Трианон
Конечно, беседы, проведенные Иосифом, чтение оставленных им «Размышлений» повлияли на королеву, но только в небольшой степени и ненадолго. И Мария-Антуанетта нашла выход. Таковым оказался ее Малый Трианон!
Привыкшая дома в Вене к разделению публичной и личной жизни, Антуанетта сильно страдала из-за невозможности уединиться хоть на час. Трианон дал такую возможность. К тому же там устраивалось все по ее желанию. Правда, желания эти обходились подчас весьма дорого.
Дело было не в перестройке дворца, тот оказался невелик и расширению не подлежал, иначе он потерял бы свою камерность. Зато переделывались окрестности. Вот здесь холмик… там прекрасно смотрелся бы небольшой горбатый мостик… через журчащий ручей, например.
Негде взять воду? Глупости! И воду провели по трубам из Марли. Злопыхатели сразу заявили, что по ним течет золотая вода. Пусть, зато как очаровательно она журчит. И мостик появился. И пригорок над водой… И еще много-много очаровательных видов.
Если не знать, что это работа человеческих рук и человеческого ума, ни за то не догадаешься. Художники сначала делали эскизы, потом выполняли макеты и только после утверждения все переносилось на местность.
Красиво: холмы, перелески, полянки, ручей… птичий щебет, журчание воды… весной и летом птичий щебет, соловьиные трели, осенью тихий шелест падающих листьев… Все было – ее любимые розы, множество самых разных цветников, словно выросших без участия человека…
Но чего-то не хватало.
Мария-Антуанетта долго размышляла над этим, а потом вдруг поняла – сельский пейзаж без села!
И тогда на пригорке появились домики, как положено покрытые дранкой или вообще соломой, с местами ободранными стенами, мычанием коров в хлеву, блеяньем овец, даже навозными кучами… Близко к природе, близко к сельской жизни.
Только жили в этой деревне нанятые люди, занимавшиеся, конечно, хозяйством, а в домах была удобная мебель (вдруг хозяйка зайдет?), в хлеву все вымыто и вычищено, а коров и овец водили вместо привязи на голубых ленточках.
А главное – в Трианон не допускались «чужие», люди, не принадлежащие близкому кругу королевы. Даже король появлялся только по приглашению. Попасть в этот ближний круг считалось высшей привилегией двора и ценилось как особое доверие и близость к монаршей особе. Удавалось не всем, что вызывало немало домыслов и сплетен, от которых Антуанетта легкомысленно отмахивалась и за которые потом горько поплатилась.
В Трианоне было весело, устраивались бесконечные праздники, ставились спектакли, звучали музыка, смех, веселые голоса, легко и непринужденно общались очаровательные женщины и мужчины. А те, кто не мог туда попасть, пускали за спиной сплетни и рассказывали небылицы.
Нет, Мария-Антуанетта не ходила в одеянии пастушки, как часто говорили о ней, но она с удовольствием играла таковых в спектаклях. И все запросто, без тяжелых нарядов и пышных приемов этикета, как об этом мечтала еще четырнадцатилетняя Антуанетта, только что приехавшая в Версаль к своему супругу дофину Франции. Теперь она была королевой, и ей позволено то, что не позволено другим. Позволено, но не простительно, а разницы между этими понятиями Антуанетта пока не делала.
«Ах, дорогая Мадам, не могу выразить, насколько любопытно познакомиться с вашим новым стилем, о котором столько наслышана… В ближайшее время у отца большой судебный процесс в Париже. Несмотря на беспокойства за дела милого папа и его непременную занятость, мы договорились ехать с ним, чтобы побыть в Париже и увидеться с вами…»
Этих слов от давней подруги принцессы Шарлотты Гессенской было достаточно, чтобы в ответ полетело восторженное приглашение:
«Вся твоя семья, дорогая Шарлотта, может не сомневаться в моей любви, а что касается тебя самой, то не могу даже выразить глубину своих чувств».
Королева давала понять, что будет очень рада принять Гессенских и помочь, чем сможет. Гессенские приехали большой семьей, и пока отец принцесс Георг Вильгельм занимался делами, Антуанетта развлекала подруг. В первый же день она пригласила Шарлотту на театральное представление в Версаль в свою ложу.
