Ссылка по-королевски
Мария рыдала второй день. Королева, которую мы обе уже ненавидели всей душой (каждая своей, а значит, вдвойне), решила во что бы то ни стало избавиться от пассии сына. Анна Австрийская заявила кардиналу, что если тот согласится на брак короля с племянницей, то она лично встанет во главе восставшей против Мазарини Франции и приведет с собой Месье, своего младшего сына.
Я скрипела зубами:
– Толстая корова! Зря я тогда ездила к ней и помогала выжить, надо было позволить Людовику XIII развестись с этой кобылой и загнать ее в монастырь!
Но не могли же мы с Мари сказать, что это мы в свое время, будучи, правда, в несколько ином обличье, помогли удержаться на троне Анне Австрийской. Теперь я жалела об этом, хотя прекрасно понимала, что, не сорви мы тогда заговор Сен-Мара, едва ли Людовик XIV был сейчас королем.
И все равно, мы дружно ненавидели Анну Австрийскую. Уж она-то должна бы понимать, что такое любовь. Сама тайно обвенчалась с Мазарини, а сыну не позволяет жениться по любви.
Но это оказались не все неприятности.
Мадам Невель, раньше бывшую нашей гувернанткой, а теперь просто наставницу, вернее шпионку королевы, мы ненавидели не меньше, чем Анну Австрийскую. Старая зануда, над которой Людовик издевался от души, не отставала от Мари ни на шаг, не позволяя влюбленным даже просто поцеловаться. Думаю, такое невольное воздержание только разжигало у Людовика, привыкшего получать от дам все и сразу, его страсть.
Так вот эта мадам Невель и принесла оглушающую своей жестокостью новость: Марию отправляют в ссылку!
– Нет! – ахнула бедолага.
– Мадемуазель Мария, кардинал ваш дядюшка требует немедленно прийти к нему, – поджала губы мадам Венель. Я никогда не понимала, как она умудряется поджимать то, чего просто нет. Но две ее узенькие ниточки синего цвета вместо красного, как у нормальных людей, по какому-то недоразумению именуемые губами, становились еще тоньше, сливаясь в одну.
Мари вернулась от кардинала не скоро. Я бросилась к ней:
– Что, Мари?!
Та выдавила из себя только одно слово:
– Ненавижу!
Не стоило спрашивать, кого именно, ясно, что королеву. Небось нажаловалась кардиналу.
Но все оказалось куда хуже. Кардинал вызвал Мари к себе для того, чтобы объявить, что мы все трое – Мари, я и Марианна – отправляемся в Бруаж к самому побережью, в Шаранте! Это неподалеку от Ла-Рошели. С нами едет мадам Венель в качестве надзирательницы.
Конечно, мне нужно было немедленно возвращаться в свое время, но как бросить Мари? Получалось, что, пока мы танцевали на балах и любезничали с кавалерами, я была рядом с ней, наслаждаясь каждой минутой, а когда Мари в беде, бросаю? Я не знала, как помочь, но, по крайней мере, могла поговорить с ней, потому что ни Марианна, эта маленькая дрянная девчонка, ни наша ненавистная шпионка королевы мадам Венель в собеседницы несчастной Мари не годились.
И я решила пока побыть с сестрой. Время у меня пока было, Арман обещал держать переход открытым год, следовательно, до сентября. Решив, что успею вернуться до нужного срока, я сделала вид, что подчиняюсь жестокой воле дяди.
Кардинал вызвал для разговора и меня тоже.
– Гортензия, я не понимаю вашего молчания. Вы весьма дружны с сестрой и могли бы попытаться вразумить Мари. Несмотря на свой юный возраст, вы достаточно благоразумны для наставлений.
Да уж, конечно. Мерзкий червяк, думающий только о своей выгоде рядом с этой толстой коровой! Сначала развалил наш с Карлом возможный брак, а потом униженно просил короля Англии на мне жениться. Мне стало смешно, знал бы наш дядюшка, что не соглашаться Карлу посоветовала я сама! Представив бешенство, в которое пришел бы дражайший кардинал, я с трудом сдержалась, чтобы не хихикнуть.
А вот теперь пусть попробует выдать меня замуж! Я буду противиться любому его решению.
Черт, о чем это я, ведь мне скоро уходить! Но я уже точно знала, что перед своим переходом устрою гораздо более действенную пакость Анне Австрийской и дражайшему дядюшке. Я сделаю десятки портретов двух королей и оставлю их Мари. Не один и не два обнаружат не только во дворце, но и по всему Парижу, найдется немало людей, которые поймут, в чем дело, и постараются скопировать и распространить. Это будет бомба замедленного действия.
Но в ту минуту следовало отвечать на призыв кардинала. Я ответила, но совсем не то, что ожидал дядюшка.
– Какого совета Марии от меня вы ждете? Я должна посоветовать отказаться от своей любви, как это сделала я в отношении короля Карла? Но не вы ли, Ваше Преосвященство, пожалели об отказе? Не кажется ли вам, что, не послушай я ваши советы по этому поводу, была бы сейчас королевой Англии, обожаемой своим супругом и коронованной?
Кардинал только зубами заскрипел.
– Я вижу, вы сговорились. И я прав, что не позволил вам стать королевой Англии, вы не годитесь для такой роли. Королева должна думать о благе того государства, на троне которого восседает, а не о своих чувствах.
– Почему же вы, Ваше Преосвященство, не напомните об этом своей хозяйке? – Черт с ним, я скоро покину этот сумасшедший дом, а потому могу говорить, что угодно. – Ее Величество куда больше думает о том, чтобы угодить своему брату, королю Испании, чем Франции, а уж свои сердечные дела всегда ставила превыше королевских обязанностей.
Кардинал даже побледнел от моей наглости.
– Вы забываетесь! Немедленно замолчите, наглая девчонка!
– Ваше Преосвященство, бросьте меня в Бастилию, так будет проще со мной справиться. – Боже, что я говорю, он же и впрямь может вызвать гвардейцев прямо сейчас, даже до своей комнаты добежать не успею! Но язык чесался наговорить гадостей, остановиться я уже не могла. – Зачем вы забрали нас сюда, в Париж? Я лучше жила бы скромно в монастыре, чем терпела унижения при дворе!
– Какие унижения? – кардинал, кажется, обомлел. Он дал нам все – богатство, положение при дворе, королева называла нас племянницами, король и того больше…
– А как это можно назвать, когда весь двор показывает на тебя пальцем, насмехаясь из-за отказа короля Англии жениться на мне?
Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Чтобы знал, что мы тоже умеем огрызаться.
– Я нашел вам достойного супруга, но пока вы слишком юны, чтобы становиться женой кого бы то ни было, в следующем году состоится ваша свадьба. – Тон у кардинала примирительный, но я фыркнула:
– Выдайте за этого достойного, по вашему мнению, жениха Марианну, она жаждет выскочить замуж поскорей. А мы с Мари лучше уйдем в монастырь!
– Вы даже не спрашиваете, кто это? – Он все еще пытался обуздать мой капризный нрав.
