НА ОРЛЕАН!
Слухами земля полнится, и до Орлеана быстро дошло, что в Шиноне появилась та самая Дева, что, по преданию, должна спасти Францию, а поскольку в спасении прежде всего нуждался их город, то горожане воспрянули духом, увидев в приезде Девы обещанное спасение. Из Орлеана в Шинон спешно поехали те, чьими успехами на поле боя Франция могла по праву гордиться. Правда, были и в их послужном списке промахи, и даже совсем недавно, в «день селедок», когда вылазка из Орлеана позорно провалилась, но не ошибается тот, кто ничего не делает. Орлеанцы простили своим военачальникам одну пусть и позорно проигранную битву, потому что знали – в остальном это боевые капитаны, без которых город давно бы пал.
Не герцог Алансонский все же подвигнул дофина решиться на поддержку Девы, а приезд из Орлеана Ла Гира. Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Гир («гнев») бывал в Шиноне довольно часто, как он умудрялся без потерь пробираться через кольцо осады, знал только он сам. Гневливый капитан появился в очередной раз просить дофина о подкреплении для Орлеана, потому как силы осажденного города на исходе, в нем скоро мог начаться мор жителей. Если же падет Орлеан – последний оплот северней Луары, то Францию просто затопит поток английских войск, сдержать его будет неимоверно трудно. Это прекрасно понимал и Карл, а потому, только завидев Ла Гира, понял, что придется поторопиться.
Жанне беспокойного капитана показал Жиль, кивнув:
– Смотри, вот тот, с кем можно идти в атаку на англичан.
Редко слышавшая от барона хвалебные слова в адрес кого-либо, Жанна удивленно вскинула на него глаза:
– Неужели он действительно из самого Орлеана?
– Да, только прежде чем заговорить с ним, заткни уши.
– Как это? Как можно разговаривать с закрытыми ушами?
– Или слушай через слово, большего ругателя, чем Ла Гир, встретить трудно. Твой прекрасный герцог истинный соловей по сравнению с каркающей вороной. И еще: будь осторожней, для разгневанного Этьена не существует разницы между солдатом врага и дамой, убить не убьет, но ругани наслушаешься…
Жанна, уже не раз корившая герцога Алансонского за несдержанность в выражениях, только покачала головой: неужели бывают еще более крепкие ругательства?
Жиль расхохотался:
– Пожалуй, я зря сдерживался рядом с тобой, нужно было осыпать тебя с утра до вечера отборной бранью, чтобы привыкла.
Хорошо, что предупредил, потому как ругательство вроде «тысяча чертей!» оказалось у Ла Гира ласковым словом, остальные были в сотни раз забористей. Но барон с изумлением наблюдал за изменениями, которые начались в Этьене после встречи с Девой. Ла Гир исповедовался! Такого не мог ожидать никто!
– Ты знаешь его любимую молитву?
– Нет.
– Вот послушай, она того стоит: «Господи, соверши для Ла Гира то, что Ты хотел бы, чтобы Ла Гир совершил для Тебя, если бы Ты был Ла Гиром, а Ла Гир Господом».
Жанна в ужасе раскрыла глаза:
– Это богохульство!
Жиль пожал плечами:
– По крайней мере, честно.
– Нет, нет! В таком нужно немедленно покаяться!
– Ла Гиру каяться?! Такого еще никто не видел.
– Будет! – твердо заявила Дева, и беспокойный Этьен действительно, наверное, впервые в жизни, побывал на исповеди. Потрясение испытали все, кто знал капитана, в том числе и дофин.
В первый же день, увидев усиленно хромавшего Этьена, Жанна прониклась к нему особым уважением. Где мог повредить ногу боевой капитан? Конечно, в сражении. В ответ на ее вопрос Жиль скептически усмехнулся:
– Ты так полагаешь? Если бы наш дофин сломал палец, ковыряя им в носу, из этого отнюдь не следовало, что он доблестно сражался с десятком врагов.
Жанна не удивилась, барон привычно охаивает всех, кто оказывается рядом с ней. Но Жиль пояснил:
– Этьен действительно заслуженный боевой капитан и еще не раз себя покажет. Но ногу ему сломала труба, упавшая, когда спал на постоялом дворе. – В ответ на недоверчивый взгляд девушки добавил: – Вот тебе урок – не ложись спать на постоялых дворах, не убедившись предварительно в крепости потолка!
Жанна решила, что это выдумка барона, но оказалось, так и есть. Впрочем, сильная хромота не мешала Ла Гиру гореть ненавистью к захватчикам и успешно участвовать в боях. Он стал настоящим соратником Жанны на предстоящие месяцы.
Ла Гир красочно описывал страдания орлеанцев, их стойкость и мужество, неустанно подвигая Карла к мысли, что пора бы помочь не только на словах. Дофин наконец решил собрать большой обоз с продовольствием и оружием. Это означало начало действий. Многие вздохнули с облегчением: лучше тяжелые бои, чем нудное безделье с бесконечными разговорами. Особенно радовались двое – Ла Гир и Жанна, обоим казалось, что освобождение города близко. Был возбужден и герцог Алансонский, ведь снятие осады города давало надежду выкупить из плена его тестя Карла Орлеанского, мучившегося у англичан уже много лет. Хотя сам герцог по некоторым причинам, которые он предпочел скрыть, в походе на Орлеан не участвовал.
Не одного дофина появление Ла Гира подвигло на неожиданную деятельность, Жанна тоже вдруг решила, что пора вмешаться. Ее просьба заставила Жиля де Ре изумленно раскрыть глаза:
– Ты все еще веришь, что победишь силой слова?
– Я должна попытаться!