Больше всего принцессу поразило даже не само приглашение, хотя оно было знаком высочайшего благоволения, в королевскую ложу попадали очень немногие, а собственноручная приписка Антуанетты. Дело не в корявом почерке королевы, та так и не научилась писать красиво подобно мужу, а в содержании:
«Прошу не одеваться официально».
Что значит «не одеваться официально»? Шарлотта почувствовала новизну. Знающая дама объяснила:
– В театр Ее Величество не надевает фижм.
Пришлось срочно изыскивать новые платья, но помогла сама Антуанетта, она, прекрасно понимая возникшие у гостьи трудности, прислала той свое платье, извинившись за такой жест и упомянув, что платье ни разу не было использовано.
Шарлотта крутилась перед зеркалом, с восторгом попискивая, двигаться без огромных фижм было немыслимо удобно и легко. Какая же Антуанетта умница! Фижмы, несомненно, хороши на приемах, когда нужно выглядеть почти памятником самой себе, но только не в ограниченном пространстве маленькой театральной ложи.
Дальше больше, оказалось, что также запросто можно быть одетыми и на закрытых вечерах, где присутствует королева, а мужчинам (о, ужас!) даже позволялись фраки!
Приписки о неофициальных нарядах были постоянными во все время пребывания семейства в Париже. На прогулку в ландо не стоило надевать больших шляп, мужчинам практически везде, кроме официальных приемов в Версале, разрешались фраки.
Из Парижа во все столицы летели описания новых нарядов и новых правил поведения при французском дворе. Но далеко не все были с такими новыми правилами согласны, прежде всего, потерявшие свой непререкаемый авторитет тетушки. Теперь, чтобы быть представленным ко двору, оказалось вовсе не обязательно представляться и получать разрешение у пожилых дам, мало того, этих бывших законодательниц мод и поведения все чаще самих забывали пригласить на то или иное мероприятие! А уж в вотчине королевы – Малом Трианоне они не бывали вовсе.
В Трианон вообще редко попадало большинство придворных, только окружение королевы, даже король ездил по ее приглашению. Это не могло не вызвать бурю негодования и потоки желчной зависти отверженных, за что позже Антуанетта жестоко поплатилась.
Из троих братьев только граф д’Артуа бывал частым гостем Трианона, потому что входил в близкий круг Ее Величества. Станиславу ход туда был просто заказан. Правда, средний брат имел подле королевы свою шпионку – супругу Жозефу, которая тоже входила в ближний круг, правда, далеко не из большого желания Антуанетты, а просто потому, что была настырна и отвязаться от нее оказалось слишком трудно. Королеве бы сообразить, кто снабжает памфлетистов информацией, но Антуанетте всегда было не до слухов и сплетен, а жаль, могла бы многого избежать. Кстати, брат Иосиф предупреждал сестру в свой приезд, чтобы была осторожней с графиней Прованс, но у Антуанетты, как обычно, в одно прелестное ушко влетело, через другое вылетело, ее головка была забита совсем другими неимоверно важными делами.
Дела действительно были важными.
Королевская пара была необычной, прежние королевы тихо жили своей жизнью, почти не показываясь на люди, присутствовали только на приемах, в остальные дни, уступая место подле короля любовницам. Когда умер король Франциск I, мало кто вспомнил, что королева Элеонора еще жива, у трона просто прошла смена фаворитки одного короля фавориткой другого, а следующая королева – Екатерина Медичи – вынуждена была на много лет просто подвинуться и терпеть рядом Диану де Пуатье. Так было всегда, к моменту приезда во Францию юной Марии-Антуанетты уже мало кто в Версале помнил о существовании Марии Лещинской, хотя королева умерла всего за два года до этого. Но она жила тихо, как мышка, зато имена фавориток короля, особенно мадам де Помпадур и мадам Дюбарри, были у всех на слуху и после смерти самого короля.
