Гарем – место запретное…

Гарем придумали не Османы, они существовали и в Китае, и в Индии, и в Византийской империи, и на Руси (князь Владимир Святой до того, как стать настоящим христианином, имел целых три гарема общим числом в восемьсот красавиц), просто назывались иначе, но, когда произносят это слово, мы представляем прежде всего султанский гарем. Почему?

Просто у османских султанов гарем обрел, если так можно выразиться, классический вид – такой, каким нам представляется гарем вообще. «Врата Блаженства», «Дом Радости»… как только не именовали часть дворца, которую занимали прекрасные женщины, так или иначе связанные с личностью султана!

Гарем – это далеко не только наложницы, в состав гарема входили все женщины султанской семьи, не имевшие собственной семьи, а также множество рабынь и обслуживающих свободных женщин, знаниями и умениями которых пользовались обитательницы гарема.

Гарем османских султанов по своему устройству похож на пирамиду: внизу огромное количество рабынь, красивых, не очень красивых, а иногда и вовсе некрасивых, но в чем-то умелых, а на самом верху – валиде, мать султана. Менялся султан – прежний гарем отправлялся в почетную ссылку, то бишь просто предавался забвению, новая валиде выстраивала новую пирамиду, убирая неугодных и выдвигая верных себе.

Что такое гарем вообще?

О гаремах рассказано столько небылиц, что не знаешь, чему и кому верить. Особенно старались европейцы, которых в гарем не допускали ни под каким предлогом. Множество художественных произведений рассказывали о сладострастии, царившем в гареме, о прекрасных одалисках, изнывающих от безделья, о запретной любви, о бесконечной череде тайн и жестоких расправах над несчастными, о зверствах, учиненных над евнухами, и о многом другом. Картины изображали обнаженных красавиц, действительно божественных, с идеальными пропорциями идеальных фигур. Были они такими? Наверное. Приходится верить на слово, реальных изображений реальных женщин не существует, султаны ревниво охраняли красоту своих наложниц от чужих глаз.

Есть только портреты некоторых женщин, а изображений обнаженных красавиц быть просто не могло: кому же позволят видеть их нагими?

Еще в 1453 году, после взятия Константинополя, султан Мехмед Фатих («Завоеватель») решил сделать его столицей государства и позволил своей матери обустроить ее половину дворца наподобие гинекея византийских императриц.

Так было положено начало гарему османских султанов. Конечно, у них и до этого были наложницы и не по одной жене, но собрать всех в определенном месте под присмотром валиде было хорошей идеей. Султану понравилась мысль обособить частную жизнь семьи, сделать ее закрытой от посторонних взглядов. К собственно гарему добавилась дворцовая школа и множество рабов, обслуживающих семью султана.

Тот гарем, который сейчас показывают туристам, перебрался во дворец Топкапы стараниями Роксоланы; когда она только появилась в гареме, он располагался в Старом Дворце и неплохо себя там чувствовал.

Были времена, когда османские султаны старались жениться на дочерях или просто родственницах правителей соседних государств или племен ради заключения дружественных союзов. Неудивительно, так поступали все, далеко не всегда подобные браки становились залогом действительно дружбы и даже просто мира между султаном и отцом несчастной девушки.

Можно возразить: почему же несчастной, она могла быть очень счастлива с султаном, ведь была же счастлива Роксолана? Но едва ли можно назвать счастливой ту, с родными которой ее муж намерен воевать или даже воюет.

Жен могло быть много, шариат позволяет иметь четверых. А если соседей или предложений о браке больше либо жены уже стары, а дух Повелителя еще молод? Или еще нужны сыновья? Выход был прост: брали наложниц, столько, сколько могли содержать. Богатели султаны, увеличивалось количество тех, кого они содержали. При этом султан мог ни разу и не увидеть какую-нибудь особу, которая считалась его женщиной.

Женщин было много, очень много, а султан один. Всех за месяц и взглядом не окинешь, к тому же окидывать опасно, стоило султану случайно задержать взгляд на какой-нибудь красотке, как эта красотка начинала воображать невесть что. Окружающие, заметив случайный взгляд повелителя, на всякий случай принимали его к сведению и начинали оказывать счастливице всяческие знаки внимания, поддерживая ее надежды… А что дальше?

В гареме Османов положение женщины зависело только от отношения к ней султана и от того, родила ли она сына и каким по счету этот сын оказался.

Но наступило время, когда Османская империя окрепла настолько, что династические браки уже не были нужны, султаны могли подбирать себе девушек не по родству (что не всегда гарантировало красоту), а по внешним данным, уму и, главное, умению угодить.

Это привело к тому, что султаны вообще перестали жениться, они предпочитали оставлять женщин на положении наложниц, не заключая брак официально. Конечно, существует душещипательная легенда о том, что, когда вместе с султаном Баязидом I в плен попала и его любимая жена, а знаменитый Тамерлан воспользовался этим, чтобы унизить султана (над женщиной издевались на виду у пленника, посаженного в железную клетку), султан не выдержал и принял яд. С тех пор, мол, и не женились. Почему страдал Баязид – потому что издевались над его любимой женщиной в ранге жены? А если бы она женой не была, наложницу жаль меньше или менее оскорбительно наблюдать за ее мучениями?

Более ста пятидесяти лет султаны официально были холостяками, правда, при многочисленных гаремах. Думаю, это мечта многих мужчин, но не все из этих многих султаны. Нарушил идиллию с точки зрения дам гарема султан Сулейман ради все той же Хуррем – взял да и женился на ней, проведя обряд у кадия (главного судьи), объявив женщину свободной и своей женой. Скандал был грандиозный, но молчаливый, против той, что сумела добиться такого шага от холостяка с многолетним стажем, сына, внука и праправнука холостяков, даже ворчать опасно.

Итак, султаны были многодетными холостяками с сотнями жаждущих их ласки красавиц вокруг. Кто сказал, что бог изгнал нашего предка из рая или просто кое-кого вернул обратно? Похоже, так, потому что сад гарема у многих ассоциировался с райскими кущами, а одалиски султана – с райскими девами.

Как жилось самим девам-то?

По-разному, но зависело это не столько от злой воли валиде, тех, кто преуспел в получении султанских милостей больше, или от евнухов, охранявших красавиц, а от того, на что сама красавица рассчитывала в жизни и к чему стремилась.

Девушки разные (а вы не знали?), таковыми были всегда: одной нужно постоянное внимание, в том числе и мужское, другой в сторонке бы посидеть; одна амбициозна, лидер, другая ведомая и просто не рискнет выбиваться вперед, понимая, что это опасно. Сейчас так же, только ныне красавицы обычно жизнью не рискуют, в крайнем случае могут остаться матерью-одиночкой, что сейчас мало кого пугает, или получить пару царапин на лице острыми коготками соперницы.