– Жанна, годоны только посмеются над твоей выходкой.
– Не все, найдутся те, кто запомнит и в нужное время вспомнит мои слова.
Да уж, вспоминать было что – Дева решила… добром попросить английского короля и его военачальников отдать ключи от всех захваченных городов Франции, возместить понесенный французами урон и убраться восвояси по-хорошему, угрожая в противном случае гибелью! Видимо, все-таки сама девушка чувствовала, что может стать посмешищем, и, хотя ей было безразлично, попросила написать письмо Жиля, а не секретаря дофина Гийома Кузино.
Она категорически настаивала на таком письме, и Жиль, пожав плечами, принялся писать. Позже придворный историограф Жан Шартье все же копировал это послание для потомков. И не зря, Жанна дала прелестный образец наивной веры в то, что власть имущих можно усовестить.
«Иисус, Мария!
Король Англии и вы, герцог Бедфорд, называющий себя регентом королевства Франции, вы, Гийом де Пуль…»
Еще через пяток имен барон поморщился:
– Ты собираешься перечислить всех мало-мальски известных англичан?
Посмотрела внимательно, махнула рукой:
– Ладно, хватит с них! Продолжим.
«…внемлите рассудку, прислушайтесь к Царю Небесному! Отдайте Деве, посланной сюда Богом, Царем Небесным…»
– Они догадаются, что эта Дева я?
– Догадаются, – кивнул Жиль де Ре, – после такого требования обязательно догадаются.
– Откуда?
– Их Господь известит.
Жанна совершенно серьезно посмотрела на него и согласилась:
– Уже известил, но они не поняли.
Барон мысленно махнул рукой.
«…Отдайте Деве, посланной сюда Богом, Царем Небесным, ключи от всех добрых городов, которые вы захватили, разрушили во Франции. Она послана сюда Богом, чтобы провозгласить государя королевской крови…»
Жиль де Ре, видевший в своей жизни немало самых разных произведений, прочитавший множество книг на разных языках, незаметно для Девы вздохнул, что за детский лепет?! Но она уверенно диктовала свои угрозы годонам, словно эта писанина могла на что-то повлиять:
«…Она готова заключить мир, если вы признаете ее правоту, лишь бы вы вернули Францию и заплатили за то, что она была в вашей власти. И заклинаю вас именем Божьим, всех вас, лучники, солдаты, знатные люди и другие, кто находится пред городом Орлеаном: убирайтесь в вашу страну. А если вы этого не сделаете, ждите известий от Девы, которая скоро придет к вам, к великому для вас сожалению, и нанесет вам большой ущерб. Король Англии, если вы так не сделаете, то я, став во главе армии, где бы я ни настигла ваших людей во Франции, заставлю их уйти, хотят они того или нет; а ежели они не захотят повиноваться, я всех их прикажу убить. Я послана Богом, Царем Небесным, и телесно представляю его, чтобы изгнать вас из Франции. Если же они повинуются, я помилую их. И не принимайте другого решения, так как Королевство Франция не будет вам принадлежать по воле Бога, Царя Небесного, сына Святой Девы Марии; но принадлежать оно будет королю Карлу, истинному наследнику; ибо Бог, Царь Небесный, хочет этого, и Дева возвестила ему (Карлу) это, и он войдет в город Париж вместе с достойными людьми. Если же вы не захотите поверить известию, посылаемому вам Богом и Девой, то, где бы вас ни нашли, мы вас покараем и учиним такое сражение, какого уже с тысячу лет не было во Франции, если вы не образумитесь. И будьте твердо уверены, что Царь Небесный ниспошлет Деве и ее добрым солдатам силу большую, чем та, которая заключена во всех ваших воинах, и исход сражений покажет, на чьей стороне, по воле Божьей, правда. Дева обращается к вам, герцог Бедфорд, и требует, чтобы вы прекратили разрушения. И если вы ее послушаетесь, вы сможете прийти вместе с ней туда, где французы совершат прекраснейшее дело, которое когда-либо совершалось для христианского мира. Дайте ответ, хотите ли вы мира в городе Орлеане; а если вы так не сделаете, то подумайте о великих бедах, которые вам придется пережить.
Написано во вторник Страстной недели».
Довольная нелегкой проделанной работой, Жанна едва не утерла рукой пот со лба. Барон не удержался, чтобы не поинтересоваться:
– Тебе это письмо Голоса продиктовали или сама придумала?
– Сама! – гордо заявила Дева.
– Ну-ну… Надеешься, что годоны испугаются и бросятся в Кале садиться на корабли уплывать на свой остров?
Для Жанны, судя по всему, что Кале, что Бордо, все равно, немного посомневалась, потом сообразила:
– Нет, их нельзя так просто отпускать, они должны выплатить долг.
– Какой еще долг?
– Они должны заплатить за разрушенные города и разоренные деревни.
– Справедливо…
Когда послание было сочинено и запечатано, барон поинтересовался:
– Ты хоть подпись ставить умеешь?
– Нет, откуда?
Проворчав что-то вроде «могли бы и даровать такое умение…», Жиль предложил:
– Давай научу.
Целый час, забыв о проклятых годонах, дофине и даже самом письме, Жанна, высунув язык от старания, выводила на листе каракули. С нее сошло семь потов, не привыкшие к перу пальцы не слушались, чернила норовили расплыться кляксой, но девушка не привыкла отступать, и к концу урока подпись выходила уже вполне приличной и понятной. Выведя ее самостоятельно, Жанна гордо вскинула голову, как бы говоря: «Вот я какая!» Жиль с трудом сдержал улыбку.
При дворе инициативу Жанны восприняли как дурацкую выходку, а вот народ радовался: «Так этим годонам и надо!»
