Книга: Мне тебя обещали
Назад: Часть I От тебя...
Дальше: Послесловие

Часть II
...до тебя.

Никто не в силах захватить и присвоить себе раскат грома. Никто не может отобрать небеса у другого человека. Никто не может забрать небо с собой при расставании.
Луис Сепульведа
Никто никому ничем не обязан, просто каждый нужен друг другу.
Дельфин

 

1
 Этот район большого города мы назвали «концом света», хотя до центра отсюда двадцать минут пешком. Он раскинулся на самой высокой точке, и за ним тишина необжитой территории — там еще не удалось побывать, но хочется. Нас тянет к неизведанному, мы надеемся найти там то, что так давно ищем. Может быть, свое новое отражение?

 

Здесь все иное, одновременно похожее на все остальное, но при этом отличное. Особенное. Здесь небо по вечерам сливовое, как начинка у пирога, вне зависимости от сезона. Здесь воздух даже печальнее, чем вокруг загородной бойни. Здесь одинокие панельные башни с кривыми окнами, в которых живут люди с судьбами, в разной степени разрушенными.

 

Здесь куришь на балконе, смотришь на дрожащие огни, казалось бы, далекого, чужого города и всегда грустишь из-за того, что твой мир ограничен краем майки любимого человека, а того нет и уже не будет рядом. Потому что не сошлись, потому что вашу дорогу замело, и нет никакой возможности расчистить — осадки не прекращаются, усиливаются, и кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем движение будет восстановлено. Может, это будет уже не в твоей жизни.

 

Здесь много брошенных собак, которых подкармливают, не забирая домой. Они исчезают в светлое время суток и появляются ночью, сливаясь с темными силуэтами домов и машин. Лают, рычат, бегают по лезвию обрыва, за которым ничья, не освоенная никем территория. Будто охраняют от незваных гостей всех одиноких, что живут или приезжают в этот район, когда созвездия тают в небе, а тебе все-таки кажется, что ближе их никогда ничего не будет.

 

Здесь прохлада постоянная, нейтральная, не в пользу лета или зимы — одна пора, охватывающая четыре времени года. Я приезжал сюда кромешной зимой, безмятежным летом, плаксивой осенью. Полный надежд, опустошенный любовью или переполненный горечью. И здесь меня ждала всегда одна погода, одно неподвижное время. Я задавался вопросом: «Какое оно». Но я и сам знал ответ: «Погода не подчиняется никаким правилам, она ничья».

 

Здесь живет мой старинный друг-художник, в однушке, доставшейся ему от родителей, которым захотелось солнца и земли, — они уехали за город. Друг так и не женился, переехал сюда и стал старше на целую жизнь в своем одиночестве. Это особое место, я всегда возвращаюсь сюда, и никогда не один.
В квартире нет хорошего ремонта — безвольные краны, унитаз без стульчака, бесцветные обои, съежившиеся рамы. Но здесь везде крошечные истории, счастливые или грустные. Мы приходим сюда, отпираем неаккуратно покрашенную белую дверь, забываем обо всем, что случается в мире, где бросаются словами, улыбаются назло бывшим или несбывшимся, меряются брендами и томиками Коэльо, ценят выше всего то, что уже завтра будет обитать на помойке.

 

В этих молчаливых стенах мы отказываемся от диет, запиваем никотин колой или чем-нибудь покрепче, жарим яичницу на сливочном масле, спим на пыльных простынях, не чистим зубы на утро. Перестаем красться на цыпочках изо дня в день, боясь ненароком разбудить притихшие чувства. Дом этот оторван от мира, полон правды и целых армий муравьев, марширующих по подоконникам. Мы снова здесь. Водопад тоже рядом.

 

***
В городе она перестает слышать в себе море, дыхание волн заглушает гул мегаполиса, в нем все — от храпа автомобилей в ночи до лая встревоженных луною собак. В городе, вдали от ее моря, она больше осознает его ценность.

 

«К хорошему быстро привыкаешь. Начинаешь думать, что оно всегда будет рядом. А потом раз и обстоятельства вынуждают тебя уехать на пару дней, — вот тогда и чувствуешь острый недостаток соленого бриза... Почти наркотик». Кстати, Водопад не любит плавать в море. Ей достаточно быть рядом — смотреть на бескрайний простор, царапаться пятками об осколки ракушек и дышать в унисон с волнами, которые непременно растворятся у берега.

 

Мы с ней в длинных майках размера XXL с заезженным принтом — признание в любви к Нью-Йорку. Мы не были в Нью-Йорке и нас туда не тянет. Ужасно жарко, в другой одежде просто невыносимо, пришлось натянуть то, что было. Были две новые майки, непонятно откуда здесь оказавшиеся.

 

На двоих у нас пачка сигарет, горячие сгустки августовской ночи над городом, любопытные звезды, заглядывающие на шестой этаж. Водопад не хватает воды, для нее здесь засуха.

 

— Там я открываю северное окно спальни, впускаю бриз. Здесь он пустой, беззвучный, — жалобно говорит она.
Водопад не признает здешний пролив, для нее он — нелепая пародия на что-то грандиозное.

 

— Я не привередничаю, просто говорю как есть. Вода не должна быть зажата внутри городских стен. У воды должна быть свобода, пространство для обновления. А здесь его нет, одни пробки из паромов.

 

Я не соглашаюсь, говорю, что она непредсказуема — то тянется к городу, то убегает от него.

 

— Я, видимо, старею. Меня стало тянуть к корням. Хочется быть там, где все мое, родные места... В этом городе меня многое стало пугать: дороги, убегающие за поворот, после чего их становится не видно, назойливое внимание людей, ищущих в тебе то, что нет, оставшиеся на столиках кофеен следы чужих жизней, незаметные и неприятно липкие. Ты можешь продолжать любить этот город, но без меня. Теперь он для меня дорог, как прошлое. Но не больше.

 

Вообще-то жизнь вдали от суеты ей к лицу. Темно-коричневый загар нежным слоем покрыл кожу. В глазах загораются отблески живописных пейзажей, увиденные с берегов, где ютятся заброшенные лодки. Волосы налились силой бескрайнего моря, они приятно пахнут солью и цветочными духами. Chanel Chance. И большие часы — она, как и я, носит их на правой. Она, как и я, снимает их, когда занимается домашними делами, а потом долго ищет по всему дому. Моя девочка-странствие.

 

— Мне обидно, что мы часто забываем о настоящем. Я же помню, как не раз, когда мне было сложно, ты, не бросаясь словами, сжимал мне руку. Давал понять, что ты рядом. Помню, как мы долго молчали, не из-за того, что не о чем было говорить... Так хорошо понимали состояния друг друга, что не могли передать их словами. Вот это и есть настоящее, которое легко утратить в толпе. Люди, я думаю, вообще не нуждаются в словах. Достаточно руки в руке и взглядов.

 

Она сидит на продавленном старом стуле на балконе. Я опустился рядом на горячий бетонный пол, прислонился к перилам. Так много хочется ей сказать. Но достаточно и взгляда.

 

2
— Иногда мне кажется, что жизнь не оставляет шанса на вторую попытку. Она не лишает тебя главного, но при этом позволяет не больше, чем продолжать дышать. О новом счастье речи быть не может. Ты не то чтобы умираешь морально, даже улыбаешься, покупаешь красивые вещи, посещаешь бассейн. А между тем убывают внутренние силы, делающие возможными новые попытки. У тебя такое было?
— Нет. Я, конечно, тоже люблю пострадать, но в меру. Или ты забыл, что я верю в вечное и абсолютное счастье? Не обязательно с кем-то. Хотя без мужчины женщина теряет силы и желания, боится решений.
— Счастье не бывает вечным, но пусть твое будет долгим. В любом случае, каждому — по вере его.
— Я вот смотрю на тебя, слушаю и вижу изменения в лучшую сторону. Ты выздоравливаешь. Правда, твои болячки еще ноют — это как перенести перелом. Так не беспокоит, но перед дождем трещины прошлого, пусть и сросшиеся, дают о себе знать.
— Я стараюсь. Но говорят же, бывших наркоманов не бывает.
— Твое состояние нормальное! Все проходит, но не так быстро. Можно долго заблуждаться, не видеть верного пути, искать бесконечные оправдания своей слабости в бутылке, в случайных связях, в ложных альтернативах. Это продолжается месяцами, годами, а потом раз! — и находит озарение, становятся видны все допущенные ошибки. И мы спешим исправить, загладить их в короткий срок, хотя на их совершение потратили намного больше времени. Спешим избавиться от болезненных язв, в образовании которых премного участвовали. Теперь наберись терпения и будь к себе добр.
— Знаешь, что странно? Мы так хорошо знаем теорию, тогда как на практике ее не всегда можем применить.
— Ну, это святое! Языки у нас длиннее рук. Понятное дело, все мы великие критики того, чего не умеем сами, или того, чем сами не занимаемся, а если и занимаемся, то так беспомощно, что было бы куда лучше оставить жалкие попытки и сделать что-нибудь полезное по хозяйству. Это я иронизирую, не обращай внимания! Мы делаем попытки, что-то получается, а что-то нет. Не забывай, на этой земле от нас зависит усилие, а не результат.
— Да, только усилия... А еще многие скрывают свои поражения. Думают, что тем глубже их прячут, чем успешнее становятся. Но для себя я выбрал открытую игру.
— Впереди целая вечность, зачем же спешить получить то, что непременно придет со временем? Этой спешкой мы только отравляем свои жизни сегодня. Впитывай в себя каждый луч солнца, это важно.
— Ага, это позволит побыстрее слечь с солнечным ударом. Водопад, ты стала глубокой, как водопад! А раньше ты придерживалась более легкого расклада — что ты читаешь, Баха?
— Я же сказала: старею... Мне просто хочется быть счастливой. Страдания бесконечны. Одни проводил, следующие — появляются. Нам выбирать: жить, сражаясь с ними, или жить, не обращая на них внимания. Конечно, абсолютного избавления не будет — зато возможно изменить отношение к печали.

 

***
— Все могло бы быть иначе. Не могу отделаться от этой мысли, она преследует меня по пятам. Я не сожалею, а скорее... Видишь ли...
— Осознаешь, что у тебя был выбор? Да, он всегда есть. Потерянному или вовсе не приобретенному мы придаем больше значимости, чем тому, что имеем. Но мы все равно выбираем то, что больше всего хотим прямо сейчас, — не всегда лучшее, красивое, оправданное и даже объяснимое. Выбираем и боимся спасовать, а потом сожалеть остаток жизни, что не выбрали другое, что, кажется, было бы лучше.
— Честно говоря, Водопад, я делаю выбор без страха. На поводу собственного желания, эдакая форма эгоизма, хочу, значит, будет. Да, были опасения. Но они прошли, как только выбор был сделан.
— А я вот всегда ожидаю худшего, а когда оно не происходит, испытываю щенячий восторг. Если же следом происходит еще чтото хорошее, это вообще фурор. Понимаю, что так жить неправильно, худшее притягивается быстрее, чем положительное. Но это первая моя реакция, я даже боюсь говорить об этом вслух.
— А так и бывает. Люди, много рассуждающие обо всем на свете, как правило, не могут разобраться с собственной жизнью. Сапожник без сапог.
— Ты, значит, меня подкалываешь? Я не претендую на мудрость. Я всего-навсего женщина, но это не значит, что я только в каблуках понимаю.
— Ты же их не носишь!
— Почему ты все воспринимаешь буквально? Если я скажу, что любовь — как дом с крепкими стенами, крышей, укрывающей от дождя и ненастий, то ты что, займешься приобретением недвижимости? Типичная психология современных молодых людей, которым подумать немного уже труд... А чтобы понять другого человека, нужно постоянно работать в этих отношениях, а не собой любоваться.
— Вот здесь ты не права! И сама знаешь ведь, что я не такой. Веришь, я не отказался бы быть как все. Но мне повезло сильно любить и не повезло потерять эту любовь, что сильно изменило меня, мою жизнь.
— Ладно, ладно, не кипятись. Понимаешь, я хочу уберечь тебя. Иногда заботой, иногда резким словом. Лишь бы ты не возвращался к развалинам некогда счастливого дома и не пытался остаться там жить. Надо искать новое место, строить новый дом. Всегда это решение за тобой, и как твой друг я приму его любым. Главное, чтобы ты снова улыбался, верил, ждал. В жизни каждого наступает момент, когда нужно понять, что старого больше нет. Оно было там, в прошлом, а сейчас развалилось окончательно и безвозвратно. Так мы учимся отпускать время.
— Я тебя люблю, мой Водопад.
— А что бы ты сказал о жареной картошке?
— И ее люблю. И чай. Сладкий чай.
— Будет тебе и чай.
3
Нам так мало нужно. Немного еды, не так много времени, пригоршню надежд. И спокойствия. Его, пожалуйста, побольше, дефицит, скоро будут очереди, надо им запасаться. Спокойствия так не хватает в себе, вокруг, когда уже и одиночество кажется роскошью непозволительной, а человеческая жадность и глупость оборачиваются гибелью для всего живого, как разлитая нефть.

 

С каждым днем труднее отключиться от мира — невозможно быть безразличным к тому, что проходит недалеко от тебя, пусть даже пока не задевает. Кто-то кого-то теряет, кто-то за кем-то следует в никуда, кто-то лишается жизни по прихоти другого. А чистого, настоящего нужно еще поискать.

 

В людях так мало света, что нам приходится чаще обращаться к небу. Там, особенно по весне, облака собираются в незатейливые картинки или самые важные слова — «счастье есть». Да-да, я не шучу! В конце концов, каждый видит то, что хочет видеть. Если один в весеннем небе умудряется разглядеть серые тучи, то уж другой-то непременно увидит море, корабли, далекие страны.

 

Сегодня не пошел на работу. Мы быстро собрались и, выбросив с нескрываемым удовольствием будильник в мусорный контейнер, побежали в сторону набережной. Ранее утро раззадоривало наш порыв, разнося по улицам запах только что испеченного хлеба, свежих надежд нового дня, которые под веселыми лучами солнца звонко отражались в глазах прохожих.

 

Водопад пьет большими глотками латте из бумажного стаканчика, учит меня снова любить начало дней:

 

— В эти часы можно преобразить то, что невозможно будет ни на йоту изменить в послеобеденное время. Исчезнет волшебство. Но оно неисчерпаемо, подожди, и следующим утром оно заново окружит тебя. Как же важно почувствовать его, не спутать ни с чем, не назвать совпадением... Волшебство обижается. Оно может долго крутиться вокруг тебя, стучаться в темные стекла солнцезащитных очков, которые ты не любишь снимать, а потом развернется, уйдет. Насильно мил не будешь. Пока оно уговаривает тебя, непременно есть тот, кто его ждет с нетерпением. У волшебства не так много времени, чтобы неделями, месяцами бегать за кем-то. Если ты его не видишь, значит, оно тебе не нужно.

 

Водопад обиженно отворачивается из-за того, что я назвал ее рассуждения наивными.

 

— Ведь ты сама себе противоречишь! То ты гневная фемида и готова оторвать всем нарушителям закона яйца, то плетешь венки из баек про волшебство. Меня воспитала действительность, поэтому я не верю в подобные карамельные истории.
— А жаль. Ты слишком многого опасаешься, Погода. Иногда полезно отдаться потоку, не думать о том, где реальность, а где выдумка.
— Ага, чтобы вспомнить о ней, когда шлепнусь об землю, упав с неба.
— Ты совсем не такой грубый, каким пытаешься казаться. Хватит! Каждый ведет свой собственный счет ошибкам, удачам и начинает всегда с того места, на котором остановился. Это и волшебства касается, поверь мне. Хотя можешь не верить, сам скоро ощутишь.