А в гареме? Если девушка не ставила перед собой амбициозной задачи – стать следующей валиде (это был максимум возможного), – она могла прожить в гареме положенный срок и видеть султана только издали. Но если ставила… Вся последующая жизнь превращалась в борьбу, по сравнению с которой выживание в обществе клубка ядовитых змей показалось бы курортом, потому что подобные задачи ставили многие и методы устранения всех, кто на пути, часто оказывались столь же жестоки, сколь сами красавицы – хороши.

Гарем не просто собранные вместе женщины, каждая из которых делала что вздумается, организации гарема и жесточайшей в нем дисциплине могли бы позавидовать все армейские части. Иначе нельзя, если позволить нескольким бездельничающим женщинам делать что вздумается, чрез полчаса поднимется скандал, а если женщин будут сотни, то обеспечен не просто бунт, а развал империи.

Это, конечно, преувеличение, но по сути верно. Только строгая иерархия и еще более строгая дисциплина могли удерживать столько женщин в рамках приличий, только надежда на повышение, причем до самого верха, до положения валиде – матери султана – отвлекала женщин от безделья, устремляя все их помысли к мечтам о достижении этой цели. Единицам удавалось выбраться наверх, всего одна становилась следующей валиде, потому что у султана всего одна мать, но надеяться могли сотни, эта надежда согревала и придавала их жизни какой-то смысл. Жить безо всякого смысла и без надежды тяжело даже отъявленным бездельницам.

В основании пирамиды гарема находились джарийе – невольницы-рабыни. Собственно, для султана рабами и рабынями были все его подданные, включая семью, и только воспитание гарантировало уважительное отношение султана, например, к собственной матери. Султан Сулейман отличался прекрасным воспитанием и бережно относился не только к матери, валиде Хафсе Айше, но и к многочисленным дамам вокруг себя. Но были те, что считались рабами, потому что служили султану всем своим существом и имуществом (если не желал служить, то отправлялся кормить рыб), и те, кого купили на невольничьем рынке. Все живущие в гареме называли себя рабами султана, но пользовались такими привилегиями, каким могли бы позавидовать многие свободные люди свободной Европы.

В гареме свободные женщины были приходящими, например, торговки, лекарки, портнихи… Но число таких стремились свести к минимуму, ведь любая входившая в Ворота Блаженства, могла принести с собой что-то, что навредит султану и его гарему, а обыскивать женщин проблематично даже для евнухов. Лекарок, массажисток, портних и прочий персонал тоже старались воспитать среди своих. Таковыми часто оказывались освобожденные бывшие рабыни гарема, разговор о них впереди.

Положение внутри гарема было разным. Некрасивая и несообразительная девушка могла рассчитывать только на должность какой-нибудь прачки или истопницы печи. Печей в гареме имелось множество, но даже туда некрасивых и несообразительных не брали, у султана имелся выбор. Вернее, выбор был у тех, кто гарем пополнял, и у главной женщины гарема – валиде.

Ко времени Сулеймана необходимость в женитьбе по расчету для султана отпала, он мог жениться по любви… или вообще не жениться. Что он по примеру своих предков и делал. Это позволяло брать в гарем женщин самых разных национальностей и вероисповедания и выбирать, исходя из сиюминутного каприза, на ложе любую. Известен случай, когда рабыня из должности истопницы вдруг становилась кадиной просто потому, что вовремя (и, видно, в эротичной позе) попала на глаза султану Абдулу-Меджиду, оказалась в его постели и родила сына. А могла бы так и остаться истопницей…

Но это исключение, обычно на ложе к султану попадали после жесткого (иногда и жестокого) отбора. Сулейману уже не поставляли своих красивых дочерей или племянниц правители соседних государств, напротив, рабынь покупали на рынке, чаще всего в Бедестане. Даже если присылали в подарок, то это все равно были рабыни. Захваченные в плен принцессы, которые от нечего делать плавали в пределах досягаемости кораблей османских пиратов, – это из области художественного вымысла ради красоты сюжеты в фильме.

Даже если, по несчастью, судно с принцессой на борту заносило в опасные воды и таковая попадала в руки пиратов, то становилась добычей этих хозяев морей, которые вовсе не считались с ее благородством, вернее, считались, но по-своему – продавали потом гораздо дороже. Через много лет родственница Наполеона Эмма де Эмери, попав таким образом в плен, была втридорога продана в гарем султана и стала его любимой женой, а в XVI веке вполне могла стать рабыней какого-нибудь паши или, того хуже, местного мелкого чиновника и действительно всю оставшуюся жизнь топить печи, невзирая на благородное происхождение и знание трех языков.

Итак, купленную девушку привозили в гарем… Не стоит думать, что она после определенных водных процедур прямиком отправлялась на султанское ложе, она и на глаза-то султану за много лет могла не попасть. После строгого досмотра и попыток понять уровень IQ новенькой ее определяли на обучение. Самые красивые и сообразительные учились обслуживать султана, но не в спальне, а в те редкие минуты, когда он посещал гарем, чтобы просто поболтать с валиде и кадинами. Вопреки киношным вымыслам султан в гареме не обедал, это считалось опасным, а если таковое и бывало, то никаких импровизаций вроде: «Не хотите ли перекусить с нами, Повелитель?» Не перекусывал, жить хотелось. Еду султана обязательно пробовал назначенный для того чиновник из чашнигиров, которые входить на территорию гарема не имели права.

В чем же состояло обслуживание?

Подать шербет, кофе, фрукты, предложить розовую воду, чтобы пальчики окунул, и прочее… Никаких интимных ласк, не доросла.

Но и до подачи розовой воды тоже нужно дорасти. Девушка могла надолго, а то и навсегда остаться в роли прислуги. Сотни женщин прислуживали десяткам тех, кому удалось быть замеченными султаном. Они помогали на кухне, стирали, убирали, мыли, шили, топили бани, в сопровождении евнухов ходили за покупками и выполняли мелкие поручения. В этом отношении рабыни были даже вольней кадин, которые не покидали дворец.