– Лучше в монастырь, Ваше Преосвященство.
Глупец! Мне и впрямь все равно, ты даже не подозреваешь почему. Я могу делать любые заявления, потому что просто исчезну, вот тогда вы побегаете… Представляю панику во дворце: бесследно исчезла любимая племянница кардинала Мазарини. О, я же могу оставить записку о нежелании связывать свою жизнь с кем попало, о том, что лучше мутные воды Сены, чем брак поневоле… Да, и добавить, что несчастная Мари вполне может повторить эту трагедию.
Умом понимала, что ничего этого не сделаю, потому что тогда Мари запрут не в Бруаже, а в Бастилии, и воду будут давать по половине кружки, чтобы в полной не утопилась. Но тайное письмо можно оставить лично кардиналу, чтоб его совесть заела не только на этом, но и на том свете.
Решено, напишу гадость и исчезну.
Вернуться в свою комнату не удалось, меня уже ждала с новым известием мадам Венель (если честно, за ее спиной я частенько корчила наставнице рожи и высовывала язык, ну до чего же противная особа!): королева приглашала меня для беседы перед нашим отъездом. Я уже знала, что у нее только что побывал король. Говорят (при дворе слухи распространяются каким-то неведомым образом быстрее звука и даже света), Его Величество вышел от матери с припухшими от слез глазами. Довела сыночка до слез, толстая корова!
Впрочем, ее глаза тоже припухли. Так ей и надо!
Я присела в реверансе не слишком низком и уважительном. Не за что мне ее уважать.
– Ваше Величество…
– Пройдите, дитя мое, я хочу поговорить с вами.
Я уже знала, что выйду отсюда либо прямо в Бастилию, либо сразу к своей двери. Меня несло потоком возмущения, и остановиться не представлялось возможным.
– Я понимаю, дитя мое, что ваша сестра, с которой вы, как рассказывает кардинал, ваш дядя, весьма дружны, испытывает страдания. Поверьте, я тоже…
Я широко распахнула и без того большие глаза:
– Вас тоже разлучают с человеком, которого вы любите больше жизни?! Кто может это сделать, Ваше Величество? – Воспользовавшись ее мгновенным замешательством, я быстро и горячо продолжила: – Ваше Величество, тогда вы должны понять чувства несчастных влюбленных, они умрут друг без друга!
– Помолчите! – приказала мне королева, явно раздраженная таким наскоком. Мне терять нечего, кроме своей свободы, но я скромно потупилась. Игра в такие кошки-мышки пришлась по душе. Только кошка я, и я тебя погоняю, потому что знаю о тебе многое, чего не знают даже придворные.
– Вы еще слишком молоды, чтобы судить о страданиях любви. Я надеялась с вашей помощью объясниться с вашей сестрой, но теперь вижу, что надеялась напрасно.
– В чем объясниться, Ваше Величество, и с какой из сестер, у меня их две.
– Ну, не с графиней же Суассон! С Мари, конечно.
Теперь я ждала молча. Иногда молчание действует даже сильней самых горячих и хлестких слов. Подействовало, королева раздраженно защелкала костяшками своих красивых пальцев. У нее изумительной красоты руки, но… с заусеницами, которые почему-то при дворе не замечают (или делают вид, что не замечают, ведь королевские заусеницы дело святое).
Она заметила мой взгляд, посмотрела на свои пальцы, потом на мои… Женщина есть женщина, что прислуга на кухне, что королева на троне, вдруг осторожно поинтересовалась:
– Как вам удается избегать вот этого? – осторожно показала на обрезанную кутикулу.
Я могла бы сказать, чтобы ничего не обрезала, а кутикулу смазывала несколько раз в день миндальным или оливковым маслом и отодвигала деревянной палочкой. Удивительно, почему ее камеристки этого не знают?
Могла сказать, но промолчала, вернее, глядя прямо в глаза, пожала плечами:
– Это дано природой.
У королевы подагрический румянец на щеках, краснота в уголках глаз и морщины на шее. А еще красные уши, из-за чего она вынуждена прикрывать их прической до самых мочек. Я знаю, как все это исправить, но ни за что не скажу, потому что она обижает мою подругу по несчастью Мари и своего красавца-сына. Так ей и нужно! А еще нужно рассказать, наконец, Людовику о шашнях его мамаши, намекнув, что он сам едва ли сын предыдущего короля…
Анна Австрийская опустила глаза, видимо, сдерживая раздражение против наглой девчонки, как меня сегодня уже назвал кардинал. Ей удалось справиться. А вот я глаз не опустила, с любопытством и насмешкой наблюдая за мучениями Ее Величества.
– Я вас больше не задерживаю. Вы еще слишком юны, чтобы с вами беседовать серьезно.
Она пытается указать мне мое место? А вот это зря…
Я театрально вздохнула:
– Ваше Величество, к сожалению, молодость – это недостаток, который с годами проходит. Можно задать вопрос? Конечно, это простое любопытство, но вы сами сказали, что я слишком юна и…
Я не стала договаривать, позволяя ей самой додумать это «и».
Глаза королевы сузились, в голосе настороженность:
– Спрашивайте.
– А правда ли, что у инфанты челюсть, как у мужчины, – половина лица?
– Инфанта красива!
– Я рада. Мы с сестрой будем переживать, если Его Величество женится на уродине.
– Инфанта красива! – повторила королева, и мне показалось, что пора уносить ноги, иначе последует взрыв, в результате которого я могу пострадать.
– Благодарю вас, Ваше Величество. Я так и передам сестре… Мы завтра уезжаем…
– Очень на это надеюсь, – прошипела королева.
Я возвращалась к себе и думала, что записку нужно оставить не только кардиналу, но и королеве. Хотя одной записки мало, ее сожгут. Надо написать несколько писем и отправить их…
Уже не успею. Может, завтра разыграть болезнь, чтобы задержаться на пару дней?
Я решила поговорить с Мари, предложив ей такую пакость, но услышала то, чего не ожидала:
– Людовик просил меня сделать вид, что мы подчинились. Он вернет нас через месяц, а пока нужно успокоить всех, чтобы мирный договор был подписан. Пусть дядюшка поторопится.
– Мари, я хотела исчезнуть сегодня… И оставить записку, укоряющую королеву, мол, она со мной так поговорила, что я не вынесла и…
– Нет! Поехали лучше со мной, через месяц вернешься, напишешь что угодно. Но сейчас ты нужна мне. За мной будут следить, не спуская глаз, а ты окажешься чуть свободней.
– Попроси помочь Марианну… – оживления в моем голосе заметно убавилось. Душа чувствовала, что уезжать не стоит, но я не могла бросить Мари одну в такую минуту.
Какая Марианна, она совсем девчонка, к тому же страшно противная. Под укоризненным взглядом сестры я кивнула:
– Хорошо, но только на месяц, Мари. Через месяц я просто сбегу в мужском платье, если нас не вернут.
– Вернут, только мы должны делать вид, что послушны и страдаем.
