СВАТОВСТВО

Когда во дворце Тиндарея поняли, что Елена похищена, ее братья Кастор и Полидевк бросились на поиски. Сама сестрица их, может, волновала и не настолько, чтоб за ней колесить по всей Элладе, но назревал скандал. Слишком многие видели юную красотку на свадьбе ее сестры и воспылали страстью. От желавших взять Елену в жены немедленно, не дожидаясь ее окончательного взросления, не было отбоя, дворец в Спарте осаждали толпы женихов, доказывая каждый свое преимущество Тиндарею и Леде.

Они бы и не против, только красотка отсутствовала! Пришлось врать о пребывании у родственников и скором возвращении. Но шли день за днем, женихи выпили и съели немыслимое количество всякой снеди, основательно передрались между собой, а невеста не возвращалась.

От нечего делать претенденты устроили себе соревнования.

Очень беспокоил Тиндарея и приезд микенских царей Агамемнона с Менелаем. Агамемнон не стал скрывать, что знает о похищении красотки, но поговорив с царем Микен, успокоился. Агамемнона совершенно не волновало похищение Елены, он пожал плечами: найдут и вернут. Теперь Тиндарей хорошо знал, кому отдаст дочь, даже если для этого ее придется связать и увезти силой. Подумав об этом, царь усмехнулся: сначала беглянку надо найти. Его дочь предназначалась младшему брату Агамемнона Менелаю, это решено.

Агамемнон успокоил тестя: если диоскуры в ближайшее время не найдут красотку, то он подключит своих людей и все выйдет гораздо быстрее, а пока пусть мальчики постращают Элладу, это тоже полезно. Не был против и сам Тиндарей, ведь под видом розысков сестры братья уже награбили немало всякой всячины, в Спарту то и дело приходили целые обозы с дорогими и полезными вещами, но главное, приводили рабов. Мастерские и жилища, отведенные для рабов, заметно пополнились. И никто из ахейцев не мог возразить, ведь диоскуры не разбойничали, они честно искали свою похищенную сестру.

Диоскуры уже объездили, кажется, все, разве что в Аид не заглянули… Наконец, Полидевку пришло в голову спросить отца. Зевс откликнулся не сразу, он прекрасно понимал, как отреагирует на его помощь детям Гера. Но как раз Гера и помогла, ей очень хотелось заставить дрянную девчонку вернуться домой и стать приличной супругой. Только не героя, который полез к Аиду за Персефоной и там пропал, а какого-нибудь добропорядочного ахейца.

Когда братья уже собрались домой с невеселым сообщением об окончательном исчезновении сестрицы, им встретился афинянин Академ. Мужичонка так себе, болтлив, редкозуб и неопрятен, зато сведения сообщил очень важные, мол, живет в Афинде у матери героя Тесея Эфры какая-то сверхкрасивая девчонка. Услышав о большущих синих глазах, крупной груди и золотых кудрях, Кастор и Полидевк переглянулись, согласно кивнули и уже через минуту мчались в сторону Афин, бросив Академу пару монет за сведения. Тот с изумлением разглядывал нежданно свалившееся богатство, так и не поняв, за что же получил…

Эфра была несказанно рада тому, что беспокойную гостью увезут прочь. Она понимала, что Тесей вряд ли вернется, а родив, Елена снова станет очень лакомым кусочком, и найдется слишком много желающих его попробовать. Потому и братьев-диоскуров она встретила приветливо.

Зато сами братья, увидев сестрицу с совершенно круглым животом, сначала рассвирепели, но потом задумались. Не привозить Елену нельзя, в Спарту уже отправлено сообщение о ее находке, там ждет, облизываясь, толпа женихов. Привезти с ребенком или на сносях к этим же женихам тоже нельзя. Но и оставаться в Аттике опасно…

Сама красотка виноватой себя не считала, она носила живот гордо и не смущаясь. Первым опомнился Кастор:

– Чей?

Елена пожала плечами.

Кастор быстро соображал: Тесей, Пирифой или… Агамемнон?

– Агамемнона?

– Да.

Подумав, братья решили везти скандальную красотку в Микены, в конце концов если ребенок Агамемнона, то пусть сам и разбирается! Эфру прихватили с собой в качестве военной добычи, она стала служанкой Елены на долгие годы.

Они подъезжали к Микенам со стороны Коринфа, хотя сам Коринф предпочли объехать стороной, не хотелось всем показывать беременную Елену. Лошади шли медленно, подстраиваясь под шаг осла, на котором ехала красотка, чтобы ее не растрясло, а потому добирались долго. Но вот наконец показался город на огромном холме. Крепость, венчающая вершину холма, была окружена множеством домов, рассыпанных по склону. Елена сразу подумала, что сверху должно быть видно всю долину Аргоса.

Весь склон был усеян домами ремесленного люда, те, кто жил внутри крепости, не желали, чтобы запахи кожевенных мастерских или навоза раздражали их носы. Зато пока путники проехали к воротам крепости, успели многое увидеть и понюхать. В одном месте трудились гончары, их изделия сушились на солнце или были выставлены на полках на продажу. Слышались удары молотков и тяжелых молотов у кузнецов, сохла на длинных веревках или просто на оградах из веток свежевыкрашенная ткань, откуда-то резко пахло духами, с другой стороны тянуло навозом… На улицах было шумно, перекликались жители, расхваливали свои товары торговцы, мычали ослы, ржали лошади, скрипели разные повозки, смеялись женщины и плакали дети… Кто-то ругался, кто-то звал ребенка, кто-то пел… Город жил своей жизнью, и ему не было дела до двух спартанцев и беременной женщины со служанкой, хотя те одеты весьма богато. Но Елена быстро поняла, что это не богатство для Микен…

Разглядывать нижний город было некогда, они уже добрались до крепости.

Высокие стены, мощная каменная кладка, крепкие ворота – все это создавало ощущение неприступности. Елене очень понравились ворота, над входом, опершись на фундамент какого-то сооружения, стояли два великолепных огромных льва. Все вырезано столь умело, что казалось, львы сейчас спрыгнут, чтобы разорвать самовольно вошедшего. Полидевк кивнул брату:

– Хорошо сделал Агамемнон.

К дворцу вела величественная лестница, на вершине которой стояла, словно еще одно изваяние, Клитемнестра. Елена почувствовала острое желание развернуться и броситься вон. Сестра нарочно выбрала такое положение, она как царица Микен словно принимала своих подданных. «А я несу подарок», – подумала Елена, поглаживая свой большой живот. Слов нет, супруга Агамемнона великолепно смотрелась на верху лестницы в своем богатом наряде, особенно в сравнении с измученными дорогой, покрытыми пылью путниками.

Почувствовав укол самолюбия, Елена выпрямилась, гордо вскинула голову и не менее царственной походкой, оглядываясь по сторонам, словно принимая сделанную кем-то для нее работу, стала подниматься по ступеням. Эта важность позволила ей не торопиться и не запыхаться.

По мере того как поднимались, открывался роскошный вид на те самые Львиные ворота и на всю долину. От высоты дух захватывало. Мелькнула мысль: а где же сам хозяин этого великолепия?

Клитемнестра сделала вид, что довольна приездом сестры:

– Я рада, что тебя удалось разыскать и вернуть домой. Юной девушке совсем не дело бегать с кем-то по Элладе. Хотя ты не девушка, – усмехнулась царица, кивнув на живот Елены.

Та спокойно уставилась в глаза сестре, словно спрашивая: сказать, от кого? Та предпочла перевести разговор на другое:

– И вам, братья, огромное спасибо. Прошу входить, мы рады гостям.

Интересующий Елену вопрос задал Кастор:

– А где Агамемнон?

– Уехал, – просто пожала плечами Клитемнестра, ей очень не хотелось говорить, что Агамемнон вместе с младшим братом Менелаем только вчера отправились в Спарту.

Елена разглядывала дворец с затаенным чувством зависти, всеми силами, однако, стараясь, чтобы оно никак не проявлялось наружу. Удавалось не всегда.

Огромный дворец нависал над Львиными воротами. Колоннада у восточного входа словно приглашала в мегарон – тронный зал, богато расписанный, с большим очагом, резными столиками и двумя высокими тронами – пошире и повыше, видно, для Агамемнона, и пониже для его супруги. Елена почувствовала, как сердце сжала зависть, а внутри требовательно толкнулся ребенок. Погладив рукой живот, она шепнула:

– Не бойся, все это будет твоим…

К чему сказала, не знала и сама, но почему-то появилась твердая уверенность, что ее дитя будет бегать по этим комнатам и сидеть за этими столиками.

Разглядывая роспись мегарона, она поинтересовалась, колупнув штукатурку:

– Как давно это расписывали?

– Не знаю, этому дворцу немало лет, микенские дворцы древние.

Стены мегарона услышали заливистый смех Елены:

– Древние?! Всем известно, что этот дворец построил дед твоего Агамемнона Пелопс! А до того здесь стоял дом под соломенной крышей!

Клитемнестре хотелось возразить, но, к сожалению, она не слишком хорошо знала историю Микен. Откуда Елена-то знает? Она не догадывалась, что за время вынужденного пребывания в доме Тесея Елена многое узнала от Эфры, которую братья взяли с собой как служанку сестрице, и от знатока истории Эллады Атея, занимавшегося в доме Эфры всем понемногу. Старого Атея забирать не стали, дороги не выдержит, корми его только зря! А его знания интересовали диоскуров не очень.

Гинекей – женская половина дворца – была также хороша, как и мегарон. Все удобно и красиво – спальни, ванные, многочисленные комнаты непонятно для кого. И здесь Елена не удержалась, чтобы не съехидничать, озабоченно нахмурив брови, она поинтересовалась:

– Сколь жен у твоего мужа?

– Я одна!

– Тогда к чему столько спален? Я думаю, он собирается завести гарем. Проследи, чтобы в нем не оказалось больных.

– Не бойся, ты в этот гарем не попадешь!

– Я?! Разве можно меня в гарем?! Я единственная, ради меня можно только кого-нибудь бросить! – Не позволяя сестре ответить, она тут же попросила: – Ты позволишь мне вымыться с дороги? В вашем царстве просто нет нормальных дорог для передвижения, я вся в пыли…

Сцепив зубы, чтобы не сказать гадость, Клитемнестра подозвала служанку:

– Проводи госпожу в ванную и помоги ей смыть дорожную грязь. Ну и всю остальную, если сможешь, кто знает, что на нее налипло в деревенском доме?

– В деревенском доме я мылась дважды в день, потому налипнуть ничего не могло. И мылась в серебряной ванне и из серебряного кувшина.

