Семейные хлопоты
Вдалекий Суздаль новости приходили с опозданием. Воинство было давно в пути, когда князь Юрий Суздальский узнал о походе. Нет, отец сообщал ему о том, что задумал такой, но с собой не позвал. Снова не позвал… Почему? Юрий чувствовал себя не просто обойденным, он был обижен. Считает слишком молодым, ни на что не годным? Конечно, остальные братья, кроме Андрея, куда старше, но все же… он тоже князь, тоже хотел бы участвовать. Кажется, когда перед женитьбой ходили на половцев, он показал себя с лучшей стороны…
И вдруг Юрия осенило: его не позвали потому, что женат на половчанке! Отец испугался, что сын станет плохо воевать против своих родственников или что вообще предаст?! На душе стало неимоверно тошно. Ведь не сам же он женился, все волей отца. Олена хороша, послушна, родила сына и еще вот-вот родит, повитухи говорят, снова сын будет. Но случись ему выбирать, разве взял бы половчанку? Старший сын на отца похож, а ну как младший получится в мать или в деда Аепу?
Раздумья подопечного заметил Георгий Шимонович:
– Что невесел, князь? Новость принесли: русские дружины побили половцев совсем. Загнали до Дона и разбили. Снова Владимир Мономах отличился, его стараниями и поход начали, он и в бою сумел всех как надо поставить и вперед повести. Герой Владимир Всеволодович, только так его и зовут ныне.
Юрий совсем нахмурился:
– Пошто меня с собой не позвал? Что, я не смог бы биться, как Ярослав или Вячеслав?
– Смог бы, наверное, смог. Слышал я, что ты в бою с половцами еще совсем юным не сплоховал, впереди всех бился. Да только подумай своей головой, хорошо подумай. Кто не пошел с Мономахом?
– Олег Гориславич! – невольно вырвалось у Юрия.
– Да, он, но я про твоих братьев речь веду. Мстислав не пошел. Потому что не захотел? Нет, не мог Новгород оставить. А ты разве мог бы Суздаль оставить?
– А почему нет?
– Гюрги, помнишь, когда ты женился и впервые сюда приехал, тебе о нападении булгар рассказывали? Камские булгары только и ждут, чтобы Суздальская земля без князя и его дружины осталась. Пока тебя тогда не было, хотя бы дружина была, а ныне увел бы ты свою дружину в половецкие степи… Вернешься ли, когда вернешься? Тут-то и взять Суздаль или Ростов!
Юрий понимал, что Шимонович прав, но строптиво проворчал:
– Что ж мне теперь всю жизнь в Суздале безвылазно сидеть?
– Пока да. Пока княжество не окрепнет, твое место на этих Землях, в Ростове, Суздале, во Владимире вон.
– Так меня в Киеве забудут!
– А кто тебя там помнить должен? – глаза Шимоновича хитро прищурились. – Кто, кроме брата Андрея и отца, там у тебя есть? Другие братья? Так у них свои дела и заботы, не до тебя. Семья твоя – женка и сынок вон, да еще будут, здесь. У отца свои заботы, он верно сделал, что тебя подальше от остальных братьев посадил. Нет, Юрий Владимирович, твоя забота – ростово-суздальские земли, крепи их, обживай, ставь города новые да от нападений защищай, вот и будет тебе слава людская и память тоже. А что в Киеве забудут… так и ты Киев забудь.
Вроде и понимал Юрий, что наставник прав, но уж очень не хотелось принимать его правоту. Ночью он долго размышлял над словами Георгия Шимоновича, пытаясь и так, и этак примерить на себя роль заботливого князя, укрепляющего свое княжество. И снова умом понимал, что должно быть так, а нутро требовало мчаться на коне в бой рядом с отцом, рубить мечом, кричать от злости и восторга, требовало быть князем-воином, а не князем-устроителем. На булгар, что ли, сходить?
Эта мысль даже понравилась, отец бьет половцев, а он побьет булгар, чтобы не налезали больше, не смели нос сунуть на его земли! Но тут Юрий вспомнил о своих опасениях по поводу отцовского недоверия. Настроение снова испортилось. Решил поутру посоветоваться с Шимоновичем.
Боярин, заслышав такие речи, сначала даже головой мотнул, словно с досады, потом вздохнул:
– Юрий Владимирович, да если бы отец тебе не доверял, разве отправил бы сюда? Отсюда половцев кликнуть, что коня свистом подозвать.
– Ну да, меж нами Рязанское княжество лежит.
– И что? При желании с двух сторон Рязанское так побить можно, что и вовсе не очухается.