Поработав какое-то время в гареме, девушка, которую так и не заметили, могла подняться на ступеньку выше – стать кальфой, заведовавшей определенным «департаментом» в гареме, например, банщицами, гардеробщицами, лекарками, певицами, музыкантшами, массажистками и т. д. Были кальфы-дегустаторши, секретари-переписчицы, заведующие протоколом (именно они определяли, как подавать ту самую розовую воду), хранительницы печатей…

Кальфа сама определяла, какое количество девушек для работы ей нужно, часто сама покупала нужных ей рабынь, обучала их, одевала, обувала и даже… выдавала замуж. Существовал обычай: если, проработав девять лет, девушка так и не была замечена султаном, она могла получить свободу и некоторое приданое и выйти замуж. Особо заслуженные получали даже небольшой домик и деньги на проживание. Конечно, выжить одной за стенами гарема той, что привыкла почти все получать готовым, трудно, как и вообще выжить женщине вне семьи, большинство вышедших на свободу либо спешно искали себе покровителя, либо нищали и погибали. А еще больше «заслуженных» рабынь предпочитало оставаться в неволе и доживать свой век в гареме.

Красивая, неглупая девушка, конечно, не оставалась истопницей, она выбивалась «в люди», прежде всего в прислугу членов султанской семьи, что само по себе гарантировало приличное содержание и удобства на всю оставшуюся жизнь, если только не попала в доверенные служанки той, что сумела навлечь на себя гнев султана, и не последовала в Босфор в кожаном мешке следом за хозяйкой.

Кальфа отвечала за все ошибки своих подопечных, а потому должна была знать все тонкости той службы, которой заведовала. Если девушка недостаточно хорошо отобрала зерна кофе или недостаточно хорошо их сварила, а то и не так подала кофейную чашку, виноватой считалась и кальфа – первая подавальщица кофе.

Но не все оставались прислугой, некоторым везло значительно больше. Чаще всего этому везению помогали. Умная кальфа либо купив на рынке красотку, либо выбрав из приобретенных другими, не просто обучала ее, но и всячески способствовала вознесению своей избранницы. Конечно, больше везло тем девушкам, чьи кальфы сами находились на виду у султана, пусть нечасто, но подавали ему шербет или розовую воду, позже кофе (он появился в Стамбуле во времена Сулеймана) или кальян (тоже появился позже). Такая кальфа, обнаружив среди рабынь на рынке или даже в гареме очень красивую умненькую с хорошим характером девочку, обучала ее не только премудростям профессии, например, подавальщицы розовой воды, но и тому, как обратить на себя внимание султана.

Некоторым удавалось, и тогда рабыня переходила на новый уровень…

Лениво поведя вокруг глазами, султан вдруг обнаруживал перед собой или в стороне изящную фигурку, увенчанную красивой головкой. Мог подумать: «Ну надо же какая!» – и на этом остановиться, а мог столько же лениво поинтересоваться:

– Кто такая, как зовут?

Имя девушки тут же сообщалось Повелителю правоверных, не важно, если оно не совпадало с настоящим: в гареме не имена, а прозвища, можно дать и другое. Если султан не выражал желания этой же ночью видеть замеченную обладательницу стройной фигуры в своей постели, девушка просто переходила в разряд гезде – замеченных, попавшихся на глаза. И дальше начиналась тяжелейшая гонка с препятствиями.

Девушку забирали у ее хозяйки (таковой могла быть даже одна из жен султана), помещали в отдельное помещение, где приводили в надлежащий вид и готовили к встрече с султаном наедине, которая… могла и не состояться! Бывало, султаны, привлеченные красотой и изяществом какой-то рабыни, интересовались ею, а потом забывали. Могли пройти дни, даже недели и месяцы, во время которых девушка жила надеждой на вызов в спальню Повелителя правоверных, но султан мог уехать, просто отвлечься и забыть о красавице, потом увлечься другой… И оставалась девушка оплакивать крушение своих надежд.

Это очень тяжело – рухнувшие надежды, в чем бы те ни заключались, в мечте стать правительницей империи или в покупке пары новых перчаток на обещанную премию.

Несчастное создание недолго предавалось мечтам, что все еще наладится, в отдельных покоях, чаще ее возвращали прежней хозяйке, и неизвестно, что было тяжелей: понять, что мечты не сбудутся, или видеть насмешливые взгляды и слышать за спиной перешептывания и смешки. Не все выдерживали.

Но если султан не забыл о своем капризе и тот перерос в пусть недолгое, но увлечение, невольница становилась икбал – счастливой. Счастлива рабыня была из-за избранности: ее возжелал сам Повелитель!

Девушку тщательно готовили для визита в спальню султана: вели в баню, ухаживали за телом и лицом, мыли волосы ароматными составами, чтобы те вкусно пахли, ненужные волоски безжалостно удаляли, наконец, наряжали – и кизляр-ага (главный черный евнух) либо хезнедар-уста (первая помощница султанской матери) вели счастливицу к Повелителю.

Еще до того, как попасть в гарем, девушки проходили тщательный отбор по физическим данным; больных, имеющих хоть малейшие дефекты, быть не могло, девушка не должна храпеть, метаться или бормотать во сне, у нее должно быть в порядке пищеварение и прочие функции организма. В общем, на ложе султана попадали только здоровые и красивые. Это соблюдалось строго не только чтобы угодить падишаху, но и потому что наложница могла забеременеть и даже родить. И даже сына.

Почему «даже»?

В гаремах были сотни девушек, из которых султан брал на ложе десятки. При этом количество детей у султанов не переходило в тысячи. Много, конечно, много, но не столько, сколько могло быть, если бы каждая беременность приводила к рождению ребенка. Дело в том, что за визитами к султану его икбал зорко следили и кизляр-ага, и валиде, и остальные фаворитки. Гарем – это уши и глаза, которые везде, а еще шепот, в гареме ничего нельзя скрыть, спрятать, никого обмануть. Конечно, скрывали, прятали и обманывали, но если уж попадались, то одна дорога – в кожаном мешке в воды Босфора.

За побывавшей на ложе султана икбал пристально следили, главными были два вопроса: угодила ли она султану – тогда, возможно, вызовет еще, или нет – тогда ей прямой путь немного погодя обратно в служанки, а еще – есть ли результат посещения спальни.

Если угодила и позвал, положение красавицы менялось, теперь ей полагались собственные комнаты (крошечные холодные комнатушки, но личные) и несколько служанок, которые будут обслуживать, помогать удалять волоски, мыть голову, одеваться, обуваться… Но главное, что пытались понять с первых дней, вернее, ночей, проведенных у султана, – не забеременела ли.

Рождение очередного ребенка никак не устраивало прежних одалисок, тех, кто уже был в фаворе, – зачем же им делиться? И если выяснялось, что красавица забеременела, а султан уже приглядел себе другую, то немедленно принимались меры. Аборт совсем не обязательно проводить хирургически, опытные старухи знали много напитков, могущих вызвать выкидыш на ранних сроках.