Ничего подобного в доме Эфры не было, но не сказать так Елена просто не могла! Она еще немало наврала о своем содержании. По ее словам выходило, что богаче Афинды места нет не только в Элладе, но и на всем свете, а Тесей отправился с Пирифоем к Аиду, чтобы привести Персефону ей в служанки! Слушая этот бред, Эфра только качала головой: глупая девчонка!

– А… муж тебя любит?

– Конечно, любит! Посмотри, какие подарки, – Клитемнестра открывала одну резную шкатулку за другой, доставая украшения. Как ни старалась Елена, сдержать жадный, восхищенный блеск глаз не смогла. Но строптивый характер снова дал знать.

Она быстро взяла себя в руки и принялась лениво перебирать украшения, примеряя на руки и прикладывая к себе перед зеркалом:

– Такой у меня есть…

– Такой? – удивилась Клитемнестра, потому что браслет изготовил микенский ювелир.

– Да, только с зеленым камнем! И такой есть… почти… но массивней.

– А где они?

Елена на мгновение замерла, потом удивленно уставилась на сестру:

– Разве можно ездить по нынешним дорогам с таким количеством золота, как у меня?! Все оставили в надежном месте, потом отправлю кого-нибудь, привезут! – махнула она рукой.

Клитемнестра прекрасно понимала, что сестра врет, но как ее поймать?

А Елена продолжила перебирать украшения, уже не стесняясь в своем вранье.

– А такие серьги мне не понравились, я служанке подарила. Она глупая, пусть носит…

Клитемнестра вдруг осторожно подложила тот самый браслет микенского ювелира. Елена снова взяла его в руки и снова объявила:

– И такой у меня есть, только с синим камнем!

– Ты же сказала, что с зеленым?!

Юная женщина поняла, что попалась, но Елену так просто не возьмешь, пожала плечами:

– И с синим есть, и с зеленым. У меня их так много, что я даже забываю, с каким нет.

Но почувствовав, что может снова попасть впросак, она предпочла перевести разговор на другое:

– Ты часто сидишь рядом с мужем на пирах?

– Нет, он не очень это любит.

– Почему?

– Считает, что место женщины в гинекее.

– Фи! Я бы сидела!

– Это в воле царя.

– У меня было бы в моей воле! Это ты все делаешь, что скажет Агамемнон, у меня он бы делал то, что скажу я!

Клитемнестре надоело, она огрызнулась:

– Что ж ты отпустила Тесея с Пирифоем неизвестно куда?

– Надоел, – неожиданно для себя честно призналась Елена.

– И что теперь?

– Не знаю…

Почти до утра она и сама думала о том, что теперь будет. Одно дело ходить, гордо выпячивая пузо, или врать про полные кладовые золотых украшений, и совсем другое действительно выносить ребенка, и куда его денешь, родив, если сама еще недавно вышла из детского возраста?

Душу Елены разъедала зависть. Обыкновенная Клитемнестра стала царицей Микен, женой самого сильного из царей Эллады, а она, красавица Елена ходит с пузом от запропастившегося куда-то Тесея! Конечно, сама Елена прекрасно понимала, чье дитя носит, но братья и сестра подозревали, что от Тесея. Да какая теперь разница? Кому она нужна? Братья говорили, что в Спарте от женихов не протолкнуться, все ждут возвращения Прекрасной Елены. Интересно будет посмотреть, как они разбегутся, увидев ее пузо или ребенка в руках!

Нет, Елена ни на минуту не пожалела о случившемся, что было, то было, но она впервые серьезно задумалась о своем будущем. Теперь такого, как у Клитемнестры ей не видеть…

Между сестрами не мог не состояться еще один разговор. Его вели уже без свидетелей. Клитемнестре было трудно, но она решилась, понимая, что если Елена вернется домой с животом и в Спарте выяснится, чей это ребенок, то слова о том, что ради нее можно кого-то бросить, могут оказаться пророческими. Елена вот-вот родит, а сама Клитемнестра даже не беременна! Кого предпочтет Агамемнон – родившую ему ребенка (а если еще и сына?!) красивую девчонку или менее красивую и более взрослую Клитемнестру? Сердце сжалось от такой мысли.

Женщина тоже долго не могла заснуть, обдумывая нелепое положение, в котором они очутились. И вдруг придумала.

Братья сказали, что в Спарте полно женихов, желающих забрать их непутевую сестрицу с собой. Если не удалось Тесею, может получится у кого-то другого? А ребенка она заберет себе! Не та мать, что родит, та, что вырастит. И Агамемнону скажет, что Елена родила от Тесея.

– Я выращу тебя сильным и смелым, чтобы Агамемнон смог тобой гордиться! А если ты девочка, то будешь верной и чистой, не то что твоя мамаша! Но кто бы ты ни был, ты никогда не узнаешь, кто тебя родил!

Приняв решение, она наконец заснула.

Утром Клитемнестра позвала Елену на верхнюю веранду поговорить.

– Там прохладно и нам не будут мешать…

Когда уселись и отпущенная служанка удалилась, Клитемнестра безо всяких предисловий начала:

– Елена, зачем тебе мой муж? Не отрицай, я знаю, что он твой любовник! И знаю, что вот это дитя, – Клитемнестра кивнула на большой живот Елены, – от него.

– Это Тесея!

– Не лги, Тесею ты досталась уже беременной. Оставь Агамемнона в покое, ты уже насладилась им, теперь он женат, я его жена, оставь его мне.

– Бери, – пожала плечами младшая из сестер, – я не держу.

– Но приехала сюда.

– Эти привезли, – поморщилась Елена в сторону братьев, сидевших в тени дерева.

– У меня есть тебе предложение.

Что она может мне предложить? Забыть ласки Агамемнона? Я сама себе хозяйка!

– Ты не можешь вернуться домой с ребенком, это будет позором, за который тебя не только замуж не возьмут, но и вовсе накажут. Я заберу у тебя родившееся дитя и назову своим.

– Кто тебе поверит?

– Это мое дело!

– А почему ты сама не рожаешь?

Клитемнестра вздрогнула, как от удара, действительно прошло уже достаточно времени, а она не беременна. Но как объяснить этой самоуверенной девчонке, что муж редко бывает дома?

– Я не отдам тебе Агамемнона!

– Это мы еще посмотрим.

– Он сам не захочет тебя!

И вдруг в голубых глазах младшей сестры блеснуло лукавство:

– А ты скажешь Агамемнону, что это мой ребенок?

Мгновение Клитемнестра раздумывала, всего мгновение. Потом вздохнула:

– Да, скажу. Но рожать ты будешь в Аргосе, чтобы никто в Микенах не знал, что родила не я.

– Пожалуйста! – недоуменно пожала плечами младшая.

Родилась девочка, она была крепенькая и синеглазая, как мать. Елена рожала легко, быстро и как-то без переживаний, то ли из-за собственной беззаботности, то ли была еще слишком молода для материнских чувств. Эфра посоветовала Клитемнестре забрать девочку сразу и не показывать матери, тем более не давать ей кормить, чтобы Елена забыла о малышке, а само дитя не видело матери.

Так и поступили, Клитемнестра с ребенком тут же вернулась в Микены, а Елена, немного придя в себя, отправилась с братьями в Спарту. Прошла всего неделя после рождения дочери, но красотка словно и не рожала вовсе, она была полна сил, весела и безумно хороша. Беременность и роды женщин иногда уродуют, делая бесформенными, а некоторых, напротив, сильно красят. Елена, и без того хорошенькая, расцвела после рождения дочери пышным цветом, вся скрытая в ней женственность наконец показалась миру. Братья только головами качали: вот теперь сестрицу пора как можно скорее отдавать замуж, иначе новой беды не избежать…

Клитемнестра назвала девочку Ифигенией и растила действительно как собственную дочь, даже после того, как родила двойняшек Ореста и Электру.

Елена уже однажды видела Одиссея, этому беспокойному царю Итаки никогда не сиделось в собственном царстве долго, он успел побывать много где, и в Спарте тоже. Одиссей был коренастым, крепким, как дубок, и сильно заросшим волосами, причем в отличие от большинства волосы царя предпочитали расти не только на голове, но и на его ногах, руках, груди и даже спине… Рыжеватой шерстью было покрыто чуть не все тело героя. Это не мешало Одиссею быть немыслимо обаятельным, вокруг него всегда собирались люди, увидев любопытную толпу, можно было почти наверняка знать, что услышишь голос царя Итаки, рассказывающего свою очередную байку. У Одиссея никогда нельзя было угадать, где заканчивается правда и начинается его собственная выдумка. Но за эти выдумки рассказчика любили едва ли не больше.

Девушка скорее сначала услышала Одиссея, чем увидела, потому что молчать тот просто не мог, он привычно что-то рассказывал. Правда, на сей раз вокруг не было толпы, только несколько человек.

– Одиссей! Рада тебя видеть, ты не изменился!

– Зато ты стала невозможной красавицей! – развел руками царь Итаки. – Теперь язык не повернется назвать тебя гусенком!

Елена рассмеялась, слышать похвалу из уст бывалого молодого человека приятно.

– Ты тоже в числе моих женихов?

– Неужели ты думала, что я упущу такую возможность? А вдруг твой взгляд упадет именно на мою пегую шевелюру? Хотя, где уж мне, тут собралось вон сколько достойных претендентов… – притворно сокрушался Одиссей, явно не слишком расстроенный таким соперничеством. – Тут он показал на стоявшего рядом молодого человека: – Это мой друг Менелай, брат Агамемнона.

Переведя взгляд на Менелая, Елена замерла. Не будь Агамемнона, она обязательно влюбилась бы в этого царевича. Те же глаза, те же мощь и сила, но только у старшего это сила грозы Эллады, а у младшего пока им самим непонятая. Менелай гораздо мягче и словно под рукой старшего брата. Встретив его влюбленный взгляд, Елена неожиданно для себя вдруг фыркнула: вот еще, какое он имеет право так смотреть?! Но невольно глянула еще раз. Менелай глаз не отвел, он словно звал в какие-то неведомые дали. Стало томительно страшно, как на краю пропасти, когда хочется с восторгом шагнуть вниз… И Елена была готова шагнуть!

Но именно эта своя мгновенная слабость почему-то ее разозлила. Вот еще! Не подчинялась мужчине и не буду подчиняться! – подумала красотка, напрочь забыв о том, как сгорала от страсти в руках Агамемнона. Но Агамемнон не звал, он брал ее, словно Елена принадлежала ему по какому-то праву. Тогда юная женщина не подозревала, что так будет еще долгие годы, царь Микен будет просто брать ее, не уговаривая, даже не соблазняя, как свою добычу. Елена и была таковой, ведь это Агамемнон пробудил в ней женщину.