 

***
На набережной мало людей, мамаши выгуливают своих малышей, недалеко от нас парень с рыжей девушкой выгуливают собаку с трудным именем — Айдынлыг. Она резвая и непослушная, но невероятно обаятельная, с добрыми светящимися глазами, посмотрев в которые трудно не простить ее озорство.

 

Рыжая девушка, похоже, немая, она что-то жестами объясняет парню, тот хмурится озадаченно, потом, улыбнувшись, кивает и снимает с Айдынлыг поводок. Та моментально уносится за низко летящей чайкой, пытаясь допрыгнуть до птицы, и ее большие уши развеваются, как паруса на ветру. Я кручусь то вправо, то влево, наблюдая эту погоню, разрываюсь между двумя неосуществимыми мечтами — детьми и собакой.

 

Наблюдаю за счастливыми картинками чужих жизней, создавая видимость безразличия — да нет, я просто смотрю, настроение улучшаю. Внутреннее часто противоположно внешнему. Там, глубоко внутри, так глубоко, что я и себе не признаюсь, мне хочется подобных ощущений. Не думая, как их призвать в свою жизнь, я восполняю пробелы, подглядывая за другими. Без щемящего сожаления — меня радует, что радость есть у других, и я временами могу ее наблюдать.

 

— Погода, может, собакевича себе заведешь? У Инги в приюте есть красивые щенята, их нашли на обочине трассы, какой-то негодяй выбросил.
— Я уже боюсь кого-то приближать к себе, рядом со мной все умирают.
— Хватит ересь нести! Сам же себя доводишь до таких мыслей. Ты ни в чем не виноват.
Мне хочется ей объяснить свое отношение к невозможному, сказать, что не все так печально, как кажется со стороны. Я доволен этим временем, протекающим через меня, ни с чем не сравнимым. Оно особенное, незнакомое, в нем хочется верить в себя, заботиться обо всех сразу. И вспоминать самое сказочное из того, что было. Как еще два лета назад звезды сыпались в наши ладони, и твой запах, шершавость твоих губ, прикосновения твоих пальцев к моим волосам — все это было как в первый и последний раз.

 

Нынешние дни приносят неожиданную радость от поставленных точек или обдают мягкой прохладой трезвого и одновременно светлого мышления. Вокруг разложены грабли и подводные камни, которые совсем не страшат. Больше никаких окопов — я готов к новым преодолениям.

 

Водопад закуривает и не смущается моим молчанием, сидит рядом, наслаждается тишиной пролива, по которой с черепашьей медлительностью передвигаются большие корабли.

 

— Так странно, они даже не гудят, не разбивают с громким треском встречные волны. Будто все происходящее поставлено в беззвучный режим, да?

 

Я вытаскиваю из ее руки зажигалку, смотрю под ноги, на брызги волн. Они, несмотря на жару, не высыхают. Утром все всерьез, это вам не ночь, разжигательница эмоций.

 

4
Пешком по шумным улицам. Вечереет, мы выпили по чайничку мате, теперь не душно. Жара прорезает город раскаленным мачете посередине, мы с Водопад остаемся на правой стороне, продуваемой мятным бризом. Скучающие таксисты подзывают нас, предлагают довезти «быстро и недорого куда угодно». Водопад подходит к ним с вопросом: «До счастья довезете?» Они оглядывают нас как сумасшедших. Один, седой и пузатый, кричит вслед: «Зачем ехать за счастьем, объясни?»

 

Пестрые рекламные вывески, веселая компания девиц выходит из грузинского ресторана, длинная очередь в клуб — и большеносый громила на входе. У мусорного бака скулит серо-белая дворняга, укрывая собой пищащие клубочки щенят. У нее тревожный взгляд, безнадежный, весь вид ее говорит — воевать. Не за себя. За тех, кто без нее не выживет. Из соседнего квартала доносится вой сирены, огромная афиша на боковой стене высотки приглашает на премьеру очередного фильма о вампирах. Большой город, мы — его маленькие герои.

 

Водопад курит на ходу, затягиваясь жадно, отчаянно. Нам немного грустно. Устали возвращаться в себя. Каждому было бы неплохо уйти в кого-то, хотя бы на время, если не навсегда.

 

— По Кастанеде бы — стереть всю личную историю, начать заново, как это принято, с понедельника. Упасть в воскресенье в постель уставшей, со сладко ноющей спиной, и проснуться утром совсем другой. Сильнее, свежее, чуточку циничнее.
— Ха, почему все стремятся стать циничнее? Устали бороться за душевность? Она явно не в почете.
— Ты утрируешь, Погода. Цинизм нужен для противостояния, как кирпичам цемент, чтобы дом не разрушала непогода. А душевность... От нее никто не отказывался, но давай отдавать ее тем, кто ценит. Разбрасываться ею ради того, чтобы доказать кому-то свое превосходство, мол, посмотрите, какое у меня сердце, или изменить другого — непробиваемого — таким образом... Ерунда! Те, кто не хочет видеть свет, так и не увидят его, хоть весь мир обвешай прожекторами, бесполезно.

 

Садимся на пустую скамейку в маленьком сквере между домами. Здесь тише.

 

— Я когда-то думал, что спрятаться легко. Отойти от всего происходящего, скрестить руки на груди, поменять номер мобильного, заходить в Интернет невидимкой. Заблуждался.

 

Она возмущенно мотает головой, достает из сумки зеркальце:

 

— Еще как! Знаешь, Погода, в детстве я очень любила раскраски. Рисовать я не умела, отсутствовало пространственное воображение. Поэтому с удовольствием разукрашивала готовые рисунки. Так и с жизнью. Она нам дается бесцветной, с четко очерченными контурами и общим рисунком. Нам решать, с кого или чего начать и каким цветом раскрашивать. Это мы определяем. Ты пытался от этого убежать, отбрасывая карандаши в сторону. Тогда твоя раскраска и оставалась никакой, серой. В итоге серость обложила тебя со всех сторон, ты начал сливаться с ней. Так нельзя! Нужно самому выбрать цвета. Первым делом — раскрась солнце желтым. Или, хочешь, зеленым!.. Правда, порой силы иссякают, карандаши стираются. Но на то и придумали точилки...

 

***
Я сижу у открытого окна, наедине с сигаретами и мыслями ни о чем. Со двора доносятся редкие мужские голоса, за стеной шумит лифт, автоответчик в прихожей мигает красным, отсвечивая туманными вспышками в темном пространстве. Мне не спится, хотя зевота временами накатывает. Голова не отключается, не тянется за телом на боковую. Выдыхаю дым в открытое окно, он просачивается сквозь темно-зеленую сетку от мошкары и зависает облаком в ветвях тополя, растущего у нашего подъезда.

 

Водопад спит на моей кровати, я на диване. Когда-то мы чисто по-дружески спали вместе, не задумываясь о чем-либо другом. Сейчас что-то изменилось, между нами словно магнит, начинающий действовать, стоит нам коснуться друг друга дыханиями. Вчера чуть было не поцеловал ее в губы. Не знаю, что это было за желание, но мне невыносимо захотелось этого, что-то подталкивало меня к ней. Будто на ее губах — последняя капля моего противоядия и, если я не получу его, спасение станет невозможным.

 

У нее красивые губы. Маленькие, чуть пухлые, бледно-розовые, матовые. Сухие. Их хочется откусить, попробовать. Думаю, вкусом они напоминают дольку абрикоса. Снаружи бархатную, внутри — сочную. Я стал бояться нашего общения, даже находиться в одном пространстве. Меня тянет к ней. Стараюсь, отчаянно стараюсь смотреть на нее прежними глазами. Бесполезно. Я хорошо себя вижу, но плохо знаю. Точнее, уже не узнаю.

 

В отношении к Водопад я расслоился на две части — друг и кто-то другой, не похожий на прежнего. И с ее стороны чувствую волнение, особенно когда она просыпается и видит меня, сидящим на краю кровати с кружкой горячего чая. Она любит по утрам сладкий чай, я помню. Считается, если на женщину обрушивается внимание и забота со стороны мужчины, пусть и друга, она непроизвольно задумывается о возможности быть вместе.

 

Нет, только не она. Моя гавань, мое начало и продолжение, другая, совсем не похожая на меня, порой не оправдывающая моих надежд, но все равно часть меня, которая никогда не станет моей половинкой. Эй, сентиментальный болван, ты же не верил в половинки? «Сегодня половинка, а завтра — нет. Что за страсть разбрасываться словами? Есть близкий, любимый, в конце концов, человек, который рядом. Откуда взялись эти четвертинки, половинки? Мы рождаемся целыми!» Забыл свои же слова?

 

Сложно смотреть ей в глаза. Я прячу взгляд, изображаю задумчивость, лишь бы не задеть ее распирающими меня чувствами. Что это такое? Желанием спастись друг в друге? Или вполне ожидаемый итог продолжительного нахождения рядом? В отношениях сложно удержать равновесие, особенно когда оба сомневаются в том, насколько объективно оценивают происходящее. Что-то обострилось за последнюю неделю. Неужели назревало давно?

 

5
Я не выдерживаю груза мыслей, выбегаю на улицу. Когда хожу, думается легче. На часах три ночи, мне бы побольше воздуха — даже такого, перекипяченного дневным солнцем. Ощущение дежавю. Вижу, как каких-то полгода назад так же бежал под утро на воздух. Гулял по пустым мостовым, томился в муторных загвоздках, смотрел на парочки, сидящие в обнимку на набережной, и мне казалось, что уж со мной-то такого не случится.

 

Часы тянулись утомительно, я возвращался домой, дав себе слово больше не смотреться в зеркала, не глядеть в ночные окна, ни во что вообще гладкое, блестящее. Во всем видел иллюзии, я любил их и одновременно начинал ненавидеть. Такое происходит, когда кого-то любишь безответно. Возможно, любовь сменяется ненавистью для восстановления энергетического равновесия — много хорошей энергии теряешь, без эффекта бумеранга, без понимания. А любовь долго не может так, без обратного адреса.

 

Сейчас все стало иначе, я снова слышу себя, перестав задавать себе вопросы: честно или нечестно, верно или ошибочно, умно или глупо. Живу в заново открытой жизни, прикасаюсь к легкой свободе внутри и не верю, что она вернулась в меня. И со мной рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, человек, которого я ждал и буду ждать. Водопад.
А ведь были дни, когда я писал ей в окошке скайпа, как тоскую по нашим живых беседам. С долгими объятиями, красноречивыми молчаниями, многочасовыми увлекательными беседами. «Так много хочется тебе рассказать, Водопад, так многим поделиться... Но я не могу писать — это не то. Когда я приеду в твой маленький город беззвучного ветра, я буду тебе рассказывать. С самого начала и потом, каждую главу, до конца».

 

Мы по-прежнему дорожим друг другом, но теперь с еще большей силой, и это крещендо пугает, оно непривычно, необъяснимо, но его не изменить — это ж не в магазин сходить. Надо думать, как принять новое и сохранить то, что было.

 

Мчащиеся мимо такси, пугливые дворняги, порванные страницы вчерашних газет. Я — тень на фоне спящего города. Пустые улицы, которые через считанные часы накроет волной суетливых людей. Я наблюдаю за временем вокруг себя и понимаю, что, наконец, нашел свой смысл. Ни от кого никогда раньше я не получал внятного ответа о смысле — только заезженные фразы вроде «в любви, конечно, в чем же еще».

 

А сейчас я стою под тихим ночным небом и понимаю, что вся жизнь заключается в свободе. Только это не значит позволять себе то, что не можешь позволить в силу каких-то причин, табу. Это не наркотики на завтрак, обед и ужин. И не поиски спасения в объятиях нелюбимых людей. Свобода — это возможность шагать в любом направлении. Идти и прислушиваться к своим желаниям. Не думать о деньгах и пресловутом моральном долге, условиях, обстоятельствах. Казалось бы, такую свободу нельзя себе позволить — слишком безрассудной выглядит. Но это легко, если захотеть. Надо просто все понять и сделать первый шаг. Вперед.

 

***
Выходные самотеком вливаются в будни. Я смотрю на нее спящую — вентилятор с потолка ласково треплет ее густые волосы, и в ее лице я вижу весь прошлый опыт. Он проложил наш единый путь между двумя отдельными тропками, на которых мы поодиночке сражались с валунами-препятствиями, но не теряли друг друга из виду. Это называлось дружбой. Это и сейчас дружба, но еще более глубокая, более спокойная, всеохватывающая.
Сложить усилия — вот что лежит в основе. Наперекор времени, отбрасывавшему нас в совершенно противоположные стороны, в объятия разных людей, но все равно заново соединившему нас. Всегда есть возможность перемен. На этом пути можно выиграть самый главный приз, а можно стать совсем чужими друг другу, особенно если один останавливается в прошлом, а другой спешит в будущее. Спасение в руках — они не должны размыкаться.

 

Я стал бояться бегущего времени: его так мало и так много недосказанного, несделанного, непрощенного. Не то чтобы опасаюсь ничего не успеть — в спешке тоже немало вреда, суета растрачивает энергию. Меня сильнее пугает вероятность не получить сполна того, что заложено во времени. Ощущения. Надо бы подарить больше тепла, которого внутри, при любой степени недоверия к миру, больше, чем холода. Надо бы встретить больше рассветов — в них концентрат надежд, а мы их ошибочно ищем в ночи. Надо бы смягчить зигзаги разочарований, а мы, потрясенные, с ними не расстаемся, обеспечивая себя горечью на всю последующую жизнь.

 

Иногда сожалею. Надо было раньше покинуть безвременье. Раньше проявиться в настоящем, выбросив к черту негативы пограничного состояния. Надо было раньше начаться снова. Но, наверное, никогда нельзя успеть — у счастья нет расписания сеансов, оно может начаться даже после выключения проектора. Поэтому глупо бежать за тем, что и так должно случиться, как, впрочем, и бежать от него.
Ничего, никого не искать в толпе. То, что нужно нам, уже находится рядом с нами. Просто мы привыкли смотреть далеко вперед. Лучше было бы присмотреться к тому, что на расстоянии вытянутой руки. Сейчас я вижу окончательную точку своего спасения. И панически не хочу от нее отдаляться — вдруг вернутся дни потертых сидений, перегоревших лампочек и пыльных штор, через которые не видно солнца.

 

Мое желание быть с ней — не корыстное стремление удержать себя на плаву, потопив в собственной горечи ближнего. Нам хорошо вместе. И неважно, какую форму обретет это «хорошо» — если двоим этого достаточно, то все различия теряют значение.

 

6
Едем в такси по утреннему городу, я сижу впереди, Водопад — сзади. Она о чем-то думает, уперевшись виском в окно. Наблюдает за бегущей лентой урбанистических пейзажей с интересом, будто пытается разглядеть свое место в большом городе. Есть ли оно? Не придумано ли оно нами?

 

— Я буду жить там, где стала собой. Далеко отсюда, от суеты, в доме с воспоминаниями детства. Не могу больше жить во имя светлого будущего — а как же настоящее? Часто мы пренебрегаем им, увлекаясь опытом прошлого или целями будущего... Не так много мне нужно, чтобы отдавать за мифические блага время своей жизни. Буду работать дома, нам с Фредиком хватит. Как я по нему соскучилась! И знаю, дядя Иси присматривает за ним, а все равно беспокоюсь.

 

Сейчас Водопад находится рядом со мной, но мысленно она там. Здесь ее держу только я, ее погода, меняющаяся в день по несколько раз. Она принимает эти перемены, уважая то, что было до нее. Я хочу верить, что между нами что-то есть помимо объединяющей горечь потери, после смерти тети Эльзы.

