«Пьяное потомство», или Как быть виноватой в том, что произойдет через сто лет
Одно из обвинений, которое выдвинули потомки Роксолане, заключалось в том, что с нее начался «Женский султанат», фактически правление султанш и валиде вместо самих султанов. А все почему?
Причин несколько (ох уж эта Роксолана, ну все в Османской империи из-за нее не так, настоящий козел, простите, коза отпущения!). Во-первых, подала дурной пример, который, как известно, заразителен. Султан Сулейман взял да и женился на бывшей рабыне, хотя султаны вообще не женились предыдущие полтора столетия, а на бывших рабынях так вообще никогда. Что делать сыну? Последовал по стопам отца.
Виноваты оказались не султан Сулейман, не его сын Селим и даже не его зазноба Нурбану, а… Роксолана, больше некому.
Во-вторых, кто, спрашивается, «подсунул» в спальню сыну эту самую Нурбану, красавицу, умницу и крайне расчетливую и жестокую особу, до деяний которой Роксолане далеко, но которую не обвиняют ни в колдовстве, ни в жестокости, ни даже в убийствах, явно совершеных по ее вине? Роксолана приметила красотку-венецианку, отправила в Манису доучиваться, ей и отвечать. Нурбану стала султаншей много позже смерти самой Роксоланы? Какая разница, все равно виновата супруга Сулеймана.
И главное – Селим любил «закладывать за воротник» и прозвище получил соответствующее – Пьяница.
Если честно, то, несмотря на явное неодобрение исламом алкоголя в любом виде, подавляющее большинство султанов пили по-черному. Первые меньше, с каждым поколением все больше и больше. И наследники тоже, у деда Сулеймана султана Баязида двое сыновей от горькой померли, печень, видно, не выдержала. Пили не только Османы, очень многие мусульманские правители плевали на запреты и заглядывали на дно сосуда, а немусульманские боролись с ними за пальму первенства в этом деле. Помните слова Крестителя Руси князя Владимира (Святого, между прочим), что веселие на Руси есть питие? Не только о Руси говорил, и о себе любимом тоже. Кстати, он имел целых три гарема в общей сложности в восемь сотен красавиц (и куда ему столько?).
Вряд ли Роксолана виновата в пьянстве сына, с тех пор, как он отправился в Манису учиться разумному правлению, а было ему в то время восемнадцать, мать имела возможность влиять на сына только на расстоянии. До того Селим жил с родителями в Стамбуле и был третьим в очереди наследником на престол (первый – Мустафа, второй – любимец Сулеймана Мехмед). Расчетливо спаивать его в ожидании будущего восхождения на трон было, по крайней мере, нелепо, и Роксолана, и Сулейман считали лучшим кандидатом на престол старшего сына Мехмеда, хотя по правилам наследовать должен Мустафа.
То есть в Манису восемнадцатилетний Селим уехал вовсе не законченным алкоголиком. Если учесть, что мальчиков вообще отбирали у матерей в шестилетнем возрасте, после обряда обрезания (это произошло в 1530 году и вылилось в настоящий праздник, когда в честь обрезания сразу трех султанских сыновей неделю гулял весь Стамбул), то и вовсе непонятно, когда и как умудрилась споить сына Роксолана. Кто-нибудь об этом задумался?
К чему задумываться – ее сын, она и виновата!
Внук Мурад (сын Селима) тоже оказался алкоголиком, но этот делил свои пристрастия пополам между чашей вина и гаремными удовольствиями, несмотря на то, что имел законную супругу (вот он, дурной пример-то, и этот официально женился, и тоже на освобожденной рабыне!).
А дальше пошло-поехало: что ни султан, то с проблемами, хоть штатного нарколога в Топкапы заводи.
Почему султаны после Сулеймана пили? Ведь нельзя же всерьез принимать утверждение, что в «пьяном потомстве» виновата все та же Роксолана? И действительно, почему несколько поколений после Сулеймана Великолепного Османской империей правили, по существу, женщины?
Для того, чтобы понять, что произошло, придется вернуться к сыну Сулеймана и Роксоланы Селиму II.