Сказал и подумал, что глупость говорит, а ну как князю и впрямь придет в голову такое совершить, ведь молод еще Юрий, в голове пока ветер? И самая большая забота у Георгия Шимоновича – тот ветер сдержать, чтоб в бурю не превратился, чтобы немалую свою силушку князь на дело расходовал, а не впустую и тем паче не во вред себе и Руси тоже. Пока эта силушка тратилась на охоту да на девок. Женка снова в тягости, вот-вот родить должна, князю без женской ласки тошно, все красивые девки его. Как бы этакое в привычку не вошло, отучать трудней, чем загодя позаботиться…
Умный наставник при молодом князе иногда важнее, чем отец. Мономах далеко, только письма шлет с наставлениями, а Георгий Шимонович – рядом, все приметить должен, все упредить вовремя. На счастье Юрия Суздальского, Георгий Шимонович был именно таким, пока наставник был рядом, Долгорукий глупостей не делал и ни в какие свары не ввязывался. А вот позже…
Но тогда князь был еще совсем молод, то ли двадцать один год, то ли вообще семнадцатый… И наставник у него авторитет имел непререкаемый.
Сердце рвалось на части. Дома Олена с детишками, она точно и не рожала, все такая же тонкая и хрупкая, выносит очередного сына – и в седло. Как ни ругались, что опасно, что скинет, степная кровь брала свое, снова птицей взлетала в седло и носилась по округе, пугая незнакомых. А Юрию все больше хотелось белой лебедушки, такой, чтоб и шейка полная была, и бедра круглые, чтоб сладко зарыться не только в пахучие волосы, но и в пышную грудь… Девки, конечно, были, где ни ночевал, везде находились такие – белые, сладкие, на все для князя готовые. Но это не то, хотелось, чтобы была своя, чтобы ждала, вздрагивая от каждого звука, чтобы прижималась пышным телом, обдавала горячим духом желания, а не просто подчинялась, потому что князь…
И однажды встретил во Владимире. Вдова поглядела синим глазом, повела полным плечиком да пышным бедром качнула – и зашлась княжья душа в полете, а тело от желания. На грех рядом оказался епископ Ефрем, приметил, но для начала вида не подал, только подозвал к себе служку да шепнул о чем-то.
Но вечером за ужином вдруг стал беседу вести с князем о греховном желании. Юрий, то ли поняв, что епископ заметил его интерес к красавице, то ли просто думая о своем, беседу поддерживал вяло. Ефрем поговорил, поговорил да вдруг и поинтересовался в лоб, каково, когда женка уж в тягости не первый месяц? Телесное, мол, своего требует.
Князь вскинул глаза:
– Требует! Знаю, что грех, но нешто терпеть по полгода, греховные мысли тая?
– Не надо, – помотал головой епископ. – Только и девок всех подряд щупать не стоит, блуд это.
– А что делать?
– Заведи себе любушку такую, чтоб только твоя была, и ублажай тело.
– А это не грех?
– Грех, но не блуд, разницу разумеешь, князь?
Юрий хмыкнул, ай да епископ!
– А вот и заведу! И к тебе, святой отец, каяться буду ездить.
– Приезжай, епитимью наложу, не согрешишь – не покаешься… Меж двух зол выбирают меньшее, потому и веду речь об одной взамен многих.
После этих речей, увидев за дверью красивую вдовушку, князь уже не удивился, только крепко обнял и поинтересовался:
– Тебя как кличут-то?
– Варварой, – просто и спокойно ответила красавица.
– Многих ублажала?
Ее глаза открыто глянули в его:
– Ты первый. После мужа.
Князь чуть смущенно хмыкнул, но спорить не стал, тем паче что совсем рядом было именно то, что ему так нравилось – ладное белое тело, пышущее здоровьем и жаром нерастраченной женской ласки. И шея у Варвары оказалась белая да полная, и бедра такие, что есть чем качнуть, и сама она была вся крепкая и ладная.
Но до ночи еще далеко, Юрий просто не знал, что и делать с красоткой. Выручила она сама:
– Банька готова, пойдешь ли париться, княже?
– А ты?
– Велишь – приду.
Юрий вспомнил о Ефреме:
– А епископ как же?
Вдова махнула полной рукой:
– Он уже отказался, сказал, не можется ныне. Так идти?
– Тогда идти.
– Приду, – глаза обожгли синим пламенем.
Она действительно пришла, нимало не стесняясь того, что тонкая рубаха мигом намокла и прилипла к телу, стала охаживать его веником, потом окатывать водицей, снова парить… Когда князь совсем разомлел, исчезла, точно и не было ее в баньке. Но Юрий прекрасно понимал, где сможет найти свою красавицу, вернее, где она ждет.
Так и есть, Варвара была в ложнице и снова вела себя спокойно, нимало не смущаясь. Не очень-то поверилось князю, что после мужа никого у вдовушки не было, но отказаться от ее объятий, ее тела, жаркого дыхания Юрий уже не мог.