 

Я перекидываю руку через сиденье, дотрагиваюсь до ее руки. Она не отдергивает ее. Мне больше всего хочется прикоснуться губами к ложбинке на ее шее и остаться с ней. С женщиной, которая не будет копить в себе то, что может отдать. Я люблю ее не за эту щедрость. Скорее, за способность перевернуть страницу жизни, на которой сам застрял.

 

Водопад понимает мои порывы, не подавая виду. Выжидает. Она умна. Она боится обжечься, обмануться, приняв воображаемое за истинное. Временами поглядывает на меня с полуулыбкой. Такси едет по краю трассы, из моего окна бьет холодный ветер, разгоняющий по салону дым сигареты. Я тщательно тушу ее в пустой пачке, долго не поднимая взгляда. Надо сдерживать себя.

 

Слишком внезапным кажется это мое решение — быть с ней всегда. Оно может быть принято за последнюю стадию отчаяния, когда хватаешься за соломинку. Тяжелое состояние. Ведет к пламени, как будто приглашает погреться, а когда приближаешься, доверчиво протягиваешь замерзшие руки, то обжигаешься так сильно, что еще долго не сможешь прикоснуться к чему-либо. Душевные ожоги быстро не затягиваются.
Таксист буднично обрывает тишину, уточняя адрес, сворачивает на проспект. Осталось пять кварталов, и мы дома. У меня дома. На мгновение так захотелось назвать адрес другого города, района и улицы, чтобы нас с ней увезли туда... И мы бы, очистившиеся и просветленные, двинулись вперед вместе с чистого листа, деля все радости, горести пополам.

 

***
Безмолвное течение двух разных жизней в одном пространстве. В мою квартиру вернулась тишина, ее теперь незачем искать в других местах. Пришла Водопад и смахнула пыль прошлого, с каждой частицей которой я когда-то боялся расстаться. Видел в этом измену по отношению к тому, чем когда-то жил.

 

Глубоко внутри живет то сокровенное, трогательное, которое прячешь от повседневности. Иногда оно может нечаянно выдать себя, но чаще — под замком недоверия. Никто не поймет наши истории лучше нас самих. Даже когда после долгих проверок подпускаем к себе нового человека, мы не открываем ему полностью свой опыт. Всегда есть то, что навсегда останется тайной, вне зависимости от того, кому она принадлежит.
В этой квартире с воспоминаниями появлялись женщины. Как правило, красивые, как правило, с пустыми глазами. Они на несколько часов и за определенную сумму становились эпизодическими героями в декорациях одиноких ночей. С ними у меня не было страха, что будет осквернено ценное, настоящее. Им это тоже было неинтересно — отрабатывали деньги и, сунув в туфли голые ноги, отправлялись обратно, на поиски спасательного круга за бортом жизни.

 

Водопад тоже не раз появлялась здесь, вытаскивала меня из-под обвала пустых бутылок «Чиваса» и некогда радужных надежд. А еще она приходила помолчать со мной. Посидеть на подоконнике, покурить, глядя с высоты этажа на бурлящий внизу город. После полуночи Водопад укладывала меня спать, садилась на край моей кровати и до утра расплетала мои тревожные сны, убирая спадающие на лоб волосы. Я все это помню.

 

Однако все прошлые визиты Водопад так не похожи на ее сегодняшнее появление здесь. Может, только я смотрю на него иначе? Она переступила порог, сняла сланцы и тут же пошла на кухню готовить мой любимый омлет с мелко нарезанным укропом, сыром. Опаздывая на работу, я брился и слышал, как она суетится у плиты, включает кофеварку, моет нектарины.

 

И вдруг время внутри меня как-то неожиданно ухнуло в светлую дыру, зависнув там. Все эмоции ушли вместе с ним. Все вокруг замерло в ожидании чего-то. Чего-то нового, другого, одухотворяющего. Река меня приведет к морю, я это чувствую. Кто ждет, тот что-то знает.

 

7
Жду тебя во снах. Появись и скажи, что я заслужил продолжение счастья, что я буду чувствовать тебя даже тогда, когда разделю любовь с другой. Мне нужна твоя одобрительная улыбка, твой взгляд с прищуром, ласкающий перламутровым весенним светом. Я заполню им себя и буду лечиться им в дни пустого мокрого неба, тревог, которые появляются внезапно, без предупреждения, вне зависимости от настроения.

 

Они как дождь в разгар осени — понимаешь, это неизменное проявление времени года, так должно быть и ничего с этим не поделаешь, но в то же время больше всего хочется закрыть кран над облаками, вернуть солнце. Отчаяние приходит иногда даже к тем, чья рука греется в руке близкого человека. Является настроение попортить и только затем уберется восвояси.

 

Помню, как ты говорила, что терять иногда полезно. «Когда одна дверь закрывается перед нашим лицом, мы забываем о том, что непременно откроется другая. В другом месте, при других обстоятельствах, но точно откроется. Вместе этого мы, страдая и жалуясь, впадаем в отчаяние. Но все не так плохо. Иногда полезно дойти до последней точки, чтобы заметить новые возможности и наконец отвести взгляд от запертой двери».
Почему-то именно сейчас, когда я вернулся домой не с тобой, я настойчивее всего ищу тебя в отражении зеркала, в толпе подземных переходов, в блеске морской гальки. На том месте в Синем парке, где когда-то была наша скамейка и вместе с ней наши воспоминания. Не так давно скамейку убрали. На ее месте теперь растет куст жасмина, видимо, чтобы мне не грустно было проходить мимо. По набережной, где волны не слышны лишь в дни, когда свирепствует ливень. В остальное время ты всегда приходила к воде, к чайкам, к синему небу с просветами и долго о чем-то думала. Я садился рядом, пытался угадать причину твоих раздумий, ты смеялась в ответ:

 

— Не переживай за меня. Все, что, с моей точки зрения, не поддается объяснению, я называю либо «фигня», либо «любовь».

 

Я все еще ищу тебя глазами, шагая по ночным улицам, которые ты разделяла со мной. Ни ты, ни я не боялись ночи, ее коварства, ее атак под видом бессонницы. Мы жили в мире и боролись с ним: не желали принимать жизнь такой, какая она есть. Постоянные попытки подкорректировать, перекроить. Такое редко бывает, сейчас я это знаю. Абсолютное понимание между мужчиной и женщиной, абсолютная гармония... Мне, нам повезло, и мы это признавали, хотя никогда не рассчитывали на судьбу, привыкли добиваться счастья самостоятельно.

 

Каждую ночь я закрываю глаза, возвращаюсь к поискам тебя. И сегодня я тоже надеюсь, что мне повезет. Доброй ночи.

 

***
Это другая любовь. Сознательная. Основанная на трезвом восприятии, сугубо эмоциональных догадок почти нет. Знаешь, какие конкретно чувства испытываешь и почему — ты наконец дошел до того самого места, откуда открывается прекрасный обзор на весь предыдущий опыт, и встретил там человека, у которого глаза светятся пониманием.

 

Но это не сближение от отчаяния. Никаких пафосных всплесков, никаких истерик и болезненных признаний, мокрых глаз и дрожащих губ. Это все было раньше. Это все осталось в промозглых вечерах, когда много говоришь, почти ничего не слыша. Тогда за окном вьюги злобно оттачивали лезвия снежинок, сейчас же вокруг спокойный пейзаж и огромная тишина спускается с неба.
Теперь жизнь дает нам возможность выбора. Сами определяем содержимое и аккуратно заполняем им свои сердца, не переливая через края. Я ношу в себе удивительную новую любовь, которая зародилась незаметно и вдруг вспыхнула так же неожиданно.

 

Жду не дождусь обеденного перерыва. Стрелки подкрадываются к благословенному часу свободы, и я выбегаю из офиса, прыгаю к такси. Радио поет про autumn leaves, передает прогноз приближающейся осени. Умело лавируя между загруженными пробками кварталами, таксист везет к площади Трио, почти в самый центр. Водопад ждет в кафешке с желтыми стульями. Пьет через трубочку холодный красный чай — она всегда его здесь заказывает — и читает книжку, придавливая растопыренными пальцами страницы, с которыми заигрывает легкий морской ветер.

 

Я подхожу тихо, сажусь за столик. Она не сразу меня замечает. «О, привет!» Мимолетная улыбка, закладывает волосы за ухо, браслеты с ее запястья шумно перекатываются ближе к локтю. «Пойдем?» Она покупает вишневые булочки в передвижной бакалейной, подкармливает меня ими, возмущается, что я исхудал и «пора бы начать нормально питаться».
Большими шагами гуляем по улицам, периодически притормаживаем или куда-то сворачиваем, стены домов сплетаются в лабиринты, и мы преодолеваем их, увлеченно запрокинув головы — ориентируясь по небу. Уже не жарко, цвет остывшего моря посвежел, облака опустились ниже, изможденные солнцем туристы сняли кепки, вздохнув с облегчением. Теперь можно наслаждаться летом в городе, не потея.

 

Утомившись пешей прогулкой, садимся на бордюр площади с пластиковыми стаканчиками кофе, вытягиваем ноги. Ни о чем не думается. Нам хорошо в этом самом обычном буднем дне. Красота жизни — в одном мгновении. Мы, бывшие дети, разучились ее видеть. Дети просыпаются утром и воспринимают новый день как чудо, словно первый день их жизни. Большинство взрослых не умеют этого. Не можем не думать о завтрашнем дне, не можем оставить прошлое позади. Постоянно вздыхаем, о чем-то сожалея. Пора переучиваться. Сегодня у нас с Водопад это, похоже, получается.

 

8
Я не знаю, как сказать ей о своей любви, о том, как закипает во мне неволя от страха высказать то, что может быть не принято. Какая-то юношеская робость вперемешку с надеждой. Будто все впервые, будто передо мной женщина со спокойным сердцем, для которой все мое волнение всего лишь ускоренный сердечный ритм. И ничего больше.

 

Я боюсь ее испугать. Она знает, как я любил до нее. Наверное, так уже любить не буду. Она может решить, что я ищу в ней успокоение, ту самую гавань, куда приплывают ржавеющие корабли, погубленные одинокой свободой в море, когда им пора пристать к берегу. Она может предположить, что мои чувства не любовь, что угодно, но не любовь. А я не смогу ей объяснить, что это — то самое, горячее, нежное, осмысленное.

 

Признаюсь, я недостаточно силен теперь. Трещины затягиваются, но только сверху. Сочно-зеленый газон выглядит вполне счастливо, но внутри остается разбитая, разодранная в клочья почва. Стоит появиться непогоде, и все осколки вымывает наружу. Моя любовь из последних сил. Она бывает у тех, кто слишком много потерял или слишком сильно обжегся. Кто понимает, что готов снова отдать себя другому, но если чувство не будет принято тем, с кем связано, то окончательно исчезнет. А его и без этого мало.

 

С другой стороны, я уверен в ней. Смотрю в ее глаза и вижу в них то же самое. Тот же страх снова обжечься, тот же сберегаемый остаток сил. То же желание поверить. Она, как и я, многое хочет сказать. Наши чувства пока не воплотились в слова — подбираем нужные звуки, паузы, интонации. Однако когда наступит час для воссоединения, все слова забудутся. Так всегда бывает — в любви не бывает заготовок, все рождается в процессе. В конце концов, между двумя людьми нет ничего важнее, кроме желания быть вместе. Отдавать друг другу все, что есть, все, что осталось.

 

Она сидит на балконе, подставив лицо лучам солнца. Я — у двери, пью крепкий зеленый чай с дольками нектарина. Она увлажняет лицо маслом, чтобы загар лучше ложился.

 

— Погода, а мне так хочется стать солнцем! Таким же улыбчивым, сильным, непобедимым даже для зим. И оставлять тебе своими лучами тайные знаки на листьях деревьев.
— К чему тайные знаки, когда ты и так можешь сказать?
— Не все. А написанное действует иначе. Ты всегда можешь перечитать — и каждый раз впечатление будет другим, даже если смысл останется тем же.
— Что же ты хочешь донести до меня?
— То, что подмывает сказать прямо сейчас. Но пока это сложно сделать — не то чтобы я выжидаю подходящее время, я сама должна окончательно понять главное.
— Хм... Я могу чем-то помочь?
— Нет. То есть да. Будь рядом.
***
Она спит, я ложусь рядом с ней, сняв рубашку. Ее кожа пахнет белесой морской солью и малиной. Мне хочется прикоснуться языком к ее шее, попробовать кожу на вкус, а потом, разбудив прикосновением, укрыться ее трепещущим телом. Целовать мочки ушей, ощущать дрожь, задавать ритм, в котором наши тела отвечали бы друг другу. Водопад склонилась бы надо мной, накрыв нас двоих шатром из волос-волн. Смаковать поцелуи, искать себя в глазах цвета опавших звезд и быть в ней до тех пор, пока дыхание не выровняется.

 

Сложно сдерживать себя, когда знаешь, что магнит, притягивающий все твои мысли, — в соседней комнате. Но я не тороплю время, с меня хватит заигрываний с ним. Мне достаточно видеть ее рядом. Стоять с ней у большого окна гостиной и наблюдать за тем, как в город тихой поступью подкрадывается осень. Холодный ветер после долгих скитаний вотвот вернется, чтобы трепать пряди волос, гнать по небу тучные волны, забрасывать сухие листья на подоконники. Лежать рядом с ней, слушать ее дыхание, пока она читает книжку, закинув ноги на спинку дивана. Она думает, я заснул. Нет, милая, я изо всех сил сдерживаю себя, чтобы не поцеловать тебя в колени, не обхватить руками и не разжимать объятий, пока не дам тебе почувствовать, как хочу тебя.

 

С тобой не хочу слушать ум — он не всегда полезен, в нем слишком много ограничителей, приводящих к сожалениям. Они, по сути, пусты, их выражение ничего не меняет — прошлое все равно остается прошлым, со своими ошибками, находками, задумками и проступками. С Водопад я не думаю о спешке, у нас впереди так много времени, мы все непременно успеем, она научит меня улыбаться, даже если никто не видит, и выпускать на волю глубокие вздохи.

 

С ней все минувшие события будут равными для меня. Эмоции остепенятся — станут для меня так же естественны, как внезапно начавшийся летний дождь. Ежедневное существование больше не будет походить на квест с бесконечными лабиринтами, неизвестно куда приводящими. Она уже изменила меня: не прячусь в сны с надеждой, что все поменяется после моего пробуждения. Я принимаю ночь с ее темными завесами — они все равно будут отбелены рассветом. Принимаю утро с его неизвестными — день будет таким, каким я его увижу в себе, а не за окном.

 

Сейчас я смотрю на свое отражение в зеркале, в глаза, и мне кажется, что я, наконец, успокоился. Она принесла мне в подарок зрелость, расчистив былую непредсказуемость, разложив события в порядке возрастания важности. Она собрала распущенные концы в тугой узел, построила дамбы. Научила не бояться. Столько всего за такой короткий промежуток времени.

 

Я живу иначе. И мне так хочется выразить ей признательность за это.

 

9
Родители не всегда хотят детям хорошего. Зачастую для них хорошее — это то, что они сами не сделали по тем или иным причинам. И не приведи господь чтобы дитя не приняло этого родительского «блага» — вот тогда и начинается не то, не так и не тут. Мы покидаем свои дома, порой это единственный выход, чтобы не превратить в пепел семейный очаг. Я слишком поздно ушел, поэтому теперь некуда возвращаться.
Тогда думал: «Как же так, нельзя, это моя семья, я их кровь, они мне желают только лучшего». Моя установка, засевшая внутри с детства и не позволяющая долгое время жить той жизнью, что я хотел. Пусть беспечной, неправильной, но своей. Они выгоняли меня, отворачивались от меня — я думал, так оно и должно быть. «Родные, в отличие от знакомых, друзей, не будут играть с тобой. Они за правду, а она не всегда бывает сладкой, мягкой».

