Страна иностранцев
…Сделка для Петра Петровича была замечательная: за какие-нибудь пустяковые шесть миллиардов рублей он приобретал в полную собственность особняк в Каретном ряду — из четырех комнат с кухней и погребом.
В комиссариате Дырбырщур (неизвестно, что это значило в переводе на русскую речь) ему самодовольно сказали:
— Видите, как теперь все просто в Советской России: приведите только двух свидетелей русскоподданных, чтоб они расписались на этой бумажке, — и вступайте себе спокойно во владение купленным домом.
— Только и всего? — радостно осклабился Петр Петрович.
— А вы думали! Это не то, что в прежнее бюрократическое время: купчие, да мунчие, да ввод во владение… Притащите двух русскоподданных, распишутся, — и домишко ваш со всеми потрохами.
Радостный, побежал Петр Петрович по Долгоруковскому переулку, выбежал на Тверскую, — на ловца и зверь бежит: навстречу Григорий Семеныч Бутылкин идет.
— Гриша, голубчик! Распишись на одной бумажке… Домик покупаю. Требуется русскоподданная подпись.
— Тю, дурной, — усмехнулся Бутылкин. — Хиба ж я русськоподданный?.. Я ж украинец. У меня теперь не паспорт, а тей-те, як его? Чи то оповидание, чи черт ти що. Ты лучше Пузикова позови, — вон издали кланяется.
— Пузиков! Иди сюда. А я, брат, дом покупаю, свидетель нужен, расписаться. Русскоподданный. Распишись, голубчик.
— Какое же я имею отношение?
— Но ты, как русскоподданный…
— Вот что, мой милый… Хотя я у тебя и детей крестил, но если ты еще раз так обо мне выразишься, я так тебя этой палкой по шее огрею! Какое право ты имеешь оскорблять природного лимитрофа и эстонца Пантелея Пузикова?
Заплакал Петр Петрович.
— Пантюша! Да когда же ты лимитрофом сделался?
— У нас это в роду было. Отец даже два раза по делам в Ревель ездил, а у бабки дом в Риге был! Кровь-то, брат, она заговорит! Карамала-бучук.
— Это чивой-то значит?
— По-эстонски: о, моя родина, о моя Эстия! Всех ты улыбкой даришь. По-эстонски оно очень ловко выходит: карасу-барасу бубулдай.
— Здорово. Так где ж мне найти все-таки русскоподданного?
— Господи! В Москве не найти русскоподданных! Да вот тебе Жигулев Васька идет. Тащи его за шиворот.
Васька и сам подошел.
— Здравствуйте, лимитрофы несчастные! Читали, как наш Гардинг отбрил в ноте большевиков?..
— Почему это он «наш»?
— Гардинг-то? А как же: наш, американский. Мы, американцы, вообще…
— Васька! Да неужто ты американец?!
— Уэс! Кис ме квик, как говорят у нас в Белом Доме. Сода-виски! Отныне моя личность неприкосновенна! О, гейша, пой, играй, пляши.
Ударил себя несчастный Петр Петрович в грудь так, что по Тверской загудело:
— Да не будет же того, чтобы я в русской православной Москве не нашел русского человека. Эй, вы, господин прохожий! На минутку… Вы русский подданный?
— Так точно. Чем могу служить?
— Золото мое! Дайте я вас поцелую! Единственного русского по всей Тверской нашел. Пойдем со мной, распишешься. Коробку спичек за это подарю! Вы свободны?
— Гм… Собственно, я немного занят.
— Так я вас тут, на тумбочке, подожду.
— Гм… Едва ли вы дождетесь.
— Да вы куда идете-то?
— Иду по вызову в ГПУ, извините, расстреливаться.
* * *
Три дня у Петра Петровича шли переговоры с голландцем Драпкиным, южно-африканцем Пантюхиным, испанцем Гусевым и другими…
На четвертый день Петр Петрович выехал в Тулу.
Ему сообщили, что в Туле на Самоварной улице у сапожника Водопьянова живет подмастерье, и будто бы отец этого подмастерья — русскоподданный.