Одиссей переводил взгляд с друга на Елену и обратно, для себя он уже все понял, тут родилось то, что сделает Елену женой именно Менелая, или он ничего не понимает в этой жизни.

Поэтому, когда на следующий день Тиндарей позвал его поговорить, Одиссей уже знал, что скажет отцу Елены. Он действительно дал дельный совет… Правда, пройдет много лет и этот совет обернется самому Одиссею двадцатью годами отсутствия дома, но человек не может предвидеть, чем грозят им же сказанные слова в далеком будущем, это дано только богам, да и то не всегда.

– Послушай меня, Менелай, я хочу поговорить о твоем будущем. Именно твоем. Кого бы ни выбрала моя строптивая дочь, я выбираю тебя. Не потому, что ты брат Агамемнона, хотя и поэтому тоже. Ты сам готов взять Елену в жены?

Менелай кивнул, внимательно глядя на Тиндарея. Разговор начинался не совсем обычно.

– Из всех, кто претендует на мою дочь, я выбрал двоих – тебя и Одиссея. Но у царя Итаки слишком мал его островок и царство тоже.

– У меня его нет совсем, – усмехнулся Менелай.

– Это не беда. Одиссей ни за что не покинет свое царство ради какого-то другого (если бы знал Тиндарей, как ошибается и сколько других царств придется повидать Одиссею, прежде чем он вернется в свое собственное!). А ты готов сделать это?

– У меня нет своего царства, – повторил Менелай, – мне нечего покидать. Разве что отправиться за Гелеспонт…

– Ни за что! Этого не хватало! Ты дашь мне слово, что будешь править Спартой после меня, – он сделал останавливающий жест, – и не покинешь ее! А если покинешь, то уже не вернешься сюда!

– Но у тебя есть два сына.

– Да, диоскуры. Они столь неразлучны, что не смогут управлять Спартой и предпочтут отказаться от власти, только чтобы не оказалось, что один из них старший царь, а второй младший. Если ты станешь мужем Елены, то следом за мной станешь и царем Спарты, это, конечно, не Микены, но тоже неплохо.

– Я стану мужем Елены, только если она выберет меня сама, но потому, что сама Елена мне очень нравится, а не потому что могу получить твою Спарту, Менелай!

– Сядь, – махнул на него рукой царь. – Я отдаю должное твоему молодому пылу, но ты не представляешь, как будет трудно, если это случится. Я предпочел бы не иметь жены вовсе, чем быть женатым на такой, как моя младшая дочь. Ей всего четырнадцатый год, но она успела родить, и боюсь, сама не знает от кого.

– От Тесея?

– Ты и это знаешь? Афродита предсказала ей славу самой красивой женщины на земле, вокруг твоей жены будут роем виться желающие занять твое место хоть на ночь. Но боюсь, что излишней верностью и привязанностью Елена не отличается, поэтому хорошенько подумай, прежде чем принимать решение.

– Моя любовь к ней поможет мне все вынести и пережить.

– Хорошо бы… Одиссей дал мне дельный совет, как избежать обиды и соперничества других женихов. Я надеюсь, что мы будем с тобой союзниками и родственниками.

– Почему ты решил, что Елена решит стать моей женой?

– Я достаточно хорошо знаю свою дочь. Ты посмел сегодня посмотреть на нее, как на свою добычу. Этого достаточно, чтобы вызвать у нее протест, а потому отдать тебе предпочтение. Елена выберет тебя. Иди.

Тиндарей был прав, Менелай и Елена действительно только что нечаянно столкнулись. Неожиданно для себя Менелай оглядел девушку с ног до головы, чем вызвал у Елены бурю возмущения:

– Что?!

– Все твердят о твоей неземной красоте, хочу рассмотреть поближе, – Менелай усмехнулся и заглянул в ее глаза. Елена снова почувствовала себя на краю пропасти, и пропасть эта была синего цвета, девушка утонула в глазах Менелая! Она не замечала, что его руки крепко держат ее плечи. Сколько так смотрели, неизвестно, опомнившись, Елена все же фыркнула:

– Ну что, убедился?

– Ты красивая… и будешь моей! – усмехнулся царевич.

– Вот еще! – дернула плечом Елена.

Но отправиться дальше не удалось, пальцы Менелая успели ухватить край ее туники. Малейшее движение и туника либо сползет с плеч, либо просто порвется, оставив ее голышом. Менелай предпочел бы второе, но рисковать не стал. Не успела девушка возмутиться снова, как он властно притянул ее к себе, рассмеялся на ухо:

– Будешь, будешь! А если ты завтра выберешь меня, то сегодня у тебя последняя спокойная ночь. Отдыхай, потом не дам!

И сразу отпустил. Он шел по коридору, не оглядываясь, а она стояла растерянная и… счастливая! Счастливая от этой страсти, этой силы, готовая с восторгом подчиниться.

Тиндарей, видевший всю картину из своего окна, поспешно отступил, чтобы его не заметили.

Позже Тиндарей позвал и свою строптивую дочь. Елена пришла непривычно тихая и даже задумчивая. Неужели на нее так повлияла встреча с Менелаем? Хорошо бы… – подумал отец.

– Завтра нужно дать ответ, тянуть дольше нельзя. Кого ты выбрала?

Девушка вскинула на отца свои голубые глаза и тихо спросила:

– А кого выбрал бы ты?

– Я? – Тиндарей решил помучить дочь и потянуть время. – Твои женихи один достойней другого. Громадный и сильный Аякс Теламонид… Аякс Лакрийский, он не столь велик телом, но тоже хорош… Диомед, Патрокл, Идоменей…

Она не дала продолжить:

– Ты собираешься перечислять всех?!

– Есть еще Одиссей, он умен, как никто…

По взгляду, который кинула на него Елена, Тиндарей понял, что она выбор сделала, и это не Одиссей!

– Я бы выбрал… – Девушка замерла, отец едва сдержался, чтобы не усмехнуться. – Менелая. Но мне показалось, что он тебе не понравился, слишком настойчив?

– Нет! – поспешность, с которой возразила Елена, не оставляла сомнений в правильности расчетов Тиндарея.

– Не настойчив или не понравился?

– Настойчив, – опустила голову Елена. – Но он… если ты хочешь Менелая, пусть будет Менелай!

– Значит, Менелай. Я хочу того же, кого и ты! – насмешливо глянул в глаза дочери отец. – А он очень хочет тебя! Иди! И не вздумай передумать, иначе придется тебя красть еще раз!

В ушах Елены звучали слова отца: «…очень хочет тебя».

Утром отец еще раз спросил Елену:

– Ты готова ответить?

– Да.

– Кто?

– Я послушна твоей воле.

– Хорошо, я рад.

Рано поутру женихи собрались на большом дворе перед дворцом, чтобы выслушать волю Тиндарея. Царь Спарты вышел к ним не один, рядом стояла Елена. Хотя она не смогла сомкнуть глаз за ночь, девушка была ослепительно красива! Все женихи невольно подтянулись, заблестели глазами. Пока Тиндарей не начал говорить, Елена медленно оглядела всех претендентов, внимательно вглядываясь в каждого.

Вот два Аякса – большой и маленький, они словно нарочно всегда рядом, это подчеркивает огромный рост и мощь одного и хрупкость и гибкость другого… вот стоит насмешник Одиссей, но на сей раз он не улыбается… вон впился в нее глазами Диомед… Каждого из женихов Елена словно подбодрила, только на Менелая посмотрела насмешливо! И встретила такой же взгляд, синие глаза тоже бросали ей вызов, мол, испугалась?! У Елены перехватило дыхание, казалось, Менелай действительно напоминал ей обещание не давать покоя по ночам и ждал ответа!

Опустив глаза, она отвернулась.

Тиндарей тоже обвел взглядом собравшихся. Он должен сделать так, чтобы после сегодняшнего дня они не стали врагами ни друг дружке, ни ему тоже.

– Вы все хотели взять в жены мою дочь Елену, и каждый достоин стать ее супругом. Но выбирать ей.

Женихи откровенно напряглись, ведь девушка так ласково посмотрела на каждого из них!

– Но прежде чем Елена скажет, кто же ей мил, я хочу, чтобы вы все дали клятву верности будущему мужу моей дочери! Чтобы обещали богам не держать на него зла, поддерживать и блюсти честь супруга Елены! Думаю, это справедливо!

На мгновение установилась тишина, потом женихи согласно загалдели. Все верно, только так можно избежать обид и раздоров! Тиндарей прав!

– Если все согласны, прошу пройти на берег реки, где все готово для клятвы и жертвоприношения! Елена подождет нас здесь.

К жертвоприношению все было готово. Большой черный вол лежал связанный и только косил влажным глазом. Понимал, что ему предстоит, что ли? Кровь жертвенного животного окропила алтарь, потом оружие собравшихся, произнесли нужные слова, обещав прежде всего Зевсу беречь честь того, кого Елена выберет себе в мужья, помогать ему, если придется.

Клялись все вместе и каждый по очереди.

Агамемнон вдруг усмехнулся:

– Тиндарей, чья это придумка?

Тот не стал отпираться:

– Одиссей догадался.

– Хитер рыжий… ох, хитер! Здесь почти все цари Эллады, все сильны и будут править еще долго. Ты понимаешь, что сейчас сложился союз ахейских царей? Теперь обида одного из них будет всеобщей. Ай да рыжий!

Толпа вернулась возбужденной, чувствовалось, что вид свежей крови и произнесенные слова подействовали на женихов даже сильнее, чем ожидал Тиндарей. От Елены не укрылся тревожный взгляд, брошенный на нее отцом. Царь Спарты хорошо знал свою строптивую дочь, она может передумать в любую минуту! Если честно, то у Елены была такая мысль, объявить мужем какого-нибудь маленького Аякса и посмотреть на реакцию отца и остальных.

И снова женихи стояли перед ней в ожидании. Тиндарей обвел собравшихся уже рукой:

– Выбирай, Елена, они поклялись не делать зла твоему будущему супругу и тебе тоже. Назови его имя.

Все затихли, стали слышны даже визг поросенка за пределами Спарты и шум реки. Словно кинувшись в холодную воду, она тихо произнесла:

– Менелай.

И вскинув глаза, встретилась с его счастливым, восторженным взглядом.

Одиссей что-то кричал, хлопая друга по плечу, выкрикивали и другие, конечно, большинство были разочарованы, пусть не все, но почти каждый втайне надеялся, что эти голубые глаза не зря так ласково глядели именно на него. Менелай подошел к невесте и, взяв ее за руку, повел в пиршественный зал.