Вот тут на помощь приходила та самая наставница, которая либо вообще привела девочку в гарем, либо просто воспитывала ее в последние месяцы или даже годы, наставляла. В число наставлений входили не только советы, как вести себя с султаном (об этом заботилась прежде всего валиде, девушки не должны были делать в присутствии султана то, что ему почему-либо не нравилось), а то, как сохранить свою беременность в тайне хотя бы какое-то время. Конечно, когда начнет увеличиваться объем талии, не скроешь, но о беременности старались не объявлять как можно дольше.

Если интересное положение удавалось скрыть до того времени, когда травить красавицу было уже поздно или о результате совместных стараний узнавал султан, икбал почти торжественно отправляли в Старый Дворец вынашивать дитя.

Каждая мечтала родить сына, хотя понимала, что тогда ей султанского ложа не видать вообще. Дело в том, что со времен султана Мехмеда Фатиха бытовало правило: одна наложница – один сын. Девочек можно рожать сколько угодно. Правило вынуждало султанов удалять от себя даже приятных сердцу одалисок.

Итак, если гезде удалось задержать внимание султана настолько, чтобы к вечеру он не забыл ее светлый образ, то невольница могла превратиться в икбал – счастливицу на постоянной (пусть недолго) основе.

Если икбал удалось забеременеть и скрыть беременность, чтобы не устроили выкидыш, то она отправлялась вынашивать ребенка и рожать, чтобы в случае успеха стать кадиной – женщиной, родившей султанского ребенка.

Это следующая ступень счастья, ведь кадина – жена, пусть и неофициальная. О том, чтобы стать кадиной-эфенди, то есть женой, признанной пред Аллахом, никто и не мечтал. Сына бы!.. Потому что кадина кадине рознь: те, у кого одни девочки, конечно, могли мечтать о возвращении в султанскую спальню за сыном, но это едва ли – у султана и без того очередь из желающих быть счастливыми.

Теперь предстояла другая борьба и другие переживания: сын должен выжить! Это тоже проблема: и потому, что детская смертность высока, и потому, что ребенку даже легче «помочь» не мешать, чем его маме. Умер и умер, вскрывать никто не стал бы, а готовых взять на себя грех детоубийцы в обмен на золотые монеты всегда было немало.

Положим, ребенок выжил и счастливая мать даже готова показать его отцу. Сын тут же становился шех-заде (иногда пишут «шах-заде»), то есть наследником, неважно каким по счету, а его мать получала высокий статус кадины.

Кадина уже не просто следующая ступень, это настоящее счастье. Правда, часто недолгое. Кадина уже имела апартаменты и довольно большой штат прислуги, роскошную одежду, много украшений, бесконечные подарки… Имела, даже если не просила.

Дело в том, что у мусульман вообще, а в гареме особенно остро сознается чувство равенства. Удивительно, что при этом султану, как Повелителю правоверных, позволяется то, что даже паше не позволено, а на его нарушения законов шариата смотрят сквозь пальцы. Единственное ограничение для падишаха – его собственная совесть, которая у многих крепко спала, убаюканная запрещенным вином, а еще бесконечной лестью окружающих. Если человеку с утра до вечера твердить, что ему все можно, он забудет, что существуют ограничения.

Возможно, султана Сулеймана уважали и уважают за то, что именно это – самоограничение и совесть – ему было свойственно. Иметь возможность делать все, что только капризная душа пожелает, и при том не делать не дозволенного моралью способен не каждый, за это можно уважать. Недаром народная мудрость ставит испытание медными трубами после огня и воды: их можно вынести, а вот уберечь свою душу от лести и не скатиться к вседозволенности может редко кто.

Сулейман смог. Конечно, и он был жесток, и он казнил, наказывал и убивал: например, в одном из первых походов, когда была взята крепость Родоса, приказал выпустить из нее, не тронув, всех оборонявших крепость, но казнить двоих – своего двоюродного брата и его малолетнего сына, потому что те теоретически могли претендовать на власть. А в конце жизни казнил одну из своих самых первых жен Гульфем за то, что та отказалась прийти на ночь. Не удивительно, что Гульфем отказалась: она была уже просто стара и едва ли желала демонстрировать это султану. Поплатилась жизнью.

Но все эти казни, как и многие другие, совершенные по приказу султана Сулеймана, не выходили за рамки допустимого и обычно имели хоть какое-то объяснение, а не являлись просто капризом самодура.

Кадина получала дары и имела условия в гареме точь-в-точь такие же, как другие кадины. Четыре кадины (по законам шариата, как мусульманин, султан мог иметь четырех законных жен, кадины хоть и были не вполне законные – к кадию их не водили и шумных свадеб не играли, – но жены, потому счет сохранялся), значит, четверо одинаковых апартаментов, одинаковое количество служанок, евнухов, платьев, перстней с одинаковыми камнями, браслетов, одинаковые сервизы для кофе, количество подушек на диванах и так далее. Лишняя подушка у одной могла вызвать резкий выпад другой.

И все-таки они были неравны: та, чей сын считался первым наследником трона и которая надеялась (совершенно не тайно) стать следующей валиде (матерью султана), была первой кадиной – баш-кадиной. За ней следовали вторая, третья и четвертая, порядок среди которых определяло уже отношение к ней султана или его матери, потому что сыновей часто рожали почти одновременно.

Каждая имела даирэ – свой двор – апартаменты и немалый штат прислуги. Конечно, у кадин жизнь была нелегкой, как бы ни мечтали туда попасть остальные одалиски, завидовать им стоило не всегда… Бесконечная ревность и подсчеты, кому что подарили, сколько ночей провела в спальне, как растет сын, завистливый пригляд, не появилась ли у соперницы хоть одна ранняя морщинка, ужас по поводу собственной…

Теоретически эти дамы, родив сыновей, уже не имели прав на ночь в спальне султана, потому непонятно, как кто-то мог продать свою очередь или вырвать волосы сопернице из ревности, столь ярко продемонстрированные в фильме. Непонятна и вообще очередность посещения кадин султаном – ведь кадина могла родить еще одного сына? Жесткий закон «Одна наложница – один сын» вовсе не был капризом жесткого султана Мехмеда Фатиха. Именно он когда-то озаботился наследованием власти в империи и постарался узаконить эту систему, даже одобрение имамов своей жестокости получил.

Одна наложница – один сын потому, что, во-первых, мать отправится со своим сыном в санджак (провинцию), чтобы приглядывать за ним, пока юноша будет проходить сложную науку управления. Конечно, вместе с принцем отправлялись многочисленные чиновники и опытные наставники, но его гарем организовывала и управляла этим царством мать. Если вдруг шех-заде становился султаном, то его гарем и его двор становились основой стамбульского двора.