Правда, нашлись двое, одобривших поступок Девы, – прекрасный герцог и матерщинник Ла Гир. Первый – потому что восхищался всем, что бы ни делала Жанна, второй – потому что готов одобрить любой выпад против ненавистных годонов, слишком живым и болезненным было воспоминание о «дне селедок», когда совершившие большими силами вылазку осажденные были наголову разбиты куда меньшим числом осаждавших.
«День селедок» оставался открытой раной для французов очень долго. Дело было в осажденном Орлеане, вернее, рядом с ним. Узнав, что от Парижа в помощь осаждающим город англичанам отбыл обоз с продовольствием, французы и шотландцы решили этот обоз перехватить. Встреча произошла у деревни Руврэ, оттуда примчался гонец с сообщением, что огромное количество груженных бочками с копченой сельдью телег (около полутысячи!) остановилось на ночь и утром двинется в сторону Жанвиля.
Командующий франко-шотландской армией, оборонявшей Орлеан, граф де Клермон решил не терять времени и выступил вперед. На его беду, конным эскортом обоза командовал опытный Джон Фальстоф, он поспешил поставить обоз в круг, загородившись телегами с бочками сельди и оставив всего два выхода. Поспешно врытые в землю колья надежно защитили эти входы от конницы. Но и Клермон был не глуп, он выдвинул вперед своих арбалетчиков и малые орудия и принялся расстреливать обоз. Это столкновение могло войти в историю как первая победа артиллерии в полевом сражении, а вошло как полный разгром французов и шотландцев куда меньшими силами англичан!
Им бы расстреливать и расстреливать обоз, превращая и телеги, и скрывшихся за ними людей в месиво, но у командира шотландцев сэра Джона Стюарта не выдержали нервы, и он бросил своих людей в атаку, спешив их! Атака захлебнулась, следом бросились уже конные французы и тоже налетели на копья и огонь английских арбалетчиков. Фальстоф времени терять не стал, его контратака оказалась куда более удачной. Потери французов были велики, Ла Гир скрипел зубами, вспоминая, как пришлось удирать от годонов, рискуя в противном случае попросту попасть в плен!
Барон с интересом наблюдал, как кипит от негодования Жанна, слушая Ла Гира, в речи которого отдельные внятные слова оказались лишь вкраплениями в отборные ругательства. Разгоряченный Этьен был просто не способен следить за своими выражениями. Но не ругань возмущала Жанну, де Ре видел, что она понимает нелепость поведения шотландцев и французов, это казалось самым поразительным – юная девушка, почти дитя, явно понимала, что действовать нужно иначе.
– Жанна, а что ты бы сделала?
Она успела ответить, пока Ла Гир не вспомнил еще тысячу чертей:
– Предложила годонам сдаться.
От нового потока брани их спасло только то, что слова попросту застряли в горле Ла Гира, на мгновение бедолага потерял дар речи. Предлагать годонам сдаться вместо того, чтобы бить их?! И эта чокнутая собирается воевать с англичанами?!
Жиль снова опередил словесный поток неугомонного Этьена:
– Они бы отказались, тогда что?
– Тогда… нельзя было не только спешиваться, но и конными идти на штурм обоза!
Ла Гир с трудом проглотил все неизлившиеся бранные выражения и уставился на девушку, спокойно рассуждавшую на тему тактики боя:
– Нужно было навести много орудий сразу в одно место, разбить телеги там, потом передвинуть и повторить в других местах, потом еще… И все это время не сходить с коней и не приближаться к обозу. Тогда французы были бы готовы к атаке годонов…
Жиль едва сдержался, чтобы не зааплодировать. Деревенская девчонка оказалась умней прославленных военачальников! Конечно, хорошо говорить, сидя в башне замка, а не на поле боя, но далеко не все и в этом случае могли сообразить, что делать. Ла Гир тоже не сразу пришел в себя, но, когда поверил, что Дева способна не только убеждать в непротивлении, но и рассуждать, как опытный военачальник, разразился таким восхищенным потоком ругательств, что девушке поневоле пришлось закрыть уши руками. Но Этьена не остановить, восторг от сообразительности Девы фонтанировал из него несколько минут. Закончилось все заявлением, что если в Орлеане будет Дева, то годонам п…ц!
Де Ре насмешливо смотрел на восхищенного вояку и закрывшую руками уши Жанну. Наконец и Ла Гир понял, что перебрал с руганью и поминанием чертей, отвесил какой смог вежливый поклон и попросил у Девы прощения.
– Вы должны прекратить ругаться и клясться, Этьен! Поминаете имя Господа вместе с нечистой силой!
– Но я не могу не клясться!
Про ругательства Ла Гир скромно умолчал.
– Если не можете не клясться, то клянитесь хотя бы вон своей дубиной, на которую опираетесь.
– Хорошо, – вздохнул Этьен.
Вечером в беседе с Жилем Ла Гир отвел душу, вспомнив все ругательства, которые только знал или изобрел за свою жизнь. Из его длинной тирады барон понял одно – лучше Девы никого нет! С этим Жиль не согласиться не мог.
Конечно, никакого ответа на свое послание Дева не получила, англичане только посмеялись, мало того, они задержали одного из отправленных герольдов, передав со вторым, что первого непременно сожгут. Как и саму Деву, стоит ей попасть к ним в руки. Жиль смотрел на девушку, пытаясь понять, испугалась она или нет. Если испугалась, то все ее слова пустая бравада и тогда дело плохо.
Нет, не испугалась, но почувствовала себя виноватой из-за оставшегося в плену герольда.
– Недолго осталось годонам хозяйничать на нашей земле!