Она услышала тихое:

– Я выполню свое обещание…

Елена дернула плечиком:

– Я просто послушалась отца! Это его выбор!

Менелай кивнул:

– Постараюсь, чтобы он стал твоим.

Его рука крепко обнимала жену за талию, не оставляя сомнений, что он никуда ее не отпустит.

Немного погодя Аякс Теламонид уже хохотал во все горло:

– А ведь ловко нас провел Тиндарей! Мало того, что мы не перегрызем глотки друг дружке, так мы еще и не можем наставить рога Менелаю, потому как поклялись защищать его честь!

– Но на месте Менелая мог оказаться и ты, Аякс, – рассмеялся в ответ царь.

– Я?! Не-ет… Такие красотки не для меня! Мне бы чего попроще!

– Зачем же ты сватался? – хохотали уже вокруг.

– А вместе с другими, не отставать же!

Такое заявление даже обидело Елену. Как можно ее не желать?! Но от этих мыслей ее отвлекла рука Менелая, пустившаяся в путешествие по ее ноге, причем пальцы быстро добрались гораздо выше колена. По телу Елены невольно прошла дрожь. После рождения дочери она не знала мужской ласки и довольно сильно соскучилась. Да и до этого все было очень давно…

К мужу и жене подошел Агамемнон, насмешливо глядя, покачал головой:

– Поздравляю с хорошим выбором, Елена. Мой брат достоин тебя. – И тут же добавил: – А ты похорошела… очень похорошела…

Остальное досказали его откровенные глаза. Елена не видела, как нахмурился Менелай, но попросту не свалиться в объятия царя Микен ей не позволила рука мужа, твердо обнявшая за талию. Губы Менелая прошептали:

– Нам пора…

Вслед им неслись шуточки несостоявшихся мужей:

– Желаю понести сегодня же!

– Менелай, помни, что мы обещали во всем помогать!

– Если что, зови!

– Я готов тебе помочь, друг!

– И я!

Она ожидала вопросов со стороны Менелая, но тот молчал. Елена начала сама:

– Твой брат…

– Не будем говорить сегодня о моем брате! Он великолепен, но твой муж я. Сама выбрала!

В спальне светло, но Менелай не позволил погасить светильник:

– Я взял в жены самую красивую женщину и хочу видеть ее красоту, а не только щупать!

Он медленно спустил ткань с плеч Елены, на минуту замер, любуясь совершенной формой груди, потом его руки скользнули вниз, освобождая от одежды все тело. Она попыталась чем-то помочь, но Менелай остановил:

– Я сам. Это огромное удовольствие обнажать красивейшую женщину!

Его руки освободили от украшений роскошные волосы, которые укутали всю спину. Теперь она стояла обнаженная, прекрасная в своей наготе. Действительно, совершенной была не только грудь, но и ее талия, бедра, ноги… И тут Менелай повторил то, что когда-то сделал Агамемнон, он заставил ее поднять руки, придерживая волосы на весу, а сам приник губами к груди. Его ладони плотно легли на ее бедра…

Елена невольно выгнулась, мысленно ругая себя за воспоминания об Агамемноне. Зачем, ну зачем она думает об этом человеке, если рядом еще более красивый, сильный, горячий? Если рядом тот, кто теперь ее муж и обещал не давать ей покоя по ночам!

Забыть о бывшем любовнике удалось и даже не на одну ночь. Утром Елена счастливо блестела глазами, а Менелай улыбался чуть смущенно, отвечая на грубоватые расспросы друзей: каково это спать с самой красивой женщиной? Елена услышала этот вопрос, услышала и ответ:

– Не знаю, лучше или хуже, я с другими не спал!

Друзья хохотали:

– Это ты-то?! А как же?.. – Дальше посыпался целый перечень, видно, побежденных Менелаем красоток. Молодой муж разводил руками:

– Это было давно, я уже забыл!

Жена не сдержалась и ехидно поинтересовалась:

– Сколько времени тебе нужно для такой забывчивости?

Менелай коснулся губами ее виска:

– Всего один миг. Как увидел тебя, так и забыл.

Конечно, ей очень понравился ответ, но не удержалась:

– И многих забывать пришлось?

– Тебе списком или просто количество? – Его глаза смеялись.

– Поименно.

– Тогда придется подождать, чтобы никого не пропустил.

– Я подожду!

– Пощади, когда я держу в руках такую женщину, у меня нет ни малейшего желания вспоминать о том, что в мире вообще существуют остальные! Тебе не кажется, что дни стали возмутительно длинны, а ночи немыслимо коротки? Гелиос сегодня явно не торопится на покой! А я так по тебе соскучился!.. Не держал тебя в руках целых полдня.

Его рука осторожно гладила то ее ногу, то низ спины, отчего Елену бросало в жар.

Елену обрадовало заявление Тиндарея о том, что они с Менелаем будут жить в Спарте.

Постепенно гости стали разъезжаться. К явному облегчению Елены, уехал и Агамемнон, Менелай даже посмеялся:

– Ты боишься царя Микен больше Медузы горгоны.

– Больше, – кивнула женщина.

– Елена, если ты сама не захочешь, он тебя не возьмет. Все зависит от тебя…

Сказал и пошел прочь заниматься своими делами. Елена ужаснулась: он знает или догадывается?!

В Спарте сложилась и еще одна семейная пара, которой было суждено прославиться в веках. Одиссею приглянулась дочь младшего брата царя Спарты Икария Пенелопа. Он сказал об этом Менелаю, а тот Елене. Когда человек счастлив, ему обязательно надо, чтобы такими были и все остальные вокруг. А Елена с Менелаем в первый год своей жизни были очень счастливы.

Женщина озаботилась:

– Я поговорю с Пенелопой!

На осторожные расспросы Елены Пенелопа залилась краской:

– Мне тоже нравится Одиссей, но отец ни за что не отдаст меня за него.

– Почему?

– Он хочет, чтобы мой муж остался в нашем доме, как и твой в вашем.

– Но, может, Одиссей останется?

– Нет, я слышала, как он говорил, что ни за что не бросит свой пусть и маленький, но родной остров! – Девушка залилась слезами.

Елена поспешила поговорить с отцом. Оказалось, что Одиссей уже разговаривал с Тиндареем и тот обещал помочь.

Икария сватовству даже обрадовался, ему нравился сообразительный веселый Одиссей, лучшего зятя и пожелать трудно! Но Пенелопа была права, Икария категорически отказывался отпускать дочь в Итаку!

– Но назвать ее мужем Одиссея-то ты согласен?! – Тиндарей надеялся еще уломать настырного младшего брата.

– Согласен!

И все же уже вслед уходившему Тиндарею Икария крикнул:

– Но жить будут в Спарте!

Тиндарей развел руками:

– Я больше ничем не могу помочь тебе, Одиссей…

Елена возмутилась:

– Кради!

– Что красть?

– Не что, а кого! Пенелопу кради! – Видя, что Одиссей колеблется, все же не слишком красиво вот так поступать с будущим тестем, она уперла руки в бока: – Что за мужики?! Тебе Пенелопа важна или то, что подумает о тебе Икария?

– Но пойдет ли на это сама Пенелопа?

– Сегодня же кради! С ней я договорюсь.

Действительно, договорилась. Но украсть не удалось, Икария сумел догнать беглецов. Одиссей развел руками:

– Я не силой увез твою дочь, Икария, ты сам обещал ее мне в жены. А моя жена должна жить со мной. И все же я Пенелопу не держу, пусть сама выбирает, где ей жить – в Спарте с отцом или в Итаке с мужем.

Пенелопа залилась слезами:

– Прости, отец, но я с мужем…

Икария махнул рукой:

– Увози! Только быстро, пока я не передумал!

Отъехав подальше, Одиссей заорал на всю округу:

– Мы будем приезжать в гости!

– Езжай уж! – вздохнул несчастный тесть, казня себя за то, что не согласился сразу, тогда бы и пир был не хуже, чем у Елены с Менелаем… Бедолагу брала досада. Вот всегда этот Тиндарей сумеет сделать, как надо! Даже зятьев себе отхватил вон каких!

Если б только знать отцу, какая судьба уготована его дочери! Столько лет этот самый Одиссей будет мотаться по свету в попытке вернуться домой, а она верно ждать… Но Одиссей вернется, и Пенелопа дождется! Такова судьба этой любви, родившейся на свадьбе неверной Елены и ее мужа Менелая, которому тоже придется несладко…

ЗАЧЕМ АХЕЙЦАМ ТРОЯ?

Земли ахейцев с трех сторон окружены водой, море, море и море… Нигде так легко не стирается эта грань между сухопутным человеком и мореходом. В Спарте люди могли всю жизнь провести на пашне или в горах, но попав на берег, где манящая синева волн на горизонте сливалась с синевой неба, они навсегда заболевали этим простором, в котором все подвластно только воле ветра и его собственным умениям, навсегда становились рабами мечты уплыть за этот горизонт. Море – это путь в другие страны, к другим людям, но это и дорога в неведомое. Сталкивая свое судно в воду, никто не мог быть уверен, когда и с чем вернется и вернется ли вообще. Плакали женщины, с тоской глядя вслед скрывавшимся в волнах парусам, молили богов вернуть любимых живыми.

Причин для беспокойства много. Эгейское море капризно и скоро на внезапные вспышки гнева. Оно настолько опасно, что благоразумные люди, как только Плеяды в начале ноября улягутся спать и до самого того времени, пока они в конце апреля не встанут на плече у Тельца, не уходят в плавание даже с опытным лоцманом. Вернее, ни один опытный лоцман никого не поведет.

В такое время весь берег уставлен вытащенными подальше кораблями без парусов (чтобы не гнили от дождя и мокрого ветра) и набитых крупными камнями, чтобы не снесло или не опрокинуло. Сами мореходы сидят у домашних очагов и рассказывают друг дружке небылицы про свои плавания, с тоской вспоминая крепкие попутные ветры и морские брызги.

Но когда в месяце мунихионе (апреле) начинался свежий бриз, и море переставало штормить, мореходов никакими силами не удержать на берегу. Меньше двух месяцев всего до скирофориона (июня) плавание становилось хоть чуть безопасней, и все торопились использовать это время. Хотя все равно нужно было держать ухо востро и вглядываться в небо внимательно из-за постоянных шквалов и ливней, неожиданно налетавших южных ветров у Родоса и Крита, сильных ветров с гор…

А потом три месяца господствовали летние ветры, дувшие с северо-запада или северо-востока. Эти ветры оставляли для плавания первую половину дня, они начинались обычно к полудню и к вечеру утихали. Много ли можно проплыть за полдня без риска разбиться о скалы крутых берегов маленьких островов? И снова моряков ждали нудные три месяца сидения на берегу. Только два месяца от осеннего равноденствия в боэдромионе (сентябре) до праздника первого вина в мемакгерионе (ноябре) оставляла им погода на плавание.