Зато у нынешнего короля Людовика XVI любовницы не было вовсе, он спал исключительно со своей женой и, хотя это долго ни к чему не приводило, менять свои пристрастия не собирался. Нонсенс – у короля не было любовницы! Причем не только всесильной фаворитки, способной задвинуть в дальний угол эту австрийскую гордячку, но и даже амурных приключений тоже! Таких королей Франция несколько столетий не знала.
Вакантное и очень заманчивое место пустовало, двор был решительно настроен его заполнить. При этом мало интересовались мнением самого Людовика, король должен иметь любовницу!
За карточным столом собралось приятное общество, это одна из обязанностей, выполнять которые не очень трудно, потому Антуанетта легко с ней мирилась. Напротив короля случайно оказалась дочь графини Бриони. Неимоверно близорукий Людовик, без лорнета не узнававший никого и в трех шагах, поинтересовался, кто это, чтобы не попасть впросак. Стоявшая рядом Иоланта (Жюли) де Полиньяк тихонько шепотом ответила. Король не расслышал, но переспрашивать не стал, не желая смутить подругу жены, он просто навел лорнет на визави.
О… по залу не просто пролетел шелест, множество голов склонились одна к другой, и новость понеслась дальше:
– Его Величество разглядывал… вы слышали? Да-да… в лорнет!
Десятки дамских сердец, вовсе не лежавших к довольно неуклюжему и совсем не очаровательному королю, в тот момент упало и разбилось. Неужели будущая любовница?! Но уже в следующую минуту большинство сердец возродилось с надеждой, дальше этого разглядывания дело не пошло. Людовик категорически не желал никого, кроме своей супруги!
Еще через неделю король пришел в спальню возмущенным.
– Что случилось, Луи?
– Ты будешь на меня сердиться, если я скажу.
О, господи, неужели что-то неприятное в политике, направленное против Австрии? Антуанетта боялась этого больше всего, кроме таких известий, ее волновала только маленькая Мария-Тереза. Но с дочерью все обстояло благополучно, да и ругать мужа за дочь было не за что, он обожал принцессу и баловал ее, в отличие от матери. В результате Мария-Тереза больше любила отца.
– Я не буду сердиться, обещаю. Что случилось?
Людовик с досадой опустился в кресло, хотя опустился – это неверно сказано. Кресло с трудом выдержало бросок огромного тела, жалобно скрипнув.
– Этот герцог де Фронсак!
Так… дело не в Австрии, герцог де Фронсак интересовался чем угодно, но только не политикой, скорее он известный сводник… Небось, Луи расстроен новым пасквилем? Какая ерунда, если обращать внимание на все нацарапанное грязными писаками, то радоваться жизни будет некогда.
– Что герцог де Фронсак, чем он тебя так разозлил?
– Он предложил мне свою любовницу!
У королевы глаза полезли на лоб, но не от предложения герцога, эка невидаль, попытался подсунуть королю свою пассию с далеко идущими расчетами, неужели Луи не видит, что вокруг него это делается ежедневно, все, кто только оказывается рядом, норовят подсунуть королю все новых и новых красоток. Слава богу, король столь близорук, что просто не замечает, что это каждый раз новая!
– Кого?
– Какую-то актриску, «малышку Захари».
Мысленно Антуанетта ахнула, эта актриса была весьма опасной соперницей, не будь ее супруг таким увальнем. Она живо выскочила из постели и опустилась на колени перед сидящим в кресле мужем, обняв его колени:
– Это красивая женщина. И что ты ответил?
Король пылал негодованием на Фронсака и одновременно был смущен жестом супруги:
– Я сказал: «Убирайся прочь, Фронсак! Понятно, чей ты сын…»
Фронсак был сыном известного своей распутностью герцога де Ришелье, но не это привлекло Антуанетту, она оценила стойкость и верность супруга.
– О, Луи, я буду тебе прекрасной любовницей, когда ты только пожелаешь!
Король смутился окончательно:
– Ты не сердишься на меня? Я не давал ему повода предлагать эту женщину, клянусь!
Антуанетта вспорхнула на колени своему неуклюжему увальню. Пусть он действительно Бэрри – медведь, пусть не умеет танцевать, пусть храпит по ночам, но второго такого мужчины больше не существует, и она останется верна Луи всегда! А Аксель Ферзен… ну что Аксель Ферзен? Это прекрасная мечта, не более. Мечта должна оставаться мечтой, мечты хороши до тех пор, пока не осуществятся, потом они теряют всю свою прелесть.