 

Вспоминаю собственную наивность, поражаюсь тому, каким я был и кем стал. Не лучше, не хуже. Другим. Будто то, что было, это не про меня, я там был физически, но внутренне гулял далеко — по закоулкам Мехико, где синие дома, жгучий и терпкий перец-халапеньо и трехногие собаки. Мексиканцы не верят их слезам. Я не могу не верить собакам — у них глаза глубже человеческих. Нет, я не отказываюсь от правды. Просто не узнаю произошедшее — если бы оно все случилось со мной, я давно перестал быть человеком. Но, судя по всему, пока все хорошо. В какой-то степени любое «хорошо» довольно шаткое, неустойчивое, что ли. Но иногда оно действительно означает «хорошо», и это радует.
Водопад просит показать мои детские фотографии.

 

— Я хочу узнать тебе лучше! Обычно этого нельзя делать с мужчинами, в их прошлом вообще не стоит проводить раскопки, одни сплошные разочарования. С тобой — иначе. Даже если накопаю что-либо компрометирующее, то все равно приму это. Мы срослись всеми меридианами и параллелями!

 

Отшучиваюсь, говоря, что я родился старым, как Бенджамин Баттон, и детство мое впереди:

 

— Тебе придется меня нянчить. Надеюсь, к этому времени ты не состаришься, и у тебя не будут дрожать руки...

 

Скрываю за улыбками то, о чем трудно вспоминать. У меня нет фотографий. У меня и не было толстого детского альбома с картонными страницами и бархатной обложкой. Меняю тему, выхожу в магазин якобы за сигаретами. Спускаюсь к набережной, а в голове чтото зреет относительно воспоминаний, пухнет, обрастает подробностями. Что это — понять не могу. Но оно точно сдвинет меня в сторону верного решения. Надеюсь. Получаю эсэмэс от Водопад: «Во мне столько любви, что ее хватило бы на всего тебя, от детства до сегодняшнего дня. А если примешь, то и дальше. Купи персики».

 

***
Мне светло внутри, легко дышится, рядом понимающий человек, но я все равно много думаю. Вопросы липнут, как клейкая лента, избавиться от них сложно, так и носишься с ними, перекладывая из одного места в другое. И с каждым разом их становится больше, вот-вот станут тяжелым грузом, таская который медленно сгибаешься вопросительным знаком.

 

Сегодня утром я проснулся в семь, несмотря на субботу, снова перебрал в уме все вопросы и отправился на пробежку. А там взял и выбросил их из головы, разом. Задышалось легче. Утро переливалось вокруг жизнерадостным сиянием. Джулия с дочерью выгуливали изрядно подросшего кролика в траве, соседка-фотограф со второго этажа, развешивая разноцветные майки на балконе, напевала песню об улетающих на юг птицах. Странно, я почти физически слышал шум воды, какой слышишь, поднеся к уху раковину. Это моя Водопад, она во мне.

 

Я спускался пешком к набережной мимо стены из красного кирпича, в воздухе пахло осенней прохладой, погода вовсю сентябрила — и я радовался этому началу. Началу дня, началу себя. Мы привыкли откладывать все на завтра, а ведь счастливым надо становится уже сегодня. Как важно осознать, что причин быть несчастным прямо сейчас у тебя нет. То, что тянется из прошлого, — не в счет, его можно держать на расстоянии. Прошлое, как старинный фолиант: пока не откроешь его, не вчитаешься, он не заговорит.

 

Преодолев какой-либо жизненный период, мы прокладываем между ним и началом следующего особое нейтральное пространство, разделительную черту. Делаем это, разрывая множество связей, сжигая не один мост. Пытаемся отделить одну веху от другой. Не самая верная тактика: если мы будем отказываться от чего бы то ни было, считая это плохим или недостойным, то со временем разучимся благодарно принимать новое. Ведь истина познается в сравнении. Надо, надо принять все оттенки жизни, все пройденные тропки, неважно с кем и в каком состоянии пройденные... Все это наше, все один-единственный путь.

 

Я на ходу придумываю, чем порадовать Водопад, и сворачиваю в кондитерскую «Сильвия», что в двух кварталах от моего дома. Внутри все белое-белое, у продавцов шапочки в форме безе, а всю выпечку можно попробовать перед тем, как купить. Владелица кондитерской — пожилая украинка, у нее маленькие руки-пышки, необычайно ласковый взгляд и кожа цвета молочной пенки. Надя улыбается даже в самую ненастную погоду. Если попросить ее совета по поводу выпечки, она сначала обязательно поинтересуется настроением.

 

«Если хандра замучила, то попробуйте шоколадные трюфели с диким медом, я его сама привожу из Башкирии. Переживаете безответную любовь? Советую кусочек брусничного пирога. Я в него еще корицу добавляю для усиления иммунитета. В трудных случаях самое оно! Замучила рутина, хочется чего-нибудь необычного? Мармеладно-миндальное печенье подойдет лучше всего! Тесто творожное, легкое, пышное — не бойтесь, не поправитесь».
Сегодня я беру вишневый пирог — он у Нади бесподобный, и Водопад от него без ума.
— Будьте осторожны, — смеется Надя. — Вишневый пирог усиливает привязанности.
— Чего остерегаться? Это же прекрасно, — отвечаю я, направляясь к кассе.

 

10
Рано или поздно мы все приходим к отметке насыщения всеми видами человеческих отношений. Это может произойти завтра или послезавтра, в следующем году или через несколько лет. Такое состояние называют зрелостью. По мне — слишком пафосно. Все проще: ты понимаешь, что все произошедшее и все, что может произойти, больше не проникнет так глубоко в тебя. Не из-за наращенной брони. Просто в тебе так много всех видов отношений, что новым нет места. И тогда ты проходишь мимо них, да, заполненный по горло и израненный до дна, но сильный в собственном богатстве.

 

Тебя ничем не удивишь, тебе не нужно ничего особенного, только самое малое, настоящее. Насытившись, во всем ищешь одного — спокойствия. Ты готов отдавать любовь, но в тишине прикосновений, когда слова лишние, а голоса — распугивают волю. Ты хочешь дружбы, но такой, когда молчание красноречивее любых слов, а поступки доказывают то, что невозможно доказать словами.

 

Прошло время звуков. Теперь ты улыбаешься желтым осенним листьям в лужах на черном асфальте, сумасшедшему поступку давнего друга, который, бросив дела, мчится через всю сетку метро, чтобы разделить с тобой пиццу на теплой кухне. Теперь ты ценишь в отношениях не то, что получаешь и отдаешь, а то, что вы просто вместе.

 

Я пришел к этому благодаря Водопад. Она не очень верит, что когда-нибудь сможет легко отпускать то, что само идет в руки, и легко соглашаться с тем, что принять трудно. «У меня такая странная тяга к оставшемуся позади. Я не хочу туда, но хочу чувствовать, как тогда. Хочу радоваться чему-то совершенно незначительному, пусть даже мне это видится абсолютной ерундой. Хочу смотреть на мир теми глазами, с той же наивностью — она, хоть и опасна, но прекрасна. Горжусь всем, что было. Для меня точка в одной истории всегда была началом следующей. Стена, о которую жизнь ударила меня со всей силы, стала частью нового дома. Оно того стоит!»
Водопад перебирает свою коллекцию разноцветных пуговиц, выбирая из них черные и забрасывая их в мусорное ведро. Я слушаю ее. Женщина все равно остается женщиной, какой бы мудрой она ни была. Удивительная легкость в ее словах. Не выдерживаю, говорю ей об этом:

 

— У вас, девушек, желания худеть и печь пироги возникают одновременно. Все выдумываете себе сами — любое объяснение любому настроению. Не слишком ли быстро вы утомляетесь от трезвых мыслей? Хотя это как раз понятно, если они идут наперекор вашим мечтам...

 

— Ты, может быть, отчасти прав, но не надо делать из нас идиоток. Просто мы заболеваем сомнениями, когда вокруг становится пусто, и возвращаемся в прошлое, чтобы удостовериться, что было время, когда мы на самом деле жили. А не только вкалывали на благо общества, заполняя пустоты настоящего. Состояние женщины напрямую связано с состоянием мужчины, находящего с ней рядом. Подумай об этом!
Выкидывает последнюю черную пуговицу, вздохнув с облегчением.
— Хорошо, я это обязательно учту, ты только не переставай так же надувать губки, когда сердишься.

 

***
Она отвечала молчанием на мои слова о любви, испытывала на прочность, уходила от разговоров о нас, а вчера неожиданно поцеловала в губы. Мы сидели перед телевизором, обложившись подушками. Она ела персики, я смотрел «Близость» с ощущением дежавю. У меня так было. И я учился доверять через недоверие, и ко мне тоже шли через толпу, сквозь время, в замедленном режиме.

 

Это был поцелуй светлый и отчаянный, будто мы долго шли к нему и, наконец, воссоединились с огромным облегчением. Я давно ждал этого, но опасался сам нарушить тишину. Ценил ее присутствие рядом, ценил дни, проведенные вместе, не окрашенные сексуальным влечением. Мы — два уставших, но не сломленных человека, которые держатся за руки, цепляются за красоту окружающего мира, чтобы научиться жить заново.
Пиала с персиками опрокинулась с дивана, бархатные шарики покатились по полу, пульт от телевизора затерялся где-то под нами. Я раздевал ее быстро, спешил, желая прижать к себе тело с шумом водопада. Она целовала мое лицо, шею, руки, я входил в нее и замирал, наслаждаясь теплом, пытаясь не расплескать свой жар. Она торопила, вбирала меня в себя плотнее. Не было сил сдерживаться, но только я освобождался от первой волны страсти, как после короткой передышки меня накрывало следующей.

 

Я не помню, сколько продолжалась наша эйфория — фильм давным-давно закончился, а за окном рассвет разгонял ночь. Свет из окна создавал эффект свечения, делал ее кожу бледной. Мы разговаривали, сплетясь телами, как одно большое диковинное существо.

 

— Зато вы всегда запоминаете не тех женщин, с которыми были в постели, а тех, с кем у вас мог бы быть успех, но по тем или иным причинам ничего не было.
— Нет-нет. Ты слишком обобщаешь, Водопад. Я помню только главных женщин моей жизни, а их не может быть много. Чем больше времени я провел с дорогой мне женщиной, тем глубже ее след в моей жизни.
— Ты говоришь про время как критерий... А по-моему, для мужиков время не имеет особого значения. Вот в сексе, к примеру, — у вас нежность может быть сиюминутной. Пока в ней есть физиологическая подоплека. А женщина, если позволит себе быть нежной, то после утреннего расставания не остановится.
— Ага, ты еще скажи, когда порно смотрит, надеется, что в конце герои поженятся.
— Кстати, да. Не веришь?
— Водопад, мы такие смешные! С чего бы нам переживать за остальное человечество? Лучше поцелуй меня.
— Хм... И оставить человечество в покое?
— Главное, меня в покое не оставляй.
Я люблю время с ней. Оно не распадается на составные элементы, становится единым, течет в верном направлении. Вызывает неосознанную улыбку. Я больше не боюсь холодов, даже жду осени. Это будет еще один шанс. И мы будем теми, кем рождены были стать, но почемуто забыли об этом.

 

11
Мы уедем туда, где нам хорошо. Хорошо даже в самую ненастную погоду, когда пузыри бесконечного дождя достигают пугающих размеров. Хорошо даже в самый тяжелый понедельник, когда озадачивает именно то, о чем не волнуешься и не задумываешься даже в остальные дни недели.

 

Нам хочется другой жизни, в которой будет все, о чем мы оба мечтали, но растеряли мечты в городской суматохе. Дом, куда мы ездили на каникулы, теперь будет нашим. В его стенах перестанем стыдиться слабостей, наоборот, будем гордиться ими.

 

«Мы, женщины больших городов, стали слишком мужчинами. Отучили себя от желания довериться противоположному полу, показать слабость, которая есть в нас по природе, как бы мы не спорили с этим. Боимся признаться себе, как порою нам хочется обнять кого-то и уткнуться носом в щеку. Жизнь ведь прекрасна, когда чьей-то щеке нужен твой нос». Я и Водопад, мы устали от сложности, непредсказуемости большого города. Тянет к домашнему уюту, к свободе, когда нет соседей снизу и сверху, а любые неприятности ниже зеленых гор за окном.

 

Я всегда любил спать в доме тети Эльзы. Там сон не шел сразу. Я по два часа лежал под перламутровыми бликами потолка и слушал, как движется стрелка настенных часов в абсолютной тишине. Будто молоток бьет по пустой металлической трубе, громко и звонко. Странно так, с тех пор много чего утекло, многое потеряно, приобретено меньше, а вот шум стрелок запомнился и связывает меня с тем временем. В той атмосфере живет детство, именно в тех краях находится заветный тоннель, попадая в который перестаешь взрослеть.

 

Помню вечера, разговоры с тетей Эльзой, огоньки в печи, неспешное чтение «Трех товарищей» перед сном, бумажные снежинки на Новый год, как стояли в церкви с дрожащими свечами. Тетя Эльза нас водила туда с настойчивостью: «Хватит беситься и петь, пора уже и о духовном подумать». Хорошее время было, беззаботное, как любая юность.

 

Тогда у меня в жизни не было дел, которые я не мог выполнить. Они не тянулись за мной бесконечным шлейфом. Тогда все планировалось за пять минут, совершалось здесь и сейчас, на лету. Меня ничего не держит в большом городе.

 

Здесь больше никто не окликнет меня. Люди стали похожи на прочитанные книги. Редко кто идет за мечтой, отвоевывая ее у обстоятельств. Порядок человеческих действий прост, чаще всего эгоистичен и доведен до автоматизма. Здесь слишком много иллюзий, но и они не приносят успокоения. В них попросту увядаешь и становишься ничтожным винтиком в бесчеловечном механизме большого города.

 

Я так не хочу. Я за настоящее. С Водопад.
 ***
Выходные в четырех стенах. Перемещения из спальни в ванную, оттуда в кухню, потом обратно, в постель. Нам ничего не нужно, кроме нас двоих. Такой вполне логичный эгоизм, к нему приходишь, пережив неоднократно одни и те же эпизоды жизни, извлекая урок почему-то именно в последний раз. Больше не отдаешь всего себя людям. Отделяешь кусочек от того, чем можешь поделиться, протягиваешь его тому, кто достоин и по-настоящему нуждается.

 

Теперь мы вне хитроумных сплетений, нам некогда вникать в ситуации, итог у которых один — в очередной раз убеждаешься в тщедушности, скользкости большинства людей. Раньше подобные эпилоги оставляли неприятный осадок, не позволяя доверять, открываться, разделять. Сейчас все воспринимается как обычное дело и подтверждает в сотый раз убежденность, что доверять можно только тем, кто тебе доверяет. Лучше верить не тем даже, с кем прошел не одну дождливую дорогу, а тем, с кем у тебя совпадение по главным для тебя пунктам. Проверка временем нередко подводит. То, что связывает двух людей в настоящем, порой сильнее любых испытаний прошлого.

 

Она прокаливает специи на сковороде с толстым дном, предварительно измельчив их. Аромат семян черной горчицы, кумина, кориандра, мускатного ореха и паприки витают по дому, преображая пространство, придавая восточный колорит. Она готовит ужин в нашу честь. «Не надо никакой даты, повода. Просто пусть этот день станет нашим днем. Тридцатое августа. За два дня до осени».

