Глава 39
Но не успел князь уехать обратно, как их нагнал священник Григорий. Увидев замерзшего наставника, княгиня переполошилась:
– Что случилось?!
Тот, с трудом разжимая сведенные от мороза губы, пролепетал:
– Здрава будь, княгиня, Бог в помощь! Не отвечая на приветствие, она спросила:
– Что случилось? Что с Киевом?!
– Ничего, – удивился священник. – Я решил с твоей милостью поехать.
Ольга обмякла:
– Фу, напугал! Возьмите его в тепло, разотрите чем да напоите, не ровен час, околеет с легкого морозца!
Челядники помогли замерзшему священнику сползти с коня, действительно растерли, напоили и уложили под гору теплых накидок приходить в себя. Григорий лежал, стуча зубами и размышлял о том, насколько изменилось отношение к нему княгини, стоило той отъехать от Киева подальше. Совсем недавно она не посмела бы так говорить со своим наставником. Вот что значит варвары, чуть в сторону, и уже все забыто! Священник горестно вздохнул и снова зашептал молитву, прося Господа о помощи в преодолении всех препятствий.
Долго ли лежал, он не смог сказать, но, услышав скрип снега под чьими-то ногами, сел на ложе – а вдруг княгиня? Огонь в очаге, устроенном посреди большого княжеского шатра, горел в полную силу, значит, это не челядь дрова подкладывала. В светце была вставлена трескучая еловая лучина, дававшая неровный свет. Яркие угольки от нее падали в корытце с водой, чуть булькали, шипели и умирали. Вошла не княгиня, такой же быстрый шаг был у ее сына князя Святослава. Князь молод, но крепок и очень похож на мать, те же насмешливые синие глаза, та же гибкость и быстрота в движениях. До гибели отца он сидел в Новгороде, точно набираясь сил, куда теперь денется? А ну как захочет взять власть себе?
Григорий почувствовал беспокойство, молодой князь смотрел насмешливо и не вполне приветливо:
– Ну, очухался? Чего ж в киевском тереме не сиделось? Княгиня и без тебя обойдется, небось, в другую веру крестить некому, а волхвам христианка не надобна.
Не дожидаясь ответа от потерявшего дар речи Григория, Святослав сел, вытянул ноги в красных сафьяновых сапогах. Священник почему-то подумал: как он не мерзнет в такой легкой одежде? Эти русы не боялись жгучих морозов, от которых так страдал Григорий. Со всем остальным он еще мог мириться, привык к русским баням, привык к грубым тканям одежды, постепенно даже нашел свою прелесть в мягком льне, забыл про шелка, стал пить меды вместо вина, но переносить морозы так и не научился. Поэтому полгода для священника превращались в сущий кошмар, он на несколько минут выскакивал на улицу, стараясь дышать в рукавицу, убеждался, что снег не для него, и возвращался обратно. Сначала княгиня и ее окружение даже смеялись над незадачливым греком, потом привыкли и перестали обращать внимание, а сам Григорий становился на зимний период затворником. Только большая необходимость могла заставить его пуститься в такое далекое путешествие по морозу. Все вокруг говорили, что и мороза-то нет, так, подмораживает только, но от их дыхания шел пар, а снег под ногами скрипел.
Григорий выбрался из-под горы шкур, наваленных на него челядниками, и теперь зябко поеживался, решая, не залезть ли обратно. А Святослав сидел в распахнутой на груди рубахе, только накинув на плечи шубу, и священник не хотел показывать, что от оставленного незавешенным входа сильно дует. Он уже пришел в себя и решил, что надо постараться вернуть сына княгини обратно в Новгород, иначе, оставшись в Киеве, тот будет оказывать на мать влияние даже большее, чем его отец. Григорий очень мало знал Святослав, и сам не мог бы объяснить, почему чувствует исходящую от молодого князя угрозу. Может, из-за насмешливых глаз? Князь чувствует свою силу, и все вокруг тоже. Священник мысленно ужаснулся – если Святослав решит взять власть, плакали все его планы. И тут же возразил – надо попытаться обратить к истинной вере самого молодого князя. Его ум еще способен впитать новые слова, новые мысли.
– Княгине нужна духовная поддержка, слишком тяжелыми были последние месяцы, слишком много супротив Божьей воли сделано.