Ночь любви была очень горячей, а через два месяца королева прошептала на ушко своему очень верному королю, что беременна и чувствует себя несколько иначе, чем в прошлый раз, хотя и тоже прекрасно. Может, будет сын?
А чтобы к Его Величеству больше не приставали с подобными предложениями, подле него теперь всегда находилась верная подруга королевы Жюли де Полиньяк, ей королева могла доверять как самой себе, кроме того, у подруги был горячий любовник и Людовик ее не интересовал как мужчина абсолютно.
Спокойствие в семье было восстановлено, но спокойствие двора вовсе нет. Упустить такую возможность, как стравливание королевы и любовницы короля – потеря недопустимая. Королева лишала двор не только дополнительного повода для сплетен, но и возможности получать покровительство у фаворитки, притом что сама такое оказывала очень избирательно, оставляя за бортом слишком многих, чтобы не нажить себе врагов в Версале.
Но Марии-Антуанетте было все равно, она не желала замечать растущего недовольства придворных и старалась переделать жизнь двора по собственному вкусу. Прошли те времена, когда юная дофина должна была учить требования Этикета и свято соблюдать их. Королева решила сама их устанавливать! За что во многом и поплатилась. Королеве «австриячке» не простили то, что легко простили бы фаворитке-француженке.
Однако наступил день, когда даже строптивая Мария-Антуанетта оказалась вынуждена соблюсти правила Его Величества Этикета. Это было во время родов. Но сначала произошло очень тяжелое для королевы событие…
Мария-Терезия старела и все чаще болела. Прошло уже столько лет, как умер ее дорогой Франц Стефан. Разъехались в разные концы Европы дети. Ни у одного из них судьба не получилась такой, какой хотелось бы, особенно у дочерей.
У императрицы сильно отекали ноги, врачи говорили, что это водянка, все время не хватало воздуха. И раньше любившая свежий воздух, она теперь держала окна открытыми в любую погоду, потому что задыхалась, стоило закрыть хотя бы одно. Камеристки, помощники, слуги, все чихали, но стойко терпели, понимая, что иначе Мария-Терезия просто задохнется.
Она прожила немалую жизнь – 63 года, и теперь хотела только одного – узнать, что Мария-Антуанетта родила сына! У всех детей императрицы много своих детей, только у Антуан одна дочка, да и то с какими мучениями и ожиданиями. Девочка красивая и здоровая, но это девочка, нужен сын, наследник. Здоровье короля Людовика крепко, но Мария-Терезия прекрасно помнила, как это бывает, когда крепкий сильный мужчина, уехав на свадьбу сына, не возвращается, умерев в одночасье.
Судя по письмам, родив ребенка, дочь несколько угомонилась, ее можно понять, столько лет бесплодного брака, столько ожиданий, поневоле займешь себя чем-то не слишком подходящим для королевы. Все же Антуан стала королевой слишком рано, ей бы еще повзрослеть.
Временами мать вообще задумывалась, верно ли поступила, что выдала именно эту дочь за Людовика? Но сделанного не вернешь, не наделала бы глупостей, Мерси сообщает о безумном количестве разных пасквилей про королевскую чету. Сначала они были направлены на неспособность пары произвести на свет ребенка, теперь издеваются над возможным отцовством не короля, а кого-то другого. На строгий вопрос матери Антуан поклялась, что никого, кроме мужа, никогда не знала и знать не собирается. Иосиф подтвердил: она настолько ленива, что любовника не заведет. К тому же материнское воспитание не позволит этого сделать. Мария-Терезия хмыкнула, она всех дочерей воспитывала одинаково, но остальным это не помешало вести себя куда вольнее с мужчинами.
Как сложится судьба ее младшей дочери? Об остальных почему-то так сердце не болело, хотя и у Амалии, и у Шарлотты замужество счастливым не было. Марию-Терезию все годы, что дочь была замужем, словно точила какая-то вина перед ней.
