В РИМ!
В порту Александрии суматоха – на корабли грузили все то, что царица решила взять с собой в Рим. Не все понимали, зачем ей туда ехать, но были согласны, что показать себя стоит.
На несколько судов с трудом поместили боевые колесницы, лошадей, рабов, оружие, мебель, книги и даже пантер! Одно, самое роскошное, конечно, предназначалось самой Клеопатре с ее мужем, сынишкой и служанками. Больше всего переживала Хармиона, в прошлый раз Птолемей Авлет изза ее болезни и какойто провинности не взял женщину с собой, она вся извелась, пока царь с дочерью не вернулись. Вдруг и на этот раз оставят?
Клеопатра изумилась:
– Как я без тебя?! Нет уж, ты поплывешь обязательно. Не бойся, там такие же люди. – Она чуть подумала и уточнила: – Только надменные и жадные.
– Все?
– Ну, наверное, нет. Но многие!
Когда настало время уплывать, Мардион успокаивал царицу:
– Все будет хорошо. Пока не закроется навигация, я буду еженедельно присылать отчеты о состоянии дел.
Мардиону верилось, это не Пофин. Успокаивал и Руфион, прося передать привет Цезарю и обещая не спускать глаз с евнуха, чтобы у того не появилось желание устроить чтото по своему усмотрению.
Наказов и распоряжений было сделано столько, что впору завалить свитками с их перечислением пару комнат дворца. И все же уже с корабля Клеопатра принялась кричать чтото о библиотеке.
Хармиона потянула ее прочь от борта:
– Держи себя в руках, ты же царица! Думаешь, у Мардиона не хватит ума вовремя оплатить работу переписчиков?
Клеопатра вздохнула, за прошедшее время она настолько привыкла совать свой нос во все, что теперь с трудом представляла, как будет жить без этих повседневных забот. Но тут же царица взяла себя в руки. Корабль огибал Фаросский маяк, впереди была Остия – римская гавань, и сам Рим!
Сервилия настоящая римская красавица – утонченная и уверенная в себе. Это была блондинка с низким лбом, маленьким орлиным носом, черными большими глазами, над которыми дугой расположились брови, начинающиеся чуть не у скул и почти сросшиеся на переносице, с небольшим, но твердо очерченным ртом, маленькой ножкой, белой и длинной рукой, пальцы которой, округленные и слегка приподнятые в концах, украшены розовыми ногтями красивой формы. Ее зубы в молодости были весьма хороши, но постоянная привычка скрипеть ими в случае досады или злости заметно изменила верхний ряд, заставив выпятиться вперед. Впрочем, это не портило общего впечатления от красавицы.
Сервилия умела ухаживать за собой, тем более, оба мужа боготворили ее и не сильно досаждали, позволяя делать все, что захочется. Прекрасная кожа, всегда необычно, на грани приличия уложенные волосы (сколько сменилось рабынь, отвечающих за волосы хозяйки, а одна даже была распята, когда сожгла прядь, завивая ее!), смелость в нарядах и суждениях делали Сервилию желанной для многих. Но она хотела быть таковой прежде всего для Цезаря.
Была ли это действительно любовь? Кто знает, может, и была. Но к ней примешивалась изрядная доля расчета. Клеопатра не осуждала соперницу, разве она сама отправилась к римлянину не из расчета? Это потом, когда Цезарь вдруг приник к ее рту, а потом и телу, в ней родилась сначала страсть, а потом настоящее чувство. Возможно, так же и Сервилия. Сначала попыталась заполучить набирающего в Риме вес Цезаря как защитника для себя и собственных детей, а потом и сама попала в его сети.
Во всяком случае, Цезарь не жалел на любовницу средств, хотя изменял ей с каждой, попадавшейся на пути. Таков уж Цезарь, сердцеед и бабник, недаром в Риме его прозвали «мужем всех жен».
Сервилия не обращала внимания на общественное мнение, она могла себе это позволить, потому как сама это мнение формировала. Она мчалась к Цезарю в Галлию по первому его требованию, жила там столько, сколько было нужно. За это любовник щедро одаривал подругу, даже влезая ради подарков в сумасшедшие долги, как было с той дорогущей жемчужиной в шесть миллионов сестерций. Целое состояние за то, чтобы увидеть блеск в ее глазах!
И вот теперь Сервилия чувствовала беспокойство. Она сумела устроить любовную связь Юнии с Цезарем, тот принял замену благосклонно. Но даже щедрый подарок в виде продажи ей за смешную цену имений Помпея не обманул Сервилию: Цезарь изменился, и она это чувствовала. Теперь, когда в его руках столько власти и денег, он стал отдаляться от прежней подруги. И виной этому не зазнайство или пренебрежение, нет, Сервилия душой чувствовала, что причина в женщине по имени Клеопатра!
Сначала, услышав об интрижке Цезаря с Эвноей, она даже порадовалась, значит, привязанность к египтянке не так крепка. Может, все и обойдется скандальной скульптурой обнаженной царицы в храме Венеры? Но Цезарь вернулся в Рим, праздновал свои триумфы, а Сервилия видела, что его глаза ищут и не находят ту единственную, которую хочется видеть! Это не мешало завзятому сердцееду и любовнику спать с Юнией и даже самой Сервилией (правда, всего лишь раз!), раздевать взглядом каждую красотку. При этом он словно отталкивался взором от каждой попадавшейся на глаза женщины: не она!
Сервилия осознала, что это серьезно.
И вдруг известие: египетская царица прибудет в Рим вместе с супругом и сыном! Женская часть Рима загудела, как растревоженное осиное гнездо. Патрицианки возмущались до хрипоты. Одно дело отбивать великолепного любовника друг у друга и совсем другое понимать, что его сердцем завладела какаято чужестранка, причем именно сердцем, а не местом на ложе! Особенно теперь, когда он так силен и богат!
Новость обсуждалась в каждом атриуме, всеми патрицианками от совсем старой до совсем юной, словно страсть Цезаря к египтянке была угрозой для существования самого Рима. Вообщето Риму безразлично, сколько и каких женщин бывает на ложе диктатора, это проблемы его жены, но только пока те не рожают сыновей и тем более не называют их именем Цезаря! Матроны были едины: можно родить ребенка, но назвать его Цезарионом и притащить в Рим всем на обозрение – это уже чересчур! Наглость невиданная.
Какова же эта царица, если она позволяет себе такие вольности?! Слухи обрастали немыслимым количеством подробностей. Дурнушка, низенькая, толстенькая, с кривыми зубами и темной кожей. Черная, как африканская рабыня?! – ахали самые впечатлительные. Ну, может, и не слишком черна, но как можно сохранить белизну кожи при таком солнце, какое в Александрии?
Благородством происхождения похвастать не может. Ну и что, что ее отец царь Египта. Вы помните этого царя? Да, да, тот самый, что несколько лет назад увивался в Риме вокруг Помпея, чтобы консул согласился признать за ним право владеть собственной страной! Ни умения ухаживать за женщинами, ни представительности во внешности, короче, не царь, а сплошное недоразумение. Говорят, он даже играл на дудке, этой, как ее… флейте! Так вот, этот царь сам сын наложницы! И мать нынешней царицы тоже неизвестно кто, кажется, даже сестра своего мужа. Что вы хотите, дикари, у них инцест в порядке вещей. И царица замужем за своим младшим братом! Хороша семейка – муж на несколько лет моложе жены, совсем мальчик, к тому же супругаразвратница, родившая от Цезаря!
Обсуждение так или иначе снова возвращалось к диктатору. Как он мог на такую польститься?