Насчет второго можно и безо всякого вида, я действительно страдала, Мари тоже. Но я знала, что ни королева, ни дядя мне сегодняшнего разговора не простят. После такого откровенного хамства надо исчезать, а приходилось скромно опускать глаза и ехать с Мари. Ехать далеко от Парижа, дворца и моей комнаты с таинственной дверью в другой мир, спрятанной за большим гобеленом на стене.
На следующий день двор с превеликим удовольствием наблюдал спектакль: Его Величество прощался со своей возлюбленной!
Карету нам предоставили отменную – большую и с неким подобием рессор (кто-то уже начал соображать, что изогнутые металлические дуги пружинят, сглаживая тряску на колдобинах). Вообще-то, приличные кареты обязательно снабжались кожаными ремнями, на которых кузов болтался из стороны в сторону, вызывая у кого-то сонливость из-за укачивания, а у кого-то приступы тошноты. Как до приличных экипажей, так и до приличных дорог Европе было еще очень далеко.
Места было достаточно, но, обнаружив, что мне придется делить скамью с младшей сестрой (они с мадам Венель уже уселись друг напротив друга), я зашипела на нее:
– Немедленно отодвинься в свой угол и не смей ко мне прикасаться. Дыши в свое окно, у тебя… воняет изо рта!
Не ожидавшая такого наскока Марианна едва не залилась слезами, на что я снова отреагировала слишком бурно:
– Перестань реветь! Тебе-то что, тебя ничем не обидели, не то что нас с Мари.
– А вас чем, мадемуазель? – поинтересовалась мадам Невель, подавая свежий платок все же залившейся слезами Марианне. Я не смогла этим не воспользоваться, снова фыркнув во всеуслышание:
– У тебя даже платка чистого никогда нет, небось рукавом нос вытираешь!
Марианна вытирала не нос, а глаза, но это неважно. Мадам Венель попыталась возмутиться, на что получила ответ:
– Я лучше поеду верхом, чем слышать это нытье всю дорогу!
– Кто вам позволит?
– Его Величество!
Я не сомневалась, что в такой малой просьбе король не мог бы сейчас отказать, уж слишком трогательно они с Мари прощались.
Я была так возмущена, что согласна пробыть в Бруаже с Мари сколько угодно, то есть весь обещанный королем месяц (после того у меня в запасе остались бы еще пара недель, чтобы вернуться в свою спальню к двери за гобеленом). Они еще увидят, как обижать гостий из будущего, они поймут!.. Что? Неважно, главное, чтобы пожалели. Мы им покажем! Что? Тоже неважно.
Я не попросила Его Величество разрешить путешествие в мужской одежде, но все видели, что произнесла несколько слов, а король мне ответил согласным кивком. В действительности я обещала не покидать Мари, Людовик поблагодарил за поддержку.
Из Парижа мы отправились в карете, при прощании Мари разыграла настоящий спектакль, она рыдала по-настоящему, плакал и король. Сестра с чувством произнесла:
– Вы король, и вы… плачете. Я уезжаю…
Я знала, что королева разрешила влюбленным тайно переписываться, письма должен доставлять Кольбер. Ясно, что бедолаге придется следующий месяц провести в дороге, Мари намерена завалить короля очаровательными посланиями.
Жизнь в Бруаже была просто никакой – скучной, однообразной, прерываемой только препирательствами с Марианной, что удовлетворения не приносило, зато страшно действовало на нервы.
Я была в ужасе, шли неделя за неделей, а мы все жили в Бруаже, и никаких намеков на возвращение в Париж!
– Мари, где твой Луи, что, если нас не выпустят отсюда до конца жизни?
– Чьей? – усмехнулась она. – Мы же с тобой практически вечны.
– Мне не до шуток, не стоило уезжать из Парижа!
– Надо просто придумать, как тебе удрать из Бруажа.
– Мари, – я едва не плакала, – как это сделать, если мадам Венель с нас глаз не спускает? У меня времени в обрез.
Больше всего я жалела, что не перешла тогда, узнав о ссылке. Но я не могла бросить Мари в таком состоянии, в каком она была, это выглядело предательством. Честно говоря, просто надеялась под каким-нибудь предлогом вернуться с дороги.
– Да не трясись. Луи прислал сообщение, что нам разрешили встретиться в Сен-Жан-де-Анжели. Королева разрешила. Поедем туда вдвоем, даже мадам Венель можно не брать, Луи ее терпеть не может.
– Когда?!
– Через неделю, не переживай. Успеешь добраться до Парижа.
Да уж, это почти на грани, нельзя же дотягивать до последнего. Но возможность хоть на денек увильнуть от бдительного ока мадам Венель вдохновила меня.
Эту неделю я провела в страшном беспокойстве, впрочем, Мари тоже. Она действительно очень ждала встречи со своим Луи. Но мне показалось, что она готовила еще что-то, во всяком случае, моя сестра-подруга переписывалась не с одним королем. На вопрос она лишь коротко бросила:
– Готовлю и твой побег тоже. Успокойся.
Успокоиться не получилось, когда наступил день отъезда в Сен-Жан-де-Анжели, я была сама не своя. Время тянулось страшно медленно. Я заметила, что и Мари тоже страшно нервничала, то и дело интересуясь, не приехал ли гонец.
Но вот мы в Сен-Жан-де-Анжели.
Что случилось, почему Ее Величество вдруг снизошла до разрешения на встречу? Мари сказала, что король и спрашивать не стал, объявил, что отправится прямиком в Бруаж, пришлось срочно придумывать задержку Его Величества в Сен-Жан-де-Анжели. Все все поняли, но сделали вид, что не догадываются.
– На сей раз нам не мешали. Все же какая-то совесть у них осталась, – усмехнулась Мари.
– Ты стала его любовницей?
– Нет. Физически нет, мы договорились о другом.
На мгновение Мари, кажется, усомнилась в том, стоит ли мне рассказывать, но потом словно решилась. Позже я поняла, что все было продумано – ее сомнение и внезапная доверчивость тоже.
– Гортензия, мы договорились… я могу тебе доверить страшную тайну?
– Да, конечно, можешь. К тому же я совсем скоро уйду, так что даже не смогу ее никому выдать! – рассмеялась я.
– Мы договорились с Луи тайно обвенчаться.
– Но ведь он уехал, и мы завтра уедем тоже.
– Вот потому и решили поступить хитрей. Пусть все думают, что мы смирились. Нам позволили эту встречу, рассчитывая, что она последняя, потому что Луи едет в Сен-Жан-де-Люс для подписания мирного договора. Как только договор будет подписан, мы тайно обвенчаемся. Мое письмо ты отвезешь завтра и передашь его в Бордо лично Людовику, король задержится там со свитой на несколько дней нарочно, чтобы я успела прислать сообщение.
– Почему бы не договориться сразу? – изумилась я.
– Да потому что я только сегодня получила нужное письмо из Байонны.
– Откуда?!
– Да, как только договор будет подписан, я тоже сбегу. Меня спрячут в Байонне, Луи приедет туда буквально на день, нас обвенчают в соборе Сен-Эспри, и все! – глаза Мари блестели. – Луи согласен, нужно было лишь получить согласие семьи Грамон, владельцев Старого замка в Байонне.