Вот и теперь императрица сидела, закутавшись в меховую накидку, чтобы не окоченеть на холодном ветру из раскрытого окна, и писала письмо своей дочери-королеве в Париж. Вчера у Марии-Антуанетты был день рождения, ей исполнилось двадцать пять лет. Больше десяти лет назад малышка Антуан по воле матери выпорхнула из дома. Она не слишком долго оглядывалась из окна кареты, во всяком случае, так показалось матери, Иосиф сказал, что долго. Не плакала, не цеплялась за оставленный дом, но все эти годы даже так далеко была послушной дочерью, регулярно писала, давая отчеты о своей жизни.
«Вчера я весь день мысленно находилась с тобой во Франции, а не в Австрии»…
Антуан стала матерью, теперь она понимала заботы Марии-Терезии куда лучше, тоже переживала за судьбу маленькой Марии-Терезы, с ужасом представляя себе, что когда-то вот так же отправит ее далеко от себя, отдав чужому, возможно, неведомому мужчине. Она оказалась хорошей матерью, куда лучшей, чем от нее ожидали и чем могла себе представить Мария-Терезия.
Королева Франции… любящий муж… красота, здоровье, пока молодость… есть дочь, будет и сын… Почему же сердце матери так беспокойно, почему оно чувствовало вину перед дочерью, которая вроде счастлива? Антуан не жаловалась на неуклюжесть или вялость мужа, напротив, все время писала, что он добр, что любит ее и дочку, что готов сделать все что угодно, чтобы угодить, готов отдать, кажется, саму жизнь… Разве думала Мария-Терезия, рожая пятнадцатого ребенка и одиннадцатую дочь, что эта малышка станет королевой Франции?
Устав, императрица отложила перо и откинулась на спинку кресла. Секретер полон старых бумаг, надо бы разобрать, да все некогда. Уже много лет некогда. Некоторые даже пожелтели от времени. Протянув руку, она наугад вытащила листок с непонятными кругами и знаками. Сердце снова сдавило, а дыхание перехватило. Это был тот самый лист, который придворный астролог принес после рождения эрцгерцогини. Что он тогда говорил?
У Марии-Терезии похолодело внутри от страшного воспоминания. Почему она не вспомнила пророчество, когда настаивала на этом браке?! Где были ее ум и ее память?! Астролог предрекал, что у родившейся девочки очень плохой гороскоп и если ее не воспитать и образовать должным образом, то будут проблемы, но главное – ее нельзя выдавать замуж за ровню и близко от дома, нужно далеко и за человека ниже статусом, иначе… Что он говорил про иначе?!
У матери волосы зашевелились на голове, астролог тогда твердил про отрубленную голову!
Она с трудом перевела дыхание, стараясь успокоить саму себя. Нет, нет, ничего страшного. Девочку обучили и воспитали вполне прилично, она добрая мать и жена, хорошо разбирается в том, что нужно женщине ее положения, не всем же, как матери, править страной, для этого есть короли. И замуж ее выдали довольно далеко, не оставили же в Австрии, как Кристину. И Людовик ей не слишком ровня, она младшая дочь в большой семье, в наследницы никак не годилась, а он дофин и стал королем.
Нет, она выполнила условия астролога, все будет в порядке. Как могут отрубить голову королеве? Марии Стюарт отрубили по воле английской королевы Елизаветы, но там совсем другой случай, они мешали друг дружке, а Антуан никому не мешает, корону получила по праву и немало за нее настрадалась. И замужество она выстрадала, и свою дочь тоже. Не все женщины сумеют сохранить себя в таком положении, в котором столько лет была Антуан. Нет, все должно быть в порядке. Должно…
Однако сердце все ныло, и чем больше убеждала себя Мария-Терезия, что пророчество астролога просто невозможно, ведь королевам не отрубают головы, если это и могло произойти, то только пока Антуан не взошла на престол, теперь ей никто не страшен, а родит сына, вообще станет недосягаема и для памфлетистов, тем больше верила предсказанию.
Жизнь показалась и вовсе невыносимой, хотелось помчаться в Версаль самой, прижать дочь к груди, защитить своего ребенка, пусть и взрослого, и в короне Франции, от всех бед, прошлых и будущих! Но что она могла? Только сидеть и ждать вестей, а еще мысленно наставлять и оберегать королеву Франции.
