Чужие тайны
Я сидела за рукоделием (вот уж чем раньше никогда не занималась в своей жизни, руки не оттуда росли!), мысли привычно бродили вокруг да около королевской беременности. И вдруг…
Одна женщина выговаривала другой:
— Ты так похудела, Мэри, одни глазищи и живот остались. Тебя словно что-то гложет.
При слове «живот» я вся напряглась. Несколько месяцев упорных поисков ничего не дали, зато чуть не превратили меня в психопатку, я едва не кидалась на беременных. Уши не просто встали на макушку, они увеличились раза в полтора. Почему-то мелькнула мысль, что не остались бы такими ослиными…
— Да нет, тетя Анна, со мной все в порядке…
Старшая продолжила увещевать:
— Я же вижу… Господь с тобой, детка, ну согрешила с каким-то знатным человеком, с кем не бывает? Зато смотри, как он помогает тебе! Без этой помощи как бы ты прожила с двумя детьми-то? И своего тоже не забудет. Правильно сделала, родишь третьего от этого знатного, зато сможешь и старших двоих прокормить. Когда тебе рожать-то?
— В самом конце апреля или начале мая…
— А к чему ты решила детей к сестре отвезти? Пусть бы уж здесь жили, я бы помогла.
Разговор прервал приход третьей женщины… Ничего особенного, ну беременная, ну родит третьего… Но почему-то у меня засел в голове голос этой молодой несчастной будущей матери. Конечно, куда ей с тремя-то? Вот так дуреха уступила кому-то, а теперь не знает, как быть.
Дальше отвлекли другие дела…
Шли месяцы, счастливая королева гордо носила большой живот, смущенно улыбалась при одном упоминании о материнстве и детях, с довольным видом слушала рассказы многочисленных приживалок о том, что легко рожают и в пятьдесят… Во дворец даже привели крестьянку, родившую в возрасте тройню, все дети были здоровы, крепки и орали, требуя молока. Такое доказательство должно было убедить королеву, что и ей все удастся.
Она верила…
В Англии горели костры… Теперь на них отправляли уже не только стойких проповедников-протестантов, но и простых крестьян, даже женщин и детей!
Узнав, что королева приказала членам Совета взять под личный контроль дело сожжения упорствующих еретиков, я пришла в полнейший ужас! И Артур-Ренард помогает этим двум моральным уродам в королевском обличье?! Особенно страшным был рассказ о том, как на костер отправили беременную женщину на сносях, прямо во время сожжения у нее родился ребенок, который упал, но его подобрали и бросили в костер!
Услышав такое, я полдня сидела, скрипя зубами, и мысленно клялась, что сорву все их планы, чего бы мне это ни стоило. Тварь, которая спокойно отправляет на костер матерей и даже пальцем не пошевелит, чтобы заступиться за таких же женщин, как она сама, недостойна жить. Да, она Кровавая, и если мне удастся выжить, я всем расскажу об этом сожженном, едва родившемся младенце. Даже если его мать еретичка, даже если она закоренелая преступница, которую надо покарать, то в чем вина едва родившегося младенца?! Пусть кидала не сама королева, но ведь все творилось с ее позволения и даже одобрения. Мария не имела права жить!
Я боролась только с одним — желанием пойти и просто удушить ее собственными руками. Останавливало понимание, что за мной последует Елизавета, то есть сначала казнят меня, а потом Рыжую. И вот тогда костры запылают по всей Англии, как это было в Испании. Нет, мы должны выжить, перехитрить всех и выжить, а Мария — сдохнуть! Мне даже не было бы ее жаль, больше никакими трудностями жизни и характера я ее не оправдывала. Королева, отправлявшая на костер женщин и детей, не имела права ни на жизнь, ни на добрую память, не имела права на оправдание.
Ее епископы, словно соревнуясь, выискивали и выискивали еретиков, норовя выслужиться, показать свое рвение.
Вообще за время правления Марии Кровавой было сожжено около трехсот человек, из них сто — женщины и дети, даже маленькие. Если ребенок — вместилище еретической души, это вместилище должно быть уничтожено. Браво, Мария Кровавая, верно тебя назвали!
Народ ответил слухами о том, что король Эдуард в действительности не умер, что он вот-вот вернется и станет править справедливо, не то что нынешняя королева со своими испанцами. Выкорчевать слухи не удавалось, испанцев ненавидели с каждым днем все больше. Начались стычки даже среди придворных. Испанцы из окружения Филиппа не могли сделать и шагу за пределы дворца без охраны, рискуя быть попросту убитыми.
Ближе ко времени родов появились слухи, подтвердившие мои подозрения, что королева никого не родит, а за своего ребенка выдаст чьего-то другого.
Но мне уже было все равно, я больше не могла находиться вблизи королевы, у которой руки по локоть в крови, просто не могла! Решив уехать в имение Елизаветы и получив на это разрешение королевы, в последний вечер я отправилась навестить приятельницу, понимая, что долго ее не увижу. Сопровождал меня только конюх Уильям, сидевший на облучке кареты. Опасно, конечно, но невыносимая апатия притупила даже такое чувство. На душе было неимоверно погано, ветер разносил запах костров, которых в тот день было устроено два. Снова горели еретики, снова среди них были женщины и дети… Вряд ли они даже понимали, за что подвергаются столь жестокой казни, просто жили как их учили с детства, молились и не желали ничего менять. За что и поплатились.
Мы уже возвращались обратно, когда недалеко от дома карета вдруг резко остановилась. Неужели все-таки напали? Мне было все равно, приятельница, к которой я ездила, оказалась свидетельницей сожжения, она весь вечер рыдала, проклиная непонятно кого: то ли еретиков, из-за которых приходится смотреть на такое, то ли их палачей, то ли тех и других вместе взятых. Я окончательно расстроилась, хотелось одного — домой, причем не в свой лондонский дом, а вообще домой. Ну его, это Возрождение! Какое к черту Возрождение?! Что у них возрождается, если детей сжигают?
Выглянув из кареты, я увидела, что Уильям ругает какую-то женщину, едва не попавшую под копыта лошади. Та вяло отнекивалась. Голос женщины мне показался знакомым. Конечно, это та самая беременная третьим ребенком!
— А ну-ка, подсади ее ко мне в карету!
— К чему, леди Эшли? Она бродяжка…
— Я не бродяжка!
— Садись ко мне. Садись, садись.
Я помогла ей забраться в карету и махнула рукой Уильяму:
— Поехали домой.
Женщина сидела, забившись в уголок, она совершенно промокла и продрогла, но главным было не это, ее, видно, что-то потрясло, и я, кажется, понимала, что именно.
— Видела костры сегодня?
Она разрыдалась, закрыв лицо руками.
— Кто-то знакомый?
— Я не еретичка, нет! Не еретичка! Я хожу на мессы, я не еретичка!
— Тихо, тихо, я тебе верю. Вот мой дом, сейчас ты согреешься и успокоишься…
— Нет, мне нельзя! Мне никуда нельзя! Я должна вернуться домой, они будут меня искать!
— Кто они и почему тебя должны искать?
— Я не могу… не могу…
— Хорошо, я отвезу тебя домой, только сначала ты все же переобуешься и выпьешь чего-нибудь горячего… Пойдем, мы приехали. Это мой дом. Я Кэтрин Эшли, придворная дама принцессы Елизаветы. А кто ты?