Но мужчин, хоть однажды испытавших чувство беспредельности мира и победы над стихией во время бури, не удержать дома даже в не слишком подходящую погоду. Потому и гибли суда в волнах или на скалах Эгейского моря. И все равно, ахейцы, как и их предки, а потом и потомки, упорно осваивали все новые и новые острова, а от островов двигались и дальше в Азию…

Недаром скифский мудрец Анахарсис, живший некоторое время в Афинах, говорил, что существует три типа людей – живые, мертвые и те, кто уходит в море.

И чудесным образом их корабли, такие громадные и тяжелые на суше, превращались в легкие скорлупки на морских волнах, но одновременно такие ненадежные, казались самым надежным, что может быть у человека, кроме товарищей, гребущих рядом. Любые мореплаватели знают, что можно надеяться только на крепость корабля и своих товарищей.

Эгейское море ахейцы и те, с кем они торговали и воевали, часто называли Зеленым морем или Великой Зеленью.

Критские моряки во множестве добывали раковины пурпурницы, моллюсков, крошечные капельки белесой жидкости которых собирались, смешивались с солью и уксусом и давали ту самую краску для роскошных тканей, кости и дорогих пород дерева. Дважды в год в октябре и апреле сбор этих раковин сопровождался настоящими боями из-за соперничества с финикийцами.

Но плавание по Великой Зелени опасно не только из-за ветров и скал, но и из-за пиратов. Если есть те, кто возит по морю товары, то всегда найдутся и те, кто желает эти товары отобрать. Пираты – проклятие Зеленого моря. С ними боролись, объявляли вне закона, грозили смертью, но пиратов не становилось меньше. Они грабили не только корабли, но и побережье Мизии, Лидии, Милета, до самого Родоса и Кипра… Гораздо реже пираты совались в воды рядом с Троадой и еще реже в Дарданы. Троаду просто побаивались, а Дарданы защищал очень узкий пролив, пограбив, можно было и не выйти обратно.

И все же даже саму Трою ахейцы разоряли, для Геракла не было ничего невозможного! Наверное, узнав о смерти героя, троянцы вздохнули с облегчением, и уже много лет Троя стояла нерушимо, наращивая силу и богатство. Южные соседи – Мизия и Лидия, как и Дарданы, были союзниками Троады, а сама она союзницей хеттов. Каждый в этом мире искал кого-то посильнее, чтобы прислониться. Мощи троянского флота хватало, чтобы пираты не совались к ее берегам.

Зато вокруг остальных островов раздолье. Если честно, то, собравшись вместе, ахейские цари могли бы уничтожить пиратский флот, но почему-то этого не делали. Недаром ходили упорные слухи, что именно на деньги, например, микенского царя Агамемнона снаряжаются пиратские корабли, а он взамен имеет десятую часть во всем награбленном. Это хороший доход, хотя и всего третью часть года…

Но Агамемнону всего мало. Не единожды он стоял на берегу, вглядываясь в даль, словно пытаясь через расстояние что-то увидеть, а потом шел к прорицателю с вопросами. Так поступал и его отец Атрей. Атрею прорицатель, видно, говорил что-то не слишком хорошее, потому что царь Микен в море не слишком стремился.

Что же не давало покоя грозному правителю далеких Микен?

Именно Троя, вернее, Троада и соседние земли. Богатая, куда богаче златообильных Микен, Троя манила словно долгожданный приз, и Агамемнон точно знал, что придет время и он поплывет к ее берегам, чтобы взять себе этот лакомый кусок! Конечно, сил одних Микен для этого маловато, он не мог посадить всех мужчин своего царства на корабли и увезти туда воевать, само царство немедленно бы захватили другие, но он придумает, обязательно придумает что-нибудь, чтобы мысль захватить Трою овладела всеми ахейцами.

Если честно, то Троя не давала покоя Агамемнону еще по одной причине. Он не забыл рассказы отца о деде и прадеде. Конечно, едва ли стоило гордиться прадедом Танталом, который убил своего сына Пелопса и подал на блюде богам, за что был Зевсом низвергнут в Тартар на веки вечные. Пелопса боги восстановили, и он правил в Танталиде в городе Сипил. Агамемнон деда никогда не видел, но бесконечные рассказы отца о богатейших землях Лидии, о рудниках электрума возле города, о несметных богатствах гор вокруг Сипила врезались в его память навсегда.

И кто же лишил всего этого Пелопса? Основатель Трои царь Ил, дед нынешнего правителя Приама!

Разве можно было простить такое?! Там, южнее Троады, располагались наследственные земли Агамемнона, и он желал туда вернуться! Конечно, сил справиться с Троадой у него не было, но он готовился, отправлял одного за другим смелых людей в Трою, чтобы там оседали, приживались и узнавали, что нужно. Агамемнон для себя решил, что его сын обязательно будет править землями Сипила! И кто родит этого сына, тоже знал. Нет, не Клитемнестра, жена ему уже надоела, а Елена! Стоит только предложить ей власть и золото, как Менелай будет немедленно забыт. Но пока о Елене особо не думалось, может, это будет и не она, мало ли красавиц в Элладе?

Агамемнон высматривал корабль, который тайно отправлял в сторону побережья Лидии, пора разведать, как там родовые земли…

Он никому не рассказывал о своей мечте – вернуться на земли предков, но не забывал о ней ни на минуту.

Корабль прибыл на третий день ожидания. Он не привез ничего особенного, но Агамемнон и не ждал, важнее были сведения. Царь доверял прибывшему Аристеру, понимая, что тот не станет говорить красиво, только чтобы ему понравилось. Агамемнон был очень умен и прекрасно знал, что, если хочешь победить противника, нужно хорошо его знать, даже если это тебе неприятно.

Микенский царь тепло приветствовал старого ахейца и позвал к себе в шатер.

– Мы сегодня же поедем в Микены…

– Нет, царь, если позволишь, я расскажу тебе все, что знаю, и отправлюсь к себе в Пилос.

– Зачем?

Аристеру очень не понравился блеск в глазах Агамемнона, но он покачал головой:

– Мне сообщили, что мой отец болен, отправившись сначала с тобой в Микены, я могу не успеть застать его в живых. Ты можешь не бояться, царь, я ни с кем в Пилосе встречаться не буду и никому ничего не расскажу, мои знания предназначены только для тебя.

– Хорошо, говори.

Внешне Агамемнон не изменился, и в его глазах больше не было жестокого блеска, но Аристер понял, что подписал сам себе приговор. Тот, кто много знает, не должен задерживаться на этом свете, и все же он на что-то надеялся…

Но что бы там себе ни думал бедолага, он час за часом подробно рассказывал царю Микен о Трое.

Царь слушал и слушал, он не переспрашивал, не возражал, только запоминал. Аристер назвал всех, кто готов помогать Агамемнону в Трое, назвал самых разумных людей, тех, с кем возможно договориться, назвал и самых упрямых, опасных, рассказал все, что удалось выяснить о союзниках Приама, об отношениях с ними. И наконец сказал о предстоящей свадьбе наследника Приама Гектора с дочерью дарданского царя Ээтиона.

Агамемнон усмехнулся: хорошее средство для укрепления своих тылов.

– Так поступают все. Одна дочь Приама замужем за царем Мизии Телефом, другая за Энеем, который держит земли соседней горы Иды. У Приама много детей, на всю округу хватит.

Наконец, щедро одарив Аристера за собранную информацию, Агамемнон дал знать, что тот может идти.

– Ты отпускаешь меня в Пилос?

– Ты же обещал, что ни слова никому не скажешь?

– Да, это так.

Почему-то Аристер не поверил в добрые намерения микенского царя, слишком хорошо его знал. И все же он отправился в Пилос, нужно было попытаться успеть застать отца в живых.

Аристер не ошибся в своих подозрениях, он не успел далеко уйти от берегов Арголиды, даже до Кифера не доплыл… Бедолага ждал нападения пиратов, чего угодно, а оказалось все куда проще. К нему подошел лоцман, бывший на корабле от самой Троады, как-то криво усмехнулся, берясь за оружие.

Аристер изумился:

– Именно тебе приказано убить меня?

– Убить? – удивился тот. – Нет, нам приказано только лишить тебя языка, оставив жизнь.

Ах, вот что ты придумал, Агамемнон, вот какова твоя благодарность за долгий труд! Нет, не всем в жизни ты можешь распоряжаться, грозный царь! Не успели наемники приблизиться, как Аристер выхватил припрятанный нож и всадил его себе в грудь. Лучше умереть по собственной воле, чем жить изуродованным по воле микенского царя!

А Агамемнон долго размышлял над тем, что услышал от Аристера. Конечно, он не полагался на сведения одного человека, в Троаде и вокруг давным-давно множество людей разведывали, вынюхивали, высматривали, чтобы царь Микен все знал о царе Трои.

Троада и сама Троя очень богаты, они давно спорят с златообильными Микенами. Но могущество Микен весьма непрочно, оно во многом держится разбоем на побережье. Все ахейские цари пираты, и им становится все теснее в Эгейском море. Пора двигаться дальше. Троя могла бы стать ценным призом в этой гонке.

Город исключительно удобно расположен, совсем недавно разграбленный Гераклом, он быстро восстановился именно из-за того, что запирает вход в Гелеспонт и имеет долю со всех провозимых товаров. При таком расположении никакого пиратства не нужно. Но после очередного разорения Троя не просто восстанавливалась, она укрепляла свои стены и свою армию. У царя Троады Приама сильный флот и сильная конница, но еще крепче стены города. Говорят, они построены богами Посейдоном и Аполлоном. Агамемнон не слишком верил в то, что боги стали бы марать руки ради спокойствия какого-то города, он прекрасно понимал другое: у Троады много пленников, в том числе и из Айгюптоса, а там давным-давно строят огромнейшие каменные сооружения. Не Посейдон с Аполлоном, а именно пленники из этой страны строили стены Трои.

Если все рассказанное разведчиками верно, то это не тот город, который можно взять и разграбить за несколько дней или даже месяцев. Окружить полностью его невозможно, для этого нужна армия во много раз больше, чем есть у него, а если останется свободный доступ хоть с одной стороны, оттуда будут поступать продовольствие и наемники от союзников Приама.

Но не это пугало Агамемнона, в конце концов наемников можно нанять сколько угодно и самому. Только эту ораву тоже придется кормить, а значит, бесполезно опустошить всю округу. А союзники будут теребить его войско со всех сторон, нанося ущерб. И что получить в результате? Лишенный возможности пополнять казну за счет новых поступлений, Приам начнет тратить то, что есть. Пробиваться за мощные стены города, чтобы после громадных усилий обрести пустую казну разоренной Трои?