Святослав изумленно уставился на священника, потом вдруг шагнул к меховому пологу у входа, опустил его и сел на место, все так же насмешливо блестя синими глазами. Вопрос, заданный им, вызвал у священника неприятное удивление.
– Что ты знаешь о нашей вере?
Григорий пожал плечами, вести теологические споры с молодым князем он не собирался. Святослав снова встал и взволнованно прошелся по шатру.
– Ты хоть раз был на капище, говорил с волхвами? Этот вопрос уже возмутил Григория, тот слегка обиженно поджал губы:
– Не пристало…
Договорить не успел, князь впился в него горящими глазами:
– Вот и оно! «Не пристало». Предлагаешь сменить веру, а о той, что есть, ничего не ведаешь! Нашим знаниям тьмы лет, а ты вместо них предлагаешь те, каким во много раз меньше! Веру предков бросить? Что после того с Русью станет?!
И вдруг князя точно подменили, что-то для себя он решил, потому что вдруг круто повернулся и уже от выхода бросил священнику:
– Ежели княгиню крестили – ладно! Остальных не тронь, не позволю! Княгиня женщина, хотя и сильная, пусть хозяйством занимается, в том вера не помеха, а в дружину не пущу!
Уже подняв полог, вдруг усмехнулся:
– А сунешься – удавлю своими руками!
Глядя на резко опустившийся полог, Григорий вполне поверил, что так и будет.
Немного погодя в шатер пришел с поленьями челядин, потом сама княгиня. Ее вопрос объяснил Григорию все.
– Святослав в Киев возвращается. Сказал, что и ты с ним. Зачем приезжал-то?
Священник вспомнил бешеные глаза князя и решил уехать от греха подальше. А на вопрос княгини промямлил:
– Помнилось, что помощь нужна…
– Помощь? – Ольга недоуменно смотрела на закутанного в шубы наставника, с трудом удерживаясь от смеха.
Меньше всего Григорию хотелось возвращаться в Киев в обществе молодого князя, но тот навязывать свою компанию не стал, ускакал вперед, отправив священника с обозом, везшим дань. Григорий ехал и размышлял, что теперь делать. Ясно, что Святослав не даст даже попытаться крестить русичей, этот жестче самого Игоря. Старый князь сразу объяснил священнику, что возражать против его бесед с женой не будет, но, если тот сунется дальше, пусть пеняет на себя. Новый почти повторил слова отца, но еще и пообещал удавить в случае нарушения запрета! Миссия срывалась, Григорий, забыв о смирении, мысленно костерил варваров, но решил не отступать. Вода камень точит, придет и его время…
Святослав вернулся в Киев, а княгиня-мать продолжила свою поездку по подвластным землям. Такого славяне еще не видели – женщина выполняла мужскую работу, княгиня вела себя, как князь. Не видели, но приняли, подчинились, почувствовав железную волю и разумность.
Княгиня не просто установила размеры дани и место ее сбора, она сделала большее – определила свои земли на древлянских! Определила по праву победителя, ничего не сказав об этом воеводе Свенельду. Весь остаток зимы и начало весны Ольга провела в разъездах по бывшей земле князя Мала, где договариваясь, где снова угрожая, а где и не спрашивая древлян. Поляна, на которой волчица увидела женщину, стала владением княгини. Но волчице было все равно, неожиданная помощь в самое морозное время помогла ей продержаться, потом была удачная охота, и весной она уже сама повела стаю взамен одряхлевшего вожака.
Ольга вернулась в Киев только на лето, она была занята с утра до вечера, распоряжалась отправкой дани, устраивала новые медуши, следила за пашней, занималась стройкой. Люди видели перед собой прежнюю волевую и разумную княгиню. И никто не знал, что тлел внутри ее огонек сомнения, привезут ли осенью древляне дань, как договорено, не придется ли снова воевать их земли? Тем более что осенью и зимой княгиня собиралась также объехать Новгородские и Плесковские земли.
Григорий наблюдал за своей подопечной, гадая, что теперь она замыслила. Казалось, Ольга забыла о Искоростене и загубленных жизнях древлян, думала только об устройстве новых ловищ, становищ, собирается в полюдье по северным землям, чего никогда не делали киевские князья.