Женщина почему-то просто шарахнулась от меня в угол кареты. Я взяла ее за руку:
— Можешь не отвечать. Пойдем в дом, согреешься, переобуешься, и Уильям отвезет тебя, куда скажешь.
Немного погодя она уже сидела перед камином, вытянув ноги к огню и стуча зубами, пыталась проглотить горячий медовый напиток, который приготовила Френсис, единственная из оставшихся в доме горничных.
Вообще дом был пуст. Со мной и так жили всего несколько человек, а собравшись уезжать и получив на это разрешение королевы, я отправила почти всех со скарбом в деревню, чтобы к моему приезду там все было готово. Потому при мне находились лишь Уильям и Френсис, которые тоже уезжали завтра.
— Так где ты живешь?
Она подняла на меня большие перепуганные глаза и замотала головой:
— Спасибо вам, госпожа, но я дойду сама…
— Посреди ночи, беременная? Тогда только утром.
Она рыдала горько и безутешно. Молча гладя светлые волосы с рыжеватым оттенком, я просто давала ей выплакаться. Почувствовав, что плечи молодой женщины перестали сотрясаться от рыданий, тихо поинтересовалась:
— Сожгли кого-то знакомого?
Слезы снова полились ручьем:
— Тетю Анну…
И тут у меня всплыл в памяти когда-то услышанный разговор. Вот почему голос показался знакомым!
— Ты Мэри?
— Откуда вы знаете?
— Однажды слышала, как она спрашивала тебя о беременности.
— Если они узнают, то меня тоже отправят на костер! Но Анна не была еретичкой, совсем не была! Она просто заступилась за своего родственника… И мой ребенок тоже родится на костре! Я боюсь…
— Так, никто тебя никуда не отправит! Завтра ты уедешь вместе со мной ко мне в имение. Кого ты боишься, отца своего ребенка?
Она только кивнула, сдавленно всхлипнув.
— А старшие дети где?
— Они умерли вместе с сестрой этой зимой. Там был голод, я не знала…
Горе, горе, горе…
— А кто отец твоего ребенка, почему ты его боишься?
— Не знаю.
— Что не знаешь?
— Я не знаю, кто отец.
— Так не бывает.
— Бывает. Все было в темноте, я не видела его. Меня привели, потом пришел он, сделал все в темноте и ушел…
До меня дошло:
— Тебе нужно было выносить ребенка для какой-то знатной дамы?
— Наверное…
Да, такое тоже бывает, хотя чаще иначе: знатные дамы подбрасывают своих детей вот таким вот простушкам на воспитание. Сколько беременностей при дворе протекали тайно, и сколько детей жило вдали от своих родителей!
— Ты не хочешь отдавать дитя?
— Нет, не хочу! У меня больше никого нет, остальные умерли.
Губы снова задрожали, глаза наполнились слезами.
Я повернулась к Френсис:
— Мы не отдадим Мэри и ее будущее дитя никому?
Та кивнула:
— Нет, миссис Кэтрин.
— Ложись спать, девочка, нам очень рано вставать, на рассвете мы уезжаем, чтобы успеть домой засветло, дни сейчас очень короткие.
Несмотря на раннее утро, дороги запружены, причем именно со стороны города. Куда это все собрались? Как и мы, уносят ноги из этого сумасшедшего дома? Так и надо.
Неужели королева в своем Хэмптон-Корте не ведает, что творится в Лондоне? Конечно, знает, но для нее самое важное — родить наследника. Пусть рожает, мне уже даже все равно. Совсем недавно я горела желанием разобраться в хитростях, задуманных Артуром, а теперь мне действительно все равно, пусть рожают, пусть правят, пусть делают, что хотят. Вот затихнет все, добьемся с Рыжей разрешения уехать вообще с этого треклятого острова, и плевать на все их проблемы.
Пока карета еле тащилась к выезду из Лондона, я размышляла над тем, куда бы нам попроситься и как это осуществить. Френсис и Мэри мне не мешали, видно слишком мрачным был мой вид. А чему радоваться?
И вдруг Мэри шарахнулась от окна кареты так, словно увидела нечто страшное.
— Что?
У бедняги даже лицо побелело:
— Они ищут меня! Этот человек приводил того, который отец моего ребенка!
Я тоже выглянула в окно и обомлела. Вполоборота к нам стоял… Артур-Ренард! Он был не один, и они действительно кого-то искали.
Процессор в голове сработал мгновенно. Кивнув Френсис: «Спрячь ее!» — я высунулась в окно:
— Милорд!
Артур обернулся, досадливо поморщившись, именно меня он меньше всего хотел бы видеть!
Но я вышла из кареты и направилась к приятелю.
— Что-то случилось? Просто я уезжаю к себе в деревню, королева указала дорожку, но еду без охраны. Это не опасно, как вы думаете?
— Куда вы едете?
— В Доннингтон.
— Нет, там не опасно. Езжайте, мадам, не задерживайтесь.
— Да что случилось-то, почему столько шума?
Артур вызверился:
— Езжайте, я сказал!
— А не хамить, господин посол, нельзя?
Дожидаться неприятностей не стала, поспешила в карету, махнув рукой Уильяму:
— Поехали!
Мы спокойно выбрались из Лондона. Мэри молчала, только поглядывала на меня осторожно, все так же вжавшись в самый угол носилок.
А я смотрела в окно и пыталась осознать произошедшее.
Артур приводил кого-то к этой дурехе, после чего она забеременела. И теперь, когда Мэри исчезла, весь Лондон стоит на ушах, разыскивая именно ее. Причем ищет Артур.
— Когда ты должна родить?
— В конце апреля или начале мая…
Стало смешно. Что это, неужели тот самый Господин Случай, который предусмотреть просто невозможно? Под копыта именно моей лошади едва не угодила та, что должна родить запасного ребенка для королевы? Причем это ребенок короля, именно его мог приводить к Мэри тайно Артур. Я снова покосилась на бедолагу. Все верно, комплекцией и даже в некоторой степени внешностью она похожа на королеву. Все рассчитано точно, Артур, кроме одного — не вовремя сожгли на костре тетку Мэри, женщина не вернулась домой и попала ко мне.
Сама бедняжка и не подозревает, что носит королевское дитя. А если бы знала? Интересно, у ребенка будет выступающая челюсть, как у Габсбургов? По ней легко узнать эту кровь. Но до этого далеко… Пока надо добраться до моего дома, помочь Мэри родить младенца и спрятать его минимум на полгода от Артура и всех королевских прихвостней вместе взятых.
Еще несколько месяцев назад я бы пожалела королеву и помогла ей, но только не сейчас! Да и Мэри, узнав, чье дитя носит, пожалуй, самого ребенка может возненавидеть, ведь только что сожгли ее тетку Анну. Я тоже ненавидела королевскую чету и помогать им в аферах с беременностью не собиралась!
Но радоваться рано, предстояло несколько месяцев переживаний. Объяснять Мэри ничего нельзя, и везти ее ко мне тоже опасно, вдруг завтра Артур сообразит, что я уезжала из Лондона. От него всего можно ожидать…
Видно, мои раздумья поняла Френсис, она осторожно поинтересовалась:
— Если Мэри ищут, то могут проверить и наш дом?