Это письмо было последним в их жизни.
Открытые окна все же сделали свое дело, императрица заработала воспаление легких. Пять дней она тяжело болела, усилилась и водянка, все распухло, в груди невыносимый жар… Мария-Терезия не желала, чтобы жившие с ней дочери Марианна, Елизавета и Кристина (Мими) видели ее страдания, потому потребовала, чтобы они удалились и даже потом не приходили на похороны. Она отказалась и от предложенного врачами снотворного:
– Я не боюсь смерти и хочу быть в сознании, когда она придет. Мне пора.
Мария-Терезия умерла 29 ноября 1780 года, так и не увидев столь желанного внука от Антуанетты.
В Версаль печальную весть привезли только через неделю. Прочитав известие, Людовик едва не рухнул сам. Он прекрасно помнил, как относилась к матери Антуанетта, и очень уважал это чувство, возможно, потому что сам был сиротой с детства. Король не представлял, как сообщить такое известие своей дорогой жене, видеть ее отчаяние слишком тяжело…
Людовик не мог просто передать королеве письмо, не мог отправить кого-то, а самого не несли ноги. Но, выйдя в галерею, он увидел аббата Вермона. Аббат так и был наставником Антуанетты еще с тех пор, как поинтересовался в Вене, кого из животных она предпочитает, и получил ответ: «Единорога». Королю никогда в голову не приходило поговорить с духовником своей супруги, он просто не замечал аббата. А теперь вдруг бросился к нему, словно к последней надежде.
Глядя на залившегося слезами короля, аббат Вермон и сам потерял дар речи:
– Что случилось, Ваше Величество?!
Людовик молча протянул ему письмо. Лицо Вермона вытянулось и на глазах тоже выступили слезы. Он уже много лет не видел императрицу, но не забыл эту замечательную женщину.
– Скажите Ее Величеству… умоляю… я не могу…
– Да, Ваше Величество, конечно. Я как раз спешу к королеве. Это такая утрата…
– Благодарю Вас! Я объявлю во Франции траур.
Для Марии-Антуанетты это было, конечно, ударом. Она знала, что мать больна, понимала, что долго императрица не проживет, но смерть дорогого человека, даже если понимаешь, что она скоро случится, все равно неожиданна и тяжела.
Людовик вошел в спальню, набычась. Он не знал, какими словами утешать жену, хотя ему было очень ее жалко. Антуанетта лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Муж присел рядом, кровать жалобно скрипнула под его массивным телом, несколько мгновений помолчал и вдруг тихонько погладил волосы жены. Так делал когда-то в детстве отец, если Антуан на кого-то сильно обижалась и плакала у себя в комнате. Мать редко утешала ее, считая, что все обиды нужно перебарывать самой, а вот отец приходил, садился рядом и тихонько гладил по голове. От этого становилось так тепло, и обида куда-то уходила сама.
Антуанетта сначала замерла, а потом вдруг уткнулась лицом в колени мужа и разревелась совсем. Окончательно растерявшийся Людовик все гладил и гладил ее волосы, пока не успокоилась. И вот эта пусть неуклюжая ласка была куда дороже всех остальных сочувствующих слов и витиеватых выражений соболезнования. Луи и брат Иосиф, вот два оставшихся ей дорогих человека. Дочь еще совсем мала, с сестрой Шарлоттой, с которой когда-то были так дружны, судьба совсем развела, она словно не простила мне своего неудачного замужества, хотя рожала одного ребенка за другим. Другие были куда более чужими.
– Маленькая моя девочка…
Луи назвал ее маленькой девочкой?! Антуанетта действительно свернулась калачиком и прижалась к мужу, словно ища у него защиты от этого жестокого мира.
Королева была очень благодарна мужу за настоящую поддержку в горе, они стали гораздо ближе друг другу. Оказалось, что неуклюжий, неловкий Людовик способен на куда более сильные и чистые чувства, чем, например, его младший брат красавец д’Артуа, соболезнования которого были высказаны в полном соответствии с этикетом, но душевностью и не пахли.