Она вдруг тихонько рассмеялась.
– Ты не представляешь, кто мне помог…
– Кто?
Господи, не королева же! Нет, она назвала другое имя, но столь же неожиданное:
– Мадам Венель. Грамоны ее дальние родственники или что-то в этом роде. Потому она нас с тобой и отпустила, и сделает вид, что не сразу заметит твое отсутствие.
Наверное, в другое время я бы визжала от восторга, но сейчас меня заботило другое:
– Но, Мари, что будет, если меня увидят в Бордо?! Да дядюшка сгноит меня в монастыре!
– Тебя сгноить невозможно, откроешь некую дверцу и исчезнешь, и пусть монахини ломают голову над тем, куда ты подевалась.
Если честно, у меня закрались сомнения, которые пришлось высказать вслух:
– Мари, но ведь тем самым история изменится.
– И что? Тебя-то уже здесь не будет, а мне все равно в свое время не вернуться. Сколько у тебя времени осталось?
– Немного, где-то полмесяца.
– Вот и поспеши. Поедешь следом за королем и его свитой в мужском платье, тебе не привыкать. Передашь письмо, он будет ждать. Чтобы пропустили к королю, произнесешь два слова: «Во имя вечной любви»…
– Три, – машинально поправила я подругу-сестру.
– Что?
– Три слова. Извини, я нечаянно. Где я его найду?
– Проберись к его камердинеру Ла Порту, скажи слова и отдай письмо. Сразу возвращайся и переходи.
– Но дверь в комнате в Париже.
– Вот и езжай из Бордо сразу в Париж. Во дворец тебя пустят, там остался сторожить Жильбер, он на нашей стороне. И уходи, не тяни.
Нельзя сказать, что я восприняла все с восторгом, но Мари убедила одним напоминанием:
– Тебе же все равно нельзя возвращаться в Бруаж, оттуда не уедешь, а сейчас самое время… Вот деньги, чтобы ни в чем не нуждаться.
Кошелек был увесистым…
Наверняка не меньше получили и наши сопровождающие, потому что мне никто не препятствовал, напротив, Люсинда молча помогла переодеться в мужское платье и стояла на страже, пока я удирала. Было решено, что она сама наденет мое платье и будет под вуалью. Мы похожи фигурами, к тому же под глухой накидкой не слишком заметно.
Мари только крепко сжала мою руку на прощанье:
– Удачи тебе в твоем, но сначала в моем деле.
Почему-то у меня не было ощущения, что мы больше не увидимся. Услышав об этом, Мари покачала головой:
– Даже если у тебя не получится в Бордо, сразу езжай в Париж, времени мало.
Королевский кортеж и впрямь задержался в Бордо. Это было непонятно, потому что до Сен-Жан-де-Люса километров двадцать, не больше. Людовик тянул время, чтобы получить послание от Мари, а все думали, что просто дожидается короля Испании, своего дядюшку Филиппа.
Но осуществить задуманное нами оказалось не так просто. Вернее, это было бы проще, будь я со слугами и в собственном платье, а я выглядела, как парнишка-сорванец. Однако не попытаться нельзя, пришлось идти. Решила перехватить Его Величество на площади Сен-Пьер у собора, о том, что он там будет, мне за монету сообщил стражник.
Зря я думала, что увидеть короля желаю только я, таких глупцов оказалось множество. Во Франции просто увидеть короля со стороны вдруг стало наградой. Да, Людовик сумел преподнести себя подданным, лицезреть его уже собирались блеющие от восторга толпы, а ведь это лишь начало…
С трудом справляясь с желанием поработать локтями и попросту расшвырять притиснутых со всех сторон, удушливо пахнущих потом и чесноком любопытных, я старательно приподнималась на цыпочки, чтобы увидеть короля. Даже мой немалый рост не помогал, желающих разглядеть Людовика XIV оказалось так много, что в простой толпе это едва ли возможно. О том, чтобы передать ему тайное послание в этой давке, не могло быть и речи, я находилась к королю не ближе, чем сама Мария.
Констатировав сей печальный факт, я стала выбираться прочь, получить перелом ребра или синяки и отдавленные ноги вовсе не хотелось. Размышляя о достоинствах электронной переписки и проклиная любопытные толпы всех времен и народов, я буквально продиралась сквозь сплошное людское море. Никогда не думала, что в Аквитании столько люда! Или они со всей Франции съехались в Бордо, побросав собственные дела? Бездельники! Тунеядцы! А еще говорят, что плохо живут! Так работать надо, а не на королей глазеть!
Уже почти выбралась из толпы, как вдруг почувствовала, что мой локоть с силой сжала чья-то рука. Выдернуть его из цепких пальцев с первой попытки не удалось, и я уже начала разворачиваться, чтобы ответить на насилие насилием, не думая о последствиях, но…
Исчезли звуки, даже сама толпа вокруг, хотя меня продолжали немилосердно толкать. Замерла потому, что локоть стискивал… Арман собственной персоной!
Кажется, я даже начала заикаться:
– В-вы?!.. Что в-вы з-здесь д-делаете?!
А он уже крайне невежливо тащил меня в сторону, шипя:
– Нет, это что вы здесь делаете?!
Буквально затолкав меня в стоявшую в стороне карету и закрыв, кроме дверцы, занавески окна, Арман стукнул по передней стенке, давая кучеру знак, что можно ехать, и повернулся, сердито блестя глазами.
– Ну, и как вы сюда попали?
Я уже чуть очухалась, постаралась как можно независимей пожать плечами:
– Приехала посмотреть на короля…
– Одна?
– Да.
А вот фиг ты меня смутишь! Имею право.
Хотя, конечно, никакого права я не имела, но это его не касалось. И вообще, какого черта он здесь, когда ему положено караулить дверь с той стороны?! Она же может захлопнуться?!
Кажется, это я выпалила вслух. Арман вдруг крайне обидно расхохотался:
– Значит, вы все же намереваетесь вернуться в свою жизнь?
– Конечно.
Его глаза насмешливо блестели, я уже поняла, что не все так просто, а потому заняла оборону. Как известно, лучшая оборона – это нападение, в которое я и перешла, не теряя времени:
– У меня еще есть время, я пока решила помочь Мари. У нее роман с королем, а наш дядюшка, старый дурак, задался целью испортить жизнь и ей, и мне.
– Старый дурак, значит?
– Ну, пусть не дурак, но зануда. У самого любовь с Анной Австрийской, а племянницам жить не дает.
Уверенности в моем голосе уже поубавилось, кардинала я ни дураком, ни старым не считала, а резкие обидные слова произносила лишь для того, чтобы распалить себя и не смущаться перед Арманом. Правда, откуда он здесь взялся?
– Если бы не занудство этого «старого дурака», где бы вы сейчас были?
Я пожала плечами. Где? В Англии королевой… или в Турине герцогиней…
Арман, видно, понял ход моих мыслей, вернее, я подумала то, на что он рассчитывал, усмехнулся:
– Вот именно… Замужем за королем Карлом или за герцогом Савойским. А дверь, между прочим, в Париже, и держать ее ради вас еще пяток лет я не могу и не хочу.