— Могут. Мэри надо спрятать так, чтобы не нашли.
— Тогда, может, вы позволите мне забрать ее к своей тетке в Бинфилде? Вряд ли нас там найдут. А потом я вам дам знать.
— Это далеко?
— Не очень, мы просто выйдем немного погодя и наймем повозку. Не бойтесь, все будет хорошо.
Френсис у меня разумная, она все верно поняла и лишних вопросов никогда не задавала.
Она оказалась права, мы не успели доехать до Доннингтона, как нас догнали. Ого, насколько серьезно, сам Артур пожаловал! Увидев подъезжающего посла, я выскочила из кареты:
— Что?! Что еще случилось?! С Елизаветой что-то?!
— Кто с вами едет, леди Эшли?
— Уильям, мой конюх, а что?
— Позвольте осмотреть вашу карету.
— Мою карету? Милорд, в чем дело? Я уезжаю в Доннингтон по распоряжению Ее Величества…
Только бы Уильям не проболтался! Иначе даже Тауэром не отделаешься. Я вдруг сообразила, что Уильяма ни о чем не предупредила.
Минуты, пока осматривали содержимое кареты и расспрашивали Уильяма, показались вечностью. Причем я не слышала, что его спрашивали и что он отвечал. Артур не тот прыщавый следователь, его не проведешь.
— Артур, правда, что случилось? Мне-то ты можешь сказать?
Спросила тихо, Артура буквально передернуло.
— Ничего не случилось. Ищем сбежавшую шлюху.
— С каких это пор ты стал бегать за шлюхами с таким эскортом? Что, такая важная?
— Держи язык за зубами!
— Мы так не договаривались. Если мы члены одной группы, то и работать должны вместе. А то Серега только свою экономику знает, ты вон в противники подался, остальных вообще не видно… Мне уже надоело.
— Хочешь домой?
— Хочу, — честно созналась я, а вот продолжать, что не могу, не стала. Ни к чему ему все про меня знать, не достоин. — Так что за шлюха? Королевская любовница, способная рассказать, какого размера у него что?
— Езжай в свой Доннингтон и не попадайся мне больше на глаза.
— Нужен ты мне, грубиян несчастный! Не смей трогать мою Елизавету, глаза выцарапаю. Возись со своей глупой Марией и ее Филиппом.
Артур отвечать не стал, вскочил в седло и махнул рукой сопровождению, чтобы следовали за ним.
Когда они отъехали достаточно далеко, Уильям, устраиваясь на козлах, проворчал:
— Ненавижу этих испанцев…
— Что ты им сказал?
— Что мы едем в Доннингтон…
— А про женщину?
— Какую женщину?
— А про Френсис?
— Про Френсис они не спрашивали…
— Умница.
Хорошо, что Френсис сообразила увезти Мэри в сторону, не то сейчас попались бы.
Через несколько дней в Доннингтон приехал парнишка с сообщением от Френсис, что все в порядке. Знала бы Френсис, кого спасает! Но ребенок-то ни при чем.
Королева удалилась в Хэмптон-Корт, где должны были пройти роды. Ее глаза светились счастьем, она гордо носила свой большой живот, смущенно улыбалась в ответ на любые слова о родах, детях и предназначении женщины… А вот король с каждым днем становился мрачнее. Это быстро объяснили тревогой в связи с приближающимися родами, все же супруга не молода, Филипп явно переживал за ее здоровье.
Конечно, стоило только посмотреть, как он носится с Марией, как старается во всем ей угодить! К чему так сильно переживать, ведь королева переносила свое положение легко, у нее не было никаких признаков беременности, кроме растущего живота, ее не изводили приступы тошноты, не испортился аппетит, не возникло нелепых предпочтений в еде, как часто бывало у беременных.
Беспокоен был еще один человек — испанский посол Симон Ренард. Но это тоже понятно, ведь, как ни поутихли выступления против испанцев, их жизни все еще были в опасности, в том числе и жизнь самого Филиппа Испанского. Кстати, Филипп так и не стал официально королем Англии, он оставался супругом королевы, а вот на коронацию парламент никак не соглашался. Конечно, он получил королевские регалии от отца, сделавшего его королем Неаполя, чтобы тот стоял под венцом с Марией не принцем, а королем, но в Англии королем называли, а короновать не спешили. Может, поэтому был так раздражителен и обеспокоен временами Филипп?
— Ну?
— Ничего…
— Сколько можно?! Человек не иголка, а Лондон не Рим! За это время можно было перерыть все мышиные норы и найти!
— Перерыли, ее нет в Лондоне.
— Проверить всех, кто выезжал!
— Тоже проверили. Вероятно, она исчезла раньше, чем обнаружили ее пропажу.
— Нужно было держать рядом, я говорил об этом с самого начала!
— Но беременная женщина рядом с королевой вызвала бы столько сплетен, что никакими кострами не заткнешь. Нужно было просто сделать это в отношении двух женщин… на всякий случай…
Глаза Филиппа сверкнули:
— Я не разбрасываюсь своим семенем!
— У нас еще есть время…
— Королева удалилась на роды. У вас остался месяц, всего месяц.
— Ваше Величество, может, было бы полезно вызвать в Лондон принцессу Елизавету?
— Зачем, помогать рожать?
— Если женщину похитили или хотя бы помогли бежать, то следы обязательно ведут к Елизавете или французскому послу Ноайлю. За послом и его людьми установлена постоянная слежка, но принцесса слишком далеко, лучше, если бы она была в Лондоне или вообще рядом с королевой.
— Вы с ума сошли! Быть рядом с королевой в определенный момент значит быть посвященной в тайну.
— Я не сказал: присутствовать в нужное время, я посоветовал просто держать принцессу во дворце. С ней наверняка прибудет тот, кто похитил женщину. Времени осталось немного, они тоже будут суетиться, чем себя и выдадут.
Филипп барабанил пальцами по оконному переплету, задумчиво глядя в ненастное небо. Как же надоела эта серая муть над головой! Испанцам отчаянно не хватало солнца, от частого ненастья портилось настроение, одолевали дурные мысли и предчувствия. Тем более, даже по словам самих англичан, год выдался на редкость мокрым. Дождь… дождь… дождь…
Вздохнул:
— Согласен. Удивительно, как Мария во все верит? Я иногда сомневаюсь, не беременна ли она действительно.
— Это было бы выходом для нас всех, но, увы…
— А живот?
— Бывает. У нее водянка, и это не позволит иметь детей никогда.
— Бедная женщина. Может, ее посвятить в наши планы?
— Нет! Нет, никогда! Если она узнает, то никогда не простит ни вам, ни нам.
— Хорошо, ищите, времени мало.
С того дня, когда ей объявили: «Вудсток, леди Елизавета!», прошел почти год.
В комнату, страшно топая (и почему она никак не научится ходить тихо?!), вбежала служанка, взятая из местных девушек. Грязные башмаки оставили следы на и без того не слишком свежем тростнике. Но по ее виду было ясно, что случилось нечто важное.
— Их светлость сказал, чтобы вы шли вниз!
«Светлость!» — мысленно фыркнула Елизавета, но подчинилась.
Бедингфилд явно был чем-то взволнован. Неужели королева родила?!