Одиннадцатый султан Османской империи Селим родился 28 мая 1524 года и был третьим сыном Роксоланы и шестым – Сулеймана. Трон ему никак «не светил», даже после смерти двух старших сыновей Сулеймана (Махмуда и Мурада, сыновей Фюлане и Гульфем) и сына Роксоланы Абдуллы (всех – от оспы), перед Селимом в очереди были двое братьев, весьма и весьма достойных трона: Мустафа, сын Махидевран, любимец янычар, и Мехмед, сын Роксоланы, любимец отца. И того, и другого для трона готовили, когда Мустафа понял, что трон ему вряд ли достанется, потому что отец отдает предпочтение Мехмеду, он, как когда-то его дед Селим I, решил не ждать милостей от судьбы, а взять их самому. Дед оказался удачливей внука, ему удалось стать султаном Селимом I, а вот Мустафу опередил отец – султан Сулейман.
Селима для трона не готовили, он просто рос и воспитывался, как и двое младших братьев – Баязид и Джихангир. В Манисе оказался только после смерти принца Мехмеда. Гибель Мехмеда крайне подозрительна, но общепризнано, что он вдруг умер от оспы (ну до чего же своевременная болезнь была – так вовремя настигала тех, кого нужно устранить!).
От Стамбула до Манисы километров 500, по тогдашним дорогам не меньше недели пути, Роксолана явно не передавала сыну водку в грелках или под видом шербета, если Селим и пил, то вполне самостоятельно. Кстати, спился он уже став султаном, то есть лет через десять после смерти матери.
У Селима-султана был умный визирь Мехмед Соколлу, энергии которого хватило бы на пяток султанов, а ума было не меньше, чем у Ибрагима-паши. Мехмед не был закадычным другом Селима до его вступления на престол, но фактически правил империей, когда стал Великим визирем. Но у Соколлу имелся серьезный соперник – богатый португалец Иосиф Наси (Джоао Микуэца), который в последние годы правления султана Сулеймана (Роксоланы уже не было в живых) не жалел средств на подарки и развлечения наследника престола.
Стать визирем при новом султане Иосифу Наси не удалось, Селиму хватило ума сделать Великим визирем умного Соколлу, взамен Наси получил остров Наксос и обещание стать королем Кипра. Наксос португальца волновал мало, куда больше другое – монополия на торговлю вином на всей территории Османской империи. То ли вино было хорошим, то ли султан чувствовал себя виноватым, но Наси эту монополию получил и… принялся активно спаивать своего султана. Венецианский посол докладывал своему дожу, что султан Селим получает от Наси большое количество бутылок вина и изысканной снеди.
Селим пережил отца на восемь лет, мать – на шестнадцать, но Роксолана все равно оказалась виноватой в том, что ее сын через шестнадцать лет после ее смерти, будучи серьезно «подшофе», поскользнулся в бане и разбился. Как она могла это подстроить или, наоборот, предотвратить, непонятно.
Почему-то в пьянстве Селима никому не пришло в голову обвинить его жену султаншу Нурбану, а ведь как раз она вполне могла способствовать алкоголизму мужа, он ей не нужен трезвый и разумный, да и вообще живой. Нурбану выдала одну из своих дочерей (богата была дочерьми) за Великого визиря Мехмеда Соколлу, и вот тут действительно был тандем – теща-зять, но обвиняли в таком опять-таки Роксолану.
Венецианка Сесилия соединила в себе кровь двух весьма влиятельных родов Венеции, потому что была незаконнорожденной дочерью Виоланты Баффо от Николо Веньера, брата дожа Венеции и губернатора острова Парос. Когда Хайрраддин Барбаросса захватил этот остров, в плен попала и совсем юная Сесилия. По одним данным, ей было 10, по другим – 12 лет, но девочка оказалась столь красива, что куплена в султанский гарем.
Если вспомнить, что в 1537 году валиде Хафсы уже не было в живых и Ибрагима-паши тоже, то можно предположить, что Сесилию, названную Нурбану («Принцессой света»), приобрела сама Роксолана, разглядев в ней не просто красивую внешность, но и незаурядный ум. Для кого из сыновей Роксолана наметила Нурбану, неизвестно, но когда Селим отправлялся в Манису править взамен погибшего брата Мехмеда, восемнадцатилетняя наложница поехала с ним.
