Княгиня смотрела на снег, засыпавший все вокруг, сделавший незнакомыми очертания привычных мест, прикрывший следы людей и зверья. Это последний большой снег зимы, уже на пороге весна, а князь не торопится собирать скуфь, не спешит делать боевые ладьи. Когда же он пойдет на Царьград? В походы не ходят с наскока, даже купцы готовятся по полгода.

— Пойдешь летом? — поинтересовалась Ольга, когда муж снова завел разговор о том, что Царьград не платит дани.

— Не сейчас.

— Почему? — удивилась Ольга.

Они выехали на охоту и теперь сидели в лесной избушке, греясь перед огнем. Гриди и челядники возились у костров снаружи, готовя еду и обихаживая лошадей, уже пора было возвращаться.

Днем на их глазах случилась беда. Издали услышали стук топора, кто-то рубил лес, видно, на дрова. Игорь сделал знак, чтобы не шумели, захотелось подобраться ближе, как мальчишке. Он пустил коня и начал пробираться, завязая почти по пояс в сугробах. Перед тем снег шел, не переставая, два дня. Все дороги укрыло белой пеленой, кони вязли по брюхо. Князь выбрался к месту, откуда слышался стук. И впрямь, отец с сыном-подростком валили уже третье дерево, рубили споро, потому и не услышали, как подошел Игорь. Отец рубил большим топором, сын — меньшим, оттого удары — тяжелый и легкий — чередовались. Наконец ствол стал узким, точно его бобры подъели, дерево стояло на тонкой ножке. Старший сделал знак младшему, мол, отойди в сторону, и снова взялся за топор, чтоб завершить дело. Он еще два раза стукнул топором и надавил своей большущей лапищей, налегая на ствол, чтобы дерево упало куда надо. Послышался треск, и тут сын заметил князя в расшитом корзне, а за его спиной уже собрались гриди и пробралась к мужу Ольга. Игорь хмыкнул и грозно окликнул работников:

— Эгей!!

Мальчик испуганно вздрогнул, показал отцу рукой, что-то закричав, тот обернулся, секунду стоял, опешив, потом рванул с головы шапку. В этот момент случилось страшное: мужик перестал давить, и надломленное дерево стало падать чуть в сторону, как раз туда, где стоял его сын. Когда осела поднятая ветками снежная пыль, среди зеленой хвои стало видно, что мальчик лежит неподвижно. Отец бросился к нему, забыв про князя, пытался поднять ствол. Игорь махнул гридям, чтоб помогли. Но когда дерево удалось оттащить, отец тяжело присел на свежий пень, стараясь не смотреть в ту сторону. Ольга тоже отвернулась. Парнишку буквально поломало о прежний пень, его остановившиеся глаза смотрели в небо, не мигая, а из уголка рта тонкой струйкой текла алая кровь.

Ольга уже не видела, как погрузили мальчика на дровни вместо лесин, как уходил, сгорбившись и ни на кого не глядя, его отец, как князь махнул рукой, чтоб мужику отдали его корзно. Охота больше не шла, княгине всюду на снегу чудилась алая кровь мальчика. Они и с Игорем старались не вспоминать происшедшее. Только к вечеру мысли вернулись к своему, погибший мальчик забылся.

Игорь, казалось, все забыл в тот же момент, как дровни скрылись с глаз. Погиб древлянин? Пусть его, мало ли гибнет каждый день. Если б не Ольга, ехавшая рядом, да не глубокий снег, князь давно пустил бы коня рысью. Игорь одновременно мягок и жесток, справедлив и несправедлив, в его голове не держатся мысли, которые не касаются его самого. Ольга иногда сомневалась, что муж помнит о ней, когда нет надобности в чем-то советоваться. Вот и сейчас сидит, прикрыв глаза, а мысли далеко-далеко, все мечтает с Царьградом справиться. Потому и завела Ольга разговор о предстоящем походе, это единственное, о чем Игорь готов беседовать в любое время.

Княгиня огляделась, иногда ей хотелось хоть на несколько дней уехать из Киева и Вышгорода от забот, от ответственности, но всякий раз Ольга отбрасывала такую мысль, сама выбрала судьбу, ей не пристало жаловаться.

Князь выпрямил уставшие ноги, хмыкнул:

— Рано. Византийцы нас ждут, встретят так, что и до Царьграда не дойдешь. Надо подгадать момент. Пусть поверят, что я проглотил эту обиду, что слаб и не рискую связываться с Романом.

Ольга улыбнулась, перед ней сидел мудрый, хитрый правитель, не желающий ради своего тщеславия ставить под удар дружину. Верно продумал князь Игорь, пусть Византия решит, что он не собирается на Царьград, чем больше в это поверят, тем меньше будут готовы. А про то, что день подгадать надо, тоже верно.

— Верно решил, князь. В Царьграде зреет разлад, когда перессорятся посильнее, тогда и нападешь…. Только мыслю, что не одним русам нужно, хорошо бы договориться с остальными….