Женщины валом повалили в храм Венеры, каждой хотелось хоть в виде скульптуры посмотреть на Клеопатру. И снова приговор был единодушным: и чем здесь увлекаться?! Ктото вспомнил, что Клеопатра тоже приезжала вместе с отцом. Долго обсуждали, та ли дочь была с Птолемеем, потом пытались вспомнить, как она выглядела, как вела себя.
Нашлись те, кто вспомнил. К радости матрон, эти воспоминания только позабавили – Клеопатра мало похожа на хорошенькую сестру Арсиною, которую Цезарь притащил из Александрии в качестве трофея, она не красива. И снова матроны были в недоумении, получалось, что у Цезаря в Египте был выбор?! Почему же он выбрал не красивую Арсиною, которая вроде тоже была царицей (когда это Цезарь смотрел на происхождение своих любовниц?!), а эту дурнушку?
Необычность поступка диктатора вызывала к египетской царице бешеный интерес. Из патрицианских атриумов и триклиниев молва расползлась по остальному Риму довольно быстро. Теперь о египетской царице говорили всюду. Интерес подогревали и рассказы сначала легионеров, а потом и многочисленных купцов и путешественников, побывавших в Александрии, о несметных богатствах Египта. И если матрон интересовала внешность Клеопатры и ее умение очаровывать таких мужчин, как Цезарь, то простых римлян занимали сведения о золоте и роскоши, присущих египетскому двору.
Потом вдруг вспомнили, что Марк Антоний когдато помогал отцу царицы возвращаться в Александрию, следовательно, знал ту позже, чем она была в Риме. Не испугавшись даже недовольства Фульвии, бросились расспрашивать ее мужа. Но мнение Марка Антония не понравилось, тот заявил одно: «Обаятельная!». Вот еще! Неужели одним обаянием можно так привязать к себе разумного Цезаря?! Нет, здесь определенно чтото еще…
К тому времени, когда корабли Клеопатры коснулись пристани Остии, Рим уже гудел в ожидании встречи царицы не меньше, чем перед триумфами Цезаря.
Сам Цезарь удивлялся такому небывалому интересу к визиту правителей соседней страны. Мало ли их было? Откуда столько слухов? Он понимал болтовню матрон, тех хлебом не корми, только дай посплетничать, а его связь с Клеопатрой и рождение ею сына давало великолепный повод для этого. Но почему сходит с ума и плебс?
Он не подозревал, что слухи распускали в том числе и шпионы самой египетской царицы, ежедневно рассказывая доверчивым слушателям о роскоши, с которой путешествует Клеопатра. Царица вполне подготовила свой приезд, даже находясь далеко от Рима.
Рим надолго запомнил этот день, хотя позже очень многие постарались, чтобы о нем забыли.
В Город, наконец, прибыла египетская царица. Вернее, прибыли царь и царица, но что это за царь – совсем мальчик, его почти не заметили, а вот Клеопатру не заметить не смог бы и слепой. Крик «едут!» позвал на улицы многих. Мигом опустели лавки и таверны, свободные граждане и рабы побросали свои дела, чтобы узреть чудо, о котором в предыдущий день наперебой рассказывали видевшие высадку египтян в Остии. Слухи ходили один другого диковинней, говорили о живых зверях и позолоченных колесницах. На такое надо было посмотреть собственными глазами!
Конечно, мало кто верил, что царица везет с собой целый зоопарк, многие помнили предыдущее пребывание египетского царя в Риме, когда ему пришлось одалживать деньги на подарки римским патрициям у римских же ростовщиков. Саму Клеопатру не помнил никто, даже те, в чьем доме она бывала. А интерес плебса подогревали рассказы легионеров, утверждавших, что все время путешествия по Нилу даже они ели и пили из золотой и серебряной посуды.
Римляне не ошиблись в своих ожиданиях. Когда впереди огромной процессии показались блестевшие на солнце грозные боевые колесницы (неужели и правда позолоченные?!), по толпе пронесся восхищенный возглас. Десятью колесницами личной охраны египетской царицы, едущими попарно, правили рослые черные возницы, одетые как египтяне в одни лишь схенти – белоснежные юбки и с богатыми украшениями на плечах. Их умащенная темная кожа отливала золотом не меньше роскошных ожерелий. Бывалых воинов не обманул блеск позолоты на колесницах, они сразу оценили, сколь грозное оружие показала египетская царица.
Не успел народ восхититься богатством украшений на возницах, как пришлось ахнуть от следующего – за ними стройные, завитые словно амурчики мальчикирабы вели на поводках ручных газелей, косуль, молодых козочек. Это была отрада уже для женских и ребячьих взоров. Со всех сторон послышались возгласы: «Ой, какой хорошенький!», причем непонятно, к кому это относилось больше – к косулям или к рабам. За газелями, словно подчеркивая их стройность своей собственной, прошествовали гибкие томные красавицы, извивавшиеся при движении точно змеи. Мужские руки сами собой тянулись обнять эти восхитительные тела. Сумела египетская царица угодить каждому…
И почти тут же толпа отпрянула назад, те, кому было плохо видно, теснили передних, пытаясь приблизиться к невиданному чуду, а оказавшиеся впереди упирались изо всех сил. Испугаться было от чего – рослые, огромные рабы вели… пантер и леопардов, с трудом удерживая тех на широких ремнях! Глаза хищников блестели не хуже золота и драгоценностей.
И только после этого, когда римляне уже не знали чего ожидать дальше, показалась огромная колесница, выполненная в виде огромного лежащего льва с человеческим лицом (по толпе пронесся шепот: «Сфинкс», – хотя мало кто понял, что это такое), которую тащили двенадцать красавцев коней, запряженных квадригами. По сравнению с ними белые кони Цезаря и его колесница показались простой повозкой с мулами!
Наверху в одежде богини Изиды стояла женщина. Теперь толпа уже выдохнула в едином порыве: «Царица!». Это и впрямь была Клеопатра. Она стояла высоко на спине Сфинкса, не глядя вниз на ликующий народ, устремленная вперед к Капитолийскому холму.
На Клеопатре был наряд греческой богини Изиды – затканный золотом хитон из дорогой висоновой ткани, блестевший, точно само солнце на небе, скрепленный золотой же пряжкой со множеством драгоценных камней черный плащ, на котором были звезды и луна, на волосах венок из самых разных цветов, у которого надо лбом царицы выделялся золотой диск, символизирующий солнце, и все та же поднявшаяся в предупреждающей стойке кобра. Но для смотревших на нее людей царица сливалась воедино со своим нарядом, спроси назавтра, во что одета – не ответят. Одно слово: «Ах!».
У Клеопатры хватило ума не обливать себя тайным средством жреца с ног до головы, но она все же мазнула второй каплей по Сфинксу, и теперь откровенно испугалась, потому что народ был готов растащить колесницу на части. Жрец не ошибся, ветерок, тянувший как раз от царицы в сторону беснующегося плебса, заставил людей потерять головы от восторга. Остальную процессию, какой она ни была богатой, римляне едва заметили. А ведь оно того стоило: Клеопатра наглядно демонстрировала возможности египетской армии – ее боевые колесницы.
Охрана с трудом сдерживала сумасшедший натиск толпы. Цезарь, увидев такое триумфальное появление своей александрийской подружки, едва смог спрятать улыбку: Клеопатра взяла свое! Появиться более эффектно она смогла бы разве что спустившись из облаков в сопровождении самого Зевса Громовержца.
Глядя в возбужденно горящие глаза любовницы и сам с трудом удерживаясь, чтобы не сжать ее в объятиях, Цезарь приветствовал царскую чету от имени Рима и пригласил на свою виллу по ту сторону Тибра:
– Надеюсь, царю и царице понравится, там и река чище, и воздух тоже. К тому же на Яникуле нет такого шума, как в самом Риме.