Повзрослевшие сыновья и их мамаши были для султана настоящей головной болью и угрозой, потому что у сыновей могло появиться желание сесть на трон, ускорив смерть отца. Далеко не всегда следующим султаном становился старший сын предыдущего, бывало, наследники устраивали свару меж собой и просто сбрасывали с трона папашу (так стал султаном отец Сулеймана Селим I). За власть безжалостно боролись сыновья разных матерей, которые с молоком кормилицы впитали понятие вражды внутри клана.

А если бы это были сыновья одной женщины? Как ей разрывать сердце в сыновней сваре?

Мало того, предвидя возможные гражданские войны из-за соперничества братьев за власть, Мехмед Фатих ввел еще одно страшное правило: пришедший к власти султан имел право убить всех лиц мужского пола, независимо от родства, которые кроме него самого могли претендовать на власть. Об этом уже упоминалось.

Каково было бы матери видеть, что один сын убивает остальных?

Вот и отводилось им право иметь только одного сына, а дочерей – сколько угодно. Получалось, что кадина могла рожать одну за другой дочерей, потом родить сына и быть счастливой. Но едва ли султан обратил бы внимание на ту, у которой уже две дочери: может, она неспособна произвести на свет сына?

Самым тяжелым ударом для таких жен была потеря сына. Сколько бы принцесс ни топало ножками по коридорам гарема, смерть мальчика лишала кадину ее привилегий. Конечно, султан мог сжалиться над любимой женой и снова взять ее на ложе в надежде, что та произведет на свет наследника. Особенно тяжело было терять сына баш-кадине, которая имела мало шансов задержаться в кадинах, но могла скатиться в служанки.

В связи с этим не очень понятно поведение в фильме Махидевран. Это не ее сыновья умерли во время чумы, напротив, от смерти старших принцев Махидевран только выиграла: именно ее сын Мустафа, третий у Сулеймана, вдруг стал первым наследником престола, а она сама баш-кадиной и будущей валиде. Не плакать ей надо бы, а радоваться трагедии во дворце.

Падение кадины и освободившееся место вызывали такое соперничество у икбал, да и вообще у всех одалисок гарема, что только пух и перья красавиц летели. Конечно, не дрались, но, заметив внимание султана к одной из счастливиц или к новенькой, немедленно принимали меры, чтобы та вдруг подурнела, захирела, а то и вовсе умерла.

Над всем этим беспокойным женским царством возвышалась фигура валиде – матери султана.

Это было логичное решение все того же Мехмеда Фатиха: поручить главенствовать над гаремом не старшей из жен, а матери, чтобы та могла держать вечно завидовавших друг дружке женщин в подчинении. Та, что сумела родить, воспитать и сделать султаном своего сына, конечно, пользовалась огромным авторитетом, невольно внушая остальным уважение. Она имела моральное право диктовать свою волю всем, кроме собственного сына, которого называла «мой лев», «повелитель моего сердца», и прочая, и прочая… на Востоке умели говорить красиво и настолько витиевато, что иностранцам требовалось немало времени, чтобы понять суть самой простой фразы.

Валиде правила во всем женском царстве не только гарема, но и империи безоговорочно, она была законодательницей мод и мерилом того, что прилично, а что нет. Дамы, посмевшие одеваться роскошней самой валиде, рисковали навлечь на себя гнев собственных мужей. О гареме и говорить нечего, ничто не происходило помимо ее воли и уж тем более вопреки, будь то чья-то свадьба (ведь в гарем входили и незамужние принцессы крови, и оставшиеся вдовами сестры султана, если тот не решал иначе), выезд на природу, поход в баню или назначение новой чернокожей служанки, которой предстоит топить печи в хамаме. Валиде обо всех знала, всех помнила и ежедневно раскладывала тысячи партий вроде шахматных с участием дам гарема, пресекала тысячи споров, гасила в зародыше тысячи возможных склок и раздавала тысячи милостей тем, кто угодил.

Валиде помогала ее главная казначейша, управительница и наперсница хезнедар-уста. Часто ею была бывшая кальфа, когда-то помогавшая девочке научиться премудростям гаремной жизни, привлечь и удержать внимание султана, скрыть беременность, выносить, родить и воспитать сына, а возможно, и привести его к власти.

Иногда было непонятно, в чьих же руках больше реальной власти в гареме – у госпожи или у ее хезнедар-уста. Но хезнедар-уста, безусловно, была до мозга костей предана валиде.

Казначейша имела свой огромный штат прислуги и распоряжалась всеми кальфами. У нее было множество помощниц и помощников, рабынь и евнухов. Валиде, кизляр-ага и хезнедар-уста – вот тройка правления гаремом. От султана еще был приставлен нарочный чиновник – валиде-кияссы, якобы для султанского присмотра за гаремом, но на деле он просто выполнял поручения главы гарема.

Обычно после смерти валиде ее обязанности переходили к хезнедар-уста, которая продолжала традиции хозяйки. Султан просто не называл преемницу и все понимали: будет как прежде.

Сулейман поступил иначе: он женился на Роксолане-Хуррем по шариату, назвав ее женой перед кадием, и управление гаремом передал ей.

Понятно, насколько разумной должна быть валиде, чтобы уж совсем откровенно не выделять одних и не унижать других. Кроме всего прочего, это было опасно, ведь любимица могла вдруг стать неугодной султану, отправиться вон и тем самым навлечь недовольство Тени Аллаха на Земле не только на себя, но и на валиде. Или наоборот, вчерашняя рабыня вдруг могла стать всесильной фавориткой и нашептать Повелителю в уши что-то о несправедливости его матери.

Приходилось валиде свои симпатии и антипатии держать при себе.

Это наверняка было очень тяжело: найти компромисс между своими чувствами и необходимостью быть одинаково строгой и справедливой со всеми, а еще удерживать равновесие между желанием потакать султану во всем и трезвой оценкой состояния дел, сознавая, что потакание ни к чему хорошему не приведет.

Мать Сулеймана Хафса Айше была очень разумной женщиной, оставившей у современников только прекрасные воспоминания. Вероятно, ей было трудно понять привязанность сына к Роксолане, его откровенное предпочтение этой женщины остальным, его поведение. К тому же не просто выделение султаном Роксоланы из всех, но и лишение остальных его внимания сильно осложняло и без того непростые отношения между одалисками. За чье внимание бороться, если Повелителю никто, кроме этой Хуррем, не нужен? Зачем тогда вообще нужен гарем?

Самый большой кошмар, какой только можно представить, – женитьбу своего сына на освобожденной рабыне Хуррем и то, что та практически ликвидировала гарем, став для султана единственной, – Хафса Айше, к своему счастью, так и не увидела. Она умерла до этих событий.

Хезнедар-уста Хафсы Айше, конечно, оставаться в такой ситуации на своем посту не могла и не желала, а потому изменения в гареме были неизбежны… Правда, никто не подозревал, насколько серьезные.