 

Пока я спал, Водопад успела сбегать на рынок, купить свежей говядины, овощей, фруктов. Мясо, замаринованное с киви, специями и чесноком, обещает быть великолепным.
— Все приправы привезла из дома, — поясняет Водопад. — Тебя ведь кормить надо, сколько можно питаться фастфудом... Все из маминых запасов. У нее в погребе есть душистые мешочки с чем угодно — начиная сушеным кизилом и заканчивая пахучей куркумой.
Два киви и пару долек чеснока она порубила на мелкие кусочки, добавила в них немного соевого соуса, сахарного песка. В маринад положила кусочки мяса, посолила, поперчила, отправила в холодильник на четыре часа. Запекать около двух часов в духовке с овощами.

 

— Как раз к вечеру готово будет. Давай поужинаем на балконе — сегодня особенно чувствуется осень.

 

Осень... Она появилась в городе внезапно, хотя по календарю самое время. Душные недели оборвались резко, словно были изгнаны. Под вечер полил дождь, а утром солнце уже было понурое. За эти жаркие почти три месяца лета мы совершенно отвыкли от контрастов. Позабыли о том, что живем в городе-настроении. Нынче за окном пахнет осенней прохладой. Я люблю это время года. Время, когда не нужно ничего доказывать, к чему-то привыкать. Все так, как оно есть. Время молчаливого примирения с разными цветами жизни.
12
Она сидит с нами рядом на скамейке. Покрытая девушка с невероятно красивой улыбкой. У нее в глазах мартовская прохлада, в которой с каждым днем все четче проступает весна. Под этим взглядом хочется впустить в душу еще больше света, проветрить ее на весеннем воздухе, чтобы стала белее облаков.

 

Она приходит в этот парк в выходные с детьми, тремя дочерьми. Между ними небольшая разница, два-три года. Смугленькие, со жгучими черными глазами, густыми каштановыми волосами-волнами. На нее мало чем похожи.

 

«Все в папу, он у нас из Алеппо. Сирийские гены оказались сильнее украинских». Она улыбается и легко открывается нам. Говорит, что первенцем у нее был мальчик, он умер при родах. Бывают мужья, которые не простили бы жене такого. Осман, увидев Ташу после тяжелых родов, обнял ее крепко и сказал: «На все воля Аллаха. Мы любим друг друга, мы есть друг у друга. Это главное».

 

Через полгода она приняла ислам, а в прошлом году они вмести совершили паломничество в Мекку. «Осман для меня все. Говорят, нельзя так любить никого, кроме своих родителей и детей. Ничего с собою не могу поделать. Он для меня все, что и словами-то не назовешь».
Девочки уводят Водопад поиграть с ними, и я вижу, как оживают ее глаза другим, особенным блеском, когда она с детьми. Непроизвольно делюсь с Ташой своими мыслями. Она согласна.

 

— Это прикосновение к мечте. Когда человек ее касается, у него в глазах появляется чтото такое, чего не увидишь даже в самый хороший день. Еще до замужества, признаюсь, я не очень хотела детей. Я думала, что они отнимают слишком много жизни, свободы. Сейчас понимаю: они и есть жизнь. Вторая часть жизни, проходящая параллельно c первой, твоей. Желание стать матерью должно прийти женщине одновременно с любовью к мужчине, с которым она хочет их вырастить.

 

Я вдруг рассказываю Таше о том, что из-за болезни не могу иметь детей. Водопад это приняла, хотя и настаивает на лечении в Германии. Таша тоже горячо отзывается:

 

— Нельзя ни с чем так легко смиряться! Надо использовать все возможности, все попытки и не опускать руки. Только потом можно принять ситуацию — и то не как поражение, а как необходимую данность. Для чего? Это не сразу понимаешь. Все со временем... Я сама встретила Османа в период, когда мир рассыпался для меня на крошечные кусочки. Старалась собрать их в одно целое, поменять отношение к тому, что было, энтузиазма хватало на два-три дня, затем все заново расходилось по швам. А появился Осман, и я доверилась ему, пообещав себе, что это в последний раз. Получилось. Я отвоевала новую жизнь. У вас это тоже получится, я почти уверена.

 

Смотрю на Водопад, она о чем-то задумалась, пока девочки собирают цветы у пруда. Достает пачку сигарет, но останавливается, видимо, вспомнила, что рядом дети. Я встаю со скамейки, подхожу тихонько к ней сзади. Наклоняюсь, шепчу Водопад на ухо: «И мы отвоюем жизнь».

 

***
— Я не хочу думать, как будет. Радуюсь тому, что есть. Я же всегда такой была. Помнишь, как девочки из нашей группы искали себе женихов, так сказать, перспективных. А я, дура, ценила глаза. Только потом поняла, что одними глазами сытой не будешь. Хоть на этот раз не пойми буквально!
— Помню, помню. Как ты бегала по институту в майке с надписью: «Крысы уже не верят в чудеса». Говорила, что мужчина вкладывает один смысл в «я тебя люблю», а женщина извлекает совсем другой.
— Хорошего не вспомнишь, Погода. Думаешь, я забыла, как ты ходил с длинными волосами, в круглых солнечных очках, фанател от Леннона и даже разговаривал его словами. «Сон кончился, пора браться за дело». «Жизнь — это то, что происходит с тобой, пока ты строишь планы». Я до сих пор помню, как ты занудничал.
— А ведь он прав, Водопад. Давно не живу планами. Ты тоже вроде. Бывают желания, но не больше. Они не всегда сбываются, ведь в них участвуют люди, что срывает любые гарантии. Ничто никогда не идет по плану. Лучше уж импровизация.
— Да уж, мы с тобой доимпровизировались... Но я счастлива, что ты рядом со мной. Честно скажу, я ждала тебя. Не тебя конкретно, конечно. Даже представить себе не могла бы, что у нас будет что-то больше дружбы. Но я верила, что должен появиться тот, кто вернет меня в настоящее, вырвет из того рабочего аврала, которым я обложилась со всех сторон, лишь бы забыться.
— О, значит, я могу считать себя суперменом.
— На звание народного супермена ты не тянешь, но можешь быть моим личным. Если серьезно, я не могла сказать конкретно, каким должен был быть этот спаситель. У меня не было идеи, откуда бы он появился. Но характер... Он был бы душевным и обязательно слышал бы меня. Похоже, большего мне не нужно было — самое важное, это когда тебя слышат. Прошло время немого кино.
— Он появился, да?
— Мы чаще всего получаем то, что можем вообразить себе. Ты, можно сказать, из моей мечты. Будто туман вокруг этого долгожданного спасителя развеялся, я увидела тебя, который, оказывается, все это время был на расстоянии телефонного звонка.
— Так привыкаем к картинке вокруг себя, что не замечаем в ней главного. Говорится же: хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место.
— Наверное, Погода, главное то, что мы все-таки нашлись. Мне хорошо благодаря тебе. Ты подарил мне новые горизонты. Вроде бы что-то такое уже было, но с тобой все совсем по-другому. Вот эта новизна — разве это не самое главное между мужчиной и женщиной?
— И у меня так. С тобой.
13
— ...Я сейчас понимаю, что давно люблю тебя. Это чувство жило глубоко-глубоко, я никогда не давала ему воли. Оно было дружбой. Совершенно искренней, без женских ожиданий, которые многое портят. Если ждешь и в итоге не получаешь, все самое светлое сменяется ненавистью. Мне хватало того, что ты был рядом. Не в двух шагах от меня, не на соседнем кресле. Ты был в моей жизни — и этого было достаточно. Да, были мужчины, которых я любила тоже. Но не так.
— Да, ты еще умудрялась мне часами о них рассказывать. Злилась на них, вычеркивала из памяти, а спустя некоторое время отвечала на их звонки, все начиналось заново, а потом снова заканчивалось.
— Но что поделаешь? Говорят же, удары в спину чаще всего наносят те, кого защищаешь грудью. Тем более мне. Я влюблялась в глаза, не думала о том, что меня ждет с этим человеком. Любовь, как губка, легко впитывает не только все прекрасное, но и всю человеческую грязь — ложь, измену, унижение.
— Мне кажется, Водопад, что проблема в нас, людях. Мы даже в любви не можем избежать напыщенного эгоизма. Неужели невозможно просто быть рядом?
— Пить одну большую кружку кофе на двоих, покупать угги одинакового цвета, прятать в своем шарфе твой замерзший подбородок, бегать под дождем короткими перебежками из укрытия в укрытие. Проживать зиму с мыслями о летней Италии, потом вырваться, в конце концов, туда, чтобы обходить кафешки на солнечных площадях и объедаться сырными равиоли.
— Тебя послушаешь, хоть кино снимай. Все такое романтичное-романтичное.
— Ты привыкай, Погода. Так оно и будет. Никогда не поверю, если ты скажешь, что это все тебе чуждо. Я же хорошо помню, как это было у тебя раньше... С ней. Слова, которые вы говорили друг другу, не стесняясь людей. То, как ты на нее смотрел. Столько любви, нежности... Помнишь, как ты звонил мне среди ночной метели и кричал мне трубку: «Водопад, я скоро папой стану». А я потом полночи успокаивала ее, она волновалась, как ты доберешься до города в такую непогоду, еще и ошеломленный такой новостью... А ты появился под утро, весь мокрый, чихающий. Но с букетом калл. Двадцать один цветок. Я прекрасно помню.
— Да... Я их купил у знакомого цветочника. Попросил его приехать среди ночи, открыть магазин и продать мне каллы...
— Прости меня, глупую. Я знаю, мои слова бьют по больным местам.
— Все нормально, Водопад. Наоборот. Ты вот вспомнила все это, я слушал, и, веришь, у меня внутри все улыбалось. Меня не мучает совесть из-за того, что я ей чего-то недодал. Я старался быть для нее всем, не знаю, насколько у меня это получалось. То, что случилось, конечно, отразилось на мне. Я стал другим, быть может, и хуже, отчаяннее. Но зато теперь у меня есть ты, и я есть у тебя. Мы вместе пойдем дальше.
— Уже идем.
 ***
Я целую тебя и не слышу своего сердца. Оно будто исчезло, теперь на его месте — светящаяся пустота, из которой прямо в вены струится озорной весенний бриз. Ты целуешь меня в ответ кокетливо и отворачиваешься, это такая игра, и я могу обещать только одно: я так долго не продержусь.
Не могу насытиться тобою, пьянит твой запах, шум волн в тебе и твои волосы темно-сливового цвета, рассыпанные по подушке. Не узнаю себя рядом с тобой, я родился снова в тебе, но я помню себя «до» и «после». Трудно поверить, что рядом со мной, который еще полгода назад был готов окончательно сдаться, тихо доживал бессмысленные дни, сейчас она — нежная, заботливая, чувственная. С такими удивительными губами. Я об этом даже не мечтал, представить не мог подобного в гулкие часы одиночества, не выискивал в череде недолгих увлечений.
Она — старинный друг, верный друг, родная и одновременно незнакомая. Открываю ее себе по-новому и понимаю, как мне повезло. Она думает обо мне. В любое время. Вне моих настроений, порой и проблем. Это самое важное для меня. С того дня, как потерял семью, я искал именно таких отношений. Не говорил об этом вслух. Но в глазах каждой женщины, с которой знакомился, я пытался разглядеть одно: заботу обо мне, искренность.

 

А видел чаще всего другие заботы — о моей квартире или кошельке, о размере удовольствия, которое я могу обеспечить, но только не обо мне. Не злился, не пытался обмануться. Но надежды у меня уже почти не было. Так и прожил бы в своей маленькой квартире с большим балконом, предоставленный самому себе, если бы не она. Водопад.

 

Мы сделали вид, что до этого не целовали друг друга в щеки и не смотрели похожих снов. Мы начали молчаливую игру с чувствами, и в какой-то момент она начала устанавливать новые правила — я подумал: ну хорошо, попробую играть по ним. Сам не заметил, как мы подошли к концу игры, и оба выиграли. Сжимая ее в объятиях, я понимаю: вот то, что мне нужно. То самое, что заставляет меня держаться за жизнь в полном смысле этого слова.

 

Сейчас, целуя ее, я больше не хочу, как прежде, забываться. Мне теперь интереснее реальность, Я теперь совсем не согласен с прежним мнением о том, что мне нечего ждать от дней, идущих навстречу. Она все опровергла. И будущее вдруг стало обязательным условием, хоть мы и договорились жить сегодня.

 