Мало того, к самой Трое еще надо попасть. Ни флот Приама, ни его конница не станут ждать, пока войско любого чужака высадится на побережье и окружит их город. Даже если удастся преодолеть сопротивление сильного флота Троады, теряя людей, то справиться со знаменитой конницей Гектора, о которой ходят легенды…

Может поэтому Приам так самоуверен? Он не боится новых нападений, потому что больше не существует героев вроде Геракла, а простым смертным Троя не подвластна?

Но чем больше Агамемнон слышал о недоступности Трои, тем сильнее в нем разгоралось желание сокрушить эту мощь! Он нутром чувствовал, что должен придумать что-то, перехитрив, обманув Приама, если уж не удастся взять его в лоб. Теперь победа над Троей стала для Агамемнона смыслом жизни, хотя царь никому, даже брату Менелаю не стал об этом говорить.

Аристер принес важное сообщение: Приам решил женить своего старшего из оставшихся в живых законных наследников Гектора. На такие свадьбы приглашают многих царей. Обычно это просто вежливое сообщение о предстоящем мероприятии с пониманием, что большинство пришлет послов с поздравлениями и подарками, но не больше. Так сделают и остальные ахейские цари, приезжают только союзники, но Агамемнон решил плыть, если, конечно, позовут. Нужно посмотреть на месте и своими глазами.

А еще позвать с собой Одиссея, тому куда бы ни плыть, лишь бы подальше от дома. Нет, рыжебородый крепыш очень любил свою Итаку, Пенелопу и дом, но сидеть на месте больше недели просто неспособен. А тут такая возможность… К чему микенскому царю Одиссей? Во-первых, у царя Итаки повсюду множество друзей, во-вторых, он очень хитер и сообразителен, в-третьих, четыре глаза всегда лучше, чем два.

Агамемнон не ошибся в своих расчетах, ахейских царей действительно пригласили на свадьбу Гектора в Трою, большинство отказалось сразу, вознамерившись отправить послов, и очень удивилось решению микенского царя плыть лично, и Одиссей с удовольствием согласился отправиться к берегам Гелеспонта.

Аид, решивший проверить, не до конца ли замучили приятелей эринии, отправился ко входу в свое царство. Но вместо обычных воплей бедолаг и их перебранки с фуриями вдруг с удивлением услышал… нечто напоминающее рев Минотавра! Критское чудовище у него в Царстве мертвых?! Этого еще не хватало! Мало ему Тесея с Пирифоем?

Следом раздались возгласы эриний, причем старухи явно не спасались от Минотавра и не нападали на приятелей. Что там происходит?!

Перед самым выходом Аид замер, прислушиваясь, и едва сдержал смех: Тесей рассказывал эриниям о своей победе над Минотавром! Осторожно выглянув, бог Подземного мира действительно увидел занятную картину. Эринии сидели вокруг камня Тесея, раскрыв свои зубастые рты, и с восхищением глядели на размахивающего руками героя. А тот в лучших традициях знаменитых рассказчиков так и сыпал красивыми фразами, перемежая их с крепкими ругательствами, от которых старухи смущались, но тут же вытягивали шеи, чтобы не пропустить хоть слово из повествования. Даже змеи на их головах тоже приподнялись и все обратились во внимание.

– Я ему протянул кусок хлеба, который мне дала Ариадна вместе с клубком и мечом…

– Взял?! – ахнули эринии.

– Взял!

– И то, любой скотине доброе обращение приятно, – согласилась Мегера.

– Вот-вот! А вы нас мучаете! – это уже Пирифой.

Старухи вздохнули:

– Служба такая…

– Которую вы не исполняете! – загремел Аид, показываясь из своего убежища. Эринии бросились за плетями, лежавшими в стороне, но царь Подземного мира остановил их: – Погодите. Я с этими двумя поговорить хочу.

– Ага, ага, – засуетились старухи.

– Пшли вон!

Эринии исчезли, словно их и не было. Все же опасно не выполнять приказы Аида, как бы не разжаловал из эриний в простых смертных.

– Сказки рассказываешь? – поинтересовался бог, присаживаясь на соседний камень. Тесей внимательно присмотрелся, не приклеится ли и Аид тоже. Тот усмехнулся: – У меня только ваши два клейкие.

– А раньше сказать не мог? – проворчал Тесей. – Это не сказки, а быль!

– Про твоего Минотавра я знаю, ты лучше про Прокруста расскажи.

– А что Прокруст?

– Как он всех под свое ложе подгонял.

– Ну, подгонял…

– Так не пойдет! Мне тоже хлыст в руки брать или крапиву, чтоб ты разговорчивей был?

Тесей обиженно отвернулся, но тут же повернулся обратно, потому что услышал от Аида нечто необычное:

– Вина хочешь?

– Хочу, а что за вино?

– Какая-то тень пьяницы умудрилась протащить с собой здоровенный бурдюк пойла. Воняет, как… неужели это можно пить?

Приятели вытаращили на Аида глаза и потребовали:

– Неси сюда, разберемся!

Немного погодя, Аид действительно приволок здоровенный бурдюк, полный отменного вина, количества которого, как прикинул Тесей, им хватит на пару месяцев. Жизнь начинала ему нравиться. Только открыв бурдюк, Тесей блаженно закатил глаза:

– Хиосское… Слышь, Пирифой, он называет неразбавленное хиосское пойлом.

Аид брезгливо усомнился:

– Это можно пить?

– Нужно! Это не ваш нектар у Зевса. Давай чаши!

Пока разливали вино по трем чашам, Аид все также брезгливо морщился от запаха. Заметив его страдания, Пирифой посоветовал:

– А ты не нюхай в первый раз. Потом само пойдет.

– Ты думаешь?

– Нос заткни, чтоб не чувствовать, и пей.

– Аид! – поднял чашу Тесей. – Хоть ты и вредный бог, но… желаю тебе здоровья!

Соскучившиеся по вину Тесей с Пирифоем с удовольствием опрокинули в себя по целой чаше, не разбавляя. Тесей даже закрыл глаза от удовольствия, причмокнул. Аид недоверчиво проследил за приятелями, потом решительно зажал нос и поднес к губам свою чашу.

– Ну? – поинтересовался у бога Пирифой, когда тот наполнил рот вином. – Ты глотай, глотай, не держи!

Глаза у Аида расширились, он с усилием протолкнул вино внутрь, задышал открытым ртом, замахал перед ним рукой, потом помотал головой и с отчаянным видом опрокинул в рот остатки.

Когда к берегу Стикса подошел очередной смертный, перевозчик Харон изумленно вытаращился на него:

– И чего вам всем там нужно?! Смертные в царство Аида стали ходить, как к своей жене в спальню!

– А давай-ка я тебе помогу веслами работать? – спросил строгого Харона Геракл.

– Лучше скажи, чего тебе там понадобилось, а то вон двое захотели увести Персефону и теперь сидят у входа приклеенные задами…

– Тесей с Пирифоем, что ли? Так я как раз за ними. А что там за голоса? – кивнул в сторону входа в царство Аида Геракл.

– Сам не пойму, – пожал плечами Харон, – поют вроде…

– Греби быстрее…

Геракл, пришедший выручать героев, попавших в глупую ситуацию, обомлел, когда увидел, что творится перед входом в Подземное царство. Там действительно пели, причем все трое – Тесей, Пирифой и даже Аид – были попросту пьяны, а недавно полный огромный бурдюк теперь валялся в стороне.

Разлив остатки напитка еще из одного и старательно вытряхнув последние капли, Аид раздал чаши и поднял свою:

– За дружбу!

– Хоррошее пр…предлож-жение! – не сразу смог осилить слово Тесей. За дружбу пили уже третий день.

Они опустошили чаши, и Пирифой вдруг объявил:

– Щас спою!

– Ни-ни! – возмутился Аид. – Я сам, ты не умеешь, я сам!

– Ум… ик! Умею!

Стоило Пирифою запеть, как Аид бросился закрывать ему рот ладонями, потом махнул рукой и пообещал:

– Научу! Подвинься.

– Не могу.

– Почему?! Ты меня не уважаешь? Не хочешь подвинуться?

– Уважаю, – чуть подумав, заявил Пирифой, – но я приклеен.

Аид снова махнул рукой:

– А, хрен с тобой! Я рядом посижу!

Он действительно пристроился на ступеньку входа, обнял Пирифоя за плечи и начал выводить какую-то песню про девицу, что шла за водой, красиво качая бедрами… Немного погодя они орали уже в два голоса один другого хуже.

Тут Аид заметил героя:

– О, еще один! А пить больше нечего, – он развел руками, показывая на пустой бурдюк. – Опоздал! Ха, опоздал!

Пирифой присмотрелся к пришедшему и объяснил Аиду:

– Это Геракл.

Тот поморщился:

– Хрен с ним. Че надо-то?

– Я за ними пришел, – кивнул Геракл на приятелей.

Аид чуть подумал, потом замотал головой, крепче обнимая Пирифоя:

– Того забирай, этого не отдам! Я его петь учу!

– Это я тебя учу!

– Не, ты не можешь учить, ты… ты слов не знаешь… а я знаю! Вот слушай:

«…девка бедрами виляла-а… меня завлекала…»

От их голосов очнулся Тесей и не менее противно завел свое про потерянного в бою коня. Геракл едва сдержался, чтобы не закрыть уши руками.

В двери появилась Персефона, голова ее была перевязана. Геракл приветствовал богиню и поинтересовался:

– Чего это они?

– Третий день пьют и песни орут. Надоели уже! Забери хоть одного, потише будет.

Аид поднял голову на жену и громко объявил:

– Бабы – дуры! Все!

Обиженная Персефона ушла обратно.

Тесей был пьян мертвецки, а потому мало что понял даже тогда, когда часть его седалища осталась на камне. Геракл уносил на спине непривычно раненного друга, а сзади два голоса орали песню о красотке с красивыми бедрами…

Харон только покачал головой:

– Что же на земле творится, если люди там пьют каждый день?

Тесей, на мгновение раскрыв глаза, вдруг заявил:

– Разбавлять надо! Ик!

И снова заснул мертвецким сном до самого дома.

Геракл вынужден был устроить его на ночь в одной из пещер, тащить на себе это бесчувственное тело, от которого к тому же страшно разило перегаром, не слишком приятно, да и оторванный зад у приятеля кровоточил слишком сильно. Обработав рану, он присел на камень, с изумлением разглядывая Тесея. Герой Аттики выглядел не лучшим образом, и Геракл начал сомневаться, что это только из-за долгого сидения на камне, скорее от нескольких дней откровенного запоя. Где они вино-то взяли?