– Дофину бы твою уверенность… – пробормотал барон. Он встретился с епископом и попытался хотя бы того настроить в пользу девушки. Реньо де Шартр на словах был за, но подталкивать Карла категорически не желал:
– Всему свое время, всему. Придет время, и эта Дева понадобится… Нужно еще подумать, куда наступать сначала, возможно, и не Орлеан должен быть первым. Он в осаде уже много месяцев, подвезут продовольствие, еще посидят. Может, важнее короновать дофина в Реймсе?
И тут Жиль понял, откуда ветер дует! Что для епископа Орлеан? Не больше, чем город на Луаре, а вот Реймс означает его собственную выгоду! Для Шартра получение епископства куда важнее всей Франции, вместе взятой.
– Но без Орлеана невозможен Реймс!
– Так уж и невозможен?
– Конечно! Англичане готовы высадить в Кале подкрепление, если Фальстоф успеет его привести, то Орлеан не просто падет, он будет разрушен до основания или, наоборот, превращен в неприступную крепость, только уже английскую!
– Разрушен до основания?..
Жилю очень не понравилась эта задумчивость епископа. Он понял, что поделать ничего не сможет, и решил идти напролом. В качестве тарана был использован Ла Гир. Только услышав о возможности направить войска не к Орлеану, а еще куда-то (Жиль на всякий случай не стал говорить, куда именно, чтобы не выдать себя перед епископом с головой), Этьен помчался к Его Высочеству. Напор Ла Гира сделал свое дело, дофин со вздохом согласился с необходимостью не просто поторопиться, а поторопиться по-настоящему.
Но Ла Гир и Жиль рано обрадовались, епископ придумал новую каверзу… Прежде чем привлекать Деву в качестве знамени наступления, следовало основательно проверить ее с заключением богословов. Сделать это нужно в Пуатье, где таковых найдется немало. Довольный своей задумкой Шартр потирал руки. За это время Орлеан может пасть, и дофину не останется ничего другого, как наступать на Реймс. А невыносимый барон де Ре со своей девчонкой перестанет болтаться под ногами.
Как бы ни презирал епископ деревенскую девчонку, рвущуюся в святые, он прекрасно понимал, что не использовать ее было бы, нет, не грешно – глупо. Она искренне верит, а теперь нашлось немало тех, кто искренне верит в нее, почему бы это не поставить на пользу Церкви?
Жанна подивилась приглашению епископа Реньо де Шартра на беседу. А он сделал вид, что удивился ее удивлению:
– Дитя мое, кому, как не мне, поговорить с тобой о вере? Я не стану спрашивать тебя о Голосах, и без того достаточно об этом было сказано. Хочу напомнить другое.
Девушка смотрела на вышагивающего с задумчивым видом епископа (ей де Шартр сделал знак, чтобы сидела), пытаясь понять, что ему нужно. Жанна уже хорошо знала, что Жиль терпеть не может этого зануду, как и Ла Гир, и многие другие. Но Реньо де Шартр не показался ей таковым, умные глаза, подвижная, несмотря на возраст, сухощавая фигура, жилистые руки с длинными пальцами, постоянно перебирающими четки… Ничего страшного, и непохоже, чтобы он был настроен против.
– Я знаю, что ты добрая, искренне верующая девочка. – Глаза епископа строго уставились в лицо Жанны, точно вопрошая, так ли это. Она кивнула, не зная, можно ли отвечать. Да и что отвечать? – Ныне Франция, как груда камней от развалившейся стены, без раствора их не собрать воедино.
Ах, как же он прав! Франция действительно словно рассыпалась, и ее тяжело будет собрать снова. Глаза епископа осторожно наблюдали за девушкой.
– Только Церковь, – де Шартр намеренно сделал небольшую паузу, чтобы она лучше прочувствовала фразу, – только Церковь вместе с королевской властью может сделать это. Ты радеешь о королевской власти, желая короновать законного властителя дофина Карла, – сам де Шартр едва сдержал презрительную усмешку при слове «властителя», – это похвально, но не забывай при этом и о матери Церкви.
– Я не забываю, – почти прошептала девушка. Если честно, то она не могла понять, чего от нее нужно этому одетому в богатую фиолетовую мантию человеку.
– Я знаю, – согласно кивнул епископ, – просто напоминаю, чтобы даже среди тяжести военного похода ты помнила о необходимости исповеди и причащения, причем не только для себя, но и тех, кого ты хочешь вести за собой. Для этого я с тобой отправлю прелата, который будет помогать советами и наставлениями в трудную минуту.
Вот вроде сказал то, против чего и возразить нельзя. О необходимости исповеди и причащения. Кто же против, она и сама об этом же твердила. И против священника тоже возражать глупо, хотя хотелось сказать, что советы она получает от святых, ведущих с ней беседы. А если советы прелата не совпадут с Голосами? Она должна слушать только архангела Михаила и своих святых Екатерину и Маргариту. Чуть посомневавшись, Жанна так и сказала.
На мгновение ей показалось, что в глазах епископа блеснуло бешенство, но он быстро взял себя в руки. Де Шартр действительно был взбешен. Она такая дура или прикидывается?!
– Неужели ты думаешь, что я отдам тебя в руки неопытного и недостойного наставника?! Это не барон Жиль де Ре, способный научить только дурному, и не ругатель Ла Гир, с которым ты ныне ведешь дружбу, что не пристало делать доброй христианке! – И почти сразу голос епископа из гневно обличающего стал почти медовым, он сладко потек, обволакивая: – Но я понимаю, что это поведение неискушенной чистой души, попавшей под влияние дурных сил. Прелат поможет тебе от этого влияния избавиться. Ты меня поняла? Деве не стоит водить дружбу с такими, как барон де Ре и Этьен де Виньоль.