— Леди Елизавета, вам приказано вернуться ко двору.
— Это еще зачем?
— Вы должны быть рядом с королевой, когда ей придет время рожать. Это скоро, потому мы выезжаем завтра.
Елизавете бы кричать от радости, а она вдруг заупрямилась:
— Почему так спешно?
Ее тюремщик ничего не стал отвечать. Эта протестантка страшно действовала на нервы уже много месяцев. Он никак не понимал слабохарактерности королевы Марии, на ее месте Бедингфилд давным-давно отправил бы противную Елизавету вслед за ее матерью! Но королева почему-то не только отпустила опальную леди из Тауэра, но и возвращала в Лондон. Он не подозревал, что это воля не королевы, а совсем другого человека.
Но Бедингфилд все же был рад, потому что отъезд Елизаветы означал и его собственное возвращение, когда опальная красавица посмеивалась над бедолагой, то была права, он сидел вместе с ней, разве что получал вести и сам мог писать.
Давненько Елизавета не испытывала такого потрясения… Сколько она пробыла в тюрьме и ссылке? Немногим больше года, но казалось, что половину жизни! Испанцы не просто наводнили Лондон, они превратили весь двор в нечто совсем не похожее на то, что было при короле Генрихе.
Вытаращив глаза, Елизавета смотрела на нелепо разодетых мужчин. Куда девались богатые мантии с пышными рукавами, какие носил отец? Дублеты стали короче, теперь они не только не прикрывали колени, но и вообще заканчивались чуть ниже талии. Из-под них во все стороны топорщились набитые короткие штаны с торчащими из прорезей яркими тканями. Высокие воротники-рафы подпирали шеи до самых ушей. Но слишком много нашлось тех, у кого уши росли очень близко к плечам, таким приходилось старательно тянуть подбородок вверх, чтобы не быть зарытым в воротник до затылка. Смешнее всего выглядели втиснутые в тесные джеркины объемные животы любителей пива. На них трещали застежки, а сами джеркины топорщились совершенно неприглядно.
Во дворце невообразимый переполох, у Ее Величества, кажется, гораздо раньше срока начались схватки! Елизавета пыталась вспомнить свои собственные и не смогла. Но и забыть тоже не удавалось. Это ее пугало, можно ненароком выдать свою тайну. Бедингфилд страшно переживал, что Елизавета сумеет улизнуть, пока он хоть что-то пытается разузнать в дворцовом бедламе. Сначала девушка смеялась над своим мучителем, чувствуя себя чуть отомщенной, но потом поняла, что, если сэру Генри не удастся ничего толком сделать, она рискует ночевать прямо во дворе или вообще где попало.
— Сэр Генри, успокойтесь, я не собираюсь бежать. Хочу сначала посмотреть на своего племянника.
Наконец ее пристроили в отведенные покои, приставили не то служанок, не то охранниц и хотя бы до следующего утра оставили в покое. Лежа полночи без сна, Елизавета снова и снова мысленно перебирала свои последующие возможные действия. Чтобы выжить, нужно подчиниться или хотя бы сделать вид, что подчинилась. Еще раз испытывать судьбу рискованно, Тауэр недалеко. А если Мария потребует выйти замуж за какого-нибудь испанца?! Нет, она же должна считаться с желаниями сестры, не может королева вот так просто потребовать от Елизаветы переступить через свои чувства! И вдруг прекрасно поняла, что вполне может. Если посадила в Тауэр и не пожелала хотя бы выслушать, то сможет.
Что же делать? Устав от тяжелых мыслей, Елизавета решила, что думать об этом рано, кто знает, что произойдет завтра? Жизнь научила девушку так далеко не загадывать. Тем более у королевы схватки…
Но схватки закончились ничем, видимо, рожать все-таки рано. Все решили, что это к лучшему, преждевременно родившийся ребенок мог и не выжить. Марию даже поздравляли с тем, что роды не произошли, она растерянно кивала, явно чувствуя себя не слишком хорошо и уверенно.
Наряды дам хотя и изменились, но не столь сильно, здесь задавала тон сама королева, а Мария давно одевалась очень закрыто, никаких вольностей. И все же Елизавета испытала легкий шок, когда поняла, что ее рукава с богатыми отворотами теперь выглядят полной деревенщиной, а чепцы придется срочно менять! Но как раз по поводу чепцов она не расстроилась, носить большое сооружение, скрывающее роскошные волосы, ей всегда было в тягость. Зато маленькие чепчики, едва видные на расчесанных на прямой пробор волосах с пышными дугами по бокам, подходили Елизавете куда больше. Что ж, во всем есть своя прелесть, в том числе и в новой моде. Пусть у мужчин смешно топорщатся джеркины на пышных штанишках и пивных животах, ей самой очень шли и новые прически, и двойные рукава — верхние короткие с пышной сборкой, а нижние узкие без всяких отворотов, лишь с небольшими оборками у запястья. Чепчики позволяли показать роскошные волосы, а рукава — продемонстрировать красивые кисти рук — как раз то, чем Елизавета так гордилась. Талию можно утянуть, спину выпрямить, а вот пальцы длиннее или ровнее не сделаешь!
Но даже вполне подходящая новая мода не примирила ее с новым положением. Не принцесса, не узница, непонятно кто.
Елизавета попросилась на прием к королеве сама. Она решила, что не станет жаловаться ни на судьбу, ни на своего тюремщика, ни на что другое. Жалость унизительна, и младшей сестре вовсе не хотелось, чтобы старшая ее жалела, тем более Мария сама явно нуждалась в жалости. Елизавета поняла это, едва взглянув на Филиппа. Дело не в том, что супруг королевы много моложе ее и выглядел едва ли не сыном Марии. Главное — его взгляд, в котором не было никакой надежды! Он не ждал рождения наследника от этой женщины!
От младшей сестры не укрылся и другой взгляд, которым Филипп окинул ее саму, — оценивающий и даже вполне довольный. Сомнений не оставалось — если Мария не переживет роды, то ее супруг долго горевать не станет, предложив свою руку Елизавете. Это страшно испугало девушку, Мария могла простить ей попытку выскочить без спроса замуж за кого-то другого, но симпатию мужа не простит никогда. Запахло не просто Тауэром, а тем самым эшафотом, даже если его уже разобрали!
Самым большим желанием Елизаветы было уехать в Хэтфилд и больше в Лондоне не показываться. Пусть себе рожают наследников, правят, милуются или ссорятся, только без нее. Но Мария не собиралась отпускать сестру от себя. Почему? Этого не мог понять никто, сначала спрятала в самую глушь, а теперь требовала к себе каждый день. Началось хождение по жердочке над пропастью. Нельзя обидеть ни королеву, ни ее супруга, но и дать повод для сплетен тоже нельзя. Хоть бы уж Мария скорее родила! — мысленно молилась Елизавета. Тогда ей будет не до сестры, и можно уехать.
Она вышивала для будущего племянника набор одежды, потому что всегда славилась способностью к рукоделию. Рубашечка и чепчик действительно получились на загляденье. Тяжелее всего заставить себя не думать, что такие же вещицы можно было вышивать для собственного ребенка. Наконец ее набор, как и множество других, готовы… Готовы и роскошная родильная комната, и еще более богатая детская с изумительной колыбелькой… Который месяц во дворце жила кормилица с тремя младенцами, чтобы молоко было в первый же миг, как только понадобится… Все готово для будущего наследника английского и испанского престолов…
Узнав, что Елизавету вернули ко двору, я примчалась из Доннингтона, наплевав на любые запреты или разрешения!