А вот Роксолана осталась с мужем в Стамбуле, что тоже ставят ей в вину: мол, и в этом нарушила обычай, будь она рядом, сын не спился бы. Но, во-первых, Селим спился позже, во-вторых, Мехмед на том же посту не злоупотреблял не только алкоголем, но вообще ничем.
Встречаются обвинения Роксоланы в том, что насоветовала сыну жениться на венецианке официально, мол, если бы не это, он вполне мог прогнать негодную… И снова все в кучу. Развестись даже с законной женой султану вовсе не сложно, к тому же законной султаншей Нурбану стала в 1571 году, то есть, после 28 (!) лет совместной жизни и через 13 лет после смерти Роксоланы. Сулеймана уже тоже не было в живых пять лет. Кто мог заставить Селима, бывшего к тому времени султаном целых пять лет, жениться на Нурбану, ведь у него имелись по крайней мере еще четыре фаворитки и шестеро сыновей кроме сына Нурбану Мурада?
Значит, все-таки немолодая уже Нубрану (ей было 46 лет!) оказалась дороже всех юных красоток, вместе взятых? Или тоже заготавливала приворотное зелье ведрами? Но Нурбану в этом не обвиняли…
Нурбану родила пять дочерей и всего одного сына – Мурада, названного единственным наследником. Конечно, она мирилась с присутствием фавориток и их детей, только пока был жив султан Селим II.
Единственный наследник после смерти отца поступил вполне в духе своих предков – он попросту уничтожил всех братьев и их потомство. Когда Мурад стал султаном, его мать Нурбану стала валиде-султан, то есть получила высшую власть в гареме. Ей не пришлось бороться со свекровью, потому что к этому времени Роксоланы давно не было в живых.
Однако спокойствия тоже не получилось. Дело в том, что Нурбану сама подобрала сыну новую рабыню – кстати, тоже венецианку и тоже из рода Баффо, названную в гареме Сафийе, которая также девочкой попала в плен и стала рабыней. Умная и красивая девушка завоевала сердце молодого султана Мурада, как раньше Нурбану завоевала сердце Селима, Мурад совсем забыл остальных наложниц. И это совсем не понравилось валиде.
Но венецианка не Роксолана, предчувствуя серьезную схватку за власть в гареме, Нурбану решила отвлечь сына от Сафийе. Для этого агенты султанши принялись разыскивать на невольничьих рынках самых красивых девушек, Мураду это нравилось, в отличие от отца и деда он, хотя и любил свою Сафийе, на ней не женился и женским обществом не пренебрегал. Ходили упорные слухи, что сначала Мурад был едва ли не импотентом, но потом излечился (вероятно, посидев на троне) и пустился во все тяжкие. Как ни старалась Сафийе, добиться от своего султана заветных слов перед кадием ей так и не удалось.
Придя к власти, Мурад решил «отметиться» на поприще завоеваний, чтобы обессмертить свое имя, и поинтересовался, какой из походов его великого деда султана Сулеймана был самым тяжелым. Ему ответили, что персидский, и Мурад немедленно организовал поход на Тебриз. К тому времени силы Сефевидов были уже не те, и армия Османов оказалась много больше и лучше оснащена, султан одержал победу, захватил Тебриз и практически всю территорию нынешнего Азербайджана, однако какой ценой! Потери в этом походе были огромны, армия не скоро восстановилась после «блестящих» завоеваний своего султана.
Но самого Мурада это волновало мало, он одержал победу, которую не смогли одержать его предки, и вернулся к неге гарема, который быстро пополнился красавицами всех мастей. Усилия Мурада на ложе были вознаграждены, у него известны двадцать сыновей и двадцать семь дочерей! До походов ли при таких трудах?
И все-таки наследником был назван старший сын Мехмед, рожденный прекрасной венецианкой Сафийе. Сама Сафийе в гареме была основательно подвинута красотками, щедро приобретаемыми Нурбану (борясь с властью невестки, мать дарила венценосному сыну по прекрасной девственнице еженедельно). Но ее уже куда меньше интересовало султанское ложе и куда больше – политика.