14
— Это может прозвучать слишком сентиментально, но когда ты делишься своими чувствами, мне хочется нажать кнопку «pause» на пульте времени и хорошенько зафиксировать твои слова в себе. Пусть они всегда будут во мне. Пусть не теряются в потоке других слов, предложений. Светлые слова должны оставаться в нас, а все другие — в письмах, которые в любое время можно сжечь.
— Водопад, зачем же замораживать слова, когда я рядом?
— Это другое. Мы быстро перестаем говорить друг другу важные слова. Бытовуха, спешка, рутина, короткие мысли на бегу. Поэтому приходится жить самым важным, что сохраняешь в себе. Вспомнил, отогрелся и ощущение сухостоя в сердце проходит.
— У нас этого не будет. Мы уже прошли через такое, одного раза достаточно. Нельзя войти дважды в одну реку... Второй раз всегда бывает иначе — либо хуже, либо лучше. Учитывая, о сколько булыжников мы спотыкались, падали, разбивали носы, но все равно продолжали путь, впереди нас ждет только хорошее.
— Мне тоже так кажется. С нас уроков хватит. Мы с тобой не стали отличниками, но на хорошистов уже тянем. Просто... я боюсь...
— Давай, скажи...
— Да нет, это бабские тревоги, не обращай внимания.
— Скажи же...
— Я боюсь, что ты уйдешь.
— Почему?
— Ты столько всего пережил, потерял в жизни, потом нашел себя в одиночестве и готов был прожить так еще долго. И вдруг появляюсь я. Рядом с тобой теперь не воспоминания, которые оживляли тебя все это время. Рядом с тобой теперь человек. Другая судьба, другой характер.
— Но ты тоже связана с моим прошлым. Ты тоже оттуда. Мы смогли объединиться в настоящем и попробуем двинуться навстречу будущему. Что в этом плохого? Ты думаешь, я долго протянул бы наедине с воспоминаниями? Они как любимый мягкий шарф на шее, на котором рано или поздно сообразишь повеситься.
— Научимся жить в одном пространстве... Это, может быть, будет даваться сложно, особенно в тоскливые дни. Ты же знаешь проделки нашей реальности, непрекращающиеся проверки на прочность. Приближается зима, вот-вот она ворвется внутрь, завьюжит, завалит снегом... Или вдруг призраки — увидишь впереди себя человека в том же пальто, с той же походкой, с такими же неаккуратно причесанными волосами, как когда-то давно. Мурашки побегут по коже — и мысль: боже, ну неужели опять, неужели это тот самый «пройденный» человек? Хочется юркнуть в подземку, запрыгнуть в подъехавший автобус, только бы прошлое не приближалось так близко. Так и сделаешь. Но, сев в автобус, вдруг видишь, как призрак оборачивается, и у него другое лицо. Не тот, не тот! Уф, пронесло. Но коленки до сих пор дрожат...
— Так знакомо мне это все. Такое мое. Я тоже встречал ее в чужих окнах. Мне казалось, что она вышла из моей жизни и ушла в чью-то другую. И там она отдает любовь, без которой я задыхаюсь, вот-вот перестану жить. Я ревновал ее к смерти. Почему она там, в ее объятиях? Почему смерти досталось то, что так нужно мне? Эгоизм любви. Нормально. Я шел по пятам прошлого, злился на себя за то, что не могу иначе, ведь все равно до нее настоящей не доберусь. Временами мне хотелось превратиться в ветер — улететь отсюда, жить между полюсами, не иметь ни места рождения, ни места смерти. Потом понял, что как раз ветер — самое бесхарактерное проявление непогоды. Впадает из крайности в крайность, подбирает наши тревоги, тайны, запахи и быстро уносится, чтобы скоро снова вернуться и напомнить о болезненном. Так и живет, бедолага, между человеческими судьбами. У всего должно быть место, где можно переждать кризис, перевести дух, прежде чем вернешься в обычный поток.
— Для нас таким местом долгое время был наш дом, помнишь, Погода? Правда, мама не давала нам как следует перевести дух, будила и тащила к инжирному дереву, мол, инжир следует есть именно утром, натощак. Помнишь, как мы кривились, с каким одолжением жевали? Будто это было нужно кому-то другому.
— Я до сих пор инжир терпеть не могу!
— И я, кстати. А дерево то высохло, мама жутко расстроилась. Фредик тоже пострадал, он любил спать под его тенью.
— Водопад...
— Да?
— Сможем мы теперь идти вместе, как ты думаешь?
— Теперь — обязательно! Главное, прислушиваться друг к другу. И потихоньку, потихоньку... Мы ведь не будем на себя слишком многое взваливать. Мама говорила: маленькие дети спать не дают, а с большими — сам не уснешь. Вот ровно то же самое с планами — либо носишься с ними, дорабатывая, либо служишь им сам. Не будем... постараемся соблюдать баланс. Установим себе границы, договоримся о самом важном. А когда начнем уставать друг от друга, будем брать паузу — разъедемся, чтобы снова соскучиться.
— А ты считаешь, правильно дядя Гурам делал? Видя, что отношения в доме накалились, он уходил в горы, через пару недель приходил домой обновленным, и мир возвращался, и все было в лучшем виде... Но все-таки давай не будем думать ни о чем заранее. Будем решать проблемы по мере возникновения.
— Договорились. А сейчас давай расплатимся и поехали-ка домой. Вещи упаковывать. Завтра тебе предстоит публичное отречение от работы... Не страшно? Ой, да я пошутила! На первое время я взяла удаленку, так что выкрутимся.
— Конечно. Я еще поговорю с Фернандо, у него были предложения по частному бизнесу. Инвестируем накопления, это поддержит нас, хотя и довольно скромно.
— Именно так я и хочу жить!
— Водопад?
— Ммм?
— А ведь я люблю тебя.
— Я тебя тоже, моя самая лучшая Погода.
 15
— Представляешь, Леона недавно у меня спрашивает: а правда, что пары формируются на небесах? Что есть ангелы, которые объединяют судьбы двух разных людей и посылают их навстречу друг другу на земле? Я, конечно, не стала ей открывать правды, сказала: «Да, Леонкин, так и есть, твой мальчик уже идет тебе навстречу. Когда ты подрастешь, вы будете вместе». Я смотрела, как на ее лице переливается белым светом улыбка и жалела о том, что слишком быстро стала взрослой. Даже не припомню той поры, когда верят в принцев, я их оставляла на страницах сказок...
— Ну, твоя племянница — исключение из правил. Сейчас дети вообще слишком быстро взрослеют, а Леонка в свои девять до сих пор играет в куклы.
— Разве это плохо? Чем позже она столкнется с правдой жизни, тем лучше. Дерьма наглотаться еще успеет. Пусть пока верит в удивительную любовь Кена и Барби. Раз уж в жизни мужики далеко не Кены, а бабы редко превращаются в Барби.
— Водопад, ты усложняешь. Просто есть правила игры, и это не обман — это игра. А ты слишком откровенная, поэтому так сильно обжигаешься. Помнишь, как тетя Эльза стаскивала с опухших ног туфли на высоком каблуке и говорила: «Запомни, как бы тебе не было больно, ты всегда должна ступать так, словно идешь босиком по шелку»? А ты пропускала ее слова мимо ушей, смеялась, натягивала кеды, бежала дальше навстречу времени, не глядя под ноги.
— Да, Погода. Я не только гордилась тем, что нарушаю всякие правила, но и жутко злилась, получая пинки под зад. Жаловалась на весь мир, искала виноватых, не понимая, что все причины и следствия замкнуты на мне. Потом быстро уставала от несогласованных с желаниями перемен, от странных, отчаянных отношений с теми, кто меня не любил.
— Это опыт. Без него ты бы ничего не поняла, так и жила бы крайностями, как я месяцы после потери ее. Делаешь все, казалось бы, как всегда, в том же объеме, а потом выясняется, что буксуешь на месте.
— Все это научило меня воспринимать события, обстоятельства проще. Жить в реальном мире, а не в своей голове. Не прописывать сценариев, которые сбываются с минимальной точностью. Сейчас я прислушаюсь только к чувствам, которые переживаю в настоящем, никаких оглядок назад и бросков в будущее. Завтра будет завтра.
— Так ведь легче жить, Водопад.
— Точно. Жизнь не любит, когда у нее чегото требуют. В ней изначально есть все необходимое, нам остается это только разглядеть в общем изобилии и получить свое, желанное. Надо, несмотря ни на что, суметь переждать грозу, а когда появится солнце — оно зальет все сразу и беспредельно.

 

***
— Пусть ветер бьет по лицу, я все равно не отвернусь. Я слишком хорошо понял, что мне нужно делать, принял эту схему настолько глубоко, что она заняла место прежней. Водопад, это мой последний шанс принять новое в себе.
— Я вот должна тебе сказать: ну что ты, Погода, шанс последний бывает при последнем вдохе. А так — каждый новый вдох — надежда. Но я совру. Потому что у нас есть шанс понять другое, новое, но вот принять его... Сердечная материя изнашивается от постоянных попыток жить иначе. Разум осознает необходимость, но чистого места уже нет. Лист бумаги, так и не увидев полноценного текста, превратился в черновик.
— Если честно, меня мучает страх, что все оборвется. Я сегодня об этом подумал, надевая носки, и, выпрямляясь, ударился башкой о стул. То ли подтверждение правоты, то ли награда за глупость...
— Страшно быть тотально несвободным от страха. По-моему, у тебя всего лишь обычное опасение. Это нормально, учитывая, сколько всего тебе уже пришлось отпустить. Лучше береги голову и думай поменьше. Вот, поверь, иногда полезно просто не думать! Сделать шаг с закрытыми глазами, оказаться там, где еще долго не появился бы. Ну, это как с серьезной миной рассуждать о планах на будущее, раскладывая все по шкафчикам и полочкам, чтобы потом махнуть рукой, сказав: «Плевать на все, уезжаю в южные страны и буду бомжевать на улицах, проходящих по высохшему руслу реки».
— Ну, будет у нас скоро такая южная страна. Давай прямо с сегодняшнего дня начнем медленно стирать из памяти то, что нужно было только здесь, в большом городе.
— Нет, Погода, ничего стирать не нужно. Все — наше, все то, чем мы жили еще вчера. Человечеству нужны архивы, чтобы, оценивая себя вчерашнего, измениться завтра. Лучше оставить все здесь. Как минимум для того, чтобы, возвращаясь сюда, было с чем сравнивать, что вспоминать.
— Хорошо. Договорились. Все сложное, то, что снаружи, мы преодолеем. Лишь бы нам друг с другом не было сложно.
— Погода, проще, как можно проще! Знаешь, каков смысл упрека «с тобой сложно»? «Ты не оправдал мои царственные ожидания в отношении тебя».
— Мне так часто повторяли эту фразу, что я стал задумываться, все ли со мной в порядке. Твоя интерпретация утешает.
— А ты вообще слишком много рефлексируешь. Причем во вред себе. Давай договоримся, что в среду, уезжая отсюда, ты все проблемы оставишь за окном этой квартиры. Нам не нужен такой груз, который будет тянуть назад, в прошлое. Лучше давай присядем на камень, приставим ладони козырьком ко лбу и посмотрим вперед. Это намного приятнее.

 

16
Мы дома. Донесли чемоданы до веранды и сразу присели на них, не открывая дверей, ставней. Спешим вдохнуть здешний воздух. Задерживаем его в себе, не сразу решаясь на выдох. Наполняемся эликсиром настоящей жизни, не похожей на существование в большом городе. Конечно, неприятно называть года, проведенные там, существованием. Но здешнее ощущение свободы отчетливо дает это понять.

 

Находишь те ощущения, о которых вроде бы знал, но никогда не пробовал на вкус. И ты пробуешь, подбирая пальцами стекающий с губ малиновый сироп, радуешься, повторяя: «Знал, что вкусно, но не настолько же!» Иногда один новый вкус способен подарить чувство абсолютной гармонии вокруг. Вот тогда понимаешь, как мало нужно для счастья, — не всегда долгожданное и материальное. Чаще всего — самое простое.

 

В городе по-прежнему не слышно ветра. Сюда еще не добралась плаксивая осень, здесь сентябрь пока только удлинил рукава местным жителям. В воздухе неуверенная прохлада, запах моря с рисунком спокойного неба на поверхности, аромат диких яблок, от тяжести которых причудливо гнутся ветви. Белки облегчают их, обгрызая маленькие, чуть суховатые плоды. Яблоки падают на землю с глухим стуком, застилая ее зелено-желтым ковром, а совсем скоро повсюду воцарится запах фруктового компота. Тетя Эльза варила его из яблок, инжира и кизила. Процеживала, разливала в банки, закручивала на зиму. Мой любимый бледно-розовый напиток с крошечными инжирными зернышками.

 

Мы с Водопад ждали эту осень. Даже когда настенный календарь потерял десятый листик сентября, нам не очень-то верилось в наступление этой поры, когда бесполезны сомнения. И сейчас, здесь, на веранде дома ее детства и нашей юности, мы улыбаемся, говоря: «Ты наконец пришла, осень». Томная красавица с оранжевыми косами, глазами на мокром месте, непостоянная, со сложным характером. Она — за прямоту, за ясность. У нее не такие уж великие запросы: уважение к роскоши сухой листвы в аллеях, печали удвоенного в лужах неба, побольше правды в оценках, словах, делах. Спокойная надежда и поддержка тех, кому тяжелее.

 

Все признания, удержанные в сердце весной, зимой или летом, разливаются бескрайним морем осенью. Величина душевных капиталов должна оглашаться исключительно осенью. В это время, говоря словами песни, льющейся из наушников, главное то, что «я еще чую, я еще помню» и даже если «может быть — вместе, может быть — я». Осенью не всегда становится прекрасно, но точно легчает. Хорошо в каждом ее дне видеть поддержку. Прийти в парк, растерянным и грустным, прислониться к дереву, растечься мыслями по пустым тротуарам, и увидеть, как небо плачет за тебя. Или с тобой. Осень разделяет человеческое одиночество, требуя взамен самого малого — присутствия.
Дядя Иси приносит Фредика, тот от счастья носится по веранде, закидывает свои короткие лапки на наши ноги. Недовольно тявкает, мол, как вы могли, так надолго меня оставили! Нацеловавшись с Водопад, толстый пекинес подбегает ко мне, просится на руки, тоскливо засматриваясь в сторону сада: «Ну же, пошли гулять». Фредик обожает, когда, взяв его на руки, я гуляю с ним вокруг деревьев, кустарников. Ощущая себя великаном на такой высоте, он гордо оглядывает округу, принюхивается к скукожившимся плодам инжира, цветам шиповника, к сгусткам муравьиного клея на стволах персика. Когда-то нас с Фредиком сдружили именно эти прогулки, я подарил ему возможность летать, пусть и на чужих руках. А у собак, в отличие от людей, хорошая память на хорошее — и плохая на плохое.

 

Дядя Иси рассказывает, что тоскующий пекинес соглашался есть только на берегу моря. Под шум волн, напоминавших ему о жизни с хозяйкой. «Я брал корм, миску, и мы спускались к морю. Там есть старая перевернутая лодка “Жасмина”, помните? Присаживались на нее, смотрели с Фреди на горизонт. Он лаял, когда волны, собираясь веером, громко разбивались у берега. Я думаю, это он вас звал». Сосед, похожий на пожилого Хемингуэя, вещает о своей жизни в компании Фредика, а Водопад, тиская мордочку мохнатого толстопуза, плачет.

 

Когда-то мы вместе — я, она, тетя Эльза и дядя Гурам — шли гулять к морю. Я помню владельца «Жасмины», коренастого смуглого рыбака со шрамом на правом локте. Он назвал свое небольшое, но верное судно в честь погибшей дочери. Единственной дочери, неземной красоты, которую отняло у него море. Поговаривали, что рыбак каждый день без выходных ходил в море не за рыбой, а чтобы найти тело дочери. Он так и не нашел ее и умер в день, когда в этом красивом городке расцвели сады.

 

В доме совсем нет пыли и до сих пор пахнет корицей. За день до отъезда Водопад пекла шоколадный пирог с корицей.

 

— Я боюсь показаться сумасшедшей... Но, Погода, мне кажется, мама даже после смерти приглядывает за домом. Я отлучусь на неделю — вернусь и не нахожу ни одной пылинки на мебели, будто ее накануне тщательно вытерли. Вот точно помню, как, уезжая, оставила открытой хлебницу. В ней еще крошки круассанов оставались. Сейчас смотри: хлебница чистая, крышка закрыта. Может, у меня фантазия разыгралась?
— Не думай, фантазия это или нет. Ты чувствуешь ее присутствие здесь. Разве это не прекрасно? Не оставляет тебя одну, заботится о твоем покое. Уверен, она бесконечно счастлива от того, что теперь мы будем жить здесь. У нас есть Фредик, а еще — самое настоящее море. Над ним всегда ветер, перед одним которым мы можем снять шапки. Это на случай, если соскучимся по нему и по взъерошенным прическам.

 

17
Здесь не боишься упустить жизнь. Это попросту невозможно, потому что у самого ее ядра, вот она перед тобой — не простая и не сложная. Лишь избранные это понимают, а те, кто не понимает — придумывают свои теории. Было время, когда я даже не пытался ни в чем разобраться — мой мир умещался в ладони одной женщины, и этого было достаточно. Потом, потеряв этот мир, я попытался приобщиться к другому, общему. В котором существовали многие близкие мне люди. Не получилось. Воспоминания обступили меня со всех сторон, изолировали меня от мира, как непроницаемый скафандр, и я уже не помещался в пространство, где вроде бы на каждого должно хватить места.

 

Так я и жил в коконе, в коридоре между потерянным своим миром и недосягаемым миром общего пользования. Запутавшийся, отчаянный, без настоящего и будущего... Когда же скорлупа раскололась? Сейчас мы идем по берегу, я и Водопад, я оглядываюсь на шаги, которые остаются после нас на мокром песке, и осознаю, что у меня больше нет защитного слоя. Я вырос, стал сильным и самостоятельно твердо свою на ногах. Я один, целостен, больше не связан с кем-то другим, пусть и самым любимым человеком, потеряв которого, я могу заново все потерять. Это как будто — отказавшись жить в многоэтажной башне, построить свой дом, где один выход, один вход, и все просто.