— Кэт, как же мне тебя не хватало все эти месяцы!
Мы не виделись год, а казалось, полжизни.
— Ваше Высочество, мне кажется или вы подросли за эти месяцы?
— Правда? — Елизавета, смеясь, оглядела себя. — Нет, это просто новая мода, на мне платье королевы, свои сшить еще не успела.
— Я позабочусь, сделают быстро.
— Кэт, как ты жила все эти месяцы?
— О… когда-нибудь расскажу, Ваше Высочество. День и ночь молила Бога, чтобы вас поскорее выпустили.
— Быстрее бы уж королева родила. Как ты думаешь, она после своих родов позволит мне уехать в Хэтфилд? Я не хочу жить при дворе.
Я чуть хмыкнула, Бэсс заметила, вгляделась мне в лицо:
— Что?
— Я бы тоже этого желала, Ваше Высочество. Куда лучше в Хэтфилде.
Взгляд сказал много больше, во дворце стены имеют уши, и за шпалерами могут прятаться любители слушать чужие разговоры.
— …Ренард, вы обещали…
— Ваше Величество, но женщина как в воду канула. Боюсь, что ее действительно убили. Могу только предложить другую, есть несколько на выбор на сносях…
Филипп зашипел, словно рассерженный гусак:
— Вы с ума сошли?! Я должен признать своим ребенком чужого?!
— Ну хотя бы на время? Потом мы постараемся, чтобы ребенок погиб, а обвиним в этом тех, кто слишком много знает…
— И они на допросе расскажут все о ваших ухищрениях? Нет уж, пусть королева лучше рожает своего…
— Кто рожает?
— Ее Величество. — Взгляд серых глаз тверд, челюсть заметно выступила вперед, словно свидетельствуя о непреклонной воле.
— Но…
— Королева, вне сомнений, беременна. Не могут же ошибаться столько людей? Да и она сама… Она же чувствует шевеление, живот растет. Возможно, просто ошибка в сроках? Родит!
Ренард с трудом удержался, чтобы не схватиться за голову.
Филипп поверил во всеобщий обман и теперь категорически отказывался что-то делать. Только свой ребенок, и ничей больше. Ренард был вынужден признать, что они немного перемудрили с той женщиной. Понеся от короля, она должна была жить где-нибудь в тайном месте до самых родов, но тогда все вокруг было наводнено агентами французского посла, и Ренард не рискнул помещать женщину куда-то, чтобы не привлекать внимание. А когда с агентами удалось расправиться, кого-то перекупив, а кого-то даже отправив на костер, женщина вдруг пропала. Однажды днем ушла смотреть казни и не вернулась.
Ренард при помощи своих людей поставил на уши весь город, обыскал каждый уголок, расспросил всех, кого только можно, но женщина как в воду канула. Понятно, что ее вывезли тайно. Кто вывез? И вдруг он вспомнил одну встречу… Начался новый виток расследования.
Тащившая полную корзину белья прачка подняла голову, прислушиваясь. На нее почти налетел рослый конюх, спешивший по своим делам, ругнулся, но замер, повинуясь жесту женщины. Следом за ней насторожились и двое увлеченно беседовавших мужчин. Нет, не показалось, над Лондоном слышался колокольный звон! Первыми зазвучали колокола в храме Святого Стефана, что в Вальбруке. Один за другим им отозвались почти все остальные. Лондон приветствовал рождение у королевы сына, над городом поплыл перезвон в честь наследника двух престолов — английского и испанского. Жители перекрикивались:
— Родился?!
— А то, не слышишь, что ли?
— Сын?
Дурацкий вопрос, кто еще мог родиться у королевы, как не долгожданный сын!
Никто из чиновников сведения не опровергал, правда и кто дал команду звонить, тоже выяснить не удалось, но радостный перезвон поплыл над Лондоном, словно перечеркивая все плохое, страшное, что было раньше, утверждая, что теперь будет только хорошее. Уставшие от неурядиц, религиозной вражды, бунтов, казней, неурожаев и плохой погоды англичане радовались, как дети. Стояла на редкость хорошая погода, ярко светило солнце, казалось, что все дурное осталось в прошлом, рождение этого младенца примирит всех, черная полоса в жизни Англии закончилась, теперь все будет хорошо.
Разве можно не приветствовать рождение этого ребенка? Лондон взорвался не только колокольным перезвоном, но и тысячными криками восторга! Залитый солнечными лучами, он звенел множеством счастливых голосов:
— Королева родила наследника! У Англии есть долгожданный принц!
— А каков он?
— Самый красивый ребенок на свете!
— И умный!
— Да, конечно, он собрал в себе все лучшее двух королевств!
Отплывающие корабли понесли весть по свету: королева Англии произвела на свет красивого здорового сына! Европа тоже зазвонила в колокола, в небо взметнулись огни фейерверков: у Англии есть долгожданный принц!
…Но радость была преждевременной, сама королева в роскошных покоях Хэмптонского дворца все еще мучилась от боли, окруженная немыслимым количеством придворных, всевозможных лекарей, повитух и просто любопытных из числа хоть чуть приближенных к Ее Величеству. Конечно, королеве не до них, но противиться не имела права. Когда рождается первенец, тем более мальчик, не должно быть никаких подозрений в подмене, потому множество людей окружили бедолагу.
За Елизаветой прибежала Кэт:
— Ваше Высочество, вам тоже надо поспешить в покои королевы…
— Кэт, уволь! Смотреть на эти мучения нет никакого желания.
— Но вы обязаны, леди.
Вздохнув, Елизавета принялась одеваться соответствующим образом. Она вовсе не торопилась, но все равно пришла в роскошно украшенную комнату, когда у королевы еще шли схватки.
Принцесса приблизилась к постели сестры и мягко проговорила:
— Ваше Величество, желаю скорейшего рождения первенца…
Мария, которую только что отпустил очередной приступ боли, едва переводя дыхание, вдруг прохрипела:
— Да, я рожу наследника! Рожу! И он станет следующим королем Англии, он, а не вы!
Не одна Елизавета недоуменно вытаращила глаза на мучившуюся королеву. При чем здесь она? Младшая сестра присела в поклоне:
— Ваше Величество, конечно, родите и, конечно, он. Вам не стоит волноваться, это вредно для ребенка…
Мария хотела крикнуть, что Елизавете не должно быть дела до ребенка, пусть убирается в свой Хэтфилд! Но ее снова скрутила боль, королева отвлеклась от сестры, что позволило Елизавете незаметно покинуть королевские покои. Уходя, она встретилась глазами с королем. Во взгляде Филиппа было что-то такое, что заставило Елизавету чуть задержаться. Присев перед монархом, она сочувствующе произнесла:
— Ваше Величество, у королевы все будет хорошо, она родит здорового, крепкого сына. И красивого, как вы и королева Мария.
Филипп невесело усмехнулся:
— Вы уверены, что вообще родит?