Пришел в себя нескоро, сном забылся только к утру, а на рассвете вдовушки в постели уже не было. Ну и как ее теперь снова к себе приманивать? Не пойдешь же вечером еще раз в баню.
Епископ глянул пытливо:
– По душе пришлась?
– По телу. Грешен, каюсь.
– Каяться после будешь, когда греха поболе наберешь. А Варваре скажу, чтоб ныне снова к тебе пришла, если ты не против, конечно, – вскинул глаза Ефрем. Юрий только коротко кивнул. – И чтоб ни с кем не путалась, тебя в следующий приезд дожидаючи.
– А путалась?
– Нет, иначе не подпустил бы. Ты, князь, вот что, ты ее ключницей при своем дворе во Владимире сделай. Она баба толковая и, как видишь, ладная, она тебе и хозяйство в порядке держать будет, и тебя ублажать, когда тело потребует.
– Откуда тебе, святой отец, о ней известно?
Ефрем чуть хмыкнул:
– Жалобу ее разбирать приходилось. Поп тут по соседству к ней привязался, да так, что вдове прохода не было. Она его оглоблей проучила, а потом ко мне пришла заступничества просить. Пришлось попа убрать, а со вдовой поговорить.
– О чем?
– Как мыслишь, станет мужик, неважно, поп ли, простой мирянин, к бабе лезть, если сама того не желает? Вот и я не сразу поверил, что не привечала или глазами не заманивала. Но оказалось нет, честная вдовушка.
– А с чего ко мне пошла?
– А ты кого-нибудь вокруг себя видишь? Она с прошлого нашего приезда сюда на тебя пялилась, да так, что завидно стало. А ныне и ты ее углядел, все ладно вышло. Женке про то не говори, ей так легче будет. Люди все равно донесут, но женская душа обманутой быть жаждет, им так легче. Коли не станешь княгиню обижать, так и живи себе с двумя, только с другими не блуди, а этот грех мы отмолим.
Конечно, Олене сказали, что у князя на Владимирском дворе ключница появилась – красавица и приветлива очень. Княгиня была на сносях, двигалась хотя и легко, но не слишком споро, но все же поднялась и отправилась советоваться к Марье. К кому же еще, не жаловаться же на мужа Жданке?
Марья все знала, только коротко кивнула:
– Ты не о том ныне думай, а как дите доносить да родить. А любушка… куда ж, Олена, от них деться? Ты вон то и дело в тяжести ходишь, а у князя ретивое играет, куда ему деваться?
– Я понимаю, пока девок огуливал, не спорила, так ведь здесь зазноба завелась. Что делать?
– А ничего! Юрий Владимирович к деткам привязан выше всякой меры, погуляет и к тебе вернется.
– А если и у нее кто родится?
– Кто ты и кто она! К тому же столько лет с кузнецом своим жила, не понесла, с чего бы князю-то дите рожать? А хоть бы и родила? Твои дети законные, ее – нет. Ты всегда впереди будешь, ты женка, она полюбовница. Я вон с Георгием Шимоновичем и без женки уже жила, и деток его растила, а все одно, пока из полюбовниц в боярыни не вышла, покоя не имела.
– Не одна она…
– Как не одна, а кто еще?
– На боярскую женку в Ярославле заглядывается. Она им вертит, как лиса хвостом.
– Так вот пусть лучше к Варваре ездит, чем в Ярославль к боярыне.
– К кому?
– Варварой ее зовут.
– Ты и это знаешь?
Но закончить разговор не пришлось, княгиня вдруг согнулась пополам, схватившись за них живота:
– Ой…
Родился еще один княжич, правда, на сей раз Олена рожала тяжело, не как всегда, и мальчонка появился на свет больной. Едва выжила и сама мать, чуть кровью не изошла.
Она улыбалась как-то чуть покорно, чуть потерянно… Если бы жена хоть раз укорила его, пожаловалась, обругала, в конце концов, он никогда не посмел бы больше думать о другой. Но Олена была верной, тихой, терпеливой.
Юрий понимал, что жениться на другой при ее жизни никогда не сможет и в монастырь не пострижет. Но и верным не будет. И это будет даже не грех прелюбодейства, кто таковым не грешен? Это будет совсем другой грех – он станет ждать ее смерти! Понимал, что так нельзя, что само по себе это ожидание ничуть не лучше убийства, но поделать с собой ничего не мог.
Если бы она ругалась, если бы ненавидела мужа за измены, если бы даже изменила сама, ему было бы куда легче. Но Олена по-прежнему любила, была верна и терпеливо сносила все. И за это временами он просто ненавидел такую замечательную верную любящую жену!