Конечно, Клеопатра знала, где будет жить, там давнымдавно все привели в соответствие с ее пожеланиями, украсили, расставили и разложили.
– Вероятно, царице нужно отдохнуть после долгой дороги? Я навещу царскую чету вечером, и мы обсудим ваше дальнейшее пребывание в Риме. Лепид проводит царицу до виллы.
Знал кого посылать, Лепид был настоящим солдафоном, способным командовать, но не совращать.
Сухие слова, положенные при встрече правителей двух стран, не обманули Клеопатру, да и всех остальных, глаза Цезаря блестели не меньше, чем драгоценности его любовницы, всем видно, что диктатор попросту влюблен! Но сейчас толпа была с ним совершенно солидарна, пожелай царица, чтобы ее на руках отнесли через Тибр на Яникул, римляне выстлали бы своими телами дно Тибра, чтобы Клеопатра ненароком не замочила ноги.
Так триумфально в Рим давно никто не входил, даже сам Цезарь! Он представлял военные трофеи, а царица показала свое богатство. Все согласились, что женщины куда изобретательней.
Большинство матрон, конечно, встречать египетскую царицу не собирались, но отправили на улицы своих служанок, чтобы те все рассмотрели и рассказали. Впечатление у всех было единым: «Вот это да!..» – но толком никто ничего сказать не мог. Сумасшествие, длившееся все время прохождения кортежа Клеопатры по городу, както отступило, и теперь люди не сразу даже вспомнили, как была одета царица и как она выглядела. Кажется, невысокого роста, кажется, одета, как богиня Изида, в греческое платье, кажется, на ней много блестящих украшений… Красива? Кто ее знает. Но что головы потеряли все сразу – несомненно.
Но головы потеряли далеко не все, нашлось немало тех, кто трезво оценил показанное царицей. У Египта мощный флот и сильная армия, одни боевые колесницы чего стоят, а египетские лучники славились всегда. Если их сложить с армией Рима, то получится несокрушимая сила, способная завоевать все и всех. Коекто даже представил себе, как под прикрытием знаменитых египетских лучников римские легионы твердой поступью подавляют ряды противника, а египетские колесницы повергают дрогнувшего врага в панику.
Если честно, то далеко не всем такое будущее понравилось. Прежде всего потому, что вдвоем – Цезарь и Клеопатра – действительно были несокрушимы не только для врагов, но и для самих римлян. Власть Цезаря плюс богатство Клеопатры давали им преимущество перед кем угодно.
В тот же вечер в дом к Марку Бруту пришел его зять и единомышленник Кассий. Сам Марк всего на несколько дней приехал в Рим по делам из Цизальпийской Галлии, куда Цезарь отправил его наводить порядок. Муж сестры Марка Юнии Терции Кассий, напротив, находился в Риме. У них было много тем для разговоров, но в этот день главным оказался, конечно, приезд египетской четы.
Супруга Кассия Юния уже была у матери, они с женой Марка Клавдией находились на форуме во время приезда Клеопатры, с трудом выбрались из огромной толпы и теперь громко возмущались, пересказывая Сервилии свой ужас от охватившего римлян граничащего с безумством воодушевления и страшных черных рабов, тащивших пантер. Сервилия мысленно отметила, что и сами молодые женщины, несмотря на все их возмущение, пожалуй, больше восхищены, чем раздосадованы. А если и есть досада, то только от сознания, что они так не могут.
Действительно, немыслимо, чтобы римлянка могла появиться во главе огромной процессии, потратив безумные деньги на украшение своего приезда, вот так разодевшись и совершенно бесстыдно заслонив собой мужамальчика! «Эта египтянка», конечно, станет темой для разговоров во всех домах на ближайшую неделю!
Сервилии тоже было досадно. Неужели и Цезарь соблазнился на блеск драгоценного металла? Чем взяла его эта царица? Матрона, сколько ни вспоминала, не могла припомнить облик девочки, жившей какоето время вместе с царем Египта в Риме. Да и самого царя тоже едва помнила. Кажется, у него было смешное прозвище – Дудочник. Царь, играющий на флейте, – это смешно! Чего же ожидать от дочери?
Не успели родственницы хорошенько перемыть косточки царице, как в доме появились еще две матроны с той же темой для разговора, а потом еще подруга Юнии. Но самой неожиданной гостьей явилась бывшая супруга Цицерона Теренция! Все мигом притихли, эту женщину побаивался сам Цицерон, что, правда, не помешало оратору, наделавшему множество долгов, развестись со своей домомучительницей и тут же жениться на молоденькой Публилии, над которой он держал опеку. Чтобы вернуть приданое первой жене, Цицерон, видно, потратил такое же, полученное за второй. Спросить с него было некому, опекал юную Публилию сам Цицерон.
Теренция, грубоватая, шумная и говорливая не меньше своего мужа, вошла в малый атриум Сервилии хозяйкой, это позволяли ей давнишнее знакомство с матроной и возраст. Сервилия с улыбкой поднялась навстречу:
– Рада видеть тебя, Теренция. Как твое здоровье?
– Хочешь знать, не собираюсь ли я в ближайшее время оставить Цицерону наследство, чтобы он мог и дальше проматывать его со своими глупыми болтунамиписаками? Не дождетесь, я еще переживу вас всех!
Знать бы Теренции, как она права, она действительно переживет всех собравшихся в атриуме женщин и умрет на сто третьем году жизни!
Сервилия улыбнулась, иногда она не могла понять, у кого из двух супругов – Цицерона или Теренции – более язвительный язык. Но дома Теренция совершенно подавляла мужа, тот вынужден был подчиняться, потому что постоянно был в долгах и жил на деньги супруги. Интересно, как теперь, ведь ему пришлось вернуть все приданое Теренции, а к тому же молодая жена требует немалых расходов. Спросить у разведенной Теренции невозможно, та хоть и знает все о делах бывшего мужа, болтать об этом в присутствии чужих никогда не станет.
Но у пришедшей матроны была другая тема для разговора:
– Вы видели эту египетскую куклу?
С появлением громогласной Теренции в малом атриуме стало слишком тесно, и Сервилия предложила перейти в триклиний, тем более, слуги уже приготовили обед.
– Все скромно, не обессудьте, но, полагаю, не одним мужчинам приятней вести беседы за трапезой.
В отличие от мужского, женское общество предпочитало располагаться на стульях, скамьях и в креслах, не слишкомто удобно есть лежа, да и всех лиц не увидишь. Стоило рассесться, как Теренция снова начала громким голосом:
– Так я спрашиваю, вы видели эту египтянку?!
На правах хозяйки и старшей из остальных женщин ответила Сервилия:
– Я не была на форуме, слишком много чести, а вот Юния и Клавдия случайно оказались там и до сих пор не могут прийти в себя.
– Случайно там не было никого, уверяю вас!
Ну что за женщина! Если Цицерон своим языком с легкостью наживал себе врагов среди мужчин, то его бывшая супруга делала то же среди женщин. Юния натянуто улыбнулась.
– Я тоже ходила смотреть на заморское чудо, – загремела Теренция, – и нисколько этого не стыжусь. Могу сказать одно – более богатого триумфа я не видела! Не знаю, что там у нее в голове, но показать эту голову египетская царица сумела. Рим долго будет помнить ее появление!
Теперь загалдели уже все. Оказалось, что матроны либо сумели посмотреть сами, либо отправляли на форум доверенных служанок и тоже не находили слов, чтобы достойно описать увиденное. Столько роскоши! И это когда в Риме принят закон против нее!
– А что ей наши законы? Говорят, в Александрии даже их маяк покрыт листовым золотом…
Теренция повернулась к Валерии:
– Это еще зачем?!
Та чуть смутилась, но упрямо мотнула головкой:
– Ночью морякам помогает свет костра, а днем блеск золота.
Чуть подумав, Теренция расхохоталась:
– Да! Приманивает в Александрию всех глупцов. – И тут же совершенно серьезно, даже мрачно добавила: – Я была в Александрии в молодости. Это огромный, красивый город, что бы мы, римляне, ни говорили о нем! Великий Александр все делал как великий, и этот город тоже. Рим покажется египтянке тесным и захудалым.
– Вот еще! – фыркнула Юния. – Большой не значит величественный.
– Девочка, там один дворцовый квартал Брухейон как весь наш центр Рима. И улицы прямые и широкие, хоть квадригами езди.
Женщины ахнули:
– Не может быть!
– Может! И маяк действительно одно из чудес света, отовсюду видно, никакого золота не нужно.
– Я слышала, что у них все огромное – какието гробницы, статуи… – робко поинтересовалась Клавдия.
– Гробниц не видела, врать не буду, хотя слышала, что огромные, а вот статуи и правда огромные, даже в Александрии.
Если честно, то собравшихся женщин куда больше интересовала сама египетская царица, чем какието статуи и гробницы.
– А царицу ты там видела, когда бывала?
Теренция громыхнула в ответ:
– Ты глупа, Клавдия! Сколько лет мне, и сколько ей! Ее, небось, и на свете не было, когда я была девушкой. Ты вон спроси Сервилию, она видела египтянку девочкой, когда та приезжала с отцом сюда.
Все головы повернулись в сторону хозяйки дома. Та пожала плечами:
– Видела, но не помню. Какоето бесцветное создание и отецмузыкант.
– Кто?!
– Ее отец любил играть на дудочке, поэтому был прозван погречески Авлетом – Дудочником, – пояснила Теренция.
– Царь и музыкант?
– Что вы хотите, это же Египет.
– А… они не людоеды? – осторожно поинтересовалась Клавдия.
Теренция от души расхохоталась:
– Александрия эллинский город, там Мусейон, библиотека, есть все, что в приличных городах. Только распутный…
– Неудивительно, даже сам царь называл себя Дионисом.
Каждая из сидевших подумала о том, что распутства хватает и в Риме, но то, что простительно великому Риму, не простительно никому другому, для этого надо быть Римом!
Клеопатре еще долго перемывали косточки не только в этом доме, но и во множестве других.
Марк Брут и Кассий тоже говорили о приезде египетской царицы, но их меньше всего интересовало распутство Александрии и игра на флейте отца Клеопатры. Эти двое обсуждали продемонстрированную силу.
– К чему Цезарь разрешил царице привезти свои колесницы и даже показать их при въезде в Город, словно она военачальник, а не женщина?
– Я думаю, Марк, это демонстрация объединенных возможностей. Если сложить вместе армии Рима и Египта, с ними не сможет справиться никто, в том числе и Парфия. Египетские колесницы и их лучники лучшие в мире, это всем известно. Цезарианцы рассказывали, какой испытали ужас, увидев острые клинки, прикрепленные к колесам таких же колесниц, когда воевали с Юбой. Не будь боги на стороне Цезаря, от его армии остались бы лишь покромсанные клочья!
– Ты думаешь, поход на Парфию?
– Конечно, ведь гибель Красса осталась неотомщенной. Но это дело будущего, у Цезаря слишком много дел в Риме, чтобы кудато собираться.
Марк сделал знак рабу, чтобы тот наполнил чаши вином. И он, и Кассий разбавили напиток.
– У тебя хорошее фалернское.
– Да, в прошлом году был неплохой урожай. Смешно, скоро праздник урожая, а гроздья только начали наливаться соком. Наш календарь явно спешит…
– Неудивительно, столько лет его не подновляли. Всем не до нормальной жизни, воюют за власть.
– Скажи, наступит ли когданибудь время, когда люди поймут, что лучше Республики и выборной власти, в которую приходят, чтобы не обогащаться, а служить, нет?!
Кассий посмотрел на друга. Непримиримый Катон не зря был дядей этого идеалиста. В Марке так причудливо смешались влияние дяди и матери!.. С одной стороны, это хваткий делец, готовый давать деньги под большие проценты, за что с ним даже сначала отказался знаться Цицерон, с другой – неисправимый мечтатель. Мать научила Марка Брута думать о деньгах, дядя Катон – об общественном благе.
Но почемуто именно сегодня Кассию совсем не хотелось об этом благе разговаривать, он прекрасно понимал, что если Марк начнет рассуждать о достоинстве Республики, то его не остановишь, потому перевел разговор снова на приезд египетской царицы.
– Марк, болтают, что у Цезаря в Александрии был бурный роман с этой египтянкой и что у нее сын Цезарион.
Брут дернул плечом:
– Я не слушаю сплетни!
– А как твоя мать?
– Сервилия слишком умна, чтобы обращать внимание на мимолетные увлечения Цезаря. Египтянке ли тягаться с умом моей матери!
– Я слышал, что она умна и даже образованна.
– Если бы была умна, не явилась бы в Рим!
– Цезарь позвал.
– И Цезарь не слишком умен, если притащил в Город любовницу изза моря.
Осуждать Цезаря даже за любовницу двум приятелям было опасно, они оба после разгрома Помпея при Фарсале остались живы и вернулись в Рим только благодаря милости диктатора, но молодость опрометчива и легко забывает благодарить спасителей. Прошло совсем немного времени, и друзья просто забыли, что чемто обязаны Цезарю, теперь он снова был диктатором, посягавшим на идеалы Республики.
И если женщины обсуждали решение Цезаря поселить Клеопатру на собственной вилле на другом берегу Тибра в садах на Яникуле, то мужчины говорили о его стремлении подчинить Рим своей полной власти.
– Кальпурния не возражала, когда Цезарь разрешил египетским архитекторам коечто переделать на их вилле в садах! – Клавдия передавала услышанное от подруги Кальпурнии, жены диктатора.
– А как она может возражать, если Цезарь по уши влюблен в эту египтянку и готов ради нее сделать что угодно! – Теренция не задумалась, насколько ранит Сервилию такими словами. Правда, покосившись на хозяйку дома, она попыталась смягчить нанесенную обиду: – Эти мужчины глупы все поголовно, вернее, становятся такими, стоит им попасть под власть распутниц! Даже мой Цицерон не удержался!
Теренция продолжала звать бывшего мужа «мой» и откровенно намекала на его отношения с молоденькой Публилией еще до развода с самой Теренцией. Но Сервилии вовсе не хотелось оказываться в одной компании с обиженной Теренцией, она не собиралась отдавать Цезаря без боя и намерена за него побороться. Глупышка Юния Терция не смогла удержать диктатора, даже когда мать буквально привела его к дочери в постель. Очаровать знаменитого любовника не так уж сложно, сколько было таких вот очаровавших! А вот удерживать его в течение стольких лет смогла только она, Сервилия. Этому стоило поучиться, но никого учить искусству удержания неверного любовника Сервилия не собиралась, даже собственную дочь.
Для начала ей нужно понять, чем же взяла некрасивая (по рассказам очевидцев) царица Цезаря. Пресытился красотой и потянуло на дурнушку? Но следующая любовница мавританка Эвноя была красавицей, а ее Цезарь в Рим не пригласил. Неужели потому, что Клеопатра родила ему сына? Сервилия усмехнулась собственным мыслям, знай она, что Гаю Юлию столь дорог наследник, не от мужа рожала бы, а от него. В свое время Сервилия попыталась намекнуть Цезарю, что Юния его дочь, но Гай расхохотался! Взяв любовницу за подбородок, долго смотрел ей в глаза. Взгляд Цезаря мало кто мог выдержать, насмешливые огоньки, блестевшие в глубине зрачков, завораживали, не позволяя лгать.