Совсем недавно Жанна бы только кивнула, она и сейчас не стала возражать открыто, но в душе подумала: «Как бы не так!» Воспитание барона де Ре сказывалось, епископ не зря переживал.
Де Шартр остался недоволен, девчонка вроде и слушала внимательно, и согласно кивала, но не сказала ни да, ни нет. Ему-то ее согласие вовсе не было нужно, просто хотелось прервать эту затянувшуюся дружбу с бароном, епископ уже предвидел осложнения, которые могли возникнуть. Эту глупышку можно обвести вокруг пальца, но не барона, который хоть и терпеть не может придворных склок и интриг, но разбирается в них лучше многих. Барон сделал свое дело – дал денег на армию и научил девчонку держаться в седле, теперь он мог отойти в сторону и не путаться под ногами.
Но не тут-то было! Не подозревая об этом, подножку епископу подставил… дофин. Карл не придумал ничего лучше, как поручить охрану Девы… барону Жилю де Ре лично! Жанна такому повороту обрадовалась, несмотря на негодующий взгляд де Шартра. Барон, как ни странно, тоже. Когда епископ попробовал усовестить Карла, напомнив, что поручать юную девушку заботам такого, как барон, рискованно, дофин почему-то рассмеялся:
– Чего вы боитесь, что Жиль соблазнит Деву? Но тогда она не Дева.
Епископу очень хотелось сказать, что не соблазнит, но раскроет глаза на многое, чего бы ей и знать не нужно, но решил, что рано бьет тревогу. Деве предстояло сначала пройти строгий допрос в Пуатье, а уж потом вести обоз в Орлеан. Не желая рисковать, де Шартр стремился переложить ответственность со своих плеч на плечи ученых-богословов Пуатье, так же как дофин на ее плечи.
Но время шло, а ничего не двигалось с места…
Жиль продолжал гонять Жанну, обучая воинской премудрости, по возможности рассказывал о самых каверзных операциях, примечательных атаках и хитростях обороны, сам не понимая, зачем это делает. Словно чувствовал, что пригодится. Но он сам был куда лучшим боевым капитаном, чем стратегом наступательных и оборонительных действий. Удивительно, что девчонка старательно слушала и даже временами делала толковые замечания и задавала умные вопросы. Барон уже убедился в ее разумности и очень жалел, что Деве приходится которую неделю маяться в Шиноне без дела. Учиться красиво сидеть на лошади можно и по пути к Орлеану.
Для себя он решил: если в ближайшие день-два дофин не даст команду выступать, на свои деньги нанять еще один отряд и вместе с Девой пробиваться к Орлеану, а там как Господь даст. Предвидя реакцию Жанны, ей говорить ничего не стал.
Но любое ожидание рано или поздно заканчивается, наконец объявлено, что пора отправляться. Радости Жанны не было предела! Хотелось поделиться ею с бароном, но де Ре восторга не разделял:
– Мы не к Орлеану.
– А… куда?
– В Пуатье и со всем двором. Жанна, тебе устроят еще одну проверку, на сей раз она будет куда серьезней, постарайся выдержать.
Жиль де Ре мрачен, значит, не все так хорошо, он зря пугать не станет.
– Чего я должна бояться?
– Святош с их дурацкими вопросами. Хорошенько обдумывай каждое слово, прежде чем произнести. Это не Шинон и не прием у дофина, там я тебе помочь не смогу.
– Я выдержу.
– Постарайся не сильно возмущаться и не задевай их зря, иначе объявят ведьмой.
– Кого, меня?!
– Думаешь, у тебя на лбу написано, что это не так?!
Жиль был не прав, на лбу не на лбу, а в глазах написано. Только что епископу ее глаза, объявит, что черных у святых не бывает, поди поспорь. Барон решил, что если Жанну в чем-нибудь обвинят, то не даст больше Карлу ни единой монеты, пусть выплачивает свои долги как хочет!
– Жанна, – барон был серьезен, как никогда, – я сделал для тебя, что мог, научил держаться в седле и держать меч. Дальше ты сама, все сама, понимаешь? Я буду рядом, когда смогу, но твоим оруженосцем не стану, у тебя есть Жан Д’Олон. Но если буду нужен, только позови, слышишь? Все брошу и примчусь на выручку.
– Вы… не будете в Орлеане?
– Буду, но у меня, девочка, есть свой отряд, свои обязанности. И они не всегда точно совпадают с твоими. Постарайся выдержать все в Пуатье, только не хитри, достаточно просто говорить как есть. У тебя чистая душа, и Господь тебе поможет.
Что-то в голосе Жиля де Ре насторожило девушку, но задумываться она не стала. Барон советовал не хитрить, но она и так никогда этого не делала, к чему? Однако из-за такого прощания небольшое чувство тревоги осталось, словно барон знал что-то тайное и не слишком хорошее. Жанна вздохнула: вместо того чтобы вести солдат в Орлеан на выручку, она уже который месяц вынуждена объяснять и объяснять, что ее помысли чисты и она действует по совету Голосов.
Рядом уже третью неделю не было насмешливого Жиля де Ре, не сыпал своими комплиментами Жан Алансонский, не ругался на чем свет стоит Ла Гир… Зато с утра до вечера изощренными вопросами закидывали прелаты. Каждое утро в доме королевского нотариуса мэтра Рабато появлялись ученые мужи, изводившие ее каверзами. Жанна поняла, о чем говорил перед отъездом из Шинона Жиль де Ре. Сначала она пыталась серьезно задумываться над каждым ответом, но быстро поняла, что пятеро дотошных прелатов легко запутают ее, если будет раздумывать, и принялась отвечать то, что немедленно приходило в голову. Главное – не врать, а там пусть думают, что хотят. Жанна оставалась сама собой, и это ее спасло.