Придя в себя, Тесей первым делом поинтересовался, нет ли чего опохмелиться. Геракл сунул другу под нос чашу с разбавленным вином. Глядя, как тот морщится, расхохотался:

– Это тебе не с Аидом неразбавленное пить!

– А как я здесь оказался?

– Я притащил.

– А… оторвал как?

– С седалищем вместе.

– Ой… – застонал Тесей. – Слышь, Геракл, спасибо тебе, не то спился бы. Аид он, зараза, крепкий, пьет и не пьянеет.

Геракл вспомнил песню про девицу и ее бедра и усомнился. Тесей покачал головой:

– Это после целого бурдюка, а несколько чаш не берут.

– Где вы вино взяли?

– Сначала Аид у какой-то тени отобрал, а потом понравилось, отпустил одного погулять наверх с условием, чтобы тот два бурдюка принес… Столько неразбавленного вина за несколько дней… – Чуть помолчав, Тесей попросил: – Геракл, ты это… ты не говори, что мы сидели задницами приклеенные.

– Я скажу, что вы были к скале цепями прикованы. Сам не проболтайся.

Тесей только вздохнул.

– Куда мне теперь? Персефона сказала, что Елена замуж за Менелая вышла, а мать мою ее братья себе как рабыню забрали.

– Эфра у Елены служанкой, ей там неплохо. А мир велик, Тесей, найдется и тебе в нем место, зад залечишь, тогда и подумаешь.

В Арголиду прибыл Одиссей. До сезона, когда можно будет выходить в открытое море, еще оставалось время, и царь Итаки приехал в Спарту.

Одиссею всегда не сиделось дома, Пенелопа видела мужа довольно редко, иногда Менелай думал, что, может, поэтому она и верна рыжеволосому рассказчику? Хотя нет, Пенелопа просто из другого теста, чем Елена. Если бы Менелаю вздумалось годами мотаться по морям, наезжая домой изредка, то, пожалуй, всякий раз он заставал супругу с очередным дитем на руках, к которому сам не имел бы никакого отношения.

Рассказчиком Одиссей был отменным, его повествованиями заслушивались все, потому и любили, когда этот крепыш оказывался рядом. Правда, едва ли его обожали те, кого грабил сам Одиссей, но для всего Эгейского моря, и не только него, пиратство было столь привычным делом, что на грабителей даже не слишком и обижались. Не этот, так другой, не другой, так третий.

Менелай тоже обрадовался, предстояли долгие часы занимательных повествований приятеля.

Одиссей действительно очень многое поведал, царь Итаки не сидел подолгу дома, но не всякий, многое повидав, умел так занятно об этом рассказывать! Разве мало и без Одиссея было беспокойных людей, но почему-то именно его байками заслушивались, где бы он ни оказывался. Агамемнон смеялся, что Одиссей, пожалуй, смог бы уболтать даже Медузу горгону.

Самое занятное, что никто не замечал грани, за которой реальность в его рассказах плавно перетекала в его же выдумки. Только когда он начинал говорить о совсем уж небывалых вещах или событиях, слушатели понимали, что их давно обманывают! Но на этот обман почему-то никогда не обижались, сам Одиссей подозревал, что его рассказы куда больше любят именно за небывальщину, чем за настоящее, а потому беззастенчиво врал всякий раз, как приходилось открывать рот, повествуя о своих приключениях.

Он не догадывался, что пройдут годы и ему придется рассказывать о настоящих приключениях, которые далеко превзойдут все его выдумки.

Но пока он каждый вечер развлекал слушателей и развлекался при этом сам.

Вот-вот задует нужный ветер, и корабли снова отправятся в путь. На сей раз Одиссей поплывет с Агамемноном в Трою на свадьбу к царевичу Гектору. Как ни уговаривал царь Итаки и Менелая присоединиться, тот упорно отказывался. Позже Менелай не раз задумается, не зря ли отказался? Но сделанного не воротишь.

Они стояли на верхней террасе дворца, вглядываясь в даль, где за лесами плескалось море. Спарта от него недалеко, но и не близко. И все же у спартанского царя, как и у всех остальных, есть свой флот. Какой же ахейский царь без кораблей? Спросить почему, лишь усмехнутся, пожмут плечами, скажут, что ради торговли… Никто не ответит правду, что ради пиратства, грабежа. Да, торгуют, сами возят товары, но все больше попросту грабят, часто даже один другого. И никто не обижается, потому что сегодня ты, завтра тебя, а послезавтра снова неизвестно как повернет ветер…

Одиссей чуть нахмурился, заметив, как Елена внизу на скамье под деревом вовсю кокетничает с одним из гостей. Менелай смотрел на это совершенно спокойно.

– Как ты можешь не обращать внимания на то, что творит твоя жена?!

– А что ты предлагаешь, вызывать на поединок всякого, кому приглянется Елена или кто понравится ей самой? Либо я бы уже погиб, либо окрестности вокруг Спарты были усеяны трупами.

– Но ведь она наставляет тебе рога!

– Она не виновата, что Зевс наградил ее такой любвеобильностью, а Афродита подарила всеобщую мужскую любовь. Елена и сама не рада этому.

– Ну да, не рада! Скажешь тоже! Я бы попросту выгнал жену, узнав, что она завела любовника!

Менелай вдруг вздохнул:

– Я бы не выгнал, а отпустил, если б она сама знала, кого хочет.

Одиссей чуть покосился на друга, потом мысленно махнул рукой и возразил:

– Мне кажется, я знаю, кого она хочет…

– Агамемнона? Не-ет… разве только на месяц, не больше. Елена всегда хочет то, чего у нее нет. И Агамемнона тоже. Одно дело наставлять рога мне и Клитемнестре и совсем другое получить его в свое распоряжение надолго.

Одиссей смотрел на друга, обомлев.

– Говорят, что я самый разумный, но мне далеко до тебя, Менелай.

Тот рассмеялся:

– Да нет! Ты разумен во всем, а я только в том, что касается моей жены. Просто я ее люблю, поэтому и понимаю, что с ней творится.

– Понимаешь даже лучше, чем она сама.

– Конечно, со стороны виднее.

– И все-таки я не понимаю, как ты это терпишь?

– Сколько у нее любовников и как часто Елена проводит ночи в их объятиях? Уверяю тебя, их попросту нет. Ночами я сам обнимаю свою жену.

– Ну да? – фыркнул Одиссей.

– И вот когда Елена забывает, что она в объятиях мужа, которого должна ненавидеть из-за несвободы или презирать из-за вседозволенности, она становится другой. Это совсем другая Елена, Одиссей, такой ее не знает даже Агамемнон, клянусь!

Одиссей с легким сомнением смотрел на Менелая. А тот улыбнулся:

– Ты не задумывался, почему дети рождены от меня, хотя их отцом мог бы быть любой?

– Почему? – кажется, физиономия царя Итаки не была озарена отблеском ума в тот момент.

– Потому что женщины рожают от любимых, а любит она только меня. Хотя пока об этом не догадывается.

– Гм… а если не скоро догадается?

– Я подожду…

– Я бы на твоем месте все-таки не оставлял ее с разными красавцами надолго…

– Этого, – Менелай кивнул вниз, где Елена принимала знаки внимания очередного поклонника, – можно вообще не бояться. Он уже допустил главную ошибку.

– Какую?

– Твердит о неземной любви.

– Я бы тоже твердил…

– Поэтому я тебя и не боюсь! – расхохотался Менелай и тут же поправил сам себя: – Да нет, тебя я не боюсь, потому что ты мой друг. А Елене не стоит говорить «люблю», она предпочитает слово «желание». Имей в виду, если станешь соблазнять, нужно рычать: «Я безумно тебя хочу-у!», лучше подействует. Но глупец разжег в Елене ее желание, потому мне следует поторопиться увести ее в спальню, пока не воспользовался кто другой. И так бывает всякий раз.

С этими словами Менелай направился к выходу из дворца. Одиссей увидел, как он подошел к супруге и, крепко обняв ее за талию, притянул к себе, что-то зашептал на ухо… Красавица подчинилась его воле. Когда они проходили мимо, направляясь в спальню, Менелай вдруг лукаво подмигнул приятелю. Его рука крепко держала супругу…

Через час Одиссей увидел выходившую из гинекея Елену. Жена Менелая поправляла прическу, с чувством облизывая губы. Не зная, что за ней наблюдают, женщина сладострастно потянулась. В этом движении было столько неги, что Одиссей понял: Менелай действительно удовлетворил жену, ну, и себя, конечно…

Чуть позже он смеялся:

– И часто ты так?

– Часто. Это только кажется, что она спит с другими, они ее дразнят, а я пользуюсь. Кокетничая с мужчинами и соблазняя их, она куда больше возбуждается сама, а потом попадает ко мне в объятия. Но при этом считает, что изменяет и меня терпеть не может.

– Послушай, а если ее все-таки позовет Агамемнон? Он-то знает, что нужно говорить не «люблю», а «хочу!».

– Знает. Но он знает и то, что, получив Елену полностью, он тут же ее потеряет. И будет рогат куда больше, чем я, или попросту убьет. Потому что Агамемнон не станет выжидать, пока в Елене разгорится пламя желания от сладких слов и взглядов других…

– А ты сам не пробовал говорить ей эти сладкие слова?

– Конечно, пробовал! Но я же муж, которого полагается ненавидеть, как пса Цербера, охраняющего запретные владения.

– Но это когда ты дома, а если уезжаешь?

– Когда я не дома, стараюсь об этом не думать.

– Да… тяжело тебе приходится с такой женой!

– Терплю.

– Ладно, хватит о женщинах. Скажи, ты не передумал? Может, все-таки поплывешь на свадьбу троянского царевича? Там многие будут…

– Нет! – расхохотался Менелай. – Из Артридов там вполне достаточно Агамемнона. А ты плывешь?

– Я – да! Где еще встретишь столько друзей и знакомых сразу?

– А еще врагов?

Одиссей пожал плечами:

– У меня нет стольких врагов, как у Артридов. Маленькая Итака никому не мешает, и ее царь тоже.

– Скажи лучше, почему Агамемнон так настаивает на том, чтобы плыл именно ты, ведь даже меня так не уговаривает.

– Агамемнон что-то хочет понять про Трою, а для этого ему нужны мои глаза и уши. Ясно, что он хочет понять, можно ли воевать с Приамом и как это лучше сделать.

Менелай покачал головой:

– Я не знаком с Приамом, но все, что я слышал о его царстве, убеждает, что Троада Агамемнону не по зубам.