– Не знай я тебя так хорошо, Сервилия, пожалуй, поверил бы. Посмотрим, на кого окажется похожа Юния Терция. Моя дочь Юлия была моей копией.
Сервилия молила богов, чтобы Юния оказалась похожей на нее саму, но девочка и правда была отцовской копией и нисколько не походила на Цезаря. Цезарь великодушно не напоминал Сервилии о попытке обмануть его, но чувство неловкости осталось.
А эта умудрилась родить сына, говорят, очень похожего на диктатора. Этим и подкупила? А что если Цезарь решил сделать наследником именно этого мальчишку?!
Теренция высказала тоже сомнение вслух:
– У египтянки сын от диктатора. Не следует ли из приглашения ее в Рим, что Цезарь намерен сделать этого ублюдка своим наследником?!
На мгновение установилась тишина, ошарашенные предположением женщины молчали. Потом загалдели все сразу:
– Он не римлянин! Диктатор не имеет права делать наследником неримлянина!
Сервилия усмехнулась:
– А кто помешает диктатору дать Цезаренышу гражданство? Не сенат ли?
Стало совсем не по себе. Если в Риме завтра станут править всякие там пришлые из Египта, то что станет с самим Римом?!
«Эти восточные походы до добра не доводят!» – решили матроны и обиженно поджали губы. Мужчины попадают под влияние восточной роскоши и разврата, теряя при этом римскую мужественность и верность своим добропорядочным женам.
Это было чистейшей воды фарисейство, потому что сами возмущавшиеся матроны любили роскошь не меньше восточных красавиц и особой верностью супругам никогда не отличались. Но то, что позволено Юпитеру, не позволено быку! С римлянок спрос иной.
Перед невидимой угрозой со стороны восточных красавиц (или дурнушек?!) ряды римских матрон сомкнулись. Женщины готовы были даже забыть свои собственные разногласия и нелюбовь, только бы оградить благородных патрициев, своих мужей, от дурного влияния прибывшей египетской царицы.
Общее мнение снова высказала Теренция, просто она решалась говорить вслух то, что остальные только думали.
– Для начала не мешало бы познакомиться с египтянкой. Чтобы врага успешно бить, его нужно хорошо знать.
Согласились все. Оставалось придумать, как это сделать.
– Сервилия, египтянка наверняка будет устраивать приемы, на которые уж менято точно не позовут! Да и Клавдию вон вряд ли. Но ты должна там побывать обязательно. Кроме того, ты опытная и сразу разглядишь, как можно отвадить египетскую дурочку от садов Яникула!
Клеопатра даже не подозревала, что римские матроны так активно взялись за ее отваживание… Она была счастлива тем, что увидела Цезаря, столь триумфально въехала в Рим, что у нее прекрасный сынишка, что она молода и здорова, что жизнь просто хороша…
К приезду Клеопатры вилла Цезаря была приведена в соответствие с ее вкусами, недаром еще летом туда прибыло столько слуг во главе с чади и архитектором. Теперь на Яникуле все напоминало Брухейон.
Царица ходила по помещениям, разглядывала атриум, триклиний, спальни, кивая в знак удовлетворения головой. Особенно ей понравилась собственная спальня, триклиний и малый атриум. Все было бы хорошо, не будь так холодно. Чтобы не заливало дождем, крышу атриума пришлось закрыть кожей, поэтому в самом помещении горело множество светильников, было светло, но душно.
Клеопатра, вспомнив, как мучилась во время предыдущего пребывания в Риме именно изза нехватки света и свежего воздуха, проворчала:
– И это только осень, что будет зимой…
Цезарь приехал к вечеру, но явно намереваясь остаться на ночь. Клеопатру это обрадовало, Хармиону нет. Она уже почувствовала, что царице будет очень трудно в Риме, не зря же Цезарь поселил ее так далеко за Городом.
Не дело слуг, даже очень близких, вмешиваться в отношения хозяйки с кем бы то ни было, Хармиона молчала.
Цезарь улучил момент и чуть приобнял служанку, шепнув на ухо:
– Ты мне расскажешь все про Клеопатру. Как она жила, пока меня не было рядом?
Хармиона почувствовала, как ее охватил ужас. Рассказывать Цезарю о том приговоренном, который побывал на ложе у царицы?! Но и не рассказать нельзя…
А еще Хармиона почувствовала чтото необычное, так ее никто никогда не обнимал. Вопреки убеждению Клеопатры в том, что служанка девственница, она таковой не была. И Хармиона познала в свое время любовь и страсть, но уже давнымдавно об этом позабыла. Все же, почувствовав на своей талии руку Цезаря, она мгновенно поняла, что лучшего любовника Клеопатре не найти! В его мимолетном движении были и сила, и ласка, и уверенность в себе, и даже бережность. О таком мужчине можно только мечтать.
Клеопатра, также улучив момент, прижалась к Цезарю, заглядывая в глаза:
– Я соскучилась.
Тот оглядываться не стал, притянул любовницу к себе и, пробормотав: «Я тоже», – приник к ее губам. Поцелуй был долгим и страстным. Безумное желание зажгло обоих, но все испортил Птолемей. Он пришел к супруге поинтересоваться, пойдут ли они смотреть гладиаторские бои!
Услышав его голос, Цезарь отпустил любовницу. Та с сожалением облизала губы, вздохнула, как бы говоря: «Сам мне его навязал!».
Пришлось терпеть до конца ужина. Зато потом они спешили в спальню царицы так, словно был пожар. Хотя так и было, их обоих без остатка поглотило пламя страсти! Едва опустив кожаный занавес, отделявший спальню от атриума, любовники принялись срывать друг с дружки одежду. На пол полетели туники и набедренные повязки, волосы Клеопатры мигом растрепались, а простыни смялись. Казалось, они торопились наверстать упущенное за время разлуки.
И снова Цезарь забыл обо всем: о времени, о жене, о Риме с его проблемами… Была только эта горящая любовным пламенем женщина, ее объятия, ее ставшие темными в полумраке ночи глаза… Голос страсти заставил умолкнуть голос разума, роскошная вилла предоставила любовникам все: широкое ложе, ванну, вкусную еду, защиту от чужих глаз.
Но утром, уже собираясь в Рим, Цезарь все же решил коечто прояснить. Он мог бы и не спрашивать о поведении хозяйки Хармиону, нашлись услужливые языки, рассказавшие диктатору немало любопытного.
Жестом показав, чтобы рабыня, причесывавшая царицу, вышла вон, Цезарь подошел к Клеопатре, поднял ее голову за подбородок:
– А нука, расскажи, что это за история с платой жизнью за одну ночь с тобой?
Клеопатра освободилась от его руки, отвернулась:
– Уже и до тебя дошли сплетни…
– Клеопатра…
– Я же не спрашиваю, почему, едва выйдя из моей спальни, ты бросился в объятия Эвнои!
– Ты хочешь, чтобы я признал Цезариона своим сыном?
Ее глаза впились в его лицо.
– Да.
– Тогда рассказывай честно, к чему потребовалось брать такую плату с бедолаг?
Несколько мгновений Клеопатра мрачно молчала, потом губы дрогнули:
– Да не было никаких бедолаг.
– Только не ври, дыма без огня не бывает.
Ей пришлось честно рассказать о своей выходке с приговоренным к смерти. Некоторое время Цезарь просто смотрел на Клеопатру, не в силах понять, чего ему хочется больше: убить любовницу или стиснуть в объятиях и вовсе не отпускать от себя, чтобы не натворила еще какихнибудь глупостей.
– Ты хоть понимаешь, что теперь говорят о тебе? Ведь люди охотно поверили в твою кровожадность и в то, что побывавшие на твоем ложе платят за это жизнью!
