушать. Отвернувшись, он достал из-за пазухи перстень…

Понял ли Олег движение сына? Ведь волхвом же был!

Сын протянул ему чашу не с медом, а с заморским вином, какое на торжище взял, и, не отрываясь, смотрел, станет ли пить. Олег точно снова услышал шепот Прекрасы: «Не пей вина, княже…» И выпил. Ингорь прятал глаза, вскидывал теперь урывками, искоса.

Князь ждал немедленной смерти, но ничего не случилось, только нутро огнем обожгло. То ли Ингорь не смог высыпать весь яд, то ли сам Олег оказался очень крепким, но не погиб он. Меркло в глазах, бежал мороз по коже, а Олег усмехался, глядя в лицо сыну. Досидел до конца, встал и сам в ложницу вышел, шагал ровно, чтоб не заметили, что плохо ему. Ингорь остался на месте, точно его чем к лавке прибили.

Только закрыв дверь, Олег дал себе волю, боль скрутила так, что зубами скрипел, воду пил жадно, обливаясь, мычал, зарывшись лицом в меха, чтоб не слышал никто: «За что, сыне, за что?!» До утра метался, а как стало светло, потребовал лодью и несколько старых друзей с собой. На вопрос, куда идет, от Ингоря только отмахнулся, не в силах с ним разговаривать. Последней, кого увидел князь в Ново Граде, была Прекраса, стоявшая на высоком берегу. Олег пересилил боль, сводящую нутро, приподнялся и слабо махнул ей рукой, прощаясь. Уплыли с Олафом и еще тремя дружинниками вниз по Волхову, князь лежал на боку, смотрел на текущую воду, и никто не смел задавать ему вопросов. Такого с Олегом не бывало, все в ужасе затихли.

Дошли только до Ладоги, дальше не смог, попросил встать к берегу и пошел туда, где когда-то забили любимого коня Фарси. Олаф держался чуть в стороне, знал, что если не зовет Олег, самому лучше не подходить.

Нога князя оперлась на лошадиный череп. Немногие кони, как Фарси, могли легко нести грузного князя, Олег усмехнулся – надолго пережил беднягу, давно того забили после слов волхва.

Из-под камня рядом с черепом выскользнул безобидный ужик, пополз в траву, извиваясь всем телом. Совсем потемнело в глазах Олега, понял, что догнала его смерть, вспомнил последние слова волхва, точно увидел его на крутом берегу напротив. Подкосились ноги, князь стал падать. К нему уже бежал верный Олаф:

– Что с тобой, княже?!

И тут сослужил Олег последнюю службу сыну. Если поймут, что отравил его Ингорь, худо тому будет. Оглянулся на Олафа, прохрипел:

– Змея… уклюнула…

Тяжело умирал Великий Олег, варяг, пришедший за данью и ставший настоящим русским князем, собравший многие племена воедино и державший Русь сильной рукой; умевший воевать и договариваться о мире; умевший терпеливо ждать нужный момент и нападать вероломно и внезапно; умевший продумывать свои действия не только на завтра, но и на много дней вперед… Но главное, принесший долгожданный мир на славянские земли. За все это прозвали его Вещим.

В древнерусской истории еще немерено загадок, подобных тем, о которых я рассказала. Есть и совсем мрачные, и смешные… Почитайте на досуге, очень развивает и ум, и самосознание. И патриотично, наконец!