Хорошо, что короля отвлекли, сами по себе слова были слишком необычными. Елизавета беспокойно оглянулась, почувствовав, что снова запахло Тауэром… Рядом оказался Уильям Сесил, он коротко кивнул и жестом пригласил Елизавету отойти в сторону. Та с удовольствием подчинилась. После того письма, предупредившего об опасности, у нее не было возможности поговорить с Сесилом, который стал секретарем и при Марии.
Отойдя к окну, они остановились.
— Ваше Высочество, вам лучше покинуть Лондон…
— Как, Сесил? Я и сама рада бы, но королева вон рожает, а без ее согласия уехать нельзя.
— Никого она не рожает.
Елизавета не успела ничего больше спросить, Сесила позвали по делам, откланявшись, он удалился.
Повивальные бабки как-то странно переглянулись меж собой, госпожа Кларенсье, особо приближенная к Марии, наклонилась к королеве:
— Ваше Величество, вам нужно отдохнуть. Срок еще не подошел…
— Как… не подошел?.. — растерянно прошептала измученная болями королева. — Я же чувствую схватки, эта невыносимая боль внутри…
— Ваше Величество, схватки не всегда означают немедленные роды… Наберитесь терпения и немного отдохните. Иначе вы измучаете и себя, и свое дитя…
— Я могу повредить сыну?
— О да, безусловно. Постарайтесь отдохнуть…
Мария бессильно откинулась на подушки. Остальные поспешили покинуть королевские покои. Находиться несколько часов в пусть и просторной, но старательно закрытой от любых сквозняков комнате большому количеству людей тяжело, хотелось выйти на воздух, заняться, наконец, собственными делами, если уж у королевы схватки снова закончились ничем, даже просто обсудить это происшествие. У дам чесались языки посудачить о странностях в родах Марии, они осторожничали, боясь сказать лишнее, но поахать-то можно!
Оставшись только с самыми близкими, Мария лежала, кусая губы, по ее щекам катились горькие слезы. Она выносила дитя, очень радовалась тому, что живот увеличивался с размерах, как и положено, что в сосках дряблой груди стала выступать жидкость, похожая на молозиво, что временами ее сильно тошнило. Почему же теперь дитя никак не может родиться? Уже второй раз у нее начинались схватки и заканчивались ничем. Первый раз повитухи даже обрадовались, рожать было попросту рано. Но теперь-то пора?
— Кларенсье, — королева схватила за руку верную даму, — вы рожали, скажите. Почему у меня так?
— Так бывает, Ваше Величество. Бывает…
— Но ведь уже пора…
— Ваше Величество, наберитесь терпения, возможно, мы ошиблись в сроках. Кроме того, иные дети не торопятся появиться на свет, потому что им хорошо под защитой матери.
— Бывает? — с надеждой вгляделась в ее лицо королева.
— Постарайтесь отдохнуть, Ваше Величество…
В тот день схватки закончились ничем, но звонари храмов не были наказаны, даже разбираться, кто первым ввел лондонцев в заблуждение, не стали. Это бросило бы тень на Ее Величество, кроме того, королеве не до разборок, а король вообще постарался не показываться никому, слишком унизительно встречаться глазами с придворными и слышать сочувственные вздохи, прекрасно понимая, что настоящего сочувствия в них ни капли, напротив, многих переполняло злорадство. Ничто не радует так, как чужая неприятность…
М-м-м… какое удовольствие иметь возможность пнуть Артура! Разве я могла ее упустить?
— Милорд, скоро там родит ваша старуха?
Артур стоял у окна, явно со злостью покусывая свой ус и разглядывая собиравшихся в зале придворных. Рядом пока никого, потому я могла позволить себе такой выпад. Он резко обернулся, губы сжались в ниточку, черные глаза зло блеснули.
У… как мы злимся-то… Понятно, королева все рожает и рожает, и конца этому не видно. Знал бы он, что малыш, предназначенный для замены, уже жив-здоров! Френсис ухитрилась прислать весточку, что Мэри родила сына и чувствует себя хорошо. Умница Френсис даже мне не сообщала, где они находятся. Просто зашел какой-то человек, сказал, что племянница родила и сын здоров. Сказал и исчез.
И вдруг в глазах Артура мелькнуло что-то такое, отчего мне стало не по себе. Он словно что-то вспомнил или сообразил…
— Скоро, совсем скоро.
Рядом уже оказались несколько придворных, пришлось раскланиваться, кивать, изображая улыбку. Завтра сплетницы будут говорить, что я беседовала с испанским послом… и гадать, что бы это могло значить… А! Пусть треплются!
— Катя, давай заключим сделку? Я оставлю в покое твою Рыжую и тебя заодно, а ты мне скажешь, где живет женщина с ребенком.
Все-таки в придворной жизни есть свои плюсы: если вам совершенно необходимо протянуть время, чтобы прийти в себя после вот такого вопроса, можно лишний раз поприветствовать тех, кого в действительности терпеть не можешь. Можно даже сладко улыбнуться и поинтересоваться здоровьем любимой собачки, которой вчера наступили на лапку…
— Все в порядке? Ах, как я рада! Берегите, она у вас просто прелесть. — Руки прижаты к груди, словно важнее здоровья собачки сейчас ничего нет. Разве что здоровье Ее Величества. — Да, таких маленьких лучше не отпускать с рук на пол, когда вокруг много людей. И не говорите… ах-ах!
И только потом вскользь поинтересоваться у Артура:
— Какая женщина, милорд?
— Та, которую вы, леди Кэтрин, увезли из Лондона тайно. Кстати, ваша горничная уже в Тауэре и дает признательные показания.
Слава богу, неподалеку оказался Уильям Сесил.
— Да, милорд, Ее Высочество будет немного погодя. У нее вчера болели зубы, но сегодня принцесса чувствует себя прекрасно. В данный момент она у Ее Величества, вернее, узнает о здоровье Ее Величества у фрейлин. Да вот и она сама.
Френсис в Тауэре?! Но если бы она давала признательные показания, то на кой черт спрашивать у меня, Артур? Блефует гад!
Круглые глаза:
— Какая горничная в Тауэре?!
— Та, что жила с вами здесь в Лондоне до вашего отъезда, а потом таинственно исчезла, не доехав до Доннингтона.
Вот это да! Во разведка работает! Прямо КГБ, ФБР и МОССАД в одном флаконе. Ай да Артур. Но меня просто так не возьмешь. Если Френсис ничего не сказала, то из меня и вытягивать нечего.
— Она в Тауэре? Артур, умоляю, я должна ее видеть! Немедленно! Сделай, ты же все можешь!
— Зачем?
— Она осталась в моем лондонском доме, когда я уехала в Доннингтон, а потом вдруг исчезла. Мы уже решили, что девушку убили, но дом закрыт и не разграблен… Что с ней случилось? Где она была?
— Я хотел спросить это у тебя.
— А я у тебя… Где вы ее нашли?
В ответ — неопределенное пожимание плечами. Ага, значит, никакой Френсис у вас нет. Ну, держись!