Женщины желают заниматься политикой и управлять государством? Султан Мурад был совсем не против, пусть управляют, ему и гаремных утех хватит. В гареме сцепились две сильные женщины, два красавицы-венецианки из рода Баффо – Нурбану и Сафийе, свекровь и невестка. Но Сафийе оказалась хитрее, понимая, что противостоять сильной и умной свекрови не сможет, она уступила Нурбану гарем в ожидании своей очереди и действительно занялась политикой.
Через еврейку, приносившую султанше драгоценности, Сафийе поддерживала связь с послом Венеции в Стамбуле и переписывалась с французской королевой Екатериной Медичи. Пока Мурад плодил наследников и предавался любовным утехам, его Сафийе определяла, в каком направлении будут двигаться османские армия и флот. Султана это устраивало…
Кстати, именно Сафийе Венеция обязана тем, что не была в те годы попросту разгромлена, окажись султан менее ленивым или направь султанша корабли Османов именно на Великолепную Синьору, и Венеции основательно не поздоровилось бы. Внук Сулеймана и Роксоланы оказался совсем не готов к делу управления огромной империей. Нет, Мурад не развалил ее, даже увеличил, но территория – это еще не все, империя вовсю гнила как рыба – с головы. Коррупция достигла немыслимых размеров, вместо выполнения своих прямых обязанностей каждый чиновник заботился только о наживе.
Дальше с каждым следующим султаном становилось все хуже, империя сумела приостановить падение нескоро, султаны-то вырезали всех родственников, прикрываясь законом Фатиха (который их к этому ничуть не обязывал, скорее, советовал), то запирали их на многие годы в так называемую Клетку – комнаты с зарешеченными окнами и дверьми, без права общения с внешним миром, возможности вообще как-то учиться будущему правлению и оперированными наложницами во избежание рождения еще наследников. Братья или сыновья правящих султанов выходили из Клетки если не полными, то весьма ощутимыми дебилами, подверженными приступам необъяснимой ярости, мечтавшими скорей спрятаться от страшного, непонятного им мира обратно в Клетке или, наоборот, спешившими поскорей наверстать упущенное за годы вынужденной изоляции.
Могло ли это изуродованное воспитанием потомство усилить империю? Конечно, случались и разумные наследники, которые в тиши заточения читали или занимались каллиграфией, создавали ювелирные украшения… Но править империей они после долгих лет в Клетке точно не могли, этому надо учиться постепенно, будь выпущенный на волю султан семи пядей во лбу, он не смог бы сразу охватить умом всю широту жизни огромной империи.
Тех, кто позволял новому султану выйти из Клетки (кстати, были такие, кто возвращался туда по собственной воле), это вполне устраивало: править государством, вернее, набивать свои карманы проще при глупом султане, его в случае чего и сбросить проблем не составляло, и отравить тоже. Пока султан наверстывал упущенное, развлекаясь в гареме или за чашей вина с карликами, он был не только не опасен, но и весьма удобен. Вот когда будущих правителей действительно спаивали.
А еще Сафийе ждала, когда станет валиде-султан, страстно желая, чтобы ее сын Мехмед стал следующим султаном.
Во главе гарема получилось встать несколько раньше, Нурбану умерла раньше своего сына Мурада. Но Сафийе дождалась и правления собственного сына, хотя это было не так-то легко, ведь Мурад, опасаясь растущего влияния старшего сына, был готов расправиться с ним (чего жалеть-то, вон их сколько – двадцать принцев!). Сафийе предупреждала сына о возможном убийстве, но ничего не произошло.
В 1595 году, когда она стала валиде, а ее сын Мехмед (Мухаммед) – тринадцатым османским султаном, произошло ужасное: новый султан расправился с девятнадцатью братьями и их потомством! Мать поддержала сына.
Став валиде, она правила уже не только гаремом, но и всей страной. Мехмед доверял матери. Больше всего он боялся собственных сыновей, а потому держал их… в клетке. Это была клетка почти буквально, поскольку принцы жили в зарешеченных комнатах без возможности выходить оттуда и с кем-то общаться. Это нововведение прижилось, с тех пор султаны держали возможных соперников, не убивая их, в Клетке. Невозможность жить нормальной жизнью приводила к умственной отсталости следующих правителей, они были просто неспособны на нормальное правление, не говоря уж о разумном. Обретя свободу после долгих лет заточения, новые султаны либо быстро погибали, либо пускались во все тяжкие, вот теперь в гареме царил разврат и пьянство.
Сафийе этого не увидела, однажды утром ее обнаружили в собственной постели задушенной.
Мехмед пережил мать не надолго, он умер в том же году, дальше началась чехарда султанов, не оставивших о себе доброй памяти, но несколько лет правила при этом последняя влиятельная женщина по имени Кесем (пока ее собственный сын не повзрослел, Мурад IV стал султаном в одиннадцать лет и сумел сбросить власть матери только позже). Она не была султаншей, просто одной из наложниц, но власть держала в руках крепко. Кесем сумела посадить на трон одного за другим двоих своих сыновей: Мурада, а после его смерти – Ибрагима. Оба оставили о себе кошмарные воспоминания.
Мураду удалось избавиться от материнской опеки, и больше женщины большого влияния на султанов не имели, но прославился он своей жестокостью – казнил всех неугодных без малейшего сомнения, считается, что счет этим казням может достигать 25 000 человек. Имущество казненных пополнило султанскую казну.
Умер старший сын Кесем бездетным, и ему наследовал следующий сын – Ибрагим, который в ожидании своей судьбы сидел в той самой Клетке. Мурад был последним из султанов, кто хотя бы попытался водить свою армию в поход сам (даже на коня садился, в отличие от отца и деда).
Кстати, умер Мурад все от того же пьянства, хотя женщины на него уже не влияли. Видно, в состоянии опьянения он пришел в такой ужас от вида заходящего солнца, что впал в горячку. Султану шел двадцать восьмой год… Может, горячку спровоцировало вовсе не солнышко, а… ладно, не будем гадать.
Но умиравший султан решил утащить за собой на тот свет и брата, последним повелением Мурада был приказ убить Ибрагима и отдать трон своему фавориту Селихдару-паше (неудивительно, что у Мурада не было детей, фавориты их рожать еще не научились). И тут у постели умирающего султана очень вовремя оказалась находившаяся в опале валиде Кесем, она провела прохладной рукой по лбу сына, жить которому явно оставались считанные часы, и клятвенно заверила, что Ибрагим в своей Клетке уже испустил дух!
Но Мурад решил порадовать себя перед смертью видом окочурившегося брата и попытался встать с постели, чтобы сплясать над его телом. Допустить такое было нельзя, по приказу Кесем слуги удерживали султана в постели силой. Возможно, чуть сильней, чем следовало… чуть сильней прижали… шею, например, все равно же султан умирал, правда?
Кесем бросилась в Клетку к своему второму сыну Ибрагиму, сообщать, что тот свободен и теперь султан, а она снова всесильная валиде. Но Кесем ждали две неприятности. Во-первых, Ибрагим не поверил матери (видно, имел печальный опыт обмана с ее стороны) и категорически отказался выходить из Клетки. Кесем стоило больших усилий убедить несчастного, что его брат действительно мертв и опасности для жизни больше нет.
Представляете султана, который забился в угол комнаты и машет руками на подошедшую мать в страхе от возможной расправы? Выманить наружу удалось, на трон посадить тоже. Но, осознав, что теперь главный, Ибрагим сделал то, чего Кесем никак не ожидала: он попытался отстранить мать от власти, даже привлек очередного умницу – Кара-Мустафу – на пост Великого визиря, но гарем оказался сильней. Визирь требовал заняться делами и вести себя прилично, а мать потакала самым разнузданным желаниям.
После восьмилетней отсидки в клетке Ибрагиму меньше всего хотелось заниматься первым, он предпочел второе. Кара-Мустафу казнили (правильно, нечего совестить султана, напоминая, что казна не бездонна, а правитель должен править, а не пьянствовать и заниматься развратом! Мало ли кто что должен…).
Султан Ибрагим «отметился» немыслимым сластолюбием и дикими оргиями, возмущавшими даже видавший виды Сераль. Восьмилетнее сидение взаперти не пошло на пользу не только умственному развитию султана, но и его вкусам. Об Ибрагиме рассказывают странные вещи: например, он безумно увлекался запахом тяжелых духов, особенно серой амбры. Этим ароматом, а вернее, вонью, потому что амбры нельзя использовать много, было пропитано все, от одежды и занавесей в султанских покоях до его собственной бороды.
Неразвитый Ибрагим легко верил самым немыслимым глупостям, которые рассказывали о других правителях. Однажды ему сказали, что был король, вся одежда которого состояла из меха соболя, мехом же обиты стены, мебель и пол. Уже на следующий день по всей империи собирались и конфисковались меха, султан пожелал стать «меховым королем». Ибрагим даже ввел налог серой амброй и мехом.
Оргии султана Ибрагима переходили всякие границы, в дворцовых покоях он устраивал самые разнузданные игрища, заставляя обнаженных наложниц играть роли кобыл, а сам изображая жеребца. Тот, кто придумывал необычную и разнузданную оргию, получал от султана поощрение.
Наложницы веселились вовсю, ни в чем себе не отказывая. Одна из них сказала, что покупки забавней делать по ночам, в результате все лавки Бедестана (крытого рынка Стамбула) вынуждены были работать и ночью, вдруг султану с его красотками придет в голову что-то купить… простите, взять? Да, Ибрагим разрешил своим красавицам брать все, что понравится. Стамбульским купцам можно только посочувствовать, потому что красотки не церемонились и не мелочились.
Другая забавы ради сказала, что султану очень подошли бы бриллианты в бороде. Это идея очень понравилась султану, и его борода заблестела драгоценным камнями. Турки ужаснулись, потому что единственным, кто до Ибрагима додумался до такой глупости, был плохо закончивший жизненный путь египетский фараон.
За восемь лет правления, вернее, разнузданных развлечений за счет казны Ибрагим так надоел всем, что его решили сместить. Осторожно поинтересовались мнением Кесем. Валиде, которая при всех ее недостатках все же столь распущенной не была и голышом по гарему не бегала, зато немало претерпела унижений от сына, была согласна сменить его, а потому приняла депутацию представителей армии и народа. Но ее снова ждало разочарование: не устраивала кандидатура следующего султана, вернее, его матери.
Сын Ибрагима Мухаммед был еще совсем ребенком, ему шел седьмой год. Кесем могла попытаться стать регентшей при внуке, поскольку мать Мехмеда Турхан была слишком юной для такой ответственности, но опыт Кесем подсказывал ей, что Турхан слишком умна и без боя не сдастся. Кесем больше устроил бы младший брат Ибрагима Сулейман, также сидевший в Клетке, но не проявлявший дурных наклонностей. Однако никто не мог быть уверен, что и этот сын Кесем не поведет себя похоже на брата и не опустошит казну окончательно.
На Кесем обращали уже мало внимания, она только мешала, Ибрагим был возвращен в клетку и немного погодя попросту задушен. Он отчаянно цеплялся за жизнь, евнухам пришлось приложить немало усилий, чтобы справиться с отчаянно сопротивлявшимся бывшим султаном.
Понимая, что власть снова ускользает из рук, Кесем попыталась организовать переворот с помощью янычар, чтобы сделать султаном своего младшего сына, но переворот не удался и маленький новый султан подписал первый в своей жизни указ – о казни собственной бабушки. Доигралась, что называется…
А дальше последовала жуткая сцена. Бывшая валиде вовсе не собиралась отдавать свою жизнь дешево: сначала она спряталась в шкафу с одеждой, а по полу щедро разбросала деньги и драгоценности в надежде отвлечь внимание врагов или умилостивить их. Ничто не помогло, богатейшие наряды бывшей валиде были разорваны в клочья, она сама обнаженной за ноги вытащена к калитке гарема, с нее зверски сорвали все украшения, серьги – вырывая мочки ушей, а перстни – выкручивая пальцы, потом задушили и бросили. Следом казнили всех ее сторонников.
Наступило время Турхан, потому что султан был еще совсем маленьким. Но у новой валиде, несмотря на юность, хватило ума хотя бы формально передать власть Великому визирю Мехмеду Кепрюлю, все же оставшись регентшей.
Турхан была последней женщиной-регентом в Османской империи, но она оказалась, не в пример своим предшественницам, «строителем» – заложила по берегам пролива Дарданеллы две крепости, строила комплексы, подобные тем, что ранее строила Роксолана: мечеть, имарет, больницу, столовую…
Вот о Турхан, как о лучшей и последней представительнице «Женского султаната», в Стамбуле осталась добрая память, хотя никто не сомневался, что именно она причастна к казни ненавистной Кесем и младшего брата своего умершего мужа.
«Женский султанат» после убийства Кесем стал обычным, но память о нем надолго сохранилась в Османской империи как пример настоящего кошмара.
Обвинили в этом все ту же Роксолану, хотя, как она могла повлиять на будущих фавориток своих внуков и правнуков, не понятно. Нурбану Роксолана подобрала сыну сама, могла даже видеть Сафийе, но обе будущие султанши жили от нее далеко и мало общались со свекровью. А уж о Кесем, Тархан и бесчинствах султана Ибрагима не могла и подозревать, поскольку они случились уже в следующем столетии.
Хочется обратить внимание на то, что ничего из кошмаров «Женского султаната» при Сулеймане и Роксолане не было, она не воевала смертным боем со свекровью (обычные разногласия и желание влиять на мужа или сына не в счет, у кого из свекровей и невесток их нет?), все казни, которые приписывают Роксолане, были совершены вдали от нее (Ибрагим и Мустафа) либо после ее смерти (Баязид).
Почему же ее и только ее обвиняют во всех грехах, словно приписывая преступления следующих валиде и фавориток?
И все-таки почему потомки Роксоланы (почему не добавляют «и Сулеймана»?) так быстро скатывались вниз, меньше всего были замечены в желании упрочить государство или быть, как предок – султан Сулейман, – справедливыми законниками? Почему растеряли воинственный пыл Османов?
Так всегда – после взлета начинается падение. Сулейман получил в наследство империю, место которой в мире еще определялось, сумел вознести ее на должный уровень. Его потомкам поддерживать бы, но…
Селима к будущему правлению не готовили, но, думаю, дело не в том, просто всегда после периода расцвета наступает период спада, это удел всех империй. Селим расширил пределы империи, но бесконечно расти вширь невозможно, империей стало трудно управлять, рано или поздно такие монстры неизбежно начинают распадаться.
Османская империя не распалась, она несколько столетий продолжала довлеть на Средиземном море, которое даже называли Турецким озером, но султанам было, если так можно выразиться, «нечем заняться». Первые Османы спали в седлах, Сулейман занимался уже строительством самой империи как государства, устанавливал жесткие правила, при нем налаживалась жизнь и на окраинах.
Но чтобы быть не просто султаном и даже не завоевателем, а правителем, тем более разумным, нужно иметь к тому склонность. Таковая есть не у всех, а уж у сидевших в Клетке ее быть просто не могло. Как можно обустраивать чужую жизнь дальних окраин, если своя не стоит ни гроша и может прерваться в любую минуту? Да знал ли тот же развратный султан Ибрагим, что эти окраины вообще существуют? Он вырвался на волю из Клетки и за годы власти смог всего лишь потешить свои низменные инстинкты.
Но куда смотрели чиновники?! Их главной задачей было собственное обогащение. Должности продавались не в соответствии со способностями, а тому, кто больше заплатит. Конечно, у руля огромной империи оказывались совершенно некомпетентные люди, стремившиеся вернуть затраченное и награбить побольше.
Печальное время для Османской империи, а потому хвала разумной Турхан-султан, которая не стала повторять преступных ошибок своих предшественниц.
«Женский султанат» вовсе не причина упадка Османской империи, а его следствие, при султанах Мехмеде Фатихе, Баязиде, Селиме Явузе или Сулеймане Кануни никакое женское правление или развратные оргии были невозможны, они создавали империю, а их потомки – разрушали.
И вовсе не с Роксоланы начался «Женский султанат» и гаремная власть, а через 13 лет после ее смерти, а уж развал и того позже – распутный султан Ибрагим правил с 1640 по 1648 год (через сто лет после Роксоланы), а Кесем убили в 1651 году.
В этом тоже вина Роксоланы?
Если уж обвинять, так во всем.