– А вы и не держите. Вы-то тоже не в Париже?
Ехидство в моем голосе просто зашкаливало, однако Армана это ничуть не задело.
– Зачем вы переходили сюда, посмотреть на своего драгоценного Людовика де Меркера, который о вас и думать забыл?
Это была правда, крайне обидная, но правда. Сколько я ни вертелась перед Луи, он продолжал думать о своей Лауре. Чем она лучше меня прежней или меня же нынешней? Да ничем! Я не могла сказать это Людовику в лицо, а долго намекать не получилось, он просто смылся в свой Прованс, забыв и думать о… кем я ему довожусь сейчас? Сестра жены.
Додумать о сути родственных отношений с предателем Луи не дал Арман.
– Посмотрели? Почему бы не отправиться обратно?
– У меня еще есть время. Прошло одиннадцать из тех двенадцати месяцев, что вы сами мне отвели, – упрямо фыркнула я, хотя упрямство было просто бессмысленным. Он прав, какого черта я тут торчу?
– На что я отвел? Чтобы вы морочили голову королю Англии или герцогу Савойскому? Вы хоть понимаете, к чему это могло привести? Хорошо, что у вашего «старого дурака» дядюшки ума побольше вашего, он не поддался на глупые уловки. К тому же вы плохо умеете считать, вам остались всего десять дней. Я надеялся, что вы уехали в Париж, а вы вместо этого двинулись в Бордо.
Я обиженно надула губы и, чтобы не встречаться взглядом с Арманом, принялась подглядывать в щелку, слегка отведя ткань занавески кареты.
– Откройте, если желаете наглотаться дорожной пыли.
И снова он прав, а мне тошно от этой правоты.
– Анна, – примирительно окликнул Арман, – вы ведь не хотите, чтобы я называл вас Гортензией, так, кажется? Анна, поймите, у вас с Мари разное положение, ей все равно, она нарушила все правила и законы и больше никогда не вернется в свое время, что бы теперь ни натворила. Но вы-то можете.
Он впервые открыто заговорил со мной о возможном развитии событий и о Мари. А когда нам было беседовать, если перед моим первым переходом мы общались чуть больше часа, и я вообще не представляла, что меня ждет, а в этот раз и вовсе не удосужились поговорить. Просто я шла напропалую, словно весь смысл моей жизни заключался в новой встрече с Людовиком де Меркером.
– Зачем вы здесь? – прошептала я почти беспомощно и услышала в ответ:
– Чтобы вы не натворили глупостей.
Арман произнес это мягко, но с нажимом. Я впервые за все время общения (очень короткое) посмотрела на него внимательно. Умное, интеллигентное лицо, большие внимательные глаза неопределенного цвета, похож на кардинала Ришелье, но только молодой… Когда-то я заметила это сходство и поинтересовалась, Арман только отмахнулся.
Сколько ему лет? С равным успехом можно дать и тридцать, и пятьдесят… Нет, пожалуй, тридцать… Мне всегда нравились мужчины такого типа, исключение составил мой парень из нормальной жизни, который погиб над Женевским озером, он был голубоглазым блондином, так похожим на герцога де Меркера… Или это герцог на него похож? Нет, герцог жил раньше.
А Арман хорош, в него запросто можно влюбиться… И любовник наверняка классный. Интересно, Мари не пыталась его соблазнить?
Боже, о чем я думаю?! Совсем помешалась на амурных приключениях в этом Париже XVII века. Пора домой, там я ответственная девушка безо всяких амурных глупостей, не синий чулок, конечно, но и не распутница.
– Налюбовались? – голос, как и взгляд, у Армана полон насмешки. Забывшись, я разглядывала его вполне откровенно. – Ну и как?
Смутившись в первое мгновенье, ответила скорее по привычке, чем сознательно:
– Для пугала сойдете.
– Могу только заметить, что вы выглядите не лучше.
Он принялся критиковать мой немудреный камуфляж, делая крайне обидные, хотя и справедливые замечания. Я вынуждена отметить у него отменное чувство юмора. Если бы его слова не касались меня, даже посмеялась бы, но, увы, сей насмешник выставлял в нелепом виде именно мою персону.
Закончил он довольно неожиданно:
– Но я вовсе не ради критики вашего нелепого вида прибыл сюда. Дайте мне то, что вы должны передать королю.
– Что?! – я очень постаралась, чтобы в голосе было как можно больше изумления, и брови картинно вскинула, но Армана обмануть не получилось. Его взгляд стал ледяным.
– Только не говорите, что вы пробрались в этаком, – он сделал жест рукой, обрисовывая мою персону, – виде в Бордо, чтобы увидеть короля. Вы его три дня назад видели. Уже соскучились или все же привезли ему послание? Давайте письмо. Давайте, давайте, иначе я возьму сам.
– Только попробуйте, я просто выброшусь из кареты!
– Анна, я сейчас кое-что скажу, а вы послушаете. Никакое письмо я передать не позволю. Мы едем обратно в Бруаж, пока вас там не хватились. – Он жестом остановил мои возражения и продолжил: – Я догадываюсь, что именно вы задумали с Мари, но, что бы это ни было, вы ничего не предпримете.
– Мария и Людовик любят друг друга, вам этого не понять! Вы способны только ломать судьбы другим, вы бесчувственный и ледяной, не умеющий ничем пожертвовать во имя любви, даже не подозревающий, что это такое!
Мой голос срывался от возмущения, от отчаянья, от понимания, что Арман и впрямь не допустит реализации задуманного нами, что волен над моей судьбой. Вот возьмет и не вернет меня обратно в мое время!
Осеклась оттого, что он молчал, причем как-то странно. Арман сидел, не глядя на меня, выражение его лица было не насмешливым, не злым, а каким-то совершенно мне неясным, словно он усилием воли не позволял пробиться наружу сильной душевной боли.
Когда мой собеседник поднял глаза, я поразилась этой самой боли, в них присутствующей, и еще… их красоте. Второй раз за нынешний день я невольно замечала красоту Армана, которая, впрочем, для Парижа этого времени красотой не считалась.
– Вы ошибаетесь. И что такое любовь, я знаю, и пожертвовать ради нее способен всем, уже жертвую. Но речь сейчас не обо мне и даже не о вас с Мари, а о тех тысячах француженок и испанок, которые не дождутся своих мужей с войны или встретят их искалеченными в случае, если ваш план удастся.
– При чем здесь это?!
Он уже не смотрел на меня, отдернув занавеску, Арман смотрел в окно.
– Если Людовик не женится на испанской инфанте, мирного договора не будет. Это означает продолжение многолетней войны между Францией и Испанией, причем ожесточенной из-за обмана и унижения испанской стороны. Северные соседи тоже не упустят возможности урвать свой кусок, видя бедственное положение Франции. Вы этого хотите?