— С кем? — вскинулся Игорь. — С болгарами? Петр Роману в рот глядит, развалил страну, какую ему Симеон оставил! С уграми у меня и так уговор, а с остальными как договариваться? Кто нам друзья? Хазары? Печенеги? Или арабы?

Княгиня устало вздохнула:

— Про арабов не знаю, а вот с хазарами можно и договориться, и варяжские дружины позвать…

— Варягам платить надо, они бесплатно и гребка не сделают, — хмыкнул князь, поднимаясь с лавки.

Ольга хорошо понимала, что он прав. Казна пуста, уже второй год нет дани от Византии, плохи дела у купцов в Царьграде, долго так Русь не сможет, и воевать пора, и платить нечем. Придется князю Игорю самому собирать воев на рать, без помощи других. Все, чем она в состоянии помочь мужу, это разузнать, как дела в Царьграде, там уже много верных людей.

Наступил июнь 941 года. Князь Игорь снова верно подгадал момент нападения на Византию. Ненавистный ему Роман Лакапин едва держался на троне, против выступали собственные сыновья. Ольга только головой качала — как могут идти сыновья против своего отца? Свенельд усмехался — власть еще не то с людьми делает.

— Так что же, ради власти человек готов на все? — возмущалась княгиня.

— На многое, — внимательно посмотрев на нее, улыбнулся в усы варяг.

Игорь беседовал со Свенельдом не в трапезной, как обычно, а в ложнице, поэтому Ольга поневоле оказалась свидетельницей разговора и смолчать не смогла.

Такие беседы велись все чаще и действительно закончились походом. Но если князь Олег смог собрать Великую скуфь, отправляясь воевать Царьград, то Игорь сделать этого не смог. Или не захотел? Обещать будущую добычу было жалко, а просто платить за участие в походе нечем. Дело кончилось плохо.

А ведь так хорошо все начиналось…. У Царьграда действительно почти не было защиты, их не встретила ни одна ромейская хеландрия. Одно заботило князя, и, как оказалось не зря, — русичи, что шли по суше, никак не давали о себе знать. Да и ладьи, подошедшие от Тмутаракани, тоже вели себя вольно. Игорь твердил, что это плохо, действуют, точно пришли пограбить и удрать. Свенельд хохотал в ответ:

— А зачем же, если не пограбить, князь?! Зачем мы сюда пришли? Можно, конечно, и ромеек пощупать, но это потом. Сначала мы у них все золото возьмем!

Варяги на румах, слыша такие речи, довольно хохотали, а князь морщился: только и знают грабеж.

Наконец им навстречу выплыли несколько византийских хеландрий. Завидев их, Свенельд чуть не свалился от смеха в воду. Было от чего — суденышки, верно, вытащили со свалки и спешно залепили дыры воском, до того они были стары и ни на что не годны.

— Князь, это флот Византии? Вели дружинникам убрать боевые стрелы, мы эти корыта и простыми продырявим.

То, что произошло потом, казалось страшным сном, от которого не удавалось проснуться. Полуживые хеландрии, действительно державшиеся на воде только волей правивших ими людей, приблизились на расстояние перестрела, стоявших на них можно было уже бить боевыми. И тут… С их стороны вдруг полетел огонь! Вмиг полыхнуло все вокруг: ладьи русов, одежда на тех, кто под этот огонь попал, даже вода вокруг судов! Несколько мгновений русичи в оцепенении не двигались, всех вывел из ступора жуткий крик сгоравших заживо. Люди заметались, пытаясь потушить свои ладьи, поскорее отплыть подальше от этого огненного шквала. Игорь пришел в себя от первого же крика, стал командовать вполне толково. Его ладья повернула первой и стала удаляться от мечущих огонь хеландрий. Вслед за ней повернули еще несколько. Не всем удалось, многие горели, люди с них бросались в воду, стараясь отплыть, но горела и сама вода! Такого русичи никогда не видели!

Вдруг Игорь заметил в воде возле правого борта прыгнувшего со своей ладьи Любомира, русич пытался избежать жуткой смерти в огненном потоке. Его судно загорелось одним из первых. Князь вдруг сделал знак гребцам остановиться и потребовал веревку. Свенельд раздраженно закричал, что не время кого-то спасать, можно и самим погореть! Но Игорь так гаркнул на своих дружинников, что те бросились выполнять приказ. Любомир схватил веревку, но забраться в ладью не удавалось, волна относила чуть в сторону. Поняв, что действительно можно сгореть, Игорь перегнулся вниз и закричал Любомиру:

— Обвяжи вокруг себя! Держись крепче! — И снова скомандовал: — Грести! Быстрее!

Любомиру удалось обвить веревку вокруг своей руки, а вот обвязаться он не смог, так и плыл вслед за ладьей князя на расстоянии. Началась гонка с огнем. Он разливался все шире, грозя захватить и выход из гавани. Если доберется до Любомира, никакая веревка не спасет. Князь принялся накручивать ее на свою руку, подтягивая названого брата ближе к борту. Тот в свою очередь, уже немного придя в себя, тоже стал перебирать канат, шли томительные минуты, снова, как тогда на Днепре между Вышгородом и Киевом, время стало тягучим и медлительным, но в этот раз Любомиру не удавалось его обогнать, никак не удавалось. Наоборот, он двигался медленнее, а огонь быстрее.

И все же они смогли и вытащить Любомира в ладью, и сами уйти от огня. Хеландрии не догоняли и уже больше не выплевывали горящую массу в море. Но ни приблизиться к ним, ни подойти к тем, кто остался в воде, не говоря уже о самом Царьграде, не было возможности. Игорь скрипел зубами — в огне гибли его дружинники, а он ничего не мог поделать!

Этот кошмар продолжался долго. Когда все закончилось, на морских волнах качалось всего несколько обгоревших ладей, ближе к Царьграду виднелись черные остовы сгоревших полностью. Людей на воде не было. И тех, кто ушел берегом, тоже не видно. Любомир сидел, обхватив голову обожженными руками, и тихо стонал. Не от боли, боли он не чувствовал, оттого, что рядом с ним только что жуткой смертью погибли его друзья. Сильные и хорошие воины, достойные большого погребального костра, они нашли могилу в морской пучине.

Игорь тоже чуть не стонал, оглядывая страшную картину боя, он понимал, что лишился, как в Донских степях, большей части дружины, да еще и потерял почти весь флот. И где конники, где тмутараканцы, тоже неизвестно. Что делать? Его тронул за плечо Свенельд:

— Князь, надо уходить, не ровен час, снова нахлынут, не успеем уплыть, сгорим заживо.

Игорь и сам понимал, что ждать, накликая на себя новую беду, не стоит. Те, кто не сгорел, уже добрались до берега, их не спасти, остальные вообще неизвестно где. Он немного помолчал и кивнул:

— Вели отплывать.

Русичи возвращались домой с позором, князь не только не смог одолеть греков, но и потерял почти всех дружинников и свои ладьи. Сможет ли он пережить этот позор?

Любомир уже перестал стонать, он сидел, уставившись вдаль, и молчал. Это молчание было для Игоря тяжелее всего. Князь подошел и присел рядом.

— Не молчи.

Русич точно очнулся, обвел непонимающим взглядом вокруг, перевел взгляд на князя и тихо попросил:

— Я вернусь?

— Куда?

— Там погибли все мои.

— И мои тоже. Только возвращаться некуда, греки все сожгли. Я такого и не видел никогда, чтоб вода горела.

Любомир кивнул:

— Я слышал о таком огне, страшнее не бывает. Благодарю, что спас, не то погорел бы, как в костре, заживо.

Игорь печально усмехнулся:

— Долг платежом красен, ты меня спасал, я тебя.

Им удалось подобрать еще троих, чудом державшихся на обрубках бревен. Дружинники были сильно обожжены, у одного вытек глаз, на руки страшно смотреть, кожа висела клочьями, волос почти не было. Один не выжил, а двое других всю оставшуюся жизнь старались не подходить близко к огню и никогда не садились в ладью.

Страшных рассказов о всесильном греческом огне хватило на многие годы. Люди были не в силах передать ужас от горящей вокруг ладей воды.

Княгине было больно смотреть на мужа, вернувшегося с остатками рати в Киев. Игорь, казалось, постарел на десять лет. Он и так уже немолод, ему все тяжелее садиться на коня, раньше взлетал в седло птицей, теперь с усилием, а разгром сделал князя неразговорчивым, подозрительным. Игорь тяжело переживал провал, часто уезжал на ловы в сопровождении малого числа гридей, чтоб никого не видеть.

Ольга понимала, что надо что-то делать, дела шли все хуже, казна пустела, и собранная дань уже никак не покрывала расходов. Но муж не желал ни о чем говорить, чтобы избежать бесед, он просто не приезжал в Вышгород. Тогда Ольга сама явилась в Киев.

— Князь, пора снова собирать скуфь, только надо привлечь, как ты думал, угров, печенегов и хазар.

Игорь удивленно вскинул на жену глаза: когда это он собирался привлекать печенегов или хазар? Но сразу понял, что умная Ольга просто не хочет выговорить ему, что не послушал совета. Княгиня ни словом не укорила, наоборот, постаралась вселить уверенность, что второй раз князь не попадет под этот самый греческий огонь.

— Князь, метательные машины, что его бросают, не могут это делать далеко, нужно просто не подходить ближе такого расстояния.

Игорь изумился:

— Ты-то откуда знаешь?

— Лазутчики донесли. — Ольга постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучало ни укоризны, ни надменности, она хотела помочь и должна была сделать все, чтобы гордый муж принял эту помощь. Он столько лет воевал Причерноморье для Руси, нельзя, чтобы сейчас все пошло прахом, нужно сохранить его завоевания для сыновей, для внуков, а значит, нужна победа над Византией, нужна от нее дань.

И снова Ольга исподволь, потихоньку приводила мужа к решению привлечь к войне против Царьграда соседей. Игорь доказывал, что незачем, сами справятся, а Ольга убеждала, что помощь печенегов не помешает. Настойчивость княгини победила, князь начал собирать новую скуфь, но на сей раз поскакали тайные послы в Паннонию к уграм, в степь к печенегам, в Итиль к хазарам. Только болгары стали исключением, болгарский царь Петр послушно выполнял распоряжения Романа Лакапина.

Ольге уже донесли из Константинополя, что положение самого Романа сильно осложнилось, четыре месяца непрерывной войны и разора со стороны русов не прошли даром. В Константинополе начались волнения, казна не только Киева, но и Царьграда была пуста, деятельность императора все меньше удовлетворяла не только тех, у кого он власть отобрал, но и тех, кто не так давно приветствовал его на улицах города.

Князю снова для чего-то понадобился Любомир. Тот после похода на Царьград не уехал в свой Плесков, остался в Киеве, сам не понимая, чего ждет. Обожженные руки уже зажили, кошмар с горящей водой по ночам снился изредка, память немного успокоилась. Любомир шел к Игорю, гадая, что тот еще придумал. Собирать дань он отказался, со Свенельдом лучше не связываться, тот обирает всех так, что после и требовать нечего. Снова стеречь княгиню тоже не станет, для этого есть другие. Но поручение, которое Игорь дал названому брату, немало удивило. Оно было опасным, однако очень нужным для Руси, вернее, для самого князя и его дружины.

С собой Любомир отобрал только троих, зато верных и умелых, таких, которым можно доверить жизнь. Выехали рано, только чуть рассвело. Коснец даже пожалел, мол, можно бы и подождать солнышка, чтоб не так знобко ехать. Любомир цыкнул на дружинника, хотя хорошо понимал, что тот ворчит просто так, чтоб только что-то говорить.

Степная дорога для лесного жителя тяжела, нет привычной защиты, вокруг пусто и голо. Один овраг как две капли похож на другой, непривычны запахи и голоса птиц. Но хуже всего степняки. Обычно русичи, если их немного, движутся степью очень сторожко, чтоб никто не заметил, не услышал. Костры ночами не жгут, только днем — горячий воздух от огня смешается с воздухом парящей степи и станет не виден издали. Дозоры несут на стоянках бдительно, прислушиваясь и всматриваясь в ночную тьму. Опасно в степи, всегда было опасно….

Но в этот раз точно специально шумели, правда, костров по ночам все же не жгли, но делали все, чтобы степняки их заметили. Дивились тому дружинники, но приказ старшего Любомира выполняли. Значит, так надо.

Их заметили на второй день, когда до Киева было уже далеко. Но Любомир не дал приказа обороняться, напротив, велел поднять княжий знак повыше. Только тогда поняли дружинники, что Любомир на переговоры к печенегам едет. Все же жутковато, степняк он и есть степняк, ему никто не указ. Те вели себя нагло, окружили, напирали конями, смеялись в лицо… Любомир велел толмачу, которого вез с собой, объяснить, мол, едет от киевского князя к их князю, чтоб вели скорее, дело не ждет.

Старый, обвешанный всякими знаками печенег хитро сощурил глаза:

— А к какому коназу тебе надо? Я не подойду? Я тоже коназ!

По тому, как захохотали вокруг него всадники, стало ясно, что издевается. Но Любомир вдруг вполне дружелюбно кивнул:

— Готов говорить сначала с тобой.

Тот снова захохотал:

— Сначала, говоришь? А если это твой последний разговор?

Что и говорить, хорош посул! Но Любомир глазом не повел, усмехнулся в ответ:

— Вели моих людей напоить, накормить, второй день без отдыха едем. И пойдем поговорим.

Печенег хмыкнул в ответ, что-то залопотал на своем, показал рукой куда-то в сторону перелеска, из которого они и выскочили, потом махнул рукой Любомиру:

— Поехали. Твоих людей пока отдельно от тебя подержат. Если за собой других урусов привел, плохо им будет. И тебе тоже.

— Вели не обижать, не то Угдею перескажу про ту обиду, — Любомир, казалось, не слышал угроз, спокойно тронул коня вслед за печенегом. Тот чуть приостановился:

— Ты к Угдею послан?

— Я ж тебе сказал, что к князю от киевского князя Игоря еду.

— Зачем?

Русич пожал плечами:

— Кто такие речи в степи на коне ведет? Давай сядем, поговорим.

— На коне? Мы на коне! Я на коне! Не хочешь так говорить, не будешь никак! — почему-то взъярился печенег. Этого было достаточно, чтобы дружинников схватили и вывернули им руки. Троим против тридцати не справиться, но Любомир успел остановить печенегов:

— Стой! Если князь узнает, как ты с посланцами Киева поступаешь, вряд ли поблагодарит!

— А откуда он узнает? Не было вас, никого мы не видели! — довольный своей выдумкой, захохотал печенег.

Любомир спокойно пожал плечами:

— Думаешь, князь Игорь только нас послал? Не то он вас не знает. Не-ет, он еще троих, таких, как я, отправил, хоть один да дойдет, все перескажет. И один из моих людей уже успел в Киев ускакать, сообщит, что мы у тебя.

Степняк ругнулся по-своему, хлестнул плетью по сапогу, что-то приказал, махнув рукой в ту сторону, откуда появились русичи. И без слов было понятно, что приказал нагнать уехавшего. А Любомир продолжал убеждать:

— А тому, кто первым послов к князю Угдею приведет, награда обещана. Не хочешь ли получить?

Печенег был стар и очень недоверчив.

— Сказать что угодно можно, чем докажешь?

Любомир сунул руку за пазуху. Несколько человек тут же натянули луки. Русич вдруг захохотал, даже откинувшись на коне:

— Не бойся, князь, я же с миром еду!

Вынул из-за пазухи бересту с начертанными знаками, протянул печенегу:

— Вот, смотри, здесь все прописано.

Несколько мгновений тот соображал, что делать — признаться, мол, не знает грамоты? Нашел выход, фыркнул как кошка:

— Я русской грамоте не обучен!

— А здесь не русской, здесь ромейской писано. Я слышал, что все печенеги ромейскую разбирают. А не хочешь сам глаза портить, кликни кого другого грамотного из своих.

Печенегу совсем не хотелось ввязываться в разбирательства с грамотой, он согласно кивнул:

— Хорошо, поехали, поговорим.

— А мои дружинники как же? Я без них никуда.

Беседа слишком затянулась, и степняк махнул рукой, чтоб отпустили и остальных русичей. Дальше ехали все вместе.

Вообще-то печенег оказался не таким зловредным, каким пытался себя изобразить. Он принял русичей в своем шатре вполне сносно. Но Любомир попросил разговора наедине. Пришлось остальным удалиться.

— Ну, чего ты хочешь?

Степняк сел, но саблю не снял. Меч Любомира тоже лежал рядом, он отказался отдавать оружие, напомнив, что послов не разоружают. В ответ печенег фыркнул, мол, послы и не приходят с оружием. Русич вдруг согласился:

— Но ведь не одни вы в степи, есть и другие, с которыми и говорить не о чем.

— А с нами есть о чем?

— Есть. Проводи нас к Угдею.

— А если не провожу? — Глаза печенега изучали лицо Любомира. Чувствовал, что не зря так уверен этот русич, но никак не мог решить, помогать ему или нет.

Любомир наконец решился, видно, встретил упорного на своем пути: пока не поймет, зачем идет русич к их князю, дальше не пустит, хоть костьми тут ложись.

— Князь киевский снова решил идти на Царьград….

Печенег расхохотался, хлопая себя по коленкам от удовольствия. Любомир спокойно смотрел на него.

— Да он уже ходил! Едва ноги унес! Игорю мало, еще захотелось?

Русич выждал, пока печенег отсмеется, и чуть устало пояснил:

— Потому и не справился, что один пошел. А ромеи зазнались, никого себе равными не признают. Наказать надо.

Знал, чем брать. При словах о равенстве у печенега даже желваки заходили. Видно, и его ромеи обидели. Любомир обрадовался, значит, задело за живое. Но сразу ничего говорить не стал, подождал, пока степняк сам спросил:

— Чего князь хочет?

— Чтоб вместе с нами пошли….

Любомир потянулся за чашей с напитком из кобыльего молока, который хорошо умели делать степняки. Он старался не смотреть на хозяина шатра, давал время обдумать услышанное. Спокойно пил молоко, даже чуть причмокивая от удовольствия. Видно, это заметил печенег, усмехнулся:

— Пей, пей, это не ваше коровье молоко! У кобылы и молоко другое!

Русич кивнул:

— У всякого народа есть что-то свое хорошее. У вас вот кумыс знатен!

— Так и оставайся с нами! — захохотал печенег. Видно, просто не знал, что ответить Любомиру. — Мы тебя каждый день кумысом поить станем! И жену дадим красивую.

— Не-ет… У меня любушка в Киеве есть….

— Жена?

— Нет, просто любушка.

— Экий ты! — рассердился печенег.

Любомир вдруг поинтересовался:

— А ты откуда русский язык знаешь?

Похоже, этот вопрос смутил степняка. Он фыркнул:

— У меня мать была славянка.

— А-а… Красивая? — зачем-то уточнил Любомир.

Печенег, довольный, согласился:

— Красавица! — точно в красоте матери-славянки была его заслуга.

— И моя красивая, — вздохнул русич.

Дальше они беседовали уже как друзья. Печенег согласился, что ромеев пора проучить, зазнались слишком. Обещал проводить к Угдею завтра же, потому как знает, где тот. А другие не знают.

— Значит, награда тебе будет, — пообещал Любомир.

Его нового приятеля звали Илдеем. Обычное имя для печенега.

Утром, едва Любомир успел выйти из шатра, как оказался свидетелем ссоры, приведшей к гибели одного из печенегов. Чего не поделили эти двое, он, конечно, не знал, только увидел, как обнажили мечи, оскалились, готовые вгрызться противнику в горло. Тот, который помоложе, выкрикивал, видно, что-то очень обидное, потому как за старшего заступились еще двое. Но и молодому на помощь пришли свои. Теперь уже за мечи взялись шестеро. Любомир обратил внимание, что одеждой, а особенно навешанными украшениями молодой и старый разительно отличаются, видно, из разных родов. Противники оказались достойные, клинки сверкали в воздухе, сталкиваясь и разлетаясь, бой пошел не на жизнь, а на смерть. Все получилось как-то очень быстро и само собой. Как же это они, соплеменники, друг против друга?

А Илдея что-то не было, видно, и остановить резню тоже некому. У Любомира взыграло чувство старшего, у себя он никогда бы не допустил такого. Заорав во все горло: «Стой!!!», он одним рывком оказался посреди дерущейся толпы. То ли степняки шарахнулись от его крика, то ли сам вид русича не обещал ослушавшимся ничего хорошего, но печенеги почему-то поняли приказ, все разом встали. А что делать дальше, Любомир просто не знал. Со своими бы разобрался, а вот как быть с этими? Вдруг у них так положено?

На помощь пришел Илдей, он вылетел на середину, едва сдерживая коня, что-то закричал стоявшему с опущенным мечом старшему спорщику. Тот ответил, показывая кивком головы на молодого. Вокруг снова заорали, угрожая. Илдей нагнулся к Любомиру:

— Иди в шатер, готовься, сейчас поедем.

Уходя, Любомир успел заметить, какой ненавистью к молодому блестят глаза самого Илдея. Может, зря остановил, надо было позволить старшему снести противнику голову?

Илдей разобрался, видно, круто, слышно было, как мечи зазвенели снова. Выходить и интересоваться Любомир уже не стал. Не хватало еще пострадать в ссоре соплеменников. Хозяин шатра вошел в него, зажимая правую руку, на него было страшно смотреть, губы дрожали, лицо сведено гневом. С пальцев левой руки на землю капала кровь, видно, ранили. Любомир, ничего не спрашивая, принялся перевязывать его рану. Илдей ничего не объяснял, только коротко бросил:

— Собери своих, пора.

Русичи были уже готовы, их испугал бой среди печенегов, так недолго и самим угодить под горячую руку. Как себя вести, непонятно, вроде их и не трогают. Любомир почему-то подумал, что вчера не видел ни молодого степняка, ни его товарищей среди тех, кто был с Илдеем. Оказалось, прав, это были люди чужого рода. У печенегов сорок родов, и многие меж собой не дружат, в любой момент может возникнуть вот такая перепалка с мечами наперевес. Молодой печенег оскорбил старого, тот ответил, вот и взялись за оружие, отстаивая каждый честь своего рода.

Чужаки уже уехали, но это и беспокоило Илдея больше всего. Он хорошо понимал, что поражения не простят, подкараулят при первой же возможности, а такая будет скоро, если сопровождать Любомира. Но и не везти нельзя, не только из-за награды, а из-за того, что теперь и русича прикончат, потому что ввязался. Любомир вздохнул: ну вот чего лез? Повинился Илдею, мол, зря вмешался? Тот отрицательно покачал головой:

— Нет, хорошо, что остановил, они убили бы Кургэ, а он мой побратим.

Конечно, их встретили, но теперь уже и русичи обнажили свои мечи, хотя Илдей предложил постоять в стороне, пока разберутся. Любомир даже слушать не стал, первым взялся за меч, за ним остальные. Завидев Любомира, тот самый молодой печенег, которого он остановил перед шатром, злорадно оскалился, предвкушая расплату. Любомир понял: легко не будет, но кто же ждал легкого? У него было преимущество — видел, как бьется печенег, а тот еще ничего не знал о Любомире. Преимущество маленькое, просто малюсенькое, но им следовало воспользоваться. И русич воспользовался. Для начала он разыграл некоторую беспомощность, чем очень порадовал печенега, тот уже примерял, как разрубит русича пополам, когда вдруг его руки, державшие меч на замахе, почему-то стали двигаться отдельно от остального тела, унося оружие куда-то в сторону. Меч печенега полетел вместе с отрубленными Любомиром кистями рук, а их хозяин все не мог понять, что произошло, пальцы еще сжимали рукоять меча. Во все стороны хлестала кровь, Любомир, не в силах этого видеть, развернул лошадь и оказался лицом к лицу с другим степняком. В глазах того на мгновение застыл ужас от увиденного, но только на мгновение. Он тут же выбросил вперед руку с клинком. Русич едва успел увернуться, резко наклонившись и по пути задевая своим мечом лошадь печенега. В подобных случаях Любомиру было очень жаль лошадей, вспоротое брюхо заставило кобылу дико заржать и подняться на дыбы. Ее хозяин полетел наземь и был придавлен гибнущей лошадью.

Любомир огляделся, его дружинники бились с наседавшими печенегами, сам Илдей отбивался сразу от двоих. «Нечестно», — пробормотал русич и бросился спасать теперь уже чужого князя. Главное — сбросить печенега с коня, потом его бить будет легче. Этот завет Асмуда Любомир помнил хорошо, потому для начала полоснул мечом еще одну лошадь, мысленно прося у нее прощения. Увидев, как та вскинулась от боли, довольно кивнул и взялся за ее хозяина. Степняк не мог справиться с обезумевшей от раны лошадью, потому не сопротивлялся и был сбит первым же ударом. Илдей что-то закричал ему по-своему. Любомир решил, что благодарит, оказалось, предупреждает, что сзади еще один. Увернуться от удара Любомир уже не успел, меч печенега пришелся на левое плечо. Спасла кольчатая броня, но левая рука от удара онемела, щит опустился. За своего нового приятеля отомстил Илдей. Он буквально раскроил соплеменника пополам. Любомир кивнул, благодаря, выходить из боя он не собирался. Заметив, что старшего ранили, трое молодых дружинников разъярились и показали, на что способна дружина киевского князя! Клинки мелькали, снося печенежские руки, разрубая щиты, разя лошадей.

Бой прекратил Илдей, он снова что-то гаркнул. Большинство бившихся его послушали, опустили мечи. Печенег разобрал всех на своих и чужих, велел связать побежденных и вести за конями. Любомир понимал: для степняков это позор, попробовал убедить Илдея не делать этого, но тот не послушал, только огрызнулся в ответ:

— Не твое дело, урус!

Любомир подумал, что и впрямь не его дело, но чувствовал себя неуютно, потому как загубил не одну печенежскую жизнь, находясь у них же вроде в гостях. Пока он размышлял над этим, добрались до князя Угдея. Дружинники жались ближе к своему старшему, совсем не хотелось еще одного боя. Здесь печенегов было не в пример больше, если вздумают задать трепку Илдею, положат и их всех. Любомир, как мог, успокоил парней, объяснив, что там бой был из-за оскорблений одного рода другим, а они поневоле оказались втянутыми.

Как Угдей узнал о происшедшем до их прихода, осталось загадкой, но он узнал. Печенежский князь сидел набычившись, исподлобья разглядывал русов. Его вид не обещал ничего хорошего.

— Как посмел ты, урус, убить моих людей?!

Князь говорил по-русски не так хорошо, как Илдей, но понять вполне можно. Илдей попробовал прийти на помощь новому другу, но Угдей остановил его гневным жестом. Любомир склонил голову:

— Позволь передать тебе привет, князь Угдей, от киевского князя Игоря.

Глаза печенега сузились, губы сузились:

— Гибель моих людей ты называешь приветом?! Я прикажу посадить тебя на кол, чтоб все знали, что бывает с недостойными.

Любомиру очень хотелось возразить насчет недостойных, но он сдержался, спиной чувствуя, как напряглись его дружинники. Голова русича снова склонилась:

— Князь, мы вынуждены были защищаться. Эти люди знали, что мы пришли от киевского князя, но напали первыми. Они настоящие воины, и одолеть их было бы трудно, но князь Илдей вступился за нас.

Угдей изумленно вскинул брови:

— Кто?! Князь?

Окрестности огласил хохот печенежского правителя. Любомир уже понял, что Илдей никакой не князь, но эта оговорка смягчила разговор. Он чуть улыбнулся. Вокруг в сто глоток хохотали степняки, то ли обращение к Илдею как к князю показалось им очень смешным, то ли просто поддерживали своего князя. Вдоволь насмеявшись, Угдей соизволил поинтересоваться:

— Чего ты хочешь?

— Передать тебе слова моего князя.

— Говори! — милостиво согласился печенег.

— Есть слова, которые надо произносить наедине.

И снова глаза степняка превратились в щелочки:

— У меня нет секретов от моих людей!

Любомир, едва сдержавшись, чтобы не сказать: «Зато у меня есть!», развел руками:

— Князь, я выполняю волю своего правителя. Мне велено говорить с глазу на глаз.

Скорее всего, Угдей не совсем понял последние слова, потому что подозвал одного из стоявших рядом печенегов и переспросил. Что там наговорил ему толмач, неизвестно, но, видно, не очень хорошее, потому как князь стал багроветь. Любомир бросился выправлять положение.

— Князь киевский велел передать тебе просьбу….

Брови печенега поползли вверх.

— Просьбу? Какую, чтоб я не трогал его Кыюв?