Я вцепилась в его рукав мертвой хваткой:
— Артур, если она ничего не говорит вам, может, расскажет мне? Может, она боится, что ее обвинят в побеге или воровстве? Но из дома ничего не пропало, мы думали, что с девушкой что-то случилось по дороге, сейчас очень опасно ездить…
Он осторожно оторвал мои пальцы от ткани камзола, шипя:
— На нас смотрят… Я не всесилен, на Тауэр моя власть не распространяется…
— Я попрошу королеву… нет, короля! Правильно, я попрошу Его Величество, он поможет встретиться с девушкой! Я очень боюсь, что над ней надругались, ее обидели. Она должна знать, что я вовсе не сержусь и хочу помочь.
— Сдурела?!
— Артур, а почему она в Тауэре, за что?!
— Да нет ее там!
— А где она?
Он смотрел на меня как на полную дуру, но это и было нужно, против дур не замышляют вот таких сложных комбинаций.
— Я только что спрашивал об этом тебя.
Секунду я молчала, а потом от души ругнулась:
— Сволочь ты, Жуков! Что в той жизни был сволочью, что в этой!
Получилось от души и, главное, справедливо и убедительно.
Повернулась и пошла прочь, пусть теперь попробует задать мне хоть один вопрос! Ничего у них с Френсис и Мэри не выйдет. И с королевой Марией тоже. Явно рассчитывали найти Мэри, потому и тянут: то завтра королева родит, то послезавтра…
Обидно, что я никому не могла рассказать о произошедшем, никому, даже Рыжей! А язык так чесался… аж распух от сдерживаемых фраз. Что за мучение! С досады хотелось вернуться к Артуру и пнуть ногой или вообще заорать: «А я чего зна-аю-ю… Дураки вы все, ждете появления королевского наследника. Ну, ждите, ждите…»
Неимоверным усилием воли удалось взять себя в руки и даже не блестеть глазами. Ха-ха! Мы еще не то можем! «Не можем, а могём», как говаривал герой какого-то фильма. Улизнув в коридор и убедившись, что никто за мной не подсматривает, я все же попрыгала на одной ножке.
И тут…
— Чему вы радуетесь, леди Эшли?
Господи, он что, повсюду?! Никуда от этого Артура не денешься. Удавить, что ли, чтобы под ногами не болтался?
— Принцесса сказала, что ее обещали отпустить в Хэтфилд сразу после крещения наследника. От вашей рожи, милорд, подальше.
Даже отвечать не стал, только каблуки застучали. Интересно, кстати, у них каблуки носят мужики, а не женщины. То есть женщины тоже носят, но куда меньше. И всякие побрякушки тоже, мужчины ими обвешаны, как елки, а еще бантики под коленками (это орден Подвязки!), банты на туфлях, цепочки, кольца, подвески… Не мужики, а ходячие ювелирные магазины. Первое время я поражалась, как с них все это не снимают в первой же подворотне, потом поняла: без охраны за пределы дворца ни ногой!
Кстати, Артур на фоне разукрашенных англичан выглядел почти монахом, потому как одет в черный камзол с небольшим белым воротничком, едва видным из стоячего воротника. И перстней у него немного, два-три, не больше. Сама скромность. Но уж очень похож на черную ворону среди стайки попугайчиков. Или ворона. Подумав, я решила, что второе подходит больше. Решено: Артур ворон, но хватка у него, как у бульдога. Однако меня ему ухватить не удалось, я неудобоваримая…
Что за бред! Кто бы мог подумать, что здесь придется бороться не с жизненными обстоятельствами, как обещал Иван, а с собственным напарником? Может, именно это начальство и имело в виду? Тогда зачем вообще было тащить сюда Жукова, удавили бы там на месте. А где сам Иван? Забросили, как сиротинушку, с занудным Серегой и противным Жуковым в придачу и забыли. А вдруг и вернуть забудут?! От такой мысли стало не по себе, я оставаться здесь на всю жизнь не собиралась. Даже настроение пропало…
Это все Жуков, от встречи с ним у меня всегда портилось настроение. Может, отравить? Но он, гад, осторожный, нюхом цианистый калий или мышьяк учует, заставит сначала саму попробовать… А может, предложить ему жениться на мне? Нет, кажется, у этого Симона Ренарда есть супруга. Жаль, я бы его по-семейному извела в два счета, не то что про Филиппа забыл, но и через пару дней вообще повесился.
Вздохнув из-за невозможности выпить кровь из Жукова после венчания, я отправилась обратно в зал наблюдать паноптикум английского двора. Когда мне становилось совсем тошно, я вставала где-нибудь в сторонке и начинала мысленно издеваться над нелепыми нарядами, танцами, беседами и вообще над всей их жизнью. Помогало.
Сейчас танцев не было, потому как Ее Величество в своих покоях все тужилась в попытках произвести на свет то, чего у нее просто не было, но беседы были и расфранченные кавалеры тоже. Постепенно я так увлеклась обличением нелепости нарядов местной знати, что забыла и о разговоре, и об Артуре вообще.
Неожиданно в зале появилась одна из придворных дам Марии, очередная черная ворона. Она не заорала на всю округу, произнесла всего лишь театральным, то есть слышимым за версту, шепотом:
— Началось…
Стараниями остальных шепот мгновенно усилился во сто крат, и понеслось: «У королевы схватки! Принц вот-вот родится!».
Ну что за идиоты?! Вот так видно было и тогда, когда начали звонить колокола Лондона, а потом и всей Европы. Позор на весь мир, ей-богу! Неужели нельзя подождать, пока родится? Стало жалко, нет, не Марию, а королев вообще, даже родить спокойно не дадут. Мне, как акушеру, было особенно хорошо понятно, что чувствуют бедолаги, производя потомство практически на глазах у любопытной толпы.
Надо сказать Рыжей, чтобы, когда станет королевой, запретила такой обычай. Стало смешно: Елизавета ведь останется незамужней, королевой-девственницей, значит, никаких прилюдных родов не будет. Что ж, во всем есть свои плюсы, надо только уметь искать.
Тянулась неделя за неделей, у королевы то и дело шли схватки, но родов все не было. Мало того, в один из дней Елизавете с ужасом показалось, что сам живот явно стал меньше и походка Марии тоже изменилась. Мелькнула шальная мысль, что она все же тайно родила, спрятав неугодную девочку, но, приглядевшись к старательно упакованной в ткань груди сестры, девушка вдруг поняла, что в ней нет и не было молока! Можно безмолвно родить и спрятать ребенка, но грудь не перетянуть нельзя, выдаст. И вообще, грудь беременной женщины не может быть пустой и обвислой, а у Марии именно такой и была! Елизавета вдруг ужаснулась своему пониманию: грудь Марии была такой же и месяц назад, когда они только вернулись из Вудстока! А как же беременность? Неужели остальные, видевшие королеву ежедневно, этого не заметили?! Или заметили, но старательно скрывали свое понимание? И что дальше?
Елизавета с трудом поборола желание бежать в свое имение даже без разрешения Марии. Хотелось быть как можно дальше от кошмара, творившегося в Уайт-холле.
Мария действительно никого не родила. Это осталось загадкой для всех, в том числе и для нее самой (если, конечно, королева не скрыла роды из-за появления на свет уродливого ребенка) — растущий из месяца в месяц живот, множественные признаки беременности, даже схватки… Европа, ожидавшая появления на свет наследника английской королевы и испанского инфанта, то ликовала после получения ложных известий о благополучных родах, то потрясенно разводила руками: как долго женщина может носить свое дитя? Но нашлось немало злорадствовавших, это точно. Елизавета к числу таких не относилась, ее главной задачей было без потерь пережить этот кошмар и как можно скорее бежать из такого опасного Лондона.