Чтото неуловимо изменилось в Клеопатре, та нутром почувствовала, что прощена, и поэтому фыркнула:
– В таком случае можешь гордиться, что ты единственный, кто остался после этого жив!
Цезарь видел перед собой прежнюю Клеопатру, ехидную и строптивую, подчинить которую просто невозможно, оставалось только любить.
– Иди сюда…
Вилла Цезаря на Яникуле сверкала огнями, была украшена немыслимым количеством цветов и благоухала самыми разными приятными ароматами – египетские царица и царь давали прием в честь своего прибытия в Рим.
Клеопатра разослала изящные приглашения немыслимому количеству гостей, кажется, на Яникул собралась половина Рима.
Вилла не была приспособлена для столь многочисленных приемов, ее триклиний не мог вместить такого количества пирующих, поэтому Клеопатра, воспользовавшись теплыми осенними деньками, распорядилась поставить ложа со столами прямо в саду под навесами. Чтобы гости все же не замерзли, повсюду стояли жаровни с углями, за которыми во избежание пожара неотступно следили рабы. В самом триклинии расположились только наиболее знатные гости. С ними находился малолетний царь, которому было сказано молчать как рыба! Но Птолемей и не владел латынью, чтобы беседовать с гостями, правда, гости легко говорили на греческом.
Клеопатра развлекала женщин, кроме того, ей пришлось, взяв в руки чашу с вином, последовательно обходить один стол за другим. В результате ее увидели все и почти никто.
Цезарь был один, у Кальпурнии сказалось перенапряжение, и она лежала, никуда не выходя из дома. Клеопатре даже не было жаль супругу диктатора. За день до этого царица проведала больную и преподнесла Кальпурнии необычный подарок – макет своего дворца в Брухейоне. Жена Цезаря не произвела на Клеопатру никакого впечатления, она еще собиралась поинтересоваться у любовника, где он откопал такую красивую, но неживую женщину? Существует, точно спит, разве можно быть такой слабой и беспомощной?!
Но пока Клеопатре было не до страданий Кальпурнии, она едва успевала обойти всех гостей. Пропустить никого нельзя, обиды ей не нужны.
Повара египетской царицы постарались на славу, одни ароматы чего стоили! Лукулловы пиры показались римлянам простыми пирушками по сравнению с тем, что творилось в садах Цезаря. Безумное количество блюд на любой вкус, когда смешались кухни римская, греческая и египетская, целые огромные кабаны, горы жареной и запеченной птицы, самая разная рыба, овощи, фрукты, великое множество самого разного печенья и сладостей… прекрасные вина, так любимое в Египте пиво, медовые напитки для тех, кто вина не пьет… Проще было сказать, чего не оказалось на столах.
Ловкие рабы подносили и подносили новые блюда, уносили пустые, убирали объедки, разливали напитки… И все это настолько незаметно, что гости иногда не понимали, кто же им прислуживает.
Появление перед гостями самой царицы произвело на всех сильное впечатление. Рядом с высоким сильным Цезарем Клеопатра казалась особенно маленькой и хрупкой. Она эллинка, а потому одеваться поримски не стала, ни к чему. И в волосах сиял царственный урей – знак власти в Египте.
Ткани не могли скрыть стройной фигуры, великолепной осанки, гибкости и изящества каждого движения царицы. Но такой цели и не было, напротив, Клеопатра старалась показать себя как дорогую статуэтку. В ней было все: царственность прямой спины, горделивая посадка головки, роскошные волосы, а еще приятность в общении, приветливость и умение выслушать собеседника… Гостей приятно удивили умение говорить на латыни, тонкие шутки, доброжелательность царицы.
Ктото пробормотал:
– Цезарь в женском обличье…
Наверное, это определение больше всего подходило Клеопатре. Мнение было единым: царица обаятельна и приятна в общении, но это все равно не патрицианка и не римлянка вообще! Самая замечательная египетская царица оставалась для Рима именно египетской царицей. Она египтянка, и этим все сказано!
Клеопатре не нужно приглядываться, чтобы заметить не только интерес женщин к Цезарю, но и понять, с кем его связывают интимные воспоминания. О связи диктатора с Сервилией знали все, в том числе двенадцатилетняя Клеопатра в свой предыдущий приезд в Рим. Но теперь царица увидела взгляд Цезаря, окидывающий фигуру дочери Сервилии Юнии Терции, и почувствовала, как сердце кольнула обыкновенная ревность. Это был взгляд человека, совсем недавно видевшего Юнию обнаженной!
Осторожно понаблюдав за любовником, Клеопатра с ужасом поняла, что права. Причем, это «недавно» действительно было недавно! Юния его любовница?! Одно дело царица Эвноя, которая гдето там далеко в Мавритании, и совсем другое римлянка Юния, стоящая рядом с Цезарем. Клеопатра поняла бы, будь это сама Сервилия. Умная, тонкая, даже в таком возрасте не потерявшая былой красоты, матрона вполне достойна диктатора. Но ее дочь… Юния удалась в отца, как и остальные дети Сервилии. Даже старший сын Марк Брут в своего отца тоже, хотя многое взял и у умной, красивой матери.
Но думать о Брутемладшем Клеопатре не хотелось вовсе, ее мысли занимала Юния, вернее, Цезарь с ней рядом. Только изощренность в придворных интригах и привычка скрывать свои настоящие мысли и чувства за улыбкой позволили Клеопатре не выдать эти самые мысли. И вдруг ее осенило. Знаком подозвав Хармиону, она произнесла поегипетски:
– Приготовь флакон.
Та покачала головой:
– К чему, царица, все и так от тебя без ума…
В ответ Клеопатра только сверкнула глазами.
Марк Антоний был в дурном расположении духа с самого дня возвращения Цезаря. Он не оправдал доверия диктатора, наделав массу ошибок, пока правил Римом за него. Цезарь никогда не устраивал разносов, но умел так попенять, что лучше бы накричал. Марк Антоний чувствовал себя провинившимся щенком и от этого злился еще больше. Единственная отдушина – красавицажена Фульвия – напропалую кокетничала с очередным поклонником. Это Марка не беспокоило, он прекрасно знал, что дальше кокетства дело не пойдет, они еще слишком любили друг друга, чтобы изменять.
И вдруг он почувствовал непонятное волнение. Так всегда бывало, когда рядом появлялась потрясающая женщина и предстояло ею овладеть. Но, оглянувшись, Марк Антоний увидел только египетскую царицу. Маленького росточка, не слишком красивая, она была, однако, очень стройна и обаятельна. Кто бы мог подумать, что из того гадкого утенка, что всегда находился рядом с Птолемеем Авлетом, вырастет чтото путное?
И все равно Клеопатра в понятие потрясающей женщины у Марка Антония не входила. У него была Фульвия – красавица и распутница, Марк только недавно расстался с Кифеидой – самой красивой актрисой Рима, а потому смотреть на носатую царицу не намерен. Это Цезарю нужно беседовать с женщиной, прежде чем повалить ее на ложе, Марк мог обойтись и без таких прелюдий. В крайнем случае, можно предложить ей запрещенное вино.
Но чтото необъяснимо влекло к Клеопатре завзятого ухажера. Он и сам не понял, почему великоватый нос царицы стал совершенно не заметен, зато ее глубокие синие глаза превратились в омуты, в которых захотелось утонуть. Марк почувствовал, что теряет голову. Его не пугал даже гнев Фульвии, правда, молодой муж все же скосил глаз, убеждаясь, что супруга исчезла в какихто зарослях с очередным поклонником. В их браке такое позволялось, это помогало сохранить отношения.
И Марк Антоний пустился во все тяжкие, он неожиданно для себя принялся сыпать комплиментами, пытаясь рассмешить царицу. Правда, комплименты бывалого вояки были под стать его репутации – грубоваты и на грани приличия. Зато от души!