 

Водопад собирает ракушки — чистые, побелевшие после ливня. Я наблюдаю на ней и ощущаю себя самым счастливым человеком, ведь в моем мире есть друг, партнер, который делит со мной кров, дарит мне уют, тепло. Стены дома, чем бы они ни отапливались, все равно остаются холодными — согревают пространство чувства. Электричество между двумя сердцами.
Она признается, что я стал ее маяком. «Благодаря тебе я обрела себя другую». А мне смешно. Эй, глупая, это же ты меня вернула к жизни, научила не оглядываться назад. Хотя... может, мы оба стали спасением друг для друга, привели друг друга в безопасную гавань?

 

«Погода, я вот живу с тобой здесь и не очень верю в реальность происходящего. Как должны выражаться принцессы — сказка ожила в моем унылом мире... Нет, правда, не смейся! Я ощущаю себя воздушной принцессой, несмотря на то что отъела себе роскошный зад, а ты — мой принц, пусть даже лысеющий под короной. У нас все... просто. Ну, наверное, у многих так бывает. Надеюсь. Но я-то не очень верила в возможность всего этого для себя: что когда-нибудь уеду из большого города, поселюсь здесь, в доме детства. А со мной будет тот, кого в глубине души я мечтала видеть рядом.
Сегодня я проснулась в поту. Мне приснилось, что ты это не ты, а тот, другой... Я на него в те времена не раз раскладывала карты, а они повторяли одно и то же: сама затеяла эту ерунду, сама разбирайся. Я думала, никогда его не забуду, так и буду жить с этой инвалидностью в сердце. А оказалось, он играл только эпизодическую роль. Теперь, рядом с тобой я не боюсь встретить его, наоборот: посмотреть бы ему в глаза твердым взглядом, отпустить восвояси... Спасибо тебе за вовремя брошенный спасательный круг!»

 

***
— Я стала верить в продолжительное ощущение счастья. Поняла это вчера утром, когда проснулась рано, на рассвете, вы с Фредиком еще спали, а я, накинув на плечи курточку клетчатой пижамы, вышла на веранду. Так щедро пахло осенью! И я подумала о тебе. Человек, которого люблю, рядом со мной. Я могу провести рукой по твоим волосам, поцеловать тебя в плечо, ждать с нетерпением твоего прихода, размышлять, что же приготовить тебе вкусненького. Вот это и есть счастье. Оно во мне постоянно — утром, днем, вечером. Оказывается, ощущение счастья внутри может присутствовать всегда, а его особенно яркие всплески проявляются в мгновениях.
— Мне тоже важно это ощущение внутри. Такое легкое спокойствие, когда живешь себе, живешь без счета дней, не думаешь о завтра или послезавтра, а потом однажды понимаешь, что прошел месяц твоей жизни. И ты ни о чем не жалеешь, не думал о тяжести понедельников, цифрах в календаре. Ты прожил его пра-виль-но. Твой центр архивации и восстановления пылится без работы, ты все чувствуешь сегодня, сейчас, а о вчерашнем дне напоминает только что-нибудь приятное — вроде недоеденного куска торта в холодильнике.
— А я раньше, прикасаясь к счастью, каждый раз спрашивала себя: надолго ли это? Думала о том, что буду делать, когда это закончится. Со всеми этими днями, вечерами, с руками, помнящими на ощупь черты его лица, беседами в скайпе с вечера до утра, планами сбежать за границу, хранимыми как святыня рубашками с родным запахом. Я слишком сильно боялась потерять все это. И потеряла. Страх приближает то, чего мы желаем избежать, но еще и отравляет жизнь сейчас. Надо жить без опасений. Без зависимости от того, что имеешь.
— Водопад, неужели нам нужно было прожить более тридцати лет, чтобы это понять?
— Жалко, конечно. Но есть сколько угодно людей, которые и больше прожили, накопили материального, а себя не нашли. Обычно мы осознаем только то, что кажется нам важным, — это неверно. Надо стараться осознать и то, что происходит на противоположной стороне улицы. Потому что машина, которую закрутило, не выбирает, куда въехать — вправо или влево. Можно оказаться где угодно и остаться собой.
— Только бы наше с тобой осознание себя продолжалось. Иногда мне кажется, что я уже понял все, что должен был понять. И получил за это тебя — золотую награду, второй шанс. И вот эта осень — награда, я знаю. За то время, когда все времена года сливались для меня в один холодный пасмурный день. Осень на пороге, Водопад. Пусть она будет к нам обоим такой же доброй и щедрой, как минувшее лето, которое свело нас вместе под одним солнцем.
— Будет, Погода. Я чувствую, будет.
 18
Добавляет в обжаренные овощи чайную ложку бальзамического уксуса, оставляет их томиться под закрытой крышкой, сама уходит в погреб за сушеными грибами. Я откладываю переписку с новым работодателем, иду по ее следам.

 

Начинаю с кухни. Вот томик Саган, оставленный раскрытым на краю стола, — Водопад читает его осенью, когда строки француженки мягче ложатся на грунт меланхоличных непогод. В миске из зеленого стекла бланшированные помидоры — Водопад терпеть не может томатную шкурку, считает ее грубой и нахальной: «Как бы я не проваривала соус, кусочки кожуры обязательно поднимутся на поверхность и все испортят».

 

В высокой кружке чай из свежей мяты, мелко нарезанных яблок и двух-трех соцветий гвоздики — она заваривает его исключительно в дневное время суток, по ее словам, этот напиток избавляет от чужих голосов из прошлого. Тихо играет музыка, всматриваюсь в монитор — включен режим повтора одной песни. «Bibo No Aozora», композиция из кинофильма «Вавилон». У раковины горка из спиралей кожуры зеленых яблок — каждый день перед обедом она нарезает их мне, очищая от твердой сердцевины.

 

Я полюбил зеленые яблоки после одного грузинского мультика, где заблудившийся в лесу мальчик, прячась от волков, превращался в зеленое яблоко, которое сливалось с травой и оставалось незамеченным. Водопад уговаривала меня покупать яблоки другого цвета:

 

— Я как-то в аэропорту познакомилась с одной русской девушкой. У нее было странное имя, как-то связанное со словом «мир», и красивые, но невероятно печальные глаза. Она рассказала мне историю своей любви. Покидая любимого мужчину, девушка заполнила его холодильник зелеными яблоками. Я спросила, почему именно яблоками? Она не ответила, но рассказала, что пожалела потом о своем поступке, попыталась вернуться к нему. А там ее уже никто не ждал... Любовь, бывает, не выдерживает даже недолгой разлуки. Слишком хрупкое чувство, для которого пренебрежение зачастую смертельно.

 

Я объяснил Водопад, что создавать приметы на основе чужих историй глупо, а окончательная разлука между двумя людьми никогда не случается, если не смирились оба. Когда чувства — настоящая любовь, а не долговременная страсть, к расставанию они могут прийти только вдвоем. Один может отказаться от другого, они могут разойтись на время на пике взаимных претензий, но потом снова сойтись. Если история не дописана. А разлука навсегда возможна, если двое одновременно осознали ее необходимость.
— Если та девушка ушла, значит, она не любила по-настоящему. Или ее не любили — поняв это, она ушла.
В ответ на такое объяснение Водопад надулась. Она считает, что я рассуждаю слишком упрощенно. Любовь в ее понимании — нечто мистическое, непостижимое: «В любви нет точного определения ничему, кроме факта самой любви. Она либо есть, либо нет. Все остальное — картинки с субъективным раскладом чувств и возможностью последствий. Тем более, если речь идет о чувствах женщины. Мы в любви, как бы ни кричали о гордости и феминизме, думаем о целом, а мужчины — о себе».

 

...Я прохожу по длинному коридору, в конце него — вход в погреб. Там тетя Эльза держала вино, заготовки, сухофрукты. Незадолго до ее смерти сосед, дядя Иси, построил в погребе небольшой шкафчик из дубового дерева, обил его материалом против сырости. Туда тетя Эльза собрала альбомы с семейными фотографами. Сделала для них отдельное, укромное место, будто знала, что ей пора, боялась, что альбомы растеряются.

 

Водопад сидит на последней ступеньке лестницы в погреб. Рядом с ней мешочек с грибами, а на коленях альбом с фотографиями. Она смотрит на черно-белые снимки с людьми, большинства из которых уже нет рядом. Кто-то ушел, кто-то умер. Услышав мои шаги, оборачивается, улыбается мне и возвращается взглядом к альбому.

 

Сажусь рядом с ней. Беру один из альбомов, в нем фотографии маленькой Водопад. «Ух ты, какая ты упитанная! Сразу видно, кто тебя кормил. В принципе с тетей Эльзой иначе никак: с ней даже самая закоренелая анорексичка за недельку-другую стала бы пампушкой». Водопад сдувает пыль с обложки очередного альбома. Белесые крупицы повисают на время в холодном воздухе подземелья.

 

— Да, мама меня кормила как целую армию. Хорошо, в средней школе мне хватило ума закрыть рот, а то сейчас бы в дверь не вошла. Я вот перебираю фотографии и думаю: как же хорошо, что есть воспоминания. Они, конечно, связаны с прошлым, на которое мы часто злимся. Но без него не было бы нас сегодняшних.
— Наверное. Каждый из нас коллекционер воспоминаний...
— Скорее, носитель, но никак не коллекционер. Коллекционировать что-то — значит лишать это жизни. Запираем в себе, держим, не выпускаем, руководствуясь эгоизмом, чтобы оно постоянно было в нас. И на этом мы не останавливаемся. Заполучаешь очередной «экземпляр» в копилку достижений, проходит тяга и азарт, которые были прежде, и уже стремишься к очередной, новой цели. Побольше в себя, побольше... А потом лопнешь, как мыльный пузырь, и окажешься пустым. Воспоминания — это не часть нас, лучше пусть они идут рядом с нами. У них свое право на странствие. Поверь, воспоминания знают, когда нужно отойти, на время исчезнуть. Жалуются на их постоянное присутствие те, кто сами же заперли их в себе.
— Но мы-то с тобой их выпустили на волю. Правда?
— Да, Погода. Пусть они будут свободны, как улетающие в небо воздушные шарики. А мы будем наблюдать их издалека.

 

***
Вечером перебираю письма от Водопад, полученные в начале этого года. Перечитываю. Некоторые из них передают суть сегодняшних дней. Наших с ней дней.

 

«Вот живешь себе вроде бы неплохо, дни не бедны, есть семь пар туфель хороших, денег немного, и еда в холодильнике часто вкусная, редко полезная. Бывает, грустишь вечерами про себя, но утро на то и мудро, что смахивает ночные крошки со стола. Вокруг есть люди, они улыбаются тебе при встрече. Вы вроде почти друзья, а на деле просто товарищи. Они спрашивают: «Ну, как у тебя дела?» А ты, скрывая нарыв из переживаний, отвечаешь: «Все отлично». Потом вы идете куда-нибудь посидеть, заказываете салат «Цезарь» или что-нибудь посерьезнее и говорите о том, о чем вообще говорить не хочется. О работе, заботах, а еще обязательно о том, у кого проблемы, как и с каких пор. Последнее — важно. Это же адреналин, это же оптимизм в чистом виде.
Ты слушаешь о том, как ваш общая подруга тяжело переносит развод с некогда любимым мужем, и думаешь, как хорошо, что у меня нет мужа, и развода соответственно. Ты рассказываешь о том, что у другой общей подруги обнаружили рак матки, она вроде жить будет, но бездетно, она уже одна, потому что «мужикам-козлам больные бабы не нужны». И ты думаешь, как хорошо у тебя — нет мужика-козла, и с маткой вроде не все так плохо, вон мама четверых родила и все еще женщина, наследственность!
Вы прощаетесь, ты спешишь домой, не зная почему, садишься в такси (сегодня можно себе позволить!), и водитель непременно попадается до чертиков болтливый. Он рассказывает о тяжести своего креста, о том, что ночью работать, как по полю минному ходить, и вдруг где-то на второй серии болтовни таксиста ты понимаешь, что дома тебя никто не ждет. Хотя уже доехали: «Да, здесь заверните, еще раз направо, от арки налево, остановите у первого подъезда».

 

«Никто не ждет. Тебя никто там по-настоящему не ждет». Мысль капает в самый центр сознания, медленно пробивая дыру. Нет, дома, конечно, мама ждет, любимая мама. И брат. Он, конечно, засранец, но в душе добряк. Они, конечно, волнуются за тебя, хоть тебе и давно не двадцать. Они, конечно, отвоюют тебя у зимних непогод, но они никогда не восполнят твоих утраченных надежд и упущенных возможностей. Они ждут тебя, но ждут постольку, поскольку надо ждать. Ну, так полагается, понимаешь?! Семья есть семья.
А тебе хочется другого ожидания, человеческого. Не материнского и не братского. Чтобы войти в дом облитой дождем — и тебе тут же налили горячего чая в большую-пребольшую кружку. С лимоном. И сахара, да, три с половиной ложки. Чтобы сели напротив тебя и, не спрашивая «что стряслось-то?» или «почему такое кислое лицо?», сказали что-нибудь самое простое, но теплое: «Будем спагетти. Возражения не принимаются. Тебе со сливками или болоньезе?» Ты безвольно киваешь головой, потому что на большее сил нет, а внутри разливается счастье. Такое свое счастье, не похоже на счастье Эдуарда из бухгалтерии или Марии, подруги институтской поры.
Ты сама его создала, ты сама вложила в него необходимый смысл и извлекаешь из него то, что нужно только тебе. И каждый раз, прикасаясь к этому счастью, ты в сотый раз понимаешь, вот оно самое-пресамое главное в жизни. Тот самый смысл, который все ищут с азартом Шерлока Холмса. И то, что было «до» — эти игры в успешность, туфли в ползарплаты, сравнения в обертке чужих историй — все это фигня на фоне обычных спагетти, приготовленных любимыми руками».

 

19
— Может, это осень, может, наступающие критические дни, а может, страх потерять тебя... Погода, я не хочу, чтобы ты уезжал. Во всяком случае, сейчас. Меня мучает предчувствие, что ты там задержишься.
— Каких-то два дня. Завтра, точнее, уже сегодня утром уеду, послезавтра вечером вернусь. Вместе отпразднуем день рождения Фредика. А я привезу твой любимый миндальный торт и пару пучков тархуна. Он ведь нужен для начинки твоего кельтского пирога, да?
— Нужен. Шпината тоже возьми побольше, не забудь! Но только хватит переводить тему на пироги, Погода! Слушай, наплюй на эти бумажки — потом съездишь за ними, не горит же?
— Хочу сбросить с плеч все лишнее. Начинать жить заново надо без долгов и несдержанных обещаний. Чтобы в барабане ума не крутились незаконченные дела, а прошлое не пожирало само себя — пусть лучше спокойно идет рядом, не вертится под ногами. Оказывается, я научился принимать то, что когда-то отзывалось болью.
— Это к тебе вернулись силы, чтобы принимать и отпускать, а не противостоять. Наверное, это и есть высшая степень зрелости, которая не зависит от возраста.
— Жаль, что умение отпускать достается столькими шишками.
— А иначе неправильно было бы! Осознание должно подкрепляться опытом. Самую весомую его часть человек приобретает в отношениях с другим человеком.
— Не скажи... По-моему, мы, мужчины, проще относимся к отношениям. Для нас это как... данность жизни. Мы не можем одни, вот и все. А женщины, в отличие от нас, масштабно смотрят на все происходящее, у них уже готова стратегия на годы вперед.
— Еще какая! Мы более требовательны к себе. Женщина, находясь долгое время с одним мужчиной, постоянно борется с сомнениями. Мама говорила, что каждая женщина в период совместной жизни с мужчиной не раз задается вопросом: «И зачем я, дура, вышла за него замуж?» Жить вдвоем нелегко, особенно когда улетучилось очарование первой влюбленности. Но если удается преодолеть такие сложные периоды, то награда удивительной родственной близости все компенсирует.
— Водопад, после таких мудрых бесед с тобой, мне кажется, нам лучше перемотать все назад и снова стать друзьями...
— Не дождешься, пупсик! Мы состаримся вместе, умрем в один день в теплой постели... А если серьезно, нужно знать оборотную сторону любой ситуации, но важнее всего ее неповторимость. Иметь рядом такого, пусть и не похожего на тебя, но родного человека — большое счастье. Оно дороже любых других радостей жизни. Все проблемы, почти все, решаемы, а что касается свободы... то любому человеку рано или поздно надоедает время «чегохочуделания». Жизнь ради потакания своим прихотям пуста.
— Поэтому я буду потакать еще и твоим прихотям! Я выбираю тебя.
— Милый, я люблю тебя. Не задерживайся там, хорошо?
— Эйнштейн запретил превосходить скорость света, но ради тебя я постараюсь.

 

***
Клюква скучает, ревнует, перебирает сушеную бруснику. Ей надоели мои телефонные звонки, она ждет моего приезда и времени, когда вокруг будет много теплого ветра, не менее теплых мыслей, а внутри только просоленное, как море, небо. Рядом с ней я снова становлюсь наивным мальчишкой, любителем игр и сказочных историй. С Клюквой не думаешь о том, что ежедневник пухнет от невыполненных дел на день и что после возвращения в мир новости безжалостно обстреляют тебя сообщениями на мобильный.
«Ваша с В. дача в полутора часах езды от моей. Я — мать двоих детей и ленивой собаки, понятно, что не могу вырваться. Но вы-то приезжайте! Или ты променял мои кукурузные лепешки на кельтский пирог? Наслышана, что твоя В. прекрасно его готовит».
Она счастлива за меня. Раньше волновалась из-за моих поступков, решений. Теперь — спокойна. Рядом со мной женщина, в которой чувства уравновешены здравым смыслом. «Африка, цени шанс новой жизни! Там, под небесами, его дают не каждому. Цени, когда тебя обнимает любящий человек. Она всегда рядом, она готова выдумать любое оправдание трудностям и переводить на язык любви твои неуместные слова. Она будет рядом, если тебе будет плохо, ей не придется объяснять, что именно болит, где у тебя царапина или рана. Цени это. Даже не думай воспринимать это как должное».

 

Клюква на том конце телефонной бесконечности признается, что моя жизнь заново заставляет ее верить в небывалое:

 

— Либо я стала слишком отчаянной, либо слишком мало вокруг добрых историй. Я, когда узнала о вашем сближении с В., поняла, что уже отвыкла от возможности перерождения в объятиях любимого человека. Но теперь у меня есть надежда. Знаешь, если честно, я так устала быть одной, мне так хочется, чтобы меня остановил достойный мужчина, взял за руку и твердо сказал: «Я хочу, чтобы ты осталась». И чтобы я захотела остаться, чтобы я не смогла уйти. Чтобы отчетливо видеть перед глазами картину возможного счастья и воссоздавать ее. Чтобы даже мой иммунитет одиночества не сработал бы.

 

Молодец, Клюква! Выходит, я не только справился сам, еще и ей помог — поднять голову. Сажусь в машину, включаю зажигание и печку. Сегодня похолодало, тучи нависли над домами с угрюмыми минами. Небо вот-вот расплачется. Осень вырвалась из мягких рук бабьего лета и показала свой характер. Но меня это радует. Мне не хватало прохладного уюта, свежего воздуха и мокрой травы под ногами, оставляющей на туфлях темные следы. Я сказал Клюкве, что всегда хочу ее видеть рядом с собой, в любых условиях. «Я буквально туда и обратно. Вернусь, и мы на выходные приедем к тебе, сестричка. Заодно научишь ее готовить лепешки. И Хумейра с Фредиком познакомятся... Люблю тебя. Я поеду, пока дождь не разыгрался. Обнимаю».

 

20
Моросящий дождь усиливается, темно-серое небо все ниже и ниже, но мне еще лучше, чем вчера. Я надолго покидаю большой город и возвращаюсь туда, где живу второй жизнью. Там сейчас Водопад пьет горячий шоколад на веранде, засматривается на горизонт. Пытается разглядеть меня, приближает мое возвращение. «Не зря же я называю тебя Погодой — не только изза твоего характера. В тебе можно увидеть все времена года, от каждого понемножку».

 

Трасса С27 соединяет сумасшедше пульсирующий мегаполис с аккуратной, размеренной провинцией. Если ехать на восьмидесяти, то скучный кусок преодолеваешь за двадцать минут, а потом за окнами машины открывается совершенно другая картинка. Деревья изысканно оранжевые, общее отсутствие резкости, все мягко и сдержанно, не режет глаза, да еще и услаждает слух пением местных птиц с зелеными хохолками, название которых не знают даже энциклопедии. Но я люблю эти места не за природу, а за атмосферу. В ней тоска по прошлому выветривается, уносится в небо, застывая там причудливым узором облаков. А облака непрестанно меняются, и не о чем грустить. Они набухают белоснежными пышками, отодвигая дальше то, что раньше находилось в центре жизни. Чтобы в калейдоскопе сложилась новая картинка. Не такая, как прежде, а такая, как сегодня в глубине сердца.

 

У Фредика сегодня день рождения. Восемь лет. Я давлю на газ, чтобы провести вечер с ними. Водопад запекла утку, приготовила пудинг из говяжьей печени с грибами, я купил торт, шампанское и ящик собачьих консервов из лосося. Фредик от них без ума, лучшего подарка для нашего пса не придумаешь. Стоит только ему услышать треск открывающейся консервной банки, как он запрыгивает на стул, упирается лапками в стол и, замерев, не дыша, ждет с высунутым языком вожделенное лакомство.

 

Наконец-то разобрана стопка незавершенных дел прошлого. Рыжая сегодня утром закончила генеральную уборку в квартире, все готово к сдаче. Уволился с работы. Шеф с нескрываемым удовольствием подписал заявление. В последний месяц я так часто не появлялся в офисе, что меня все равно бы уволили в конце месяца. Так что я просто выиграл в скорости. Снял остаток денег со счета, на них будем жить первое время, пока я не устроюсь на новую работу. В целом в городе без ветра расходы значительно меньше. Нам много и не нужно — достаточно пачки сигарет, имбирного чая, шоколадных сабле и друг друга.

 

Водопад на днях призналась — жалеет о том, что не перебралась сюда раньше. «Мама будто чувствовала приближение смерти. Чаще звонила, просила приехать по смешным поводам. То за домашним сыром, то за айвовым вареньем. Все беспокоилась, что я недоедаю. Настаивала, чтобы я выходные проводила у нее, потому что Фредик скучает, отказывается от еды. Мама старалась сблизить меня с этим домом. Сначала я брыкалась, протестовала, объясняла ей, как занята карьерой, будущим. А однажды проснулась с осознанием того, что устала быть героиней глупой комедии. Эдакой девушкой, с которой вечно что-то случается. Мне пришлось выбирать: бездушный ритм или содержательное спокойствие. Последнее мне важнее. Я замучилась противостоять, бороться, отвоевывать. Мне была нужна тишина. Ее и выбрала. Теперь представить себя не могу без этих мест». После этих слов я сам лучше понял, что чувствую здесь. Что оставляю, что приобретаю.

 

Я обхожу чрезмерно медлительный «Ауди», открываю окно, закуриваю. Дождь усилился. Он кажется угрюмым и настырным. Или за лето я отвык от осенних дождей, вот и все. Я думаю о том, что нас ждет впереди: сколько дней, светлых, ясных — их содержание не будет зависеть от погодных условий. Я думаю о том, как буду дарить Водопад ее любимые цветы, а она, как всегда, смущаясь, будет озабоченно спрашивать о пустяках. Я знаю все ее защитные реакции и их проявления, но мне важна только глубина. Водопад существует — и это возвращает меня обратно, пока что-то странное, неуловимое пытается затянуть в прошлое. Такие попытки-проверки будут постоянно — смирился. Важно каждый раз заново находить основы и держаться. Сегодняшний дождь тоже проверка на прочность: беспросветный дождь напоминает, как я сам в себя стрелял болезненными словами. Мне нужно быстрее проехать эту дорогу. Добраться до дома, где исчезнут все призраки.
Нажимаю на газ, перехожу на правую полосу. Дворники не поспевают за небесным потоком. Видимость слабая. Надо сбавлять скорость, приближаюсь к мосту, после него пять-шесть минут, и я дома. Стрелка спидометра двигается вниз. Въезжаю на мост. Удар сзади. Громкий, резкий. Гул в ушах. Надо удержать руль. Машину закручивает. Из-за дождя ничего не вижу, все окрашивается в один сплошной черный цвет. Борись, слышишь, борись! Я отрываю себя от липкого черного, убегаю, закрыв лицо. Тщетно. Чернота настигает. Тишина.

 

— Знаешь, я боюсь тебя потерять. Вдруг наступит день, и Водопад останется без Погоды. Вдруг окажется, что я все придумала. Или это всего лишь сон. Первое, наверное, тяжелее. Но я хочу, чтобы ты помнил одно: я ни о чем не жалею и не буду жалеть. Мы есть друг у друга — это главное. Все остальное — приставка, окончание или... самообман. Люблю тебя.
ЧАСТЬ III Без тебя Человек живет и привязывается невидимыми нитями к людям, которые его окружают. Наступает разлука, нити натягиваются и рвутся, как струны скрипки, издавая унылые звуки. И каждый раз, когда нити обрываются у сердца, человек испытывает самую острую боль. Решад Нури Гюнтекин

 

Трудно оставаться одной... Трудно быть тем, кто остается. Одри Ниффенеггер

 

Без него Я больше ничему не ищу объяснений. Не держусь за любые виды времени. Моя жизнь теперь помещается внутри одной большой пустоты, с которой срослась в единое целое. Я даже редко не чувствую боли — вполне обычное состояние, повседневность. Но память никогда не оставляет в покое.

 

Пришло полное, абсолютное смирение. Отсутствие ожиданий. Довольствование тем, что осталось. Для меня нет жизни, какой она была прежде. Это все из другого измерения, другого пространства. Да какая разница откуда? Я же сказала, для меня закончилось время. Для меня больше нет попыток или преждевременных решений. Так легче. Так, скорее, надо.

 

Я ни на что не могу полагаться — бессмысленно искать спасение в ком-то или в чем-то, только я сама могу создать то, что спасет. Каждое чувство — кровяной сгусток. Кажется, меня вывернули наизнанку, и я привыкла жить в таком положении.

 

Рано ложусь спать. Вечерами слышу его голос, вижу его мелькающую тень. Несусь навстречу, там — пустота. Лучше уж спать, чтобы этого не видеть, не слышать. Я не вижу снов — в этом огромное облегчение. Моя жизнь, моя настоящая жизнь, началась, когда в нее вошел мужчина, которого я звала Погода. Потом он ушел навсегда, но моя жизнь не закончилась. Она продолжается. Без него. Но с двумя его частичками — мое сердце и тот малыш, что у меня под сердцем.

 

***
Без него.
Я выхожу из клиники, быстро сажусь в машину, включаю печку, смотрю в тускло-серое небо. Льет дождь. Включаю дворники, пытаюсь представить тот день, когда он уехал туда без обратно. Наверное, он точно так же грел руки о теплое сиденье, заглядывал в небо сквозь мокрое лобовое стекло. Я убираю маленькую картонку с рекомендациями врача в сумку, завожу мотор. Фредик развалился на заднем сиденье. Когда идет дождь, он спит всю дорогу.
Врач говорит, что беременность протекает на удивление прекрасно, несмотря на мою анемию, перенесенный стресс. «Он спешит к вам — смотрите, как пинается, ворочается. Обычно детки во время УЗИ затихают. А этот шалун характер показывает». Она улыбается, я — плачу. Этот мальчик спешит спасти меня. От воспоминаний. От времени, навсегда оставшегося под желтыми листьями прошлой осени.
Я ушла бы за ним, если бы не наш малыш. И мой уход не был бы проявлением слабости или безволия. Это всего лишь желание быть рядом. Но теперь есть ребенок, маленькое продолжение нашей с ним веры. Моя маленькая Погода. Он должен охватить четыре времени года этого мира. Должен уметь любить так, как умел любить его отец. Наверное, большего не надо. Ведь умение любить и есть суть жизни.

 

***
Без него.
Через два месяца я стану мамой. Наш сын родится в начале весны, как родилась я сама. Возможно, мы будем похожи. Я не знаю, как его назову. Может быть, твоим именем? Но ты не захотел бы, чтобы твой ребенок повторил твою судьбу. Иногда, в дни непрекращающихся ливней, я сижу на веранде, завернувшись в твою дутую куртку (она мне сильно велика, но так уютней!), и пытаюсь совладать со страхом жизни без тебя. Боюсь времени, в котором ты больше не окликнешь меня, чтобы я отозвалась. Но потом я, положив руку на живот, вспоминаю о мальчике, идущем ко мне навстречу. Оттенки вокруг перестают казаться темными.
Когда-то врачи объявили, что у тебя не может быть детей. Мы с тобой старались не говорить об этом, хотя я знаю, как ты хотел малыша. «Я бы дал своему ребенку то, что не получил сам. Вкус настоящего детства, зависящий не от количества игрушек, а от выполненных обещаний. Это чувство защищенности. Ты растешь, зная, что у тебя есть семья. Настоящая семья, которая примет твои ошибки и тем самым научит их больше не совершать. Детей ведь не воспитать какими-то определенными правилами и запретами. Они воспитываются на том, что видят, слышат вокруг себя. Особенно перед сном. По себе знаю».
Ни один врач не может опровергнуть чуда. Оно произошло. Без тебя. Погода, я так скучаю по тебе! Держусь, пытаюсь быть сильной, но у меня почти не получается. А тот мизер, что удается, это только благодаря нашему сыну. Клюква с детьми рядом со мной. Она не отпускает мою руку, повторяет одно и то же: «Ты будешь счастлива, слышишь, будешь!» Я отмалчиваюсь и жалею теперь, что мало признавалась тебе в том, как сильно люблю тебя. Просто боялась, что слова наскучат.
Я боялась, что по мере того, как произношу их, они теряют ценность. И каждый раз, когда прихожу на твою могилу или проезжаю мимо того моста, я повторяю слова, которые не успела сказать. Я люблю тебя, Погода! Всем тем, что осталось от меня. Часто ищу тебя в себе — и нахожу. Твои слова, мысли, прикосновения. Это греет, наполняет тем, что было прежде — особым светом. От настоящей, пусть и короткой, любви всегда исходит свет.

 

***
Без него.
Я прохожу тот путь, что прошел он. Будто там, наверху, настал мой черед проверки на прочность. У меня тоже отняли человека, которого я считала самым важным. Говорят, Бог отнимает у нас тех, кого мы любим слишком сильно. Благодарю за то, что у меня все-таки остался от этой любви самый драгоценный подарок. Я вспоминаю те слова, которые он говорил, начав жить заново. Они наполняют меня силой. Если он не отчаялся, значит, и я не должна отчаиваться.
Выращу нашего сына и однажды расскажу ему историю двух жизней его отца. Нашу историю. Знаю, что продолжение счастья в этом ребенке. И я буду оберегать его, обещаю. Только, прошу, будь во мне. Направляй меня, веди по тем дорогам, по которым ты пошел бы. Будь со мной. Не зря же когда-то давно, в одном красивом сне юности, мне тебя обещали.
Назад: Часть I От тебя...
Дальше: Послесловие

Евгений
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (967) 552-61-92 Евгений.