Сторонники Марии были довольны уже хотя бы тому, что королева не умерла при родах, как часто случалось с женщинами.
Когда Рыжая вот так расшвыривает все по сторонам, ломая дорогие вещи, значит, что-то произошло. Спрашивать в лоб, что именно, опасно, веер может полететь не в кресло или камин, а в тебя. Но я рискнула:
— Ну и что случилось?
Поймать веер удалось, жаль было б, если бы сломался, Елизавета любит красивые вещи и умеет их выбирать.
Оглянулась, удивилась моей ловкости, фыркнула:
— Они собираются выдать меня замуж!
О… какая забота о подрастающем поколении… Кто «они», Мария или Филипп? Или вообще Ренард?
— За кого?
Ясно, что не за друга детства Дадли, тот хоть и выпущен из Тауэра, умненько постарался смыться на континент доблестно завоевывать королевское прощение. Я могла бы подсказать бедолаге еще один способ, касающийся уже Мэри и ребенка, но не стану этого делать. Ни за что не стану. Теперь это моя козырная карта против Ренарда, но такая, какой можно воспользоваться только в случае смертельной опасности и один-единственный раз.
— За Филиберта Эммануэля, герцога Савойского!
Мало королю Карлу Марии, решили пристегнуть Англию еще и Елизаветой? Но Бэсс не Мария, а Савойский не Филипп. Это принцу некогда прохлаждаться в Англии, он все время смотрит в сторону континента, герцог прибудет сюда в случае женитьбы всерьез и надолго и Елизавету подчинит себе полностью. А подчинить Рыжую очень трудно, вернее, можно, но только влюбив в себя. Едва ли испанец станет заниматься такой ерундой, как любовное ухаживание за своей женой, значит, Елизавете предстоит настоящая трагедия.
Что значит — предстоит? А я на что?!
— Вы не желаете этого брака?
— Вот еще!
Даже красными пятнами пошла от возмущения. Я, напротив, само спокойствие:
— Значит, его не будет.
— Конечно, не будет. Я лучше отправлюсь в Тауэр, чем к алтарю с этим испанцем!
— Обойдемся без Тауэра. Позвольте мне уйти, переодеться вам поможет Иоанна…
— Куда это?
— По вашим делам, Ваше Высочество. Если я не вернусь, постарайтесь вытащить меня из Тауэра как можно скорее, для этого достаточно будет сказать Его Величеству всего три слова: я все знаю.
— Что я знаю?
— А вот что именно, я вам расскажу потом, когда вернусь.
Я не собиралась ничего ей объяснять, но для себя поняла, что пришло время пустить в ход ту самую козырную карту, потому что у Марии, Филиппа и Ренарда дела с каждым днем все хуже. Нам определенно пора уносить ноги в Хэтфилд и досиживать срок до превращения моей Рыжей в королеву как можно дальше от двора, жизнь здесь всегда была не подарок, а теперь так и вовсе опасно. Может, и не для всех, но для нас с Елизаветой очень даже.
Ничего себе кабинетик! Красиво жить не запретишь, посол Испании позволил себе устроиться с комфортом и роскошью. Интересно, как Филипп смотрит на такие излишества или все оплачено из кармана самого Ренарда? Тогда он один из богатейших людей Испании. Так нечестно, мы с Серегой, значит, почти в слугах ходим, при том что старательно помогаем Елизавете, а этот паразит живет барином, то и дело ставя палки в колеса?
Меня вдруг пронзила мысль, что это мы в оппозиции, а он делает правильное дело! Как наш институт называется? Институт исправления истории. Может, Антимир Артура сюда прислал именно ради этого исправления, а для правдоподобности нас с Серегой в качестве ненужного балласта, который, как мешок с песком с воздушного шара, выбросить можно и в Тауэр, и вообще на эшафот. Я тут же мысленно скрутила пудовый кукиш всем сразу: Артуру, Антимиру и императору Карлу заодно.
Когда мне что-то угрожает, силы удесятеряются, а злость вообще возрастает кратно угрозе. В данный момент угроза была смертельной, потому злость зашкалила. А вот фиг вы меня одолеете! Я тоже не из простых, я медицинский прошла, это вам не Серега с его экономическим мышлением, мы людские смерти видали и с того света людишек вытаскивали! Но Антимир за такие фокусы у меня поплатится, когда вернусь, ох, поплатится…
— Милорд, мне нужно с вами поговорить.
Глаза у Артура все такие же цепкие, а губы противные, Жуков никогда не станет приятнее. Но мне на его внешность наплевать, пусть жена страдает.
— Теперь я хочу предложить тебе сделку. Ты посоветуешь королеве оставить мою Рыжую в покое и позволить ей уехать в Хэтфилд и вообще забудешь о нашем существовании. Никаких замужеств или попыток убить.
Артур хмыкнул:
— А что взамен?
Теперь он мог торговаться, и я понимала почему, теперь ребенок Мэри уже не был столь необходим, обошлись без него. Даже если я скажу, где живет Мэри, это ничего не изменит. Но я все предусмотрела.
— Женщина с ребенком на континенте, даже я не знаю где. Правда не знаю, Артур. Но знаю одно: если со мной или Рыжей что-то случится, вся Европа услышит эту историю с доказательствами.
Артур буравил меня глазами так, словно хотел влезть в душу. Я очень не люблю, когда в нее лезут, особенно такими грязными руками, но тут вытерпела, смотрела в ответ прямо и уверенно. Конечно, он пытался понять, не блеф ли это.
— Это не блеф, мой дорогой. Ты можешь отправить меня на дыбу или просто в Тауэр, но сделаешь только хуже. Подумай.
— Я должен был сразу понять, что это ты везешь девку…
— Ошибаешься, я всего лишь отвлекающий маневр. Ты же бросился за мной?
— Ноайль?
— Я не знаю кто, Артур. Но я понимала, что должна иметь такой козырь против тебя.
Длинные пальцы Ренарда сжались, сломав что-то, что он держал в руке, но бедолага не обратил внимания. Я порадовалась, что под его рукой оказалась не моя шея, хотя ему этого очень хотелось. Пора уносить ноги, пока взбешенный Жуков не загрыз меня прямо здесь и сейчас.
— Завтра Елизавета пойдет просить королеву об отъезде в Хэтфилд, и Ее Величество по твоему совету даст разрешение.
Уже у двери я обернулась и добавила:
— Если этого не случится, вся вина ляжет на тебя, Артур…
Выражение его лица и глаз не изменилось, только губы из ниточки разжались, чтобы произнести:
— Какая же ты дура, Катя! У тебя была возможность изменить мир, а ты со своей Рыжей…
На этом наше с ним общение закончилось.
Дома я действительно объявила Елизавете, что та должна идти и просить разрешение удалиться.
— Почему? Где ты была?
— Ваше Высочество, можно я пока не буду рассказывать? У меня есть свои секреты, но их не раскрывают во дворцах…
Королева на просьбу Елизаветы ответила недовольно, что подумает, но в тот же день пришло распоряжение удалиться в Хэтфилд и жить там.
Слава богу!