Цезарь увидел старания своего помощника и быстрым шагом направился к Клеопатре. У Децима Брута, заметившего назревающий конфликт, хватило ума оттащить Марка в сторону, якобы по очень важному делу. Когда тот стал сопротивляться, Децим просто сообщил, что Фульвия все видит. На голову Марка словно вылили сосуд холодной воды. Как бы ни была обаятельна египетская царица, ссориться со своей Фульвией он не желал!
– Ваше величество, если вы не прекратите кокетничать с Марком Антонием, я прикажу заключить его под стражу…
Клеопатра кивнула:
– Согласна. А я в ответ выцарапаю глаза Юнии Терции.
Цезарь усмехнулся:
– И будете выглядеть весьма глупо, потому что поводов для наказания Марка Антония у меня предостаточно и без вас, а Юния перед царицей ни в чем не провинилась.
Глаза Цезаря впились в лицо Клеопатры, любопытно, что она ответит? Та совершенно серьезно согласилась:
– Вы правы, диктатор, с моей стороны нелепо набрасываться на Юнию с кулаками. Я прикажу ее отравить, а с оставшимся вдовцом Кассием закручу интрижку.
Не успел Цезарь ахнуть от такой перспективы, как Клеопатра попросила:
– Не мог бы диктатор указать мне еще когонибудь из гостей, кто не имеет перед ним вины?
Игра затянулась. С улыбкой на устах Цезарь прошипел:
– Если ты вздумаешь когото соблазнить, я найду у него вину!
В ответ прозвучало:
– Договорились. Если я увижу, что ты когото раздеваешь взглядом, я ее отравлю!
Несколько мгновений они смотрели в глаза друг дружке, прекрасно сознавая, что угрозы не пустячные, а потом… расхохотались.
Со стороны могло показаться, что два правителя обсуждают какойто проект и уместной шуткой скрепили договоренность.
Всего один человек понял, что это вовсе не межгосударственный разговор. Сервилия, пристально наблюдавшая за Цезарем и египтянкой, поспешила подойти. Увидев приближающуюся многолетнюю любовницу, Цезарь пробормотал сквозь зубы:
– Сервилию не тронь, я с ней давно не сплю…
– Знаю, иначе давно придушила бы…
И Цезарь не был уверен, что это шутка. Птолемеи всегда безжалостно убирали тех, кто вставал у них на пути.
– Это единственная римлянка, достойная тебя, – бросила Клеопатра, делая шаг к подходившей Сервилии.
Прекрасно сознавая, что у нее не слишком ровные зубы, царица умудрялась улыбаться, почти не показывая их, при этом щеки становились совсем пухлыми.
Но в тот момент Цезарь вполне понимал мужчин, просто пожиравших глазами Клеопатру, он сам не мог дождаться окончания приема, чтобы стиснуть строптивую любовницу в объятиях.
А среди гостей творилось чтото невообразимое. Каждый стремился если не прикоснуться, то хотя бы оказаться рядом с египетской царицей. Даже те, кто еще час назад морщил нос от ее внешней некрасивости, теперь были готовы признать Клеопатру первой красавицей не только Рима, но и всего мира.
Еще раз Клеопатра применила тайное средство жрецов, когда… выступала перед сенаторами.
Это получилось неожиданно. Рассказывая о чемто, Цезарь усмехнулся:
– Тебя бы к нам в сенат, ты бы показала этим соням, как надо вести дела!
Посмеялся добродушно, у него было хорошее настроение, а Клеопатра все приняла серьезно. Идея выступить перед сенаторами ей очень понравилась. Сначала Цезарь отбивался, как мог, а потом вдруг подумал: почему бы и нет? Но одно дело придумать такую выходку с любовницей и совсем другое – воплотить в жизнь. Это не триумфальный въезд в Город, сенаторы вряд ли согласятся, чтобы правительница чужой страны, да еще и женщина появилась в Курии.
Выход нашла сама Клеопатра, она лукаво блеснула глазами:
– Цезарь, а ты предложи им послушать меня в храме Беллоны, все же я получаюсь правительницей побежденной страны…
Задумка была гениальной, храм Беллоны – место, где встречали послов стран, с которыми либо предстояло договориться о мире, либо объявить войну. Находился он вне границ Города, сенаторы заседать там могли в случае необходимости, когда не желали допускать в Рим когото из чужих.
– А для тебя это не будет унизительно?
– Я надеюсь, после этого мне не запретят появляться в Городе? – с деланым испугом округлила глаза Клеопатра.
– Это смотря как ты себя будешь вести в храме.
Сначала предложение Цезаря выслушать египетскую царицу было встречено почти с возмущением, но он спокойно подождал, пока шум утихнет, и продолжил:
– Отцысенаторы, мы можем согласиться на ее просьбу при одном условии…
– Какие могут быть условия?! Допустить женщину в Курию и слушать ее там, где выступали Клодий и Катон?! Это же святотатство!
Цезарь с трудом сдержался, чтобы не крикнуть, что Клеопатра в чемто умнее многих сенаторов. Подняв руку в знак внимания, он снова дождался тишины.
– Если мне будет позволено, я закончу свое предложение. Мы можем согласиться на ее просьбу с одним условием… – голос Цезаря становился все громче, чтобы перекрыть возмущенное шипение сенаторов, – если примем ее не в Курии, а в храме Беллоны. Этим не будет нанесено оскорбление памяти погибших, но высказано уважение к стране, из которой приходит основной поток хлеба для наших домов. Царь Египта слишком молод, чтобы представлять страну, за него выступит царица. Не везде приемлемы наши порядки, во многих странах женщина может править, если она разумна и тверда.
Возражать было нечего, пришлось соглашаться. Правда, большинство сенаторов, выходя из Курии, ворчали, что попросту не придут в храм, пусть говорит перед пустыми скамьями. Если честно, то Цезарь тоже боялся этого, а потому принял меры. Он лично попросил всех, кто был ему чемто обязан, прийти.
Клеопатра, услышав такую угрозу, рассмеялась:
– Куда они денутся! Придут даже из любопытства.
Женщина оказалась права: именно любопытство и привело большинство сенаторов в храм Беллоны.
Клеопатра категорически отказалась заранее сообщить Цезарю, о чем будет говорить:
– Там и услышишь.
Он подозревал, что для нее главное – появиться.
– Только не вздумай привести львов на поводке или одеться, как танцовщица.
И снова любовница фыркнула:
– Не глупее твоей Юнии!
В день выступления Цезарь переживал так, словно он сам должен был говорить перед большой толпой, причем совершенно обнаженным. За себя никогда не боялся, а вот изза Клеопатры волновался.
Кальпурния с грустью заметила:
– Ты так беспокоишься за египетскую царицу… Не съедят ее сенаторы.
Хотелось ответить: конечно, не съедят, она сама кого хочешь съест.
Ничего страшного не произошло, но выступление получилось не менее триумфальным, чем появление в Городе или ее прием.
Вопреки опасениям Цезаря, оделась Клеопатра как подобает, не в египетский калазирис, а в греческое платье спокойной, хотя и достаточно заметной расцветки, подчеркивающей ослепительный синий цвет ее глаз. В волосах уже ставший диктатору привычным урей. На руках скромные браслеты, на шее жемчужное ожерелье, взглянув на которое, Цезарь порадовался, что рядом нет Сервилии, умерла бы от зависти.
Сенаторы расселись по скамьям, надменно поглядывая на входную дверь. Посмотрим, какова эта царица. Некоторые были на приеме Клеопатры и помнили свое потрясение от ее очарования, но то прием, пир, где царица была хозяйкой, а здесь она даже не гостья. Ей просто милостиво разрешили показаться.