Русич понял, что пора открывать тайну, иначе можно не дожить и до вечера.

— Нет, речь идет о Царьграде….

Угдею явно надоел разговор, он уже начал подниматься, чтобы прекратить его и уйти. Последние слова Любомира заставили печенега застыть. Глаза князя впились в лицо русича. Тот глядел открыто. Видно, это понравилось печенегу, он вдруг махнул рукой:

— Иди за мной!

Остальные остались стоять. Дружинники, не зная, что им делать, а печенеги, не решаясь расправиться с русичами без разрешения князя. Любомир украдкой оглянулся, стараясь взглядом подбодрить своих парней. В это мгновение он вдруг подумал о том, как тяжело послам, никогда не знаешь, вернешься ли домой или погибнешь из-за чьей-то дури.

Угдей выслушал Любомира спокойно, только буравил тяжелым взглядом узких глаз. В какой-то миг русич подумал о том, насколько жесток печенег и… умеет ли он любить женщин. Князь ничего не ответил на предложение Игоря, но по тому, как он велел устроить Любомира и его дружинников, было понятно, что был заинтересован. Выйдя из шатра следом за степняком, которому Угдей поручил русичей, Любомир кивнул своим, чтоб шли следом. Их действительно устроили в отдельном шатре, привязали рядом коней, принесли мяса людям и овса лошадям. Коснец даже усмехнулся:

— Принимают, точно дорогих гостей….

Любомир, с удовольствием снимая сапоги, из которых не вылезал уже четыре дня, согласился:

— А мы и есть дорогие.

— Ага, только сначала чуть не убили.

— Они-то нас чуть, а мы их вон сколько положили….

Потом был долгий и трудный разговор с князем Угдеем. Хитрый печенег все допытывался у Любомира, почему князь Игорь решил призвать на помощь степняков. Сам так слаб? Или боится снова погореть от греческого огня? Любомир усмехнулся:

— Не слаб, только русичи говорят: «Гуртом и батьку бить легче». А огня, конечно, боится, только теперь знает, как его избежать.

Это была неправда, ничего Игорь не знал, но выдавать опасения князя печенегам Любомир не стал. Угдей, видно, не понял про батьку и гурт, повернулся к толмачу, но и тот оказался не горазд. Русич объяснил сам.

— Вместе все делать легче, даже воевать.

— Ха! — не заметно, чтобы Угдей согласился с таким суждением. — Зато и добыча многим достанется, а не одному.

Любомиру очень хотелось спросить, почему печенеги сами в таком случае не воюют Византию, но не рискнул. Он уже хорошо понял, что при степняках нужно взвешивать каждое слово, прежде чем его произнести. Как учил отец: сначала слово покатай во рту, а когда поймешь, что не сказать нельзя, говори. Покатал и ответил уклончиво:

— Царьград богатый, добычи на всех хватит.

Долго еще длился этот разговор. Любомир упорно подвигал Угдея к мысли, что на ромеев стоит идти вместе с русами. Тот вдруг хитро сощурил глаза:

— А если я этот разговор императору Роману передам?

— Зачем? — спокойно пожал плечами Любомир. — Чтобы знали, что мы против них? И без того знают.

И снова с трудом удержался, чтобы не добавить, мол, а князь Игорь после того дружить с тобой не будет. Печенегу дружба с Киевом не особо нужна, захочет, и так нападет. Угдей хмыкнул:

— Хитрый ты… Оставайся у меня служить, много золота дам, много красивых женщин…

Любомир поднял на князя глаза, долго смотрел, прежде чем ответить:

— Князь, ты мог бы родную степь на новгородские леса променять?

Угдей почти презрительно фыркнул.

— Вот и я свою землю ни на какую другую, пусть самую хорошую, не променяю.

И такая правда слышалась в словах русича, что князь даже встал.

— Если все русичи у коназа Игоря таковы, то я пойду с ним на Царьград!

Любомир пробормотал под нос:

— Не все….

Увидев, как прислушался печенег, добавил:

— Есть многие, кто лучше меня.

Угдей решил, что Любомир просто скромничает, махнул рукой:

— Иди! Коназу передашь, что пойдем вместе. Только про добычу еще отдельно поговорим.

— Поговорим, — согласился Любомир, мысленно обещая себе никогда больше в переговоры со степняками не вступать. Пусть уж другие…

Обратно ехали в сопровождении целой сотни печенегов, чтоб никто другой по пути не тронул. Появление сотни печенежских всадников на виду у киевских стен чуть не наделало переполоха, хорошо, Любомир сообразил выехать вперед и поднять княжий знак. Провожал его новый приятель Илдей, которого он назвал князем, на потеху остальным. Попрощались по-доброму.

— Ты хороший воин. Мы еще встретимся, — пообещал печенег.

Любомир согласился:

— Встретимся, только хорошо бы не с мечами против друг дружки.

— Хорошо, — согласился тот.