Я молчала, понимая, что он прав. И я бы согласилась со всем сказанным, не произнеси он следующую тираду:
– К тому же как вы представляете не стареющую с годами королеву? Это не простая провинциалка, которая может вдруг исчезнуть в Париже по пути из спальни короля.
В голосе звучала привычная насмешка, которая так злила меня. Арман намекал на мое предыдущее исчезновение, когда я, не желая превращаться из тайной фаворитки предыдущего короля Людовика XIII в его любовницу, попросту перешла обратно в свой век. Хотя переходить было пора и без того, я тогда слишком задержалась, еще чуть, и осталась бы в прошлом навсегда.
Он прав, но не возразить я просто не могла.
– Но ведь сейчас я не простая пастушка из провинции, а племянница кардинала, которая тоже не может просто раствориться в небытии.
– Может. Сейчас вы же исчезли, и никто пока не хватился. Пока вы в изгнании, исчезновение не будет выглядеть слишком странным. Кардиналу осталось жить совсем недолго, его племянницы Мария и Гортензия сейчас не в чести. К тому времени, когда все успокоится, вас уже заменят.
– Кем?!
Он пожал плечами:
– Найдется…
– А как же Мари?
– Мари сделала свой выбор очень давно и также давно натворила дел. Она из другого времени и почти другого мира. В ее мире многое было не так, как в вашем, потому не стоило рассказывать о парижских новостях, у Мари Париж совсем иной…
– А… какой?
– Не задавайте ей таких вопросов. Анна, помните, я предупреждал о невозможности что-то менять, чтобы будущее у измененного вами мира не оказалось иным, чем то, из которого вы перешли? С Мари это и случилось. И это то, от чего я сейчас пытаюсь уберечь вас. Если вы что-то серьезно измените, дверь в ваше время останется закрытой навсегда.
– А как и почему перешли вы? Вы же должны ждать меня там.
Арман вздохнул:
– Это очень долго и трудно объяснять. Если пройдете мой путь, поймете. Но я бы вам такого не пожелал. Лучшее, что вы можете сделать, – поговорив с Мари, немедленно вернуться в свое время. Не тяните дальше, становится опасно.
Он говорил мягко, заботливо, я расслабилась. Но не сдаваться же вот просто так сразу.
– Я подумаю.
В ответ раздался хохот Армана:
– Как я мог ожидать иного?! Кажется, мне придется перетаскивать вас силой.
– У меня есть время.
– Очень мало. Слишком мало. А вы вместо того, чтобы возвращаться, вмешиваетесь во всякие авантюры. В Париж вы уже не успеете, дороги забиты, а путешествующая в одиночестве девушка может стать легкой добычей разбойников.
– Я же бессмертна в этом мире.
– Как ребенок! Пребывание в облике тринадцатилетней девочки явно идет вам на пользу. – Арман продолжал веселиться. – Вы бессмертны, но уязвимы. Вы же бывали ранены в прошлый раз. Захотелось быть еще и изнасилованной? Или вы полагаете, что, вырядившись в тряпье сельского мальчишки, станете неузнаваемы?
Почему-то о том, как буду добираться в Париж, не подумала.
– Я не буду больше вас уговаривать. Добраться до своей комнаты в Париже вы уже не в состоянии, все, чем могу помочь, – позволить перейти в Бруаже. Помните, как выглядит дверь?
Я молча кивнула. Он делал мне поистине бесценный подарок.
– Найдете в замке комнату с гобеленом. За гобеленом удобно прятать никуда не ведущую дверь. Она будет открыта для вас неделю. Анна, не натворите глупостей, поверьте, это не так забавно, как кажется. Остаться здесь значит остаться в прошлом практически навечно. Вы меня поняли?
Я снова кивнула. Что можно ответить?
– Давайте письмо, а Мари передадите вот это, – протянул другой листок, старательно скрученный и запечатанный. – Просто отдайте, она все поймет. И еще: поменьше слушайте Мари, она уже погубила двух моих посланниц, я не хочу, чтобы вы повторили ее судьбу.
– Что значит погубила?
Но Арман уже постучал в переднюю стенку, и карета остановилась. Глаза снова весело блестели:
– Вот вернетесь в современный вам Париж, тогда расскажу. Кстати, ничего из услышанного от меня не пересказывайте Мари, она вам не друг, поймите, наконец! Вас отвезут в Бруаж, Мари отдадите мое послание и переходите как можно скорей. Дверь за гобеленом. Жду вас по ту сторону.
Когда он легко соскочил с подножки кареты и исчез, махнув мне рукой, сердце тоскливо сжалось. Я была готова заколотить руками в стенку, чтобы кучер остановил, и броситься за Арманом вслед, но, выглянув из окна кареты, его самого не обнаружила. Конечно, тот, кто легко переходит из одного века в другой, способен так же легко исчезать и в пространстве.
Интересно, кто же он такой?
Карета мчалась в Бруаж, подскакивая на ухабах, которых на сельской дороге предостаточно. Я смотрела в окно, не обращая внимания на дорожную пыль, и вспоминала Армана. Нет, когда перейду, не стану задавать никаких вопросов, и вообще, сделаю все, чтобы даже по улице Вожирар не ходить, район сменю, округ сменю, из Парижа уеду, только бы не встречаться с этими глазами непонятного цвета!
Где-то в глубине души понимала, что почти влюбилась. А в таких людей (человек ли он вообще?) влюбляться категорически противопоказано. Господи, как меня угораздило влипнуть в эту историю? Ну, даже если влипла, даже когда перешла сюда в этот раз, нужно было убедиться в том, что Людовик де Меркер ко мне равнодушен, и уходить обратно. Арман прав, не появись он сегодня, я могла натворить глупостей.
Интересно, а как он узнал, где я? О чем это я, разве это проблема для того, кто может открыть дверь, по одну сторону которой XXI век, а по другую XVII?
Карета мчалась так, словно за нами гнались, только мастерство возницы помогало избегать ям и держаться на четырех колесах, впрочем, не всегда, временами мы ехали на двух. Он что, решил добраться до Бруажа уже сегодня?
Спросить не успела, остановившись возле какого-то постоялого двора на окраине деревушки, возница помог мне выйти и кивнул на встречавших людей:
– Дальше поедете верхом, там карете не пробраться. Это ваши сопровождающие.
Один из тех, кого возница назвал моим попутчиком, шагнул вперед и подмел пером своей шляпы, впрочем, не слишком длинным, пыль на дороге:
– Мадам, нам приказано сопроводить вас в Бруаж. В таверне вы найдете подходящую одежду и сможете поесть.
Я обернулась к вознице, чтобы спросить об оплате, но карета уже разворачивалась. Честно говоря, мне не слишком понравилось положение, в котором оказалась. Бог весть где в компании двух мужчин, пусть и приличного вида (зато я в неприличном), куда они меня повезут, кто знает…
– Господа, кто поручил вам сопровождать меня?
– Арман де Ла Порт.
– Откуда вы его знаете?
– Мадам, нам понятно ваше беспокойство, но оно излишне. Мы встречались в Париже в отеле кардинала, вы просто не помните. И мы умеем хранить чужие тайны. Впрочем, свои тоже. Поторопитесь переодеться и пообедать, хотя кухня здесь оставляет желать лучшего. Нам еще далеко ехать.
– Где мы находимся?
– Это Мирамбо. Дальше поедем через Сожон и Марен, так будет быстрей и менее заметно.
Я могла бы отказаться от сопровождения.
Нет, не могла, ведь я даже не представляла, где нахожусь. Мирамбо… Ну, Арман, погоди, вернусь – убью! Я обещала это себе в который раз, не подозревая, что моя злость, как сильная эмоция, облегчает Арману возможность держать переход открытым.
Быстро переодевшись с помощью служанки, на ходу перекусив, я резво вскочила в седло. Ездить верхом мне нравилось куда больше, чем трястись по дорожным ухабам в карете.
– Вперед, господа, нам действительно нужно добраться до Бруажа.
Конечно, не ночевать же с чужими людьми бог весть где в бог знает каком веке.
Ехала в совершенно растрепанных чувствах, зато переживания заставили не думать о самом Армане и его непостижимых глазах. Нет худа без добра. Успокоиться удалось только к самому Бруажу.
В замке изумились, увидев меня в мужском платье и верхом в мужском же седле. Мои сопровождающие отказались провести ночь в замке, объяснив, что их самих ждут в Марене, в чем лично я сильно усомнилась. Но размышлять было некогда, Мари не могла дождаться возможности задать мне тысячу и один вопрос, вернее, без тысячи, всего один: какого черта я в Бруаже?!
Так и есть:
– Что случилось?!
Вместо ответа я протянула ей листок, переданный Арманом.
Один взгляд на меня, потом на текст на листке… Она постаралась, чтобы я ничего не увидела из написанного, но мне показалось, что текст там был вовсе не французский, даже вообще не буквы, а непонятные значки. Что это, как они с Арманом связаны между собой?
Мари побледнела, покусала губу, пробормотав ругательство. И снова мне показалось, что язык незнаком. Но размышлять некогда, она кивнула в сторону моей комнаты:
– Иди отдыхать, завтра расскажешь, что произошло.
Я пожала плечами:
– И рассказывать нечего. К королю не подступиться, Арман как-то узнал, где я, перехватил, передал вот это. Сказал, что ты сама все знаешь.
– Почему ты не в Париже? – устало поинтересовалась Мари. – Тебе же возвращаться пора.
– Арман обещал сделать переход здесь. Где-то на стене с гобеленом. У нас есть такая?
Мари чуть прищурила глаза, потом так же устало кивнула:
– Найдем… Иди спать, завтра поговорим.
Неимоверно устав от всего – множества непонятных событий, дальней дороги и треволнений, я заснула довольно быстро и проснулась поздно.
Утром меня ждала Марианна, чтобы сообщить, что Мария уехала вместе с мадам Венель, куда не сказала.
– А еще она написала письмо дядюшке о том, что отказывается от короля!
– Что?!
– Да, рыдала, заливая письмо слезами, но отправила его в Сен-Жан-де-Люс. Я не пойму, что заставило сестрицу так поступить?
– Откуда тебе известно содержание письма?
– Я успела прочитать, когда она выходила из комнаты.
Ах ты ж маленькая дрянь! Вот кто шпионил за нами по поручению дядюшки или королевы. Как же мы не догадались?
– Тебя не учили, что читать чужие письма некрасиво?
Но сестрицу это не смутило, Марианна только плечиком дернула и продолжила гнуть свое:
– А куда ты уезжала?
– Мария-Анна, ты знаешь, что бывает с носами, которые суют не в свое дело?
– Это мое дело, – обиженно возразила девочка, – потому что меня тоже отправили в Бруаж из-за Марии.
Вообще-то, она права, мы с ней пострадали из-за Марии, но я все равно возразила:
– Когда-нибудь ты поймешь, что такое любовь. А пока не болтай лишнего. Если в письме действительно то, что ты говоришь, то Мари пожертвовала собой ради спокойствия Франции.
– Могу пересказать письмо слово в слово.
– Обойдусь.
– Что?
– Не стоит читать чужие письма, а уж пересказывать их кому-то…
– Я же тебе, а не кому-то.
Борясь с желанием отхлестать маленькую дрянь по щекам, я фыркнула:
– Неважно кому!
Продолжать разговор не хотелось, я поспешила прочь.
Милена большего сообщить не смогла, на вопрос, где Мария, пожала плечами:
– Мадемуазель с мадам уехали в монастырь.
– Когда вернется госпожа?
– Завтра, она поехала только исповедаться.
Мне не хотелось возвращаться в свой Париж, не попрощавшись с Марией, в прошлый раз я вынуждена была так поступить и чувствовала себя перед ней виноватой. Вина словно тяжким грузом лежала на мне и теперь, ведь я не выполнила ее просьбу, не передала письмо королю, к тому же привезла какое-то расстроившее мою сестру-подругу послание от Армана.
Но и оставаться в замке тоже не хотелось, я понимала, что Марианна немедленно пристанет с расспросами, ответить на которые я не смогу. Решила покататься верхом, чем немало удивила и конюха, и Милену. Их удивление понятно, приехать посреди ночи в довольно измученном состоянии, а утром снова отправляться гулять по округе…
Но мне плевать на удивление, только бы поскорей приехала Мари, может даже не объяснять, что такого было в письме Армана, что заставило ее саму вдруг отказаться от короля. Я просто попрощаюсь с ней и ночью, когда все улягутся спать, пойду искать комнату с гобеленом. Арман сказал, что такая есть в замке. Мари должна знать.
Ездила довольно долго, но, вернувшись, услышала, что мадемуазель и мадам еще не вернулись.
Пришлось отправиться к себе. Вообще-то, чем раньше я перейду, тем лучше, но уйти, не попрощавшись со своей подругой по несчастью, как бы к ней ни относилась, не хотелось. Кроме того, мне еще предстояло найти дверь…
В комнате меня ждал сюрприз: на стене появился большой гобелен. Он был очень старый, потрепанный, но мне все равно. Милена сказала, что распорядилась повесить Мари, мол, меня удручает вид серого камня. Я поняла, зачем, и была Мари безмерно благодарна. Она потратила те немногие средства, которые у нас были, чтобы обеспечить мне переход. Я решила в качестве благодарности поведать ей содержание письма, которое получила от кардинала Ришелье после его смерти.
О, это было особенное письмо, кардинал почему-то решил доверить секрет своего большого клада мне – своей якобы дальней родственнице. Мари об этом даже не догадывалась, хотя мне она сказала, что кардинал Ришелье считал меня своей незаконнорожденной дочерью. Бывал у него грешок, мол, в наших краях.
Как бы то ни было, я знала тайну клада, который помог бы Мари финансово.
И вдруг пришло в голову, что Мари сама сбежала к Людовику! Да, она вполне могла так поступить, ей наплевать на то, что мир изменится. Что тогда буду делать я?