Диктатор встал навстречу появившейся в двери царице. В конце концов, она правительница соседней страны. Остальные молчали.
В полной тишине Клеопатра прошла в центр зала, предназначенного для приемов. Он невелик, все же не так часто в храме Беллоны принимали послов, да и не собирался там весь сенат. Не было заметно, что женщина волнуется.
Только сама Клеопатра знала, чего ей стоило держаться прямо и не струсить. Одно дело принимать послов у себя, сидя на троне в окружении советников, придворных, охраны, и совсем другое – самой быть в положении принимаемой. Она понимала, что Цезарь не даст в обиду, но как же не хотелось поставить его в положение, когда будет необходимо защищать. Нет, ее никто не собирался обижать, только вот посмеяться могли.
Шагнув в зал и поняв, что приветствовать никто не собирается, привыкшая к выражениям восторга и радости при своем появлении Клеопатра чуть не растерялась, но почти сразу взыграло: ах так?! Ну, держитесь, надменные гусаки!
Прямая спина, горделивая посадка головки, чуть насмешливый взгляд синих глаз… Большинство сенаторов прекрасно знали, что это любовница диктатора, а потому вглядывались особенно внимательно. И были разочарованы. Ничего особенного, любовница оказалась некрасивой.
– Отцысенаторы, приветствую вас от имени Египта!
Произошло чтото непонятное. Стоило зазвучать этому грудному низкому голосу, как всех словно подменили. Теперь завернутые в тоги с каймой важные мужчины были готовы вылезти их своих тог, чтобы оказаться ближе к этой маленькой хрупкой женщине. Голос завораживал, притягивал и заставлял забыть обо всем. Оставалось понимание, что говорит складно, уверенно, разумно. О чем? Уже через минуту никто не мог вспомнить это, но в тот момент точно знали, что горячо поддерживают!
Цезарь с изумлением смотрел то на Клеопатру, уверенно державшуюся перед сенатом Рима, то на сенаторов, которые просто позабыли, что перед ними женщина. К тому же чужестранка. Еще мгновение, и они начнут аплодировать!
Клеопатра напомнила, что римский народ всегда был гарантом свободы Египта, что еще ее предки завещали народу Рима беречь законную власть в Александрии, а ныне таковой является она и ее муж Птолемей. Никому не пришло в голову задать дурацкий вопрос о малолетнем муже, о сыне, о том, как Клеопатра эту власть получила…
Та рассказала сама:
– Противники законной власти в Египте, как вам известно, убили консула Рима Помпея и противились выполнению завещания моего отца, царя Птолемея, на стороне которого выступил Рим. Цезарь смог установить порядок в Александрии и наказать виновных в гибели Помпея.
Знала чем взять. Получалось, что Помпея убили злодеи, а Цезарь навел порядок, который теперь не признать просто глупо. И тех самых злодеев наказал. Помпея жалко, Цезарь герой, а власть Клеопатры должна быть незыблемой, потому что законна с одобрения Рима.
Возражать нечем, даже самые строптивые должны бы признать правоту египетской царицы, но никто и не возражал. Клеопатра еще говорила о том, что после такого восстановления новой законной власти в Египте лучшего друга для Рима не существует, это будет его оплот на всем Востоке, отныне и пока она жива, ее страна верный союзник Рима!
Сенаторы снова согласились.
– Отцысенаторы, прошу вас признать мою власть законной, а Египет союзником Рима!
Ответом были аплодисменты! Надменный римский сенат, только вчера грозивший оставить египетскую царицу выступать перед пустыми скамьями, аплодировал ей стоя! Такого Рим не знал.
Цезарь шумно выдохнул, эта сможет убедить кого угодно.
– Отцысенаторы, надеюсь, ваши аплодисменты выражают согласие со словами царицы? – Ответом было единодушный возглас. – В таком случае вопросов нет, отцысенаторы, я вас больше не задерживаю.
Никуда отцысенаторы не ушли, напротив, они обступили не успевшую выйти Клеопатру и, как на приеме, пытались оказаться поближе, чтото спросить, о чемто сказать. Цезарь с трудом вытащил свою беспокойную подругу наружу и посадил в лектику (носилки).
Возвращаясь обратно в храм, он услышал, как Цицерон говорил Дециму Бруту:
– Поразительно не то, что женщина говорила вполне разумно, речь ей мог написать тот же Цезарь, а то, что меня тянуло к ней, словно рыбу на крючке.
Тот соглашался:
– Меня тоже. Словно в тумане все. Но говорила она хорошо, как настоящий оратор. Никогда бы не подумал, что женщина так сможет.
Цезарь усмехнулся:
– Эта женщина может! Клянусь Юпитером, я ничего не знал о содержании ее речи и все услышал вместе с вами.
Ему не очень поверили, но даже то, что женщина, да еще и не патрицианка могла заучить столь длинную речь и так хорошо ее произнести, произвело на сенаторов впечатление.
– Почему вы не верите, что царица все может сама? Она весьма толкова даже в науках.
Уже в лектике Клеопатра повалилась без сил, сказалось напряжение. Хармиона присмотрелась, по тому, что хозяйка довольно улыбалась, было понятно, что выступление удалось.
– И о чем ты с ними говорила?
– Сказала, что Египет верный союзник Рима.
Хармиона ахнула:
– Хорошо, что тебя не слышат в Александрии!
Клеопатра помотала головой:
– Вместе мы такая сила, которую не сможет одолеть никто! А если будем воевать, то погубим обе страны и станем добычей других, более слабых. Хорошо, что Цезарь это понимает.
– А если он захочет просто слопать этого союзника?
– А для чего я здесь? Неужели ты думаешь, мне нравится мерзнуть в этом Городе, вместо того чтобы нежиться на солнышке дома?! И зачем я выступала перед ними? Сегодня сенат признал Египет союзником Рима, союзником, понимаешь, а не своей провинцией. Союзники поддерживают в войне, но не платят дань. Воевать пока больше не с кем, а когда Цезарь соберется, я с удовольствием ему помогу.
Вообщето Хармиона думала, что Клеопатра в Риме ради Цезаря, а не ради сената, но тут она внимательно всмотрелась в лицо своей любимицы:
– Ты стала настоящей царицей!
– А была какой?
– Ты повзрослела. Отец бы гордился такой разумной и хитрой дочерью.
Гордился Клеопатрой и Цезарь, теперь никто не мог упрекнуть его, что диктатор валялся в постели у царицы ради собственного удовольствия, многие поняли выгоду произошедшего в Александрии. Царица права: Египет лучше иметь союзником, чем врагом. О том, чтобы он стал провинцией Рима, не шло и речи.
Это произойдет позже, когда к власти придет наследник Цезаря Октавиан, будущий Август, именно при нем уже без Клеопатры Египет надолго потеряет свою независимость, став, как и остальные страны, его провинцией. А тогда некрасивой, но очень разумной и хитрой египетской царице Клеопатре удалось избежать такой угрозы. Женский ум оказался не слабее мужского.
Ночью Цезарь не выдержал:
– Скажи, ты и со мной связалась, чтобы не отдать Риму Египет?
– Что тебе не нравится, то, что я в твоих объятиях, или то, что Египет не будет провинцией Рима?
– Хочу понять, тебе интересен я сам или все же это политические игры?
– Я тебя люблю, а если от этого еще и хорошо моей стране, то что же тут плохого? Цезарь, перестань придираться, лучше поцелуй, не то я подумаю, что ты мне изменяешь с Кальпурнией!
Он ахнул:
– Ты хоть соображаешь, что говоришь?! Это ей я изменяю с тобой!
– Нет! Изменяют всегда тем, кого не любят. Ты меня любишь?
– Да!
