Глава 48

Сначала все казалось удачным, печенеги особо не надоедали, ветер на море был попутный, и пышное посольство княгини Ольги прибыло в бухту Золотой Рог благополучно. Всю дорогу туда княгиня рассказывала младшему сыну о своей первой поездке в Царьград, о красоте города, об утонченности императорского двора, о богатстве Большого дворца…. Ей вторил Григорий, соскучившийся по своему родному Константинополю сверх меры, даже подумывал, не остаться ли? Его вполне пора заменить кем-нибудь другим.

Морские волны издали как небольшие бугры и неотличимы одна от другой. Если не смотреть вдаль и не видеть тугое вздувшееся от ветра ветрило, покажется, что ладья стоит на месте, просто к ней подходит очередной такой бугорок, поднимает на своем горбу судно и опускает вниз. Кормчий, заметив, что княжич подолгу смотрит в воду у края борта, посоветовал этого не делать, будет мутить. Улеб сначала не поверил, но скоро понял, что бывалый кормчий прав, лучше смотреть на воду, бурлящую у носа ладьи или позади нее. Ни степь, ни море князю не понравились, ни там, ни здесь не на чем глазу остановиться. Пока дошли до Босфора, он даже устал от однообразия воды и неба.

Улеб смотрел на вырастающие из морских волн стены Царьграда и думал о том, почему мать вдруг собралась туда плыть и почему так насмешливо смотрел на него брат. Ветерок трепал светлые кудри молодого князя, его щеки разрумянились, глаза горели. Ольга невольно залюбовалась сыном — красив! Улеб похож на Игоря, хотя Ольга и не видела мужа молодым, но понимала, что такой же румянец должен был играть на щеках князя. Ей казалось, что Константин обязательно должен согласиться. Русь стала сильной, с ней вынуждены считаться все соседи, Киев довольно богат, не так, как Царьград, конечно, но все же, а Улеб хорош собой. Говорят, дочь императора некрасива, слишком высока и сутула, но она дочь императора. Ольга обиженно поджала губы, вспомнив смех сына, Святослав прав, Улеб не мог ни с кем слюбиться, но не потому, что слаб, а потому, что молод! Княгиня тут же вспомнила, что сам Святослав был таким же, когда спал с Малушей. Старшего бы тоже женить, да он ни о ком и слышать не хочет. Ольга подозревала, что встречается с проклятой ключницей, но, оказалось, нет, просто слишком бредит дружиной, там нет места постоянным привязанностям. Княгиня смотрела на текущую вдоль борта воду и думала о том, что надо подыскать невесту и старшему. Не у греков, нет, Святослав на византийке не женится, но вокруг много друзей и среди славян. Олег же привозил Игорю жену из болгар, да и степнячка у того была.

Княгиня мотнула головой, отгоняя такие мысли, об этом потом, сейчас главное — Улеб. Для себя она давно решила, что не станет свататься официально прямо на приеме, поговорит с Константином и его женой Еленой тайно. Если согласятся, тогда и сватовство будет, а нет, так нет. Хотя, как это нет?! Внучка Романа Лакапина вышла замуж за болгарского царя Петра, а чем Русь хуже Болгарии?!

Звезды с неба подмигивали, точно знали что-то, чего не знали люди. Кормчий у ветрила показывал воеводе рукой на цепочку облаков по краю водной глади, княгиня прислушалась, говорили о завтрашнем ветре. И как они узнают, откуда завтра будет ветер? Кормчий приказал чуть повернуть ветрило, чтоб ладья шла быстрее, а воевода осторожничал, мол, лучше не торопиться. Старый мореход качал головой, что-то ему не нравилось в нарастающем ветре, стремился поскорее укрыться в бухте Царьграда.

Когда воевода вернулся к княгине, Ольга спросила, о чем говорили. Воевода объяснил и про завтрашний ветер, и про звезды. Это они подсказали кормчему направление ветра. Если звезды Млечного Пути словно бегут, завтра подует с той стороны, с какой лучи у звезд длиннее.