Почти три недели она объясняла и объясняла! Когда услышала Голоса, как выглядели фигуры святых, что говорили и когда именно, зачем армия, если Господь поможет ей одержать победу, на каком языке разговаривали с ней архангел Михаил, а святые Екатерина и Маргарита? И снова: где, когда, как, зачем? Вопросы задавались вперемежку и сразу с нескольких сторон. Бывало, девушка даже выходила из себя. Чего они не понимают? Солдаты будут сражаться, а Господь поможет! Как помочь тому, кто сам ничего не делает? Почему Господь выбрал именно ее? Как бы ей самой хотелось это знать! Но она не знала, а потому просто пожимала плечами…
– Отправьте меня в Орлеан, и я на деле докажу, для чего послана и на что способна!
Как ей хотелось вернуться в те дни, когда Жиль де Ре безжалостно гонял, тренируя! Или вообще домой в Домреми к родным, на берег ручья, к Буку! Но еще больше ей хотелось, чтобы уже закончилась эта неизвестность и ей дали возможность помочь осажденному Орлеану, а потом поскорее короновать Карла. Тогда можно будет и домой…
Наконец множество допросов и расспросов закончились, но Жанне пришлось еще раз пройти проверку у женщин. И вот закончилось и это. Что теперь скажут ученые мужи? Неужели после стольких мучений придется отступить? Жанна для себя решила, что, если ей не поверят или примутся затягивать дело дальше, удрать, разыскать Бертрана де Пуланжи, Жана из Меца и вместе с ними пробраться в осажденный Орлеан, чтобы там поднять горожан на сопротивление годонам. Хорошо бы, конечно, найти барона де Ре, но где его искать? Как она теперь понимала Жиля, злившегося на тянучку дофина! Столько времени потеряно зря, и это тогда, когда важен каждый день!
Всему в жизни приходит конец, закончились и мучения Жанны, ей объявили, что пора из Пуатье… нет, не в Орлеан, а в Тур, там ее уже ждут. И вот она в Туре – городе мастеров, прежде всего оружейников! Приехала не просто так, а чтобы заказать полный комплект доспехов!
Казначей дофина Эмон Рагье страдал, словно от зубной боли – приходилось выплачивать немалые деньги из и без того нищей казны его хозяина на экипировку какой-то глупой девчонки! Это Жиль де Ре, у которого денег куры не клюют, мог со смехом выкладывать на нее монету за монетой, а с дофина что взять?! Пусть бы де Ре и заказывал за свой счет ей доспехи… Но как ни вздыхал казначей, а платить пришлось, причем и оружейнику, и художнику, изготавливающему для Девы знамя. Нет, против самой Девы Рагье ничего не имел, даже верил (до определенной степени) в ее божественное предназначение, но безумные расходы на начавшуюся кампанию приводили его в ужас.
Пребывание в Туре было для Жанны радостным. Для нее действительно заказали доспехи, одежду, знамя… Но главное – люди, которых девушка встретила в этом городе. Вместе с королевским отрядом приехали ее старые друзья – и Жан из Меца, и Бертран де Пуланжи, они тоже приобретали и подгоняли доспехи. Но самой удивительной оказалась другая встреча.
Жанна возвращалась после очередной примерки усталая, но довольная. Подгонка даже изготовленных по мерке доспехов – дело весьма нелегкое и мучительное. Требовалось проверить все уязвимые места, чтобы нигде металл при движении не впивался в тело, не заедало и не натирало. Несколько человек то надевали, то снимали различные части доспеха, мастера что-то подпиливали и подгибали, снова примеряли, и снова стучали молотки и визжал под руками мастеров металл… Но дело спорилось, постепенно и она сама привыкала к железу на руках и ногах.
А еще усердно работал художник, создававший ее знамя – красивую вышивку на белом треугольном полотнище.
Все это радовало душу. К тому же рядом старые друзья, светило солнце, и думать о войне совсем не хотелось.
Во дворе дома нотариуса Рабато всегда полно народа, а значит, и лошадей, но что-то заставило девушку приглядеться к двум из них внимательней…
– Зорька?.. – шепнула девушка, и лошадь повела ухом на ее голос, а потом повернула голову. Откуда в Туре лошадь Д’Арков?! Сердце оборвалось: неужели отец приехал за ней, чтобы вернуть домой?! И внутри сразу поднялся протест: нет, она не позволит себя увезти, она должна выполнить волю Голосов! Но Жак Д’Арк имеет на это право, если он хоть слово скажет противным прелатам, задававшим сотни вопросов, ее силой отправят обратно в Домреми.
Жанна едва не бросилась бежать сломя голову, прочь. Первой мыслью было разыскать Беранже и Жана и с ними умчаться в Орлеан! Конечно, жаль доспехи и знамя, которые еще не готовы, но уж лучше без ничего, чем вернуться в деревню, не выполнив задуманного! Отчаяние сжало сердце девушки, возможно, она бы и бросилась вон со двора, но тут из двери вышел… ее брат Пьер. Раздался его обрадованный возглас:
– Жаннетта!
Следом на пороге показался и Жан. Вот уж кого она никак не ожидала увидеть! И все же Жанна решила, что, если отец прислал братьев за ней, скорее удерет еще раз, чем вернется в Домреми!
Братья явно были рады видеть сестренку и не выражали никакого намерения схватить ее и куда-то немедленно тащить. Жанна поняла, что уж сегодня возвращать ее домой не будут, а там будет видно… От сердца отлегло.
