Глава четвертая

Восемь темнокожих и атлетически сложенных рабов-нубийцев в желтых набедренных повязках медленно шагали по одной из главных улиц Рима — Таберноле. Их мускулы были напряжены, тела блестели от пота. День выдался жарким, а ноша нелегка. В крытом синей шелковой тканью паланкине, развалившись в кресле, восседал их господин — пухлолицый, губастый и довольно объемный телом Сервий Цецилий. За носилками шли шестеро телохранителей-гладиаторов. Сервий имел в Риме свою небольшую гладиаторскую школу, готовившую гопломахов, чем немало гордился. Кроме телохранителей, носилки сопровождали трое слуг, один из которых шагал впереди, время от времени выкрикивая одну и ту же фразу:

— Дорогу Сервию Цецилию! Дорогу сенатору Рима!

Но на этом процессия не заканчивалась. За паланкином Сервия чернокожие рабы несли носилки с его супругой Лукерцией, за которыми в свою очередь шли дюжие гладиаторы и служанки.

Если бы не отсутствие ликторов с фасциями, то можно было подумать, что в паланкине находится ныне действующий консул. Но Сервий консулом не являлся, хотя и состоял в сенате, где в основном заседали бывшие консулы, преторы, цензоры. Плебеи, расступавшиеся перед носилками сенатора, посмеивались; весь Рим знал — чести заседать в сенате Сервий удостоился лишь потому, что считался другом Клавдия и в свое время часто гостил у него на вилле в Кампании, где тот любил скрываться от интриг и суеты Вечного города. Сервий же единственный не смеялся, когда полоумный император Калигула унижал своего будущего преемника. Тогда нынешний император не мог предположить, что Сервий молчит не из-за жалости к нему, а по причине своего недалекого ума, природной угрюмости и неразговорчивости. Даже обучавшие его риторы ничего не смогли поделать с характерными особенностями Сервия. Но, несмотря на это, ему достало ума одним из первых поддержать Клавдия во время его неожиданного вступления в императорскую должность. А в поддержке Клавдий на первых порах нуждался. Особенно в поддержке легионов. Брат же Сервия, Публий Цецилий, прославился храбростью и боевыми подвигами, пользовался в войсках авторитетом и был знаком со многими воинскими начальниками. За эти вот заслуги Клавдий, вопреки недовольству и сопротивлению со стороны высокопоставленных мужей, удостоил Сервия Цецилия чести присутствовать в сенате. В курии любили шутить: «Калигула хотел провозгласить своего коня консулом, но ему это не удалось, зато Клавдий сделал сенатором осла». Но сенаторы ошибались, занижая умственные способности Цецилия, он был не таким глупым, каким казался, и нынешнее положение его не устраивало. Прошло уже семь лет после восхождения Клавдия на вершину власти, а он, Сервий, представитель одной из ветвей знатного рода Цецилиев, ни разу не стал консулом или претором. А ведь Клавдий мог бы повлиять на выбор сената, но не сделал этого. Уязвленное, спрятанное от людских глаз тщеславие Сервия породило в нем обиду и ненависть к своему благодетелю.

Процессия остановилось у дома Цецилиев. Трехэтажное здание из белого мрамора, с колоннами в коринфском стиле, больше напоминало дворец. Нубийцы осторожно опустили паланкин. Сервий, тяжело поднял с кресла грузное тело, отодвинул занавес и нехотя ступил на мостовую под палящие лучи солнца. Поправляя складки на тоге с пурпурной каймой, надетой поверх латиклавы, он быстро проследовал к дверям дома, услужливо открытым подобострастным привратником. Скрывшись от зноя, Сервий облегченно вздохнул. Смуглолицый, с крючковатым носом пожилой египтянин, слуга и смотритель дома Цицилиев, доложил:

— Господин, тебя ожидает посланник боспорского царя, — я не смог отказать столь высокому гостю.

— Посланник боспорского царя? — Брови изумленного Сервия поползли вверх.

— Да, господин.

— Где он?

— В атриуме.

Сервий с озабоченным видом направился в закрытый внутренний двор дома. Лукерция, сжигаемая любопытством, с молчаливого согласия мужа последовала за ним.

Гость, одетый в зеленую хламиду, отороченную полоской желтой ткани, стоял спиной к вошедшим в атриум Сервию и Лукерции. По всей видимости, незнакомец погрузился созерцание чистого голубого неба, что отражалось в воде имплювия, или любовался своим ликом, подобно прекрасному юноше Нарциссу, сыну греческого речного бога Кефисса. Желая привлечь внимание посетителя, Сервий произнес:

— Прошу меня простить, но хотелось бы узнать, кого я имею честь принимать в своем доме?

Незваный гость резко обернулся. Сервий, не ожидая увидеть того, кто предстал перед его глазами, отшатнулся. На пухлом лице одновременно отразились удивление, испуг и отвращение. Лукерция, узнав в госте Харитона, прикрыла ладонью рот, пытаясь приглушить невольно вырвавшийся возглас. Лицо бывшего любовника, когда-то вызывавшего в ней пылкие чувства, было обезображено шрамом и казалось ужасным. Не в силах видеть этого уродства, она отвела глаза. Сервий в отличие от супруги взгляда не отвел. Он тоже узнал бывшего раба, которому в свое время доверял и, заметив его ученость, поручил воспитание единственного сына. Но подлый слуга не оправдал доверия и посмел покуситься на честь его супруги. Лишь благодаря ее заступничеству он остался жить. Вина Харитона осталась недоказанной, и все же Сервий счел за благо отправить его к брату Публию, от которого неблагодарный раб осмелился бежать. В голове Сервия промелькнуло: «Уж не явился ли он, чтобы отомстить мне?» Пятясь, он на всякий случай отошел на безопасное расстояние. Вслух, скрывая страх, произнес:

— Ты?! Как ты, жалкий раб, посмел переступить порог моего дома! По римскому праву и моему повелению за побег от своего господина тебя распнут на кресте. — Обернувшись к жене, добавил: — Лукерция, скажи Амернапу, пусть позовет телохранителей!

— А ты изменился, Сервий. Раньше ты был менее решителен и немногословен, — усмехнулся Харитон.

Сервий действительно не походил на его бывшего хозяина: молчаливого, угрюмого, кажущегося застенчивым молодого человека с красивыми темно-серыми глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами. Теперь ресницы поредели, как и волосы на голове, а заплывшие жирком глаза напоминали глазки свиньи. Харитон не знал, что причиной этих изменений кроме возраста была неизвестная болезнь, мучившая сердце Сервия и вызывавшая в нем непомерное обжорство.

— Советую тебе не торопиться звать верных псов, которые при случае с удовольствием перегрызут твою жирную глотку, как это делал небезызвестный всему Риму Спартак. — Харитон утер слюну с подбородка.

— Что-о-о!!! — взревел Сервий, багровея от подобной наглости, его толстые щеки затряслись от переизбытка чувств. Харитон словно разглядел его слабость. Сервий родился в Капуе, городе, откуда началось восстание гладиаторов, которое возглавил фракиец Спартак. В детстве ему не раз приходилось слышать о том, с какой жестокостью обретшие свободу рабы расправлялись со своими бывшими хозяевами, а гладиаторы заставляли патрициев убивать друг друга. Эти ужасные истории отпечатались страхом в его сознании. Рассказы о зверствах восставших не всегда соответствовали истине. Спартак старался поддерживать порядок в возглавляемом им разноязыком войске, запрещал заниматься самосудом и разбоем, но случалось, что жаждущие мести рабы и гладиаторы без ведома предводителя чинили суд над своими угнетателями. Мятежный фракиец — вождь рабов погиб в сражении, его войско было разбито, многие тысячи восставших распяли на крестах вдоль Аппиевой дороги, в устрашение желающих покуситься на законы Рима. Это произошло свыше ста лет назад. Вечный город больше не потрясали мятежные выступления гладиаторов, и все же где-то в глубине души Сервий побаивался своих телохранителей, в чем не осмеливался признаться даже самому себе.

— Не мечи молнии гнева, уважаемый Сервий. Ты не Юпитер и поэтому выслушай меня без возмущения. — Голос Харитона был спокоен и холоден. — Видимо, тебе забыли доложить, что я вельможа боспорского царя и посланник Митридата к императору Клавдию, которому может не понравиться оскорбительное обращение с гостем Рима. Вот смотри. — Харитон вынул из складок одежды два свитка — от Митридата и выданный в Бурундзии.

Лукерция собиралась идти за гладиаторами, но слова Харитона остановили ее. Жена сенатора хоть и утеряла с годами часть своей прежней красоты, но все же оставалась привлекательной. Даже просторная, небесной голубизны стола не могла скрыть соблазнительных форм ее тела. Но Харитону было не до любований прелестями жены Сервия.

— Лукерция, тебе лучше уйти. — Харитон устремил на Лукерцию гипнотический взгляд. Лукерция не замедлила удалиться. Ей не терпелось поскорее покинуть атриум. Изувеченное лицо Харитона вызывало у изнеженной матроны приступ тошноты.

— Как ты смеешь указывать моей жене, что ей делать! — вскричал сенатор, задыхаясь от гнева. — Только я, ее муж, могу…

— Что ты можешь, Сервий? — перебил его Харитон. — Не с твоего ли молчаливого согласия безумный император Калигула спал с твоей молодой женой?! Не ты ли, зная, что не способен удовлетворить ее потребностей, закрываешь глаза на то, что она соблазняет твоих гладиаторов, как когда-то соблазнила меня!

Свиные глазки Сервия налились кровью:

— Клянусь Марсом, я растопчу тебя, мерзкий червь!!!

— Растопчешь, — вновь обретя спокойствие, произнес Харитон, — но прежде мой верный человек передаст Клавдию свиток, прочитав который, император узнает о том, что ты владел телом его жены Валерии Мессалины. Любопытно ему будет узнать и о нелестных словах, произносимых на оргиях тобой и твоими друзьями, а еще о заговоре против него, задуманном Мессалиной, ее любовниками Гаем Силием, актером Менстером и другими высокопоставленными лицами, включая тебя, Сервий Цецилий.

Лицо сенатора стало мертвенно-белым, в коленях появилась дрожь, тело онемело.

— Что ты хочешь? — с трудом вымолвил Сервий.

— Не я, Митридат. На днях в Рим должен прибыть его брат Котис и посольство сарматов. Мой повелитель хочет знать о каждом их шаге, о каждом сказанном слове. Особенно, о чем они будут вести речь с императором. Ты близок с Клавдием, а посему имеешь возможность проследить, как будут вести себя интересующие боспорского царя люди.

— Обычно послы в ожидании решения сената останавливаются в Грекостазе, и я не буду иметь возможности следить за ними, — Сервий перешел на полушепот и внимательно огляделся, опасаясь, что кто-нибудь может подслушать разговор.

— Пригласи их в свой дом, сенат будет рад снять с себя расходы на содержание посольства. И не переживай за убытки, твои гости щедры, не сомневаюсь, что средства, затраченные на них, окупятся.

Сервий нахмурился, ему не понравились последние слова Харитона.

— Что ж, я постараюсь заманить их в мой дом. Ты будешь знать о них. Это все?

— Нет. Еще кое-что для меня. В свите сарматов есть девушка-телохранитель, мне нужен ее меч.

— Ты предлагаешь выкрасть его в моем доме? Но это бросит тень…

— Нет.

— Убить ее? Отравить и забрать меч? Что мне делать?

— Я читал объявления на стенах римских домов. Ты в ближайшие дни устраиваешь гладиаторские бои в Большом цирке?

— Это так. Я жду выздоровления императора. Да поможет ему Фортуна. С его согласия бои будут проведены.

— Так вот. Ты мог бы шепнуть на ухо Клавдию, что в свите сарматов есть настоящая амазонка, могущая противостоять трем опытным вооруженным мужчинам. Клавдий, как и все римляне, любитель гладиаторских боев, и ему доставит большое удовольствие увидеть на арене настоящую амазонку, женщину-воина. Сарматские послы не осмелятся отказать императору в его просьбе испытать девушку в показательном бою.

— Я должен устроить так, чтобы бой оказался для нее смертельным, и тогда ты получишь свой меч, — уловил мысль Харитона Сервий.

— Да, а ты получишь свиток.

— Я все устрою.

— У тебя нет другого выхода. Поторапливайся. В Бурундзии меня ждет корабль, и чем скорее я покину на нем берега Италики, имея при себе сведения о переговорах и меч, тем спокойнее будет тебе. Прощай и не вздумай подослать ко мне своих головорезов. Не забывай, мой верный человек не передаст свиток императору, пока я жив. И еще мне бы хотелось, чтобы мое пребывание в Риме оставалось тайной для послов…

Сервий на миг засомневался; не водит его за нос наглый боспорец, упоминая о человеке, готовом передать гибельный свиток императору. Но тут же отбросил эту мысль. Игра слишком серьезная.

Харитон не обманывал. Такой человек существовал. Он был слугой Цецилиев, но ему посчастливилось познакомиться с рабом по имени Тиберий Нарцисс, ставшим ныне выдвиженцем-вольноотпущенником Клавдия. Харитон узнал о близости старого знакомца к императору, нашел его и за немалую плату договорился о том, что если с ним что-то случится, то свиток должен попасть к императору. Нарцисс, получив мешочек, туго набитый монетами, согласился исполнить просьбу боспорца, но не преминул после его ухода ознакомиться с содержанием свитка. Теперь он понял, как заслужить еще большую благожелательность Клавдия и подняться выше по лестнице, ведущей к вершинам власти. Но для этого приходилось набраться терпения и ждать подходящего момента. Нарцисс знал, что будет нелегко убедить пожилого императора, ослепленного любовью к молодой супруге, в ее порочности. Клавдий взял Мессалину в жены, когда ей исполнилось пятнадцать, а ему перевалило за пятьдесят… Но Нарцисс умел ждать.

— Да поразит тебя Юпитер своими молниями! — злобно произнес Сервий после того, как Харитон покинул атриум. Сенатор воровато осмотрелся и, почувствовав облегчение от того, что никто не слышал их разговора, поспешил в таблинум, чтобы в одиночестве выпить чашу успокоительного фалернского вина и поразмышлять о том, как быть дальше.

Сервий не был бы спокоен, знай он о том, что все это время его жена находилась рядом. Лукерция пряталась за дверью, ведущей в атриум, напрягая слух, ей удалось уловить нить разговора. То, что она услышала, всколыхнуло в ее душе бурю негодования и обиды. Ей вспомнилось, как ее, шестнадцатилетнюю девушку из обедневшего, но родовитого патрицианского семейства, выдали замуж за молодого, красивого и, главное, богатого Сервия Цецилия. Лукерция отдала ему всю свою первую девичью любовь, родила сына и стала преданной супругой, а он трусливо отдал ее в потные ладони порочного императора Калигулы, соблазненного красотой жены своего подданного. Лукерция до сих пор с отвращением вспоминала этого рано облысевшего, похотливого, волосатого телом и мерзкого слизняка-властелина, и ту ночь, полную позора. С той поры чувство отвращения перешло на мужа, который к тому времени стал быстро толстеть, и тогда она без раздумий бросилась в объятья симпатичного и образованного красавца Харитона — раба, слуги и воспитателя их первенца Секста. Но однажды ее отношениям с Харитоном пришел конец. Муж заподозрил измену. Харитону грозила смерть, Лукерция все же сумела доказать невиновность слуги. Сервий поверил, но, видимо, не до конца. Вскоре Харитона отправили в Мезию к брату Сервия, что стало ударом по чувствам еще молодой женщины. Назло мужу Лукерция стала предаваться греху по любви и без нее. О чем и рассказал бывший любовник ее мужу, погрязшему в изменах ей и императору Клавдию. Лукерция чувствовала себя униженной, ведь она когда-то любила этих людей. Да, она порочна, но в том, что она стала такой, есть и их вина. И они должны ответить за это. Сейчас у Лукерции появилось оружие мести — произнесенные ими слова. Этим оружием она способна уничтожить обоих или, по крайней мере, разрушить планы ненавистных ей людей. Лукерция не предполагала, что она стала третьим человеком, проникшим в тайны Сервия Цецилия. До поры она решила унять свой гнев и скрыть от мужа истинные к нему чувства, а потому неторопливо направилась в таблинум.

Цецилий сидел на ложе у маленького низкого столика, на котором стоял кувшин с вином. Чаша в руке Сервия была пуста, но, судя по тому, как он утер влажные губы, Лукерция поняла; муж успел насладиться чудесным вкусом его любимого фалернского вина.

— Чего тебе? — спросил Сервий.

В его голосе Лукерция почувствовала недружелюбие и даже некоторое презрение. Сервий Цецилий всегда имел угрюмый вид, но не позволял себе разговаривать с женой подобным тоном, несмотря на то, что их отношения с каждым годом становились все хуже.

— Зачем он приходил? — Лукерция постаралась говорить спокойно.

Сервий побагровел, вперился в жену свиными глазками:

— Затем, чтобы рассказать, как ты изменяла мне с ним, а теперь спишь с презренными вонючими гладиаторами! Шлюха!

Сенатор с силой ударил чашей об стол.

Красивые, слегка припухлые губы Лукерции сжались в тонкую нить, в зеленых с поволокой глазах мелькнули молнии сдерживаемого гнева.

— Эти презренные охраняют твою жизнь, а вонючим был твой любимый император Калигула, под которого, боясь его гнева, ты заставил лечь собственную жену!

— Ты смеешь упрекать меня! — вскипел Цецилий — Ты, которую я пожалел и вытащил из нищего рода! Знай, вскоре я собираюсь расстаться с тобой и при этом оставить тебя без средств к существованию. Кроме того, ты лишишься возможности общаться с детьми! Нашему сыну Сексту я напишу письмо, запрещающее встречаться с тобой, и завтра же отправлю его в Лондиний. Он воин и подчинится приказу. С дочерью Лоллией ты можешь находиться до того времени, пока мы не расстанемся!

Лукерция помимо своей воли усмехнулась: «Знал бы ты, мой ожиревший муженек, что Лоллия рождена от Харитона». Спросила:

— Значит, слухи о том, что ты собираешься взять в жены Постумию Руфиллу, дочь этого денежного мешка, всадника Спурия, правда?!

— Да. А теперь оставь меня!

— Не пожалей о своих словах, Цецилий! Бог домашнего уюта Лар не любит, когда разрушают семью.

— Вон! Клянусь Марсом, я убью тебя! — вскричал Сервий, приходя в бешенство.

Лукерция бросила полный ненависти взгляд на человека, которого когда-то любила, человека, который предал ее и теперь хочет отнять у нее богатство и самое ценное в ее жизни — детей.

Когда дверь за Лукерцией закрылась, Сервий взялся за ручку кувшина. Наполнить чашу не получилось. Руки дрожали, прекрасное фалернское вино проливалось на стол и с него стекало на мозаичный пол. Разгневанный Цецилий швырнул кувшин в дверь, которую незадолго до этого затворила Лукерция. Сердце резанула боль, на миг Сервию показалось, что один из осколков разбитого им кувшина отлетел и впился ему в грудь… Мгновение спустя боль отпустила.