Иногда можно прочитать, что Роксолана отменила гарем, но она ничего подобного не делала, у ее сына Селима, ставшего следующим султаном, гарем был такой же, как у отца, и вообще султанский гарем просуществовал до 1909 года, хотя изменения, конечно, произошли.

Чем занимались дамы гарема?

Ожиданием…

Сотни красавиц ждали перемен к лучшему и любви. Их к этому готовили, этому обучали, только об этом и твердили и… этого же лишали. Главного, для чего существовали эти девушки, – любви – они не знали. Султаны – нормальные люди, какими бы любвеобильными ни были, охватить своим вниманием всех наложниц просто не могли. Абсолютное большинство красавиц, настоящих красавиц, оставались невостребованными.

Но у них была надежда: быть замеченной султаном, чтобы хоть имя узнал, пусть не свое, родное, так придуманное валиде, или хезнедар-уста, или просто кальфой. Чтобы на смотрах красоты, которые время от времени устраивали, именно ей бросил платок, выражая свое желание увидеть в своей спальне, родить от султана сына, став кадиной, одной из четырех самых счастливых в гареме…

За что не любили Роксолану в гареме? Она всех этой надежды просто лишила! Захватив сердце султана и став для него единственной, Роксолана оборвала мечты остальных, броуновское движение красавиц вверх-вниз попросту прекратилось, надежды попасть на самый верх больше не было, значит, и те, кто на ступеньках пониже, тоже застыли.

Жить без мечты, без надежды очень тяжело, но вина ли в том самой Роксоланы? Она своих несчастных наперсниц старалась выдать замуж, пусть не на султанское ложе пристроить, так хоть пашам и высшим чиновникам… Заботы не оценили, решили, что таким образом избавляется от соперниц. Ненависть на градус повысилась, это понятно: себе так султана, а другим и паши хватит?

В гарем попадали девочки лет четырнадцати-пятнадцати, появление там красавицы «в возрасте» было нонсенсом, она могла оказаться с гонором или слишком опытной. Валиде и кизляру-аге проблемы ни к чему. Очаровательную маленькую глупышку учить премудростям гаремного быта куда легче. Лучше, если она не будет королевских кровей – те, кто сами рождены в окружении множества слуг, с младенчества знают свое место и ценность, их трудней подчинить.

Да, благородное происхождение ценилось, потому что, по сути, кем-то уже был сделан искусственный отбор: предки знатной красавицы имели возможность выбирать себе красивых жен, вот и она повторила черты лица своих бабок-прабабок. Но с такими проблем больше, лучше купить юную красотку, которая вольного куска хлеба в жизни не видела и для которой условия содержания в гареме будут ожившей сказкой.

Чистый лист, меньше капризов, меньше вопросов, меньше воспоминаний. О чем вспоминать – о закопченной сакле или необходимости тяжело трудиться ради сухой лепешки? О дранной одежонке, стоптанных башмаках или грубой пище? Нет, не рыдали девочки, когда их придирчиво осматривали, оценивали и определяли в султанский гарем, для большинства это была замена хижины на дворец, а что касается расставания с родными, так очень многих сами родные и продавали, это вовсе не считалось предосудительным.

Правда, считалось, что красавиц сначала не покупали, а… как бы захватывали в плен. Дело в том, что мусульманка рабыней быть не могла, да и вообще рабами становились те, кто захвачен в плен во время какой-то военной операции, даже если это просто бандитский налет на поселение. Выход находился простой: тот, кто продавал красивую девочку первым, клялся, что захватил ее в плен, а дальше продавать можно было без проблем. Кто клятву проверит? Никто и не намеревался этого делать, за красивых малышек очень красиво платили, особенно за тех, что поступали к султанскому двору.

Вот и мотались по городам и весям, по невольничьим рынкам агенты валиде и кизляра-аги, а то и добровольные, выискивая юных красавиц и завлекая сказками их родителей, а то и просто покупая девочек у тех, кто их украл, например, при налете на христианские города или села.

Не стоит думать, что только мусульмане совершали набеги на христианские пограничные поселения, в гаремах было немало мусульманок, точно так же похищенных теперь уже христианами и так же проданных перекупщикам. Это очень доходный бизнес – торговля людьми, всегда был таковым и пока есть. Если есть те, кто готов платить за красивую девочку, значит, будут и те, кто готов ее продать.

Осуждать родителей тоже не стоит: они отдавали дочь из бедности в богатство, из нищеты в роскошь, ведь быть рабыней у валиде или кадины куда заманчивей, чем всю жизнь перебиваться с хлеба на воду. Конечно, не все девочки считали так же, бывали и побеги, даже из гарема. Но бежать из гарема бесполезно, красивая одинокая девушка вне его стен, без защиты мгновенно становилась добычей куда более жестоких и куда менее щедрых владельцев. Не все об этом задумывались, пытаясь бежать.

Но побеги были крайне редки, потому что девочки попадали в мир сказки, где драгоценности носили даже рабыни, в парче ходили все слуги, а еду готовили лучшие повара. А если из разряда просто рабынь стать гезде, а потом икбал, а потом и вовсе кадиной… Исполнение мечты вот оно – совсем рядом, ведь кто-то стал кадиной, пусть всего четверо из пары сотен, но стали же! Легче всего мечтать, когда твою мечту поддерживают, а перед глазами – сбывшаяся пока у других.

Юную мечтательницу и перевоспитывать не приходилось, из нее, как из пластилина, просто лепили то, что нужно, – красивую игрушку для удовольствия. Что должна уметь одалиска? Прежде всего, быть искушенной в ласках – султану в постели бревно ни к чему, но и слишком большая активность тоже предосудительна, наводит на нехорошие мысли…

Физически здоровую красавицу учили возбуждать Повелителя и доставлять ему удовольствие. Этим занимались опытные в вопросах секса старухи. Кегель не первым придумал свои упражнения, ими давным-давно пользовались в многочисленных гаремах многочисленные одалиски.

На втором месте – уход за собой. Султан срывал лучшие цветы в саду красоты, потому нужно было уметь не завять раньше времени. Хамам, массажи, ванны, маски, притирания, удаление лишних волос на теле, выщипывание бровей, раскрашивание рук и ног хной… Красавицы были очень заняты…

Но любая красотка не должна быть полной дурой, с ее губ не должны слетать грубые слова, для этого девочек учили основам стихосложения, декламации, вокалу, игре на музыкальных инструментах… Учили зачаткам математики, во всяком случае устному счету, чтобы не пальчики загибала и губами шевелила, складывая два и два, а могла блеснуть, сделав это в уме. Учили танцевать, красиво двигаться, вовремя отступать в тень и делаться незаметной, быть послушной, и конечно, соблазнять и возбуждать.