Девушка не смогла скрыть хлынувшие из глаз слезы радости, да и парни тоже прослезились. Они разглядывали сестру даже со смущением:
– Ой, Жаннетта, какая ты стала!
Опомнившись, она махнула рукой:
– Это что! Вот увидите мои доспехи, тогда поразитесь!
– Ты, говорят, с самим дофином разговаривала…
– Конечно!
– Вот прямо так и разговаривала?
– Прямо так! – Девушка весело смеялась.
– Расскажи, какой он.
– Потом, лучше расскажите вы, как дома, как отец и мать, как вы здесь оказались?
Было заметно, что братья все же чуть смущаются, но постепенно живые расспросы сестры, ее веселый голос, ее смех сделали свое дело, оба принялись рассказывать, перебивая друг дружку. В Тур они приехали вместе с посланцами из Пуатье. Да, те, кто так долго расспрашивал Жанну, отправили своих людей и в Домреми. От них в деревне узнали, что Жаннетта все же добралась до Шинона и до самого короля! О ней очень подробно расспрашивали, особенно про то, какая она прихожанка и как слышала Голоса.
Жан и Пьер никак не могли поверить, что их маленькая веселая Жаннетта запросто общалась с королем и важными персонами. Такое и во сне не приснится: деревенская девчонка сумела попасть ко двору! Конечно, Дюран Лассар покаялся перед Жаком и Изабеллой Д’Арками в своем попустительстве, но когда он стал рассказывать, как весь Вокулёр провожал их настырную дочь, как люди плакали от счастья, что Господь явил давно предсказанную Деву, и на глазах Жака выступили слезы. Упрямый отец, похоже, в глубине души уже признал, что его дочь избрана Господом. Почему же они с Изабеллой Роме едва не почернели от горя, узнав, что девушка успешно добралась до дофина? Что же такое предвидели родители, столь боявшиеся за свою девочку?
Они с легкостью отпустили обоих братьев на помощь Жанне, чего, честно говоря, не ожидали сами парни. А Жаннетте просили передать, что будут за нее молиться и еще чтобы была очень осторожна с прелатами… Почему? – только пожали плечами сыновья, Жаннетта всегда была очень хорошей прихожанкой, даже вон важные посланники из Пуатье признавали ее высокое предназначение… Но все эти доводы не успокаивали Изабеллу и Жака.
Братья присоединились к маленькому отряду Жанны. Они быстро поняли, что сестра пользуется каким-то особенным уважением у окружающих, а уж любовью горожан тем более. Стоило появиться Деве, как вокруг собирались толпы, готовые нести ее вместе с конем на руках.
– Смотри, наша Жаннетта, кажется, и впрямь святая… – кивнул на сестру Пьер.
Жан согласился:
– Я никогда не видел святых, но думаю, Жаннетта вполне это заслужила. Она хорошая девушка.
По вечерам они подробно рассказывали о происшествиях в Домреми, случившихся за время ее отсутствия, а она о том, как жила при дворе дофина.
– Овьетта вышла замуж за Жерара, а нашу маленькую Катрин сватает Колен из Грё.
– Катрин?! – ахала Жанна. Было от чего, сестра Катрин куда моложе самой Девы, рано ей еще замуж. Но Катрин не Жаннетта, в суд не пойдет и сопротивляться не будет, выйдет замуж и станет рожать детей. Пусть, может, так и надо, вместо того чтобы мотаться вдали от дома среди грубых солдат или въедливых прелатов? Но Жанна тут же поняла, что для нее не лучше. Вот выполнит волю Голосов, тогда и о возвращении можно подумать…
Братьев интересовало другое:
– А правда ли, что дофин ест только на золоте? И подковы его коня тоже золотые? И стремена тоже? А королева, какая она? Вот, наверное, кому живется вольготно… Что пожелает, то и делает!
Соня Жан завидовал:
– Спит, небось, сколько влезет, только и встает для обеда или ужина…
Жанна рассказывала, что знала, а знала она немногое, никто ее к обеду с дофином не допускал, и к стременам она особенно не приглядывалась.
Дофин не огромного роста и не толстый, напротив, очень щуплый, точно его не кормят вовсе. Жанне не хотелось говорить о том, что дофин некрасив и длиннонос, сами увидят. Он очень набожен, встает рано и слушает по три мессы за день, исповедуется и причащается. Нет, Карл не устраивает пышных обедов ежедневно, напротив, ест едва ли не в одиночестве. Дофина всегда рядом, она очень печальная, потому что их дети один за другим умирают, едва родившись. Весьма умелая рукодельница, нет, конечно, не прядет и не ткет, но зато вышивает с удовольствием.
Среди придворных у самой Жанны много… знакомых, это не друзья (Жанна впервые задумалась, можно ли вообще при дворе дружить), но очень хорошие люди. Например, герцог Жан Алансонский, это он подарил такую прекрасную лошадь! И все время хвалит и хвалит ее саму.
Кто научил Жаннетту так ездить в седле и писать свое имя? Жанна почему-то чуть смутилась, хорошо, что братья не заметили. Барон Жиль де Ре, он самый богатый человек Франции.
Пьер ахнул: сестра общалась с самым богатым бароном?! Жанна вспомнила это общение и вдруг почувствовала, как ей не хватает насмешника Жиля, насколько она соскучилась по его голосу, черным глазам, его постоянным придиркам и вызовам. Даже сердце сжалось, до чего вдруг захотелось услышать едкое замечание и фырканье барона! Девушка поняла, что если у нее и был при дворе друг, то это Жиль де Ре, от которого пришлось немало вытерпеть. Именно он, а не прекрасный герцог, способный только хвалить. Ведь это заслуга Жиля де Ре, что она прекрасно держится в седле (в ушах немедленно зазвучало: «Прекрати елозить задницей по спине лошади, не то я заставлю тебя таскать ее на своей спине!»), что она не размахивает мечом как попало, а способна ловко загнать его в ножны, что взлетает в седло птицей и спрыгивает так же легко, а ведь раньше едва взбиралась… Нет, без Жиля она, конечно, была бы другой. Где он сейчас и будет ли вместе с ней в Орлеане?
Однажды, когда зашел разговор о мече, Пьер вдруг отозвал Жанну в сторону:
– Жаннетта, мы случайно услышали легенду о мече, спрятанном здесь неподалеку под алтарем церкви… Говорят, он волшебный с пятью крестами… Ты ничего не слышала?
Договорить не удалось, появился Бертран, следом пришел Жан из Меца с сообщением, что основные детали доспехов готовы, надо примерить и подогнать наколенники и ноговицы. Жанна заторопилась к оружейнику. Ей действительно изготовили полный комплект доспехов: шлем с поднимающимся забралом, панцирь на грудь и спину, наплечники, налокотники, рукава, перчатки, наколенники, ноговицы, ботинки… Все это было безумно тяжелым, и сначала девушка просто не представляла, как сможет ходить, не то что бегать в этом облачении.
Рыцарь успокоил, сказав, что, во-первых, бегать не придется, для этого есть конь, во-вторых, со временем и к весу привыкнет, и сами доспехи перестанут скрипеть и врезаться в тело. Но даже если бы они продолжали врезаться, отказаться от такой красоты девушка уже не смогла. Доспехи сделали белыми, начистив до блеска, они сверкали на солнце, словно зеркала, разбрасывая при движении солнечные зайчики! Жанна не могла скрыть восторг! Блеск ее черных глаз был для оружейника дороже монет, выплаченных казначеем Эмоном Рагье.
Под утро ей приснился сон, он был настолько явным, что показалось, будто это не сон вовсе. Жанна отчетливо увидела святую Екатерину, которая произнесла всего одно слово: «Фьербуа…» Девушка проснулась возбужденная, готовая немедленно бежать в аббатство Сент-Катрин-де-Фьербуа, где старый монах столько рассказывал ей о доспехах и их бывших владельцах. Под алтарем часовни зарыт меч с пятью крестами! Конечно, и ее в это аббатство Господь привел не зря, и теперь святая Екатерина тоже приснилась в помощь. Жанна не сомневалась, что меч с пятью крестами дожидался ее.
В тот же день в Фьербуа были отправлены братья с письмом от Жанны к старому монаху, чтобы откопали тот меч и прислали ей в Тур. Для себя девушка решила, что, если только будет возможно, сам меч никогда не применять, ей претила сама мысль о возможности убийства кого-либо, даже годона! По ней лучше бы проклятые убирались прочь подобру-поздорову… Будь рядом барон де Ре, посмеялся бы над такими мыслями, Жиль всегда твердил, что враг пришел с оружием, потому его и гнать надо не словами, а мечами! Жанна оправдывала кровожадность барона тем, что он много видел крови и смерти на войне. Ничего, закончится проклятая война, все смогут измениться к лучшему, все станут другими. Ей казалось, что стоит только короновать дофина, и во Франции, обретшей законного, избранного Богом короля, наступит другая, прекрасная жизнь, в которой будут царить доброта и любовь.
Меч действительно нашли там, где назвала Жанна, правда, старый монах помочь ничем не смог, он умер через пару дней после своей встречи с девушкой, давно болел, а как рассказал все, что должен был, Деве, так и умер. Сам меч был таким, каким его описала Дева – с пятью крестами. Это увидели, когда очистили ржавчину с пролежавшего столько десятилетий в земле клинка. Находку тут же посчитали чудом, и меч доставили в Тур как величайшую ценность. Для него были изготовлены красивые ножны и даже не одни.
Но куда больше обнаружения меча девушка была рада своему знамени. Меч – это почти всегда убийство, смерть, это знак войны, а знамя – то, чем можно повести людей за собой на благое дело. Позже она скажет, что ценила знамя в сорок раз больше, чем меч.
Жанна радовалась, как дитя, ей казалось таким важным, что у нее будет свое знамя, именно такое, каким она сама его придумала, с вышивкой на белом фоне, так хорошо видное издали. Девушка не раз представляла себе, как поднимет это знамя и солдаты, поверив в близкую победу, пойдут в атаку на врага. Что будет дальше, старалась не думать.
Война – всегда боль, кровь, смерть… Как бы сделать так, чтобы противник сам понял, что она сильнее? Жиль де Ре твердил, что стоит ей оказаться перед лицом врага, и все мысли о возможности победы через убеждение исчезнут сами собой. Меч перед глазами излечит от любой жалости куда быстрее любых разговоров. Может, он прав? Ведь годоны только посмеялись над ее письмом, мало того, плененным оказался один из отправленных к ним герольдов.
Ничего, успокаивала себя Жанна, это только пока они не видели мощи новой французской армии, решимости людей, пришедших с ней! И снова получалось как-то не так, значит, не призывы и увещевания заставят годонов сдаться, а сила оружия?
Временами девушку охватывало настоящее отчаяние, она не хотела воевать, но так хотела освободить милую Францию и короновать дофина! Вдруг Жанна вспомнила ответ, данный ею же прелатам. На вопрос «Если Бог будет помогать тебе одерживать победы, то зачем тогда войско?» она только пожала плечами:
– Солдаты будут воевать, а Бог им поможет.
Что, они сами не знают поговорки «Помогай себе сам, и Бог тебе поможет»? А как же иначе?