Опытный кормчий оказался прав, к утру поднялся ветер, который быстро пригнал их ладьи к Босфору. Хорошо, что остальные успели подтянуться за княжеской, потому как ветер пригнал и дождливые облака. Дождь был теплый, но сильный, его струи хлестали по обшивке ладей, по палубе, по шкурам, натянутым над местом, где сидела княгиня. Ольга вспоминала свое первое плавание в Царьград. Когда ладьи вошли в узкий пролив между двумя морями, стало не по себе. Казалось, плывут по реке с очень крутыми и высокими берегами, по сторонам нависали грозные скалы. Тогда молодая княгиня услышала, как один купец сказал другому, мол, не приведи оказаться в этом месте в грозу или бурю! Сейчас к струям дождя уже примешивались струи, стекавшие с обрывов Босфора, это добавляло беспокойства. Потому и торопились лодейщики поскорее пройти длинный узкий пролив.

Вдруг справа открылась узкая бухта, она уходила вглубь, теряясь в стене воды, падающей с неба. Славич кивнул Улебу:

— Суд, его греки еще Золотым Рогом зовут.

За бухтой над берегом нависали мощные крепостные стены Царьграда, словно предостерегая всех желающих от попытки нападения на город. Улеб что-то спросил, Ольга не расслышала, Славич чуть громче ответил:

— Нет, князь Олег прошел с ладьями по правому берегу вокруг цепи, которой Суд загораживают, а потом уже высадился к городу. Не гляди, княжич, что стены крепкие, русичи воевали город, и не раз.

Хмыкнув, Славич с удовольствием добавил:

— Боятся греки русов, боя-а-атся….

Ладьи обогнули цареградские стены, и перед ними раскинулось синее-синее море. Точно дожидаясь этой минуты, вдруг прекратился дождь, и на воде засверкали солнечные зайчики. Все замерли, ослепленные такой красотой. Но любоваться было некогда, пора двигаться дальше. Ладьи шли вдоль берега довольно долго, Улеб снова что-то спросил у Славича, тот ответил:

— Греки нас селят на подворье Святого Маманта, а оно за городом. Специально сделали так, чтоб берегом плыть.

И впрямь, они медленно плыли на виду у Царьграда под неусыпным доглядом греческих хеландий, подошедших к их ладьям еще до Босфора. Ольга улыбнулась, сопровождают, но не из вежливости, а из страха. Славич прав, боятся. Пусть боятся, значит, будут покладистей. Княгиня вздохнула, ей нужно, чтобы греки были покладистей.

Когда наконец пристали к берегу, оказалось, что выйти из ладей нельзя, сначала всех должны переписать императорские чиновники, а те не торопились. Близился вечер, русских ладей было много, и чиновники, видно, решили подождать до завтра. Славич предложил отправить на берег кого-нибудь, чтобы сообщить о прибытии княгини, пусть поторопятся, но Ольга его остановила. В прошлый раз она приезжала молодой и мало обращала внимания на сложности, больше любовалась красивым морем, прекрасным городом, все казалось сказочным. Сейчас в Царьград приплыла правительница огромной страны, ей не к лицу суетиться.

— Подождем до завтра. Вели бросить якоря в виду Царьграда и поднять стяги. Пусть видят нас.

Но к их ладьям уже спешили несколько мелких лодок, это были русские купцы, прибывшие в Царьград раньше и захотевшие увидеть своих. Лодки тут же окружили хеландии, один из купцов что-то прокричал чиновнику по-гречески, тот сначала возражал, потом, видно, согласился. Когда лодки пристали к ее ладье, княгиня узнала киевского купца Судислава, тот часто привозил ей из Царьграда всякие диковинки. Купец обрадованно здоровался:

— Здрава будь, княгиня.

— И ты будь здоров, Судислав. Поднимись ко мне, поговорим.

Греки проследили, как прибывшие поднялись на ладьи, но даже после этого не отошли, так и стояли до утра недалеко.

Купцы рассказывали, как дела в Царьграде, жаловались, что не дают выгодно торговать, все норовят скупить себе чиновники, а потом уж сами продают русское добро втридорога. И покупать им позволяют тоже мало что, предлагают старое, порченое. Княгиня задумалась. С ней прибыли русские купцы, привезли много товара, негоже, если их станут обижать рядом с княгиней. Ольга подозвала к себе Славича.

— Скупи весь товар, что привезли купцы, пусть сразу идут на торг, чтоб покупать.

У Славича глаза распахнулись от недоумения.

— Княгиня, убытки понесешь немалые. К чему тебе это?

Ольга задумчиво смотрела на стены Царьграда, нависающие над водой, на светящиеся в темноте огоньки в домах, едва проступающие на фоне темного неба силуэты кипарисов.

— Не хочу, чтобы при мне обижали моих купцов. А с императором про торг поговорю, мы и в другой город товары возить можем. Князь Игорь дорогу к арабам распечатал.

Славич хотел сказать, что хазары так ту дорогу запечатали, что хуже, чем до него было, закрыто. Но не стал выговаривать княгине про мужа, и так тяжелая память. Только мысленно прикинул, насколько полегчает ее казна от такого торга. Купцы, конечно, рады будут.

Утром княгиню разбудил непривычный шум.

У причалов Царьграда стояло множество кораблей со всего света, меж ними и протиснуться трудно. Разноцветные паруса поникли без ветра, отовсюду слышался разноголосый гомон, гортанная речь смешивалась с певучей. Кричал, зазывая покупателей, продавец рыбы, его товар шел прямо с лодчонки, дальше скупщики продадут ее на улицах гораздо дороже. Княгиня с интересом смотрела на полосатые халаты арабских купцов, на их навороченные чалмы, на толкущихся и галдящих людей. В Киеве тоже было много купцов со всего света, но такого количества Ольга не видела. Правы купцы, Царьград и впрямь центр торговли, не зря сюда стремятся. За много лет княгиня успела подзабыть немолчный гомон Суда, его многоликость и многоголосие.

Наконец на княжескую ладью прибыли чиновники и принялись важно переписывать всех прибывших. Княгиня сделала знак Славичу, чтоб пока молчал, хотела сначала сама посмотреть, как обходятся с русскими цареградские мужи. Посмотрела и не выдержала, ушла в свой шатер, поставленный на ладье, велела позвать к себе чиновника. Было слышно, как тот долго препирался со Славичем, Ольга хорошо понимала греческий, недаром много говорила на нем с Григорием. Самого священника она поместила на дальнюю ладью, чтобы не мешал пока, и сейчас порадовалась этому. Григорий наверняка бы давно не выдержал и стал говорить чиновнику о том, кто сидит под шатром.

Чиновник шагнул в шатер, чуть согнувшись, с весьма недовольным видом. Княгиня сидела, спокойно глядя на него, не сделав ни приглашающего жеста, ни единого движения. Снаружи ярко светило солнце, под пологом было много темнее, вошедший не сразу разглядел Ольгу и какое-то время стоял, озираясь. Первым, что выхватили его глаза, были связки мехов, которые княгиня специально велела положить на видное место. Оторвать глаза от такой роскоши чиновник был не в силах, даже потом, разговаривая с Ольгой, он все время косил на скору.

Славич напомнил чиновнику, что держать ладьи княгини Руси наравне с судами простых купцов негостеприимно, вряд ли император Константин это одобрит. Чиновнику мало что говорило имя княгини далекой страны, и он не торопился исправлять свою оплошность. Тогда Ольга начала говорить сама. Она посетовала, что в свой предыдущий приезд была встречена много лучше, император Роман Лакапин оказывал ей всякое внимание. Упоминание опального правителя почти рассмешило чиновника.

— Роман Лакапин давным-давно не император, русская архонтесса слишком редко бывает в Константинополе…

Ольга кивнула:

— Да, у меня довольно дел в моей стране. Она много больше Византии, поэтому требует заботы. А про императора Романа я знаю, слышала про Принцевы острова. Я приплыла к императору Константину, мы встречались, но тогда он был еще юношей, хотя уже женат.

Чиновник забыл про меха, по тону, которым говорила архонтесса, было ясно, что она достаточно хорошо знакома и с императорской семьей, и с делами самой Византии. Служитель стал намного более покладистым, он быстро переписал всех оставшихся и поспешил на берег. Княгиня подозревала, что не столько чтобы заняться другими судами, сколько чтобы доложить, кто именно прибыл. В Царьграде успели забыть грозные суда русов под стенами города во времена князя Олега, а про князя Игоря помнили только, что сожгли его флот у Иерона. Про то, что императору пришлось откупаться во время второго похода, мало кто знал, ни к чему такое знание в Царьграде. Но посещение чиновника сдвинуло дело с мертвой точки.

За Ольгой прислали большие носилки, в них вполне могли поместиться двое, но Улеб наотрез отказался и отправился к городу вместе с воеводой пешим, хотя снова начал лить теплый, но частый дождь. До подворья Святого Маманта он добрался совершенно промокшим, но быстро обсох у огня. Княгиня хорошо помнила, что лето в Царьграде теплое, потому не переживала за сына.

Так началось их пребывание в Царьграде.

Царьград очаровал Улеба, никогда не видевшего такого количества домов. Особенно поразило его то, что дома сплошь каменные. Киев, Новгород, Чернигов да и другие города Руси деревянные. На Руси много дерева и мало камня. Потому горят легко, потому и не стоят вечно. Ольга возражала — дерево, оно живое, оно дышит, камень тяжело отопить зимой, хотя он и крепче. Славич усмехался другому — в Царьграде совсем не все дома каменные, это только раскрас такой, внутри дерево и не лучшее, не дуб, как на Руси, а только доски, к тому же пилой пиленные, а не топором рубленные. А сверху налепили алебастр красивыми изгибами, точно из камня выточено. Стукни по такому, и отвалится. Княжич с сомнением качал головой, но однажды увидел, как отвалившийся кусок штукатурки обнажил действительно деревянные внутренности, покрытые сизой плесенью, и брезгливо поморщился. И впрямь в Царьграде все богато только снаружи, а копни вглубь, вот такая же плесень? Тогда прав брат, сама империя сгнила внутри под красивой наружностью.

От таких крамольных мыслей Улебу стало не по себе, и он перестал ходить с купцами по городу, кроме самого центра, где отвалившуюся штукатурку тут же возвращали на место.

Княгиню интересовали другие дела, она ходила на рынок, смотрела, сравнивала цены с киевскими, примечала, что и почем продают, что берут охотней. Ну, скору и воск понятно, своего зверья нет, и воск для свечей, которых жгут много, тоже нужен. Но, оказалось, ромеи охотно берут русский хлеб, у них свой мельче зерном, да и колосом короче. Ольга загляделась на льющуюся реку зерен, надо это обдумать, русичи все чаще садятся на местах постоянно, реже переходят с одного на другое. Места еще много, но уже мало кто под каждое поле выжигает новый лес, больше готовят рядом два-три поля и сеют по очереди. Пока одно дает зерно, два других отдыхают, потом наступает очередь следующего, а предыдущее идет под пар набираться силушки, какую люди своими посевами вытянули. Купцы дивились — женщина, а мыслит, как хороший глава рода, все про прибыток и выгоду разумеет.

Ромеи ждали товары русских купцов, но не дождались, даже пришли с вопросом, мол, когда же торговать будете. Княгиня удивленно приподняла бровь:

— Мои купцы уже все продали.

— Как?! — возмутился чиновник. — Не имеют права без разрешения!

Ольга в ответ недобро усмехнулась:

— Я все купила, а буду ли торговать — про то пока не знаю, может, подарю кому, а может, нищим у рынка раздам!

Чиновник зубами заскрипел от бессильной ярости, но возразить ничем не мог. Так и лежали на подворье связки скоры, стояли бочонки с медом и воском, пылились огромные мотки скрученных пеньковых веревок. Только рыбу да зерно, что привезли, княгиня велела продать сразу, чтоб не испортились. Да те меды, что сбраживаться начали, тоже распорядилась открыть, но продавать не стала, каждый день на подворье шумели богатые столы. Туда с охотой заходили местные купцы и даже чиновники поменьше, пили, ели, говорили. Хмельные языки быстро развязывались, выведать секреты становилось все легче. Казалось, еще немного, и сам император пожалует на подворье, чтоб испить чашу хмельного меда.

Но это только казалось, базилевс жил своей жизнью, она никак не соприкасалась с жизнью торгового ряда, разве что на ипподроме да в дни великих праздников, и то издали, могли видеть купцы и люд попроще своего императора. Он не сидел за одним столом даже с самыми лучшими воинами, его приемы были строго расписаны, никому не могло прийти в голову предложить базилевсу кубок вина, на то есть специальные люди, отвечающие за каждый глоток, каждую крошку, которая попадает на императорский стол.

Византия не Русь, император считался получившим власть от Бога, даже если в действительности получал ее, зарезав предыдущего правителя или женившись на убийце своего мужа. Базилевс должен был выглядеть недоступным для простых смертных, чтобы ни у кого даже мысли не возникло уравнять себя с богоданным! Иначе беда, иначе потеряется власть! И императоры Константинополя все усложняли и усложняли ритуалы приемов в Большом дворце, те выглядели все пышнее и красочнее, а за закрытыми дверями недоступных для посетителей комнат пряталось обыкновенное запустение. В Большом дворце, как во всем городе, и во всей империи, красивый фасад скрывал полуразвалившееся нутро. Но об этом не должен был догадаться никто, тем более чужаки! Послов встречали далеко на границе империи, везли вроде и с почетом, но самой дальней и неудобной дорогой, показывая по пути множество укрепленных крепостей, пусть поймут, что на Византию нападать не следует, себе дороже. В самой столице держали под неусыпным надзором, в специальном дворце, не давая носа высунуть наружу. Если был угоден, то всячески угождали и одаривали, если нет — обращались пренебрежительно и грубо.

Русская архонтесса прибыла в Константинополь в непонятном качестве, жить остановилась у себя на подворье вместе с остальными купцами, вроде и товары привезла, а оттого не запретишь на рынки ходить. Сопровождают ее всюду, но запереть пока не могут. Странная женщина эта архонтесса. И ломают головы советники императора, как ее принимать. Сам Константин Багрянородный помнил молодую русскую княгиню, когда-то появившуюся у императора Романа и так понравившуюся самовольному узурпатору. Константин был еще молод, по-настоящему боялся пышных приемов и необходимости предстать перед большим количеством чужих разодетых и расфуфыренных людей, молодому императору больше нравились огромные залежи толстых фолиантов и свитков рукописей. С тех пор прошло много лет, изменился мир, изменился и сам император Константин, теперь он очень любил приемы и знал в них толк. Во дворце прибавилось блеска, вокруг трона золота, сами приемы стали еще более сложными, расписанными буквально поминутно. Но прибывшая архонтесса не подходила ни под один из готовых сценариев, и никто не знал, как к ней относиться. Вот и ходили на подворье Святого Маманта чиновники, вынюхивая, выглядывая, подслушивая.

Ночь в Царьграде начиналась как-то сразу, без длинных сумерек. Княгиня, привыкшая к вечерним зорям, удивлялась. Звезды вспыхивали в ставшем вмиг черным небе, точно светлячки на лесной полянке, светили ярко, кажется, даже были крупнее. Ольга находила привычный ковш с Маткой, главной звездой неба, вокруг которой крутятся все остальные. То, что Матка была на месте, успокаивало. Находить главную звезду ее научил еще отец для того, чтобы не заблудилась. Мать смеялась: где может заблудиться ночью девочка, которую никто не отпускает одну далеко и днем? Но отец качал головой — не всегда она будет при матери, мало ли как повернет жизнь. Кто же мог угадать, что такое умение вдруг поможет великой княгине через много лет.

В Царьграде душно, с утра печет жаркое солнце, от него не скрыться даже в тени, горячий воздух обволакивает, не дает дышать. Ольга раскрывала окна, освобождала шею, прикладывала к ней мокрый плат, обмахивалась чем-нибудь, но помогало мало. На подворье от жары мучились все — и люди, и животные. Особенно доставалось северянам, вообще не привыкшим к такому пеклу.

В Большом дворце у императора и в других домах богатых цареградцев обязательно протекали ручейки, над которыми были устроены настилы для сидения. В тени растущих по их берегам деревьев над водой было значительно легче переносить жару. Но на подворье такого ручейка не было.

Ольга вздыхала: сколько еще ждать? Купцы в этот раз почти не продавали добро, что привезли, потому справились быстро, скоро пора собираться домой, а греки все ходят и ходят с новыми уточнениями. Княгиня не может понять, почему тянет император, какая разница, как она пройдет к его трону, на полшага ли впереди своих спутниц или на целый шаг? Если так необходимо, Ольга готова была нанести визит вообще в одиночку. Такое предложение привело чиновников в ужас, как же можно, это будет неуважением к августейшей особе! Княгиня переспросила:

— К чему?

Важный надутый чиновник посмотрел на нее так, словно княгиня сказала что-то совсем крамольное:

— Не к чему, а к кому. К императору!

Ольге очень хотелось сказать, что она не оскорбит императора и его семью, она вспомнила молодого Константина, живущего с оглядкой на всех, даже на свою жену Елену. Если император не изменился за эти годы, его обидеть несложно. Но она уже поняла, что с цареградскими чиновниками нужно быть очень осторожной, если сейчас этот надутый индюк решит, что она может повести себя не так, как написано в их правилах, придется сидеть еще два месяца. Княгиня Ольга вдруг чуть хитро прищурила глаза:

— А не может ли такой почтенный и сведущий в придворном этикете человек, как Андроник, подсказать правила поведения у императора, чтобы я смогла попасть на прием как можно скорее?

Уловив неудовольствие во взоре чиновника Андроника (вот еще, станет он обучать варварку вести себя в Большом дворце!), княгиня улыбнулась:

— Я щедро отблагодарю.

Уже через несколько минут связка красивых соболей перекочевала из рук Ольги в руки чиновника. Тот улыбался княгине в ответ как родной.

Ольга ошиблась в одном — почувствовав, что у русской архонтессы, как ее называли греки, есть отличные меха, чиновник Андроник не торопился организовывать ей прием, зачем, ведь можно вытянуть еще и еще подарки. Он усиленно обучал княгиню манерам константинопольского двора, но притворно сочувственно качал головой, мол, император занят, император болен, император уехал из города и вернется только через несколько дней. Ольга уже и сама поняла, что зря связалась с чиновником.

Княгиня велела позвать к себе Остромира, купца, с которым часто советовалась. Новгородец пришел только к вечеру, был вне Царьграда. Вошел, по привычке склонившись у входа, поклонился поясно:

— Здрава будь, княгиня.

— Здоров и ты, купец. Как узнать, в городе ли император?

Купец усмехнулся:

— Так чего узнавать-то? Завтра скачки на ипподроме, император там будет.

— Он уезжал куда?

Купец покачал головой:

— Того не ведаю, княгиня. Если нужно, можем узнать.

— Мне не то нужно, — махнула рукой Ольга. — Сидеть ожидаючи надоело. Как попасть во дворец скорее?

Остромир усмехнулся:

— Есть чиновники, которые помогут. Только платить нужно.

— Да я готова заплатить! — взорвалась княгиня. — Сколько ждать можно?! Веди сюда своего чиновника!

Купец чуть смущенно почесал затылок:

— Да нет, княгиня, я уж сам. — И тут же опомнился. — Если позволишь.

— Позволю! — кивнула Ольга.