Большего обычно не требовалось, не все султаны были так образованны и начитанны, как Сулейман, большинство подобными изысками себя не утруждали, а потому девушки рядом с ними не должны были блистать образованием. На фоне глупышек, готовых по любому поводу открывать ротики от изумления и ахать, выслушав дешевый анекдот, султан сам себе казался умным и значительным. Так легче, так проще, а потому удобней. Роксолана с ее «нездоровым» для гарема интересом к книгам и любовью к образованию была настоящей белой вороной, это только добавляло нелюбви.

Вместо того, чтобы сплетничать, предаваться пустой изящной болтовне или просто лениться, эта женщина учила языки и читала Макиавелли. Глупость какая! Разве это женщина?! Как она сумела захватить внимание и сердце султана Сулеймана?! Разве мог гарем поверить, что без колдовства?

Ухоженная, обученная девочка через два года обычно сдавала некий экзамен в присутствии валиде, которая, убедившись, что юное создание достаточно изящно двигается, не раскрывает рот, ловя ворон, умеет слагать стихи (кстати, стихосложение обитательницам гарема удавалось не хуже любви, среди них много достойных поэтесс, что только подтверждает загубленные таланты), петь и танцевать, ей позволялось приступить к исполнению обязанностей… служанки у кого-то из членов султанской семьи. В исключительных случаях определяли сразу к султану – подносить шербет, тереть спинку в бане, помогать одеваться… Но таких рабынь всего дюжина на гарем, и далеко не всегда возможность подать султану обувь означала возможность попасть к нему на ложе.

Зачем столько учить ту, которая потом будет подавать кальян или удобней подкладывать подушки под бок госпоже?! Валиде хорошо помнила, что любая из служанок может попасть на глаза султану, привлечь его монаршее внимание и стать гезде… икбал… и так далее. Нужно, чтобы любая была готова для даже случайного внимания Повелителя правоверных. В этом заключалась обязанность валиде – обеспечить сына лучшим даже в его мимолетных прихотях.

И обеспечивали, дорогой ценой, конечно, ведь гаремы стоили огромных денег.

Зачем держать столько женщин, если султану все равно нужно не более десятка? К чему учить рабынь музыке и стихосложению? К чему тратить километры парчи на их одежду, тонны драгоценностей на украшения, держать сотни слуг для их охраны и обслуживания?

Дело в том, что гаремное соперничество владык мира на Востоке было не менее сильно, чем военное. То, какие деньги и как успешно тратят агенты султана на невольничьих рынках, какие сумасшедшие деньги выкладывают их порученцы за красавиц, а потом за драгоценности, которыми их обвешивают, говорило о состоятельности правителя. Тот, кто может позволить себе купить столь дорогих женщин и дорогое обрамление их красоты, может позволить содержать и большую армию.

Это не всегда бывало так, иногда гаремы становились слишком обременительной статьей расхода для казны и даже губили своих владельцев. Но гаремных красавиц никто не видел, к чему кичиться их числом и красотой, тем более – богатством их содержания? Красавиц гарема никто не видел, но все знали, что они есть, что туда, во Врата Блаженства, неисчислимым потоком ежедневно уходит огромное количество продуктов, ткани, драгоценностей, дорогих безделушек, что повсюду рыщут агенты султана, выискивая и выискивая для его гарема очередную красавицу. Это скрытая демонстрация состоятельности, которая имела иногда больший эффект, чем парадный выезд целого двора. Слухи… слухи… слухи… они иногда действенней реальности.

Нужно было обладать реальной огромной силой, чтобы не иметь надобности демонстрировать свою состоятельность при помощи красавиц гарема. Сулейман имел такую силу и не нуждался в демонстрации, но все же до самой смерти валиде содержал огромный гарем, который Роксолана, придя к власти, постепенно выдала замуж или просто раздала высшим чиновникам за ненадобностью.

Современники, особенно европейцы, сравнивали гарем с монастырем. Действительно похоже: множество девственниц, строжайшие правила поведения, высокие стены, бдительная охрана… Строгая иерархия внутри гарема с четко прописанными правилами, правами и обязанностями каждой группы одалисок, условия перехода с одного ранга на другой, обязанности многочисленных служанок и полное воздержание…

Знаменита фраза «В СССР секса нет!». Секса не было и в гареме. Разве только с султаном, с ним единственным, и ни с кем другим. Но Повелитель один, а девушек сотни, все молодые и красивые, все обучены (теоретически) искусству любви, все ее жаждут, готовы бежать, ползти к султанскому ложу в поисках этой любви.

Чтобы справиться с таким контингентом, и впрямь нужна железная дисциплина.

И ее соблюдали, любую неподчинившуюся жестоко наказывали – не из кровожадности, а ради сохранения хоть какого-то порядка, иначе нельзя. Конечно, не обходилось и без настоящих репрессий, даже отдельные ворота существовали – Ворота Мертвых, через которые выносили тех, кто уже ни мечтать, ни противиться чему-либо не мог. Современники утверждали, что девушек казнили часто – душили, отсекали голову или просто зашивали в кожаный мешок, который отправлялся в воды Босфора. Наверное, так и было, иначе перенаселения гарема не избежать, потому что красивых рабынь покупали и дарили часто.

Правда, если наложница не была нужна самому султану или он просто желал поощрить кого-то из своих чиновников, то мог последовать и такой подарок: юная девственница, купленная на невольничьем рынке за огромные деньги.

На поставках девушек в гарем наживались многие – те, кто рыскал по отдаленным поселениям, например на Кавказе, в поисках редкой юной красавицы, уговаривая родителей продать свое сокровище в гарем, и те, кто совершал налеты на деревни и города, чтобы безо всяких уговоров бросить красавицу поперек седла и умчать; те, кто потом перекупал добычу и увозил ее на невольничий рынок; те, кто на этом рынке красавицами торговал. Выигрывали и сами девушки, недаром многих родители с радостью отдавали в роскошные гаремы богачей в надежде на материальное благополучие дочери…

А как же добрая воля и счастье? Удивительно, но и сами девушки, вернее, девочки не всегда протестовали, наслушавшись сказок о золотых птичках в золотых клетках. Для многих казалось лучше быть в золотой клетке, чем тяжким трудом добывать кусок черствого хлеба, даже выйдя замуж на родине.

Возможно, поэтому не протестовала Роксолана, хотя ее семья в Рогатине явно не бедствовала. Но похищенная и увезенная за тридевять земель, девушка прекрасно понимала, что возвращение домой невозможно, а потому постаралась устроиться в гареме. Неожиданно устроилась так, что все ахнули.

Какие чувства преобладали в гареме, о чем думали (если вообще думали) его обитательницы? Что еще, кроме собственных надежд, тревожило одалисок? Страх и зависть. Страх не угодить и быть наказанной и зависть к тем, кому удалось подняться на ступень или несколько ступеней выше.

Страх ошибиться и вызвать гнев султана (за этим могли последовать кожаный мешок и воды Босфора), проявить неловкость и как-то оскорбить (спаси Аллах!) Повелителя, проявить неуважение к валиде или кадинам, к тем, кто выше по лестнице счастья. Все это влекло за собой не просто наказание, которое можно и пережить, но своеобразную отставку, неловкую девушку больше никогда не допускали подавать султану кофе, неуважительную отправляли топить печи или стирать белье, неугодная едва ли могла рассчитывать на возможность попасть на глаза Повелителю.

Страх разъедал душу, заставлял жить в постоянном напряжении, отравлял саму жизнь.

Но не меньше ее отравляла зависть.

«Почему ее, а не меня заметил султан, почему она, а не я стала икбал, почему ей, а не мне удалось забеременеть, родить сына, стать кадиной?..»

Бесконечные пересуды, перемывание косточек более счастливой сопернице, обсуждение и осуждение вчерашней подруги, которая волей случая оказалась гезде, и, конечно, злорадство по поводу тех, кто получил отставку.

А если предмет зависти на весь гарем один? Каково было Роксолане кожей ощущать эту зависть, переходящую в ненависть, которая лилась, облекала собой, стоило сделать шаг из собственной комнаты?

Чем еще заниматься девушкам, ничего не знавшим и не видевшим жизнь за пределами гаремных стен? Попав в гарем почти ребенком, девочка оказывалась вырвана не просто из своей среды, она была вырвана из самой жизни. За годы, проведенные в золотой клетке, большинство успевали забыть, что существует мир, в котором есть что-то, кроме неги, лени, обжорства и зависти. Даже рабыни, занятые обслуживанием одалисок, и те не стремились вырваться из гарема, потому что тоже отвыкли от настоящей жизни.

Что видели те, кто месяцами не выходил за пределы крошечных двориков? Свободных выходов в сад, как в сериале, просто не могло быть. Прежде чем хоть одна прелестная ножка ступала за порог, все из сада должны быть удалены, раздавался крик вроде: «Берегись!» – и мужчины-садовники, многочисленные слуги, не являвшиеся евнухами, бросали все, чем занимались, и опрометью кидались прочь, рискуя медлительностью навлечь на себя гнев, для начала, кизляра-аги.

Каждый выход в сад и особенно выезд на природу сопровождался немыслимыми мерами предосторожности, чтобы ни один нескромный взор не оскорбил чувство скромности наложницы, даже если такового не было в помине.

Никто не должен видеть не только лицо или стройный стан одалиски, но и угадывать ее фигуру в коконе ткани, которой та обернута за порогом гаремных построек.

Внутри самого гарема почти все наоборот. Кутаться в меха или просто надеть платье с закрытым воротом – привилегия валиде, кадин, в самые холодные зимние дни – еще икбал. Все остальные – гезде и тем более джарийе – должны ходить в тонких, почти прозрачных одеяниях, с открытой грудью и часто животом, словно готовыми в любую минуту станцевать танец живота. Конечно, это не касалось пожилых рабынь, поневоле вынужденных прятать свои фигуры, чтобы не оскорблять эстетические чувства окружающих.

Почему? Наверное, потому что фигура кадины султану уже знакома и интересует мало, а упругую грудь рабыни должно быть видно сразу.

Возможность ходить одетой в гареме – почти привилегия, от которой едва ли отказались бы близкие к султану женщины, оголяя грудь до предела и демонстрируя ее нескромным взорам невесть откуда взявшихся чужих мужчин.

Гарем – вотчина султана, и в свою вотчину он не допускал никого из мужчин. Евнухи не в счет. Если требовалось выполнить какую-то работу, которая не под силу женщинам, прелестниц удаляли, все ближайшие двери надежно запирали, вокруг стеной вставали евнухи и только тогда разрешалось войти ремонтникам, например.

Известно, что Сулейман даровал своему другу Ибрагиму-паше величайшую привилегию – входить в свой гарем и даже выделил ему отдельную спальню. Правда, зачем – не объясняется, неужели делился своими одалисками? Не может быть, султан был очень ревнив. В случае, когда девушка выходила за пределы гарема, например будучи «приглашенной» на рандеву к султану в его спальню вне Дома радости, ее проводили всевозможными тайными путями, укутанную в кучу накидок с ног до головы.

На прогулки дамы выезжали в закрытых каретах со старательно завешенными окнами. Во время разных праздничных мероприятий сидели за решетками и под накидками, подглядывая за всем сквозь узкие щели. Если катались на лодках по заливу, то его, как и сад, предварительно очищали от других лодок…

Замкнутая жизнь, при которой любая новость, любое известие извне казались событием. Этим девушкам, не искушенным ни в чем, кроме зависти, сплетен и любви, которую они знали только теоретически, можно было рассказывать любые сказки, любые истории, и они верили. А если до гарема знали только закопченные стены сакли и полукружье родных гор, где от аула до аула горными тропами не каждый доберется, то и вовсе верили. Привозили такую горянку, закатанную в ковер, продавали на закрытом рынке, обучали в гареме премудростям угождения всем подряд – вот и не подозревала она, что в жизни есть что-то еще, кроме гарема и ее бедного дома.

Чем отличалась Роксолана, причем отличалась выгодно? До своего пленения она жила нормальной жизнью смешливой, задорной девчонки в городе, пусть маленьком, но заметном, возможно, с отцом, матерью или братьями ездила на торг в тот же Львов, который должен казаться огромным по сравнению с Рогатином…

Потом училась в Кафе. Это уже закрытый мир, и одновременно открытый по-иному. Где еще девчонка из Рогатина могла изучить персидскую поэзию или познакомиться с основами геометрии Евклида или философскими трудами Платона?

Возможность учиться счастливо наложилась на природную любознательность, а приветливость и даже смешливость помогли выжить в жестоком мире гарема. Результат получился очаровательным: как бы ни поливали Роксолану грязью давнишние и нынешние недоброжелатели, приходится признавать, что она была любознательна, много знала и не уставала учиться. Это свидетельства незаинтересованных лиц – различных посланников-иностранцев. Султану Сулейману было о чем беседовать со своей Хасеки.

Кстати, Хасеки буквально означает «принадлежащая султану», все, что начинается с «хас», – это султанское, так, его земельные владения назывались «хассы».