Задушив на корню начавшуюся панику, я принялась рассуждать здраво. Во-первых, зачем ей это, могла бы дать мне перейти и потом творить что угодно, даже если слова Армана ее не убедили. Это раз. Во-вторых, не зря же она повесила гобелен? И уехала тоже нарочно, не желая со мной прощаться. К тому же с Марией уехала наша ненавистная мадам де Венель, а она скорее даст себя убить, чем пойдет против воли тех, кто ее приставил. Значит, Мари не желает со мной прощаться.
Вечером, отослав Милену и убедившись, что все спят, а младшая сестрица не подсматривает, я осторожно заглянула за гобелен. Стена была чиста и пуста. А как же переходить? Снова начала расти паника.
– Так, спокойно! Ничего страшного пока не случилось.
Уговорив себя подождать еще день, я уснула беспокойным сном.
Мари вернулась на следующий день к вечеру, когда я была готова просто биться головой о пустую стену за гобеленом.
Нам удалось спровадить Марианну не скоро, еще чуть, и я просто выставила бы ее за дверь за плечи, да еще и пинком под зад помогла. Младшая сестрица, словно что-то чувствовала, расспрашивала и расспрашивала Мари о монастыре, пыталась советоваться, не уйти ли ей в монастырь, болтала без умолка…
Когда за ней, наконец, закрылась дверь, я была готова взвыть. На цыпочках бросилась к гобелену, отвернула его, но… И эта стена была пустой!
– Мари, где дверь? Неужели нужно было ехать в Париж?! Но ведь Арман сказал, что все сделает здесь.
Я была по-настоящему растеряна. Сестра невесело усмехнулась:
– Значит, у него что-то не получилось. Или рассчитали неправильно.
– Мари, как ты можешь говорить так спокойно?! Я же могу тут остаться навсегда!
Она снова невесело усмехнулась:
– Прости, дорогая, но мне не до тебя. Хочешь уйти – уходи, хочешь остаться – пожалуйста. Только не приставайте ко мне, то Марианна, то ты терзаете. Мне и без вас плохо.
Она разрыдалась, бросившись на постель. Я принялась уговаривать:
– Мари, ну, перестань. У тебя еще все наладится. Станешь любовницей своего Людовика, это же так просто.
Она зашипела на меня, как разъяренная кошка:
– Я люблю его, понимаешь, люблю! И он меня. Но он ненадолго, его быстро отвлекут, если мы будем врозь.
Я попыталась успокоить, присев рядом:
– Мари, но представь, что было бы, стань ты королевой. Дети – наследники престола…
– Что в этом плохого?
Я и сама вдруг подумала, что если уж ей не суждено вернуться в свое время, то почему бы не жить в этом счастливо? Может, все дело во мне? Вот я уйду, и она останется свободной. Я так и сказала, Мари усмехнулась:
– При чем здесь ты! Арман мне никогда не даст жить так, как хочу я.
– Почему, Мари, что за отношения у вас с Арманом?
– Тебе ни к чему это знать. Нет никаких отношений, просто он меня также оставил здесь. Кстати, он просил тебе помочь. Заботливый…
Я вдруг сообразила:
– А ты всегда выглядела вот так?
– Как? – Она довольно звучно хлюпнула носом.
– Одного возраста.
– Да, немного моложе и немного старше, но не старилась.
– Тогда Арман прав, тебе нельзя замуж за короля.
В комнату заглянула Марианна:
– У меня там…
– Да уйди ты! – вдруг заорала на нее Мари. Покосившись на быстро захлопнувшуюся дверь, сестра замотала головой. – До чего надоела шпионка. Все мадам Венель докладывает и королеве пишет. Ненавижу!
– Я тоже.
– Куда бы ее отправить, чтобы не мешала, не то сунется в последний момент, объясняй потом.
Я подумала, что сестра права, эта любопытная вредина способна увязаться со мной, при ней и не перейдешь.
– Знаешь, Мари, она тут все про монастырь спрашивала. Отправь ее завтра туда, пусть в своих грехах исповедуется.
– Ты права, я даже сама ее увезу. Поездим по окрестностям вместе с мадам Венель недельку. А ты время не тяни, чтобы не опоздать.
Мари позвала Милену, чтобы распорядиться, и приказала передать Марианне и мадам Венель, что они завтра уезжают в монастырь.
Не в силах слышать все эти разговоры, я ушла к себе. Все-таки зря я думала о Мари плохо, она исправилась, по сравнению с прошлым разом Мари стала много мягче и человечней. Все же любовь облагораживает людей.
Почти всю ночь я не спала, размышляя. Конечно, Арман только что перешел сам, здесь проходит неделя, а там всего лишь полчаса. А за здешние сутки он там небось и повернуться к самой двери не успел. Зря я нервничаю. Лучше представить, каково будет дома.
Я принялась вспоминать свою жизнь в Париже XXI века с душем, компьютером, телевизором, трезвонящим телефоном и прочими благами цивилизации. Стало немного смешно, оказывается, кроме сантехнических удобств, мне ничего и не нужно. К одежде я уже привыкла, к еде тоже. Без телевизора вполне можно обойтись, без компьютера тоже прожила год…
И даже буду скучать по свежему воздуху Бруажа.
Долго пыталась понять, по чему еще буду скучать. Нашлось не слишком много причин. Стало смешно при мысли, что скучать по Людовику герцогу де Меркеру, ради голубых глаз которого я, собственно, переходила в этот раз, скучать не буду. Он меня забыл, я его. У нас взаимная забывчивость, вот так! Мелькнула шальная мысль написать ему письмо, но я ее отогнала. Ни к чему осложнять жизнь тем, кто здесь остается. Мари права, что увозит даже Марианну и мадам Венель.
У меня остались шесть дней. При мысли о том, что по ту сторону это минут двадцать пять, стало не по себе. А вдруг Армана кто-то или что-то отвлечет?!
День начинался и заканчивался заглядыванием за гобелен, преспокойно висевший на пустой стене. Осталось два дня, я понимала, что домчаться в Париж не успею даже верхом. Даже истерить было бесполезно. Мари вдруг посочувствовала:
– Бедная девочка, поверила Арману и застряла в XVII веке. Ну, подожди еще чуть, может, что-то изменится.
Я разозлилась, ведь если бы не пришлось сидеть с ней в Бруаже или ехать в Бордо, я вполне успела бы. Видеть даже Мари не хотелось, я еще надеялась, на что-то надеялась. Завтра ровно год, как я в этом веке, но стена пуста и чиста…
Не в силах больше выносить этого ожидания, я с самого утра уехала верхом, когда вернулась, меня ждало потрясающее известие: Марии разрешили вернуться в Париж, и она поспешила этим воспользоваться! Вот просто так бросила меня и в одночасье укатила, оставив только Люсинду.
В последний день двери тоже не было. Умом я понимала, что это настоящая катастрофа, что я осталась на веки вечные в прошлом, не смогу вернуться, но и жить тоже не смогу, что Мари мне не помогла, да и не собиралась этого делать. Арман тоже не помог, а ведь обещал. Значит, помощи ждать не от кого, я одна, на несколько столетий или даже навсегда одна. Умом понимала, но сердце все равно на что-то надеялось.