– Одному ему – да, но если соберутся все ахейцы…

– Зачем всем ахейцам Илион (Троя)?

– Золото, золото, золото, Менелай!

– Даже самая богатая казна Азии не стоит того, чтобы ради нее тащиться туда. – Менелай чуть подумал и вздохнул: – Но ты прав, Агамемнон потащится. И найдет, чем зацепить остальных ахейских царей.

Знать бы ему, насколько это верно!

Младший Артрид смотрел вслед скрывавшимся за мысом судам. Он проводил корабль старшего брата до самой Эвбеи, дальше нужно выходить в открытое море, чего Менелаю делать вовсе не хотелось, да и смысла не было. Дальше Агамемнон, Одиссей и еще пара кораблей ахейцев поплыли уже без сопровождения. Царь Микен плыл, не боясь пиратов, это в очередной раз подтвердило слухи, что сами пираты подчинены именно Агамемнону, а потому его и его спутников не тронут.

В самой Троаде его тоже не тронут, потому что на время таких торжеств, как свадебные, заключается негласное перемирие и все забывают свои свары, хотя свар с троянцами и их соседями у ахейцев не было и так – слишком далеко. Разве что побережье пограбить… Но там поди докажи, чьи были грабители.

Агамемнон вдруг решил отправиться на свадьбу троянского царевича Гектора. Менелай понимал, что не в свадьбе дело, поплыл на разведку, захотелось собственными глазами увидеть более богатый город, чем его собственные златообильные Микены. Самого Менелая Троя не интересовала, слишком далеко и затратно, чтобы снаряжать корабли и отправлять людей. Но он понимал, что если брату все же вздумается туда плыть, то придется поддержать… Ничего, может, лично побывав в Трое, Агамемнон убедится, что Приама лучше не трогать?

А сам Агамемнон в это время стоял на палубе, вглядываясь в морскую даль. От Эвбена до Троады недалеко, но передумать он успел многое. Когда по правому борту показался Лесбос, Одиссей со своего корабля показал, мол, скоро будем на месте. Царю Итаки всегда не сиделось на месте, он не раз бороздил морские просторы на своем утлом суденышке, не доверяя нынешним строителям кораблей. Агамемнон вполне доверял знаниям и чутью Одиссея, потому показал своему капитану:

– Следуй за ними.

Одиссей действительно уверенно провел корабль ко входу в Гелеспонт и к бухте Трои, где Скамандер впадал в море. И тут его ждала неприятность! Нет, Одиссей не ошибся, на горизонте действительно виднелась Троя, и бухта та самая, только на царском пляже, куда он собирался пристать, кораблей почему-то не было, зато обнаружилась охрана, которая с берега знаками давала понять, что туда нельзя!

Возмущенный Одиссей заорал не своим голосом, что он царь Итаки и прибыл на свадьбу Гектора! К «Пенелопе» уже вовсю гребли на лодчонке, и сидевший в ней стражник, видно не из последних, так же громко орал, что Приам запретил кому бы то ни было вообще приставать к царскому пляжу.

– Туда, туда, подальше! – махал руками стражник.

Конечно, это самое «подальше» они уже проскочили из-за уверенности Одиссея, ведшего корабль именно к царской пристани. Пришлось разворачиваться и перестраиваться в узком пространстве маленькой бухточки. В другое время Агамемнон бы обиделся, и не обращая внимания на стражу, пристал там, где счел нужным. Но сейчас он крутил головой, пытаясь понять и запомнить все, что видел.

Когда они наконец нашли местечко, где приткнуться между совсем не царских суденышек, возмущенный Одиссей, все же набив морду кому-то из местных, примчался изливать свою злость к Агамемнону:

– Впервые вижу такую наглость – заставлять царей приставать рядом с купчишками!

– Здесь одна бухта?

– Да нет, с другой стороны есть еще бухта Геракла. Но там открыто и не так удобно, да и до самой Трои далековато.

– Как думаешь, там просторней?

– Конечно, все стремятся сюда!

– Значит, нам туда.

– Это почему?

– Не хочу стоять среди толчеи, если ты со мной, то пока не вытащили корабли на берег, поспеши!

Они действительно обогнули мыс и пристали в бухте Геракла. Теперь Одиссей плыл на корабле Агамемнона, а его «Пенелопа» шла следом. Здесь берег оказался не таким удобным, а пляж узким, зато просторно. Одиссей все кипятился:

– Я бы лучше и вовсе отправился обратно. Так оскорбить царей!

– Не злись на Приама, он поступил мудро, иначе места на пляже все равно не хватило бы, и гости между собой передрались. А там нам даже удобней. Что это? – царь Микен показал на большой дворец на возвышении.

– Радость царя, летний дворец Приама. Все равно я Приаму это унижение припомню!

– Не сейчас, позже…

По тому, как смотрел на видневшуюся вдали Трою Агамемнон, Одиссей понял, что микенский царь что-то замышляет.

– Воевать с Троей, что плевать против сильного ветра – тебе же в бороду и вернется, – вздохнул царь Итаки. – Приам хитрый, у него вокруг одни союзники, что фракийцы, что дарданцы, что мизийцы…

– Кто нам мешает превратить их в своих союзников? Или перессорить?

По быстрому взгляду Одиссея Агамемнон понял, что пока не стоит так уж откровенно разговаривать… Хотя Одиссей и без того прекрасно понимал, зачем микенский царь потащился в такую даль поздравлять совершенно незнакомого ему царевича со свадьбой. Да и не он один, прислужники Приама тоже не дремали, с момента появления кораблей в бухте Трои за ними установилась плотная слежка.

Пока это Агамемнона беспокоило мало, пусть следят, когда ему понадобится, он найдет способ избавиться от назойливого внимания.

Теперь следовало решить, пора ли уже идти в город для встречи с царем Трои или еще нужно подождать. Пока Одиссей крутился среди прибывших раньше, к Агамемнону скользнул никем не замеченный такой же неприметный человек. Не то воин, не то купец, каких множество предлагает свои незамысловатые товары, неизвестно, привезенные из дальних стран или попросту награбленные. Но царь встретил человека с явным удовольствием:

– Проходи, Плакид, я рад тебя видеть живым и здоровым.

Вошедший поклонился, приветствуя царя, сказал положенные слова и уселся на ворох шкур, брошенных в угол:

– Мне не сразу удалось обмануть бдительность соглядатаев Приама.

– Тебе помогут уйти отсюда незаметно. Сейчас я налью вина, бери свежие лепешки, мед, сыр… Если не можешь задержаться надолго, то скажи только основное.

– Я могу, но не вызовет ли у твоих людей подозрение столь долгое общение с троянцем?

– Вызовет, – согласно кивнул Агамемнон, протягивая полную чашу. – Потому на первый раз ограничимся.

– В Илион прибыло множество царей из соседних земель. Почти все уже здесь – из Лидии, Мизии, Карии, Ликии, хеттский царевич, фракийский, ну и, конечно, из Дардана сам отец Андромахи царь Ээтион.

– Илион, – поморщился Агамемнон, – терпеть не могу это название! Пусть будет Троя.

Гость пожал плечами:

– Пусть, это дела не меняет. Приам действительно богатейший из азиатских царей, даже хетты, которым он подчинен, и те не столь богаты золотом.

– Он платит им дань?

– Нет, только посылает свое войско, когда это нужно. Приам уже много лет не воюет сам, но имеет очень сильную армию, особенно конницу, которой и командует его любимый Гектор.

– Как может быть сильной невоюющая армия?

– Именно для того Приам и отправляет ее то и дело на помощь то хеттам, то дарданцам, то еще кому-нибудь. Содержит армию тот, кто зовет, она не стоит троянскому царю ничего, добычу приносит немалую и опыта набирается тоже.

– Хитро. В чем главная сила Трои и ее слабость?

– И сила, и слабость Трои сейчас в одном-единственном человеке.

– Царе? Приам держит всех крепкой рукой?

– Нет, хотя рука действительно крепкая. Не Приам, а Гектор – сила Трои. Именно его конница держит в повиновении соседей и земли внутри Троады. Даже если не будет Приама, Гектор удержит Илион.

Агамемнон не заметил оговорку Плакида, не до того.

– С ним можно договориться?

– О чем?

– Его можно убить?

– Очень трудно, иначе давно уже сделали бы это. Гектора любят воины, за него встанут стеной покрепче троянской, а он сам не так уж любит золото, для него важнее честь в бою. Поэтому Приам не боится сильного старшего сына.

– Есть же придурки… А остальные сыновья Приама?

– Их много и они сильны. Конечно, в семье не без урода…

– Кто? – в глазах царя Микен блеснул нехороший огонек. Плакид невольно поежился, хорошо, что в полумраке шатра этого не видно.

– Парис. С этим сыном связана странная история. До рождения мальчика Приаму и Гекубе предрекли, что он станет причиной гибели Трои, и родители решили отнести дитя в лес на съедение диким зверям. Что уж там вышло, то ли Гекуба не смогла убить собственного сына, то ли действительно его выкормила сначала медведица, а потом подобрали пастухи, неизвестно, только Парис остался жив.

– А как его нашли?

– У Приама и Гекубы есть дочь-прорицательница Кассандра.

– Ну и детки!

– Она всегда говорит правду о будущем, только никто не верит. Она узнала в пастушке брата, а потом все подтвердилось…

– И теперь этот пастушок живет во дворце?

– Да, и доставляет папаше с мамашей и остальным немало хлопот. Он словно наверстывает упущенное за столько времени. Капризный красавчик, которому позволяется все.

В это время к Агамемнону пришел Одиссей, и Плакиду пришлось удалиться. Агамемнон согласно кивнул ему на прощание:

– Приноси свои безделки, я выберу среди них подарок для невесты.

– Принесу завтра же.

Одиссей кивнул вслед Плакиду:

– Где-то я его видел?

– У купцов лица одинаковые.

– Возможно. Агамемнон, царь приглашает к себе на прием. Это пока не свадебный пир, но большой прием. Вернулся из похода Гектор…

– Когда?

– Сегодня.

– Поспешим.

Агамемнону было очень интересно посмотреть на самого сильного человека Троады, сильного пусть не физически, но морально. Что ж, если главная сила Трои и ее слабость – Гектор, значит, именно к нему нужно приглядеться получше.

Троя – это не одна крепость, как и Микены и остальные города тоже. Городские здания вольно раскинулись не только по главному холму, но и далеко вокруг и даже по равнине реки Скамандер. Агамемнон мысленно усмехнулся – вот такое расположение жилых построек, лавок, мастерских лучше всяких стен говорит о могуществе Приама. Не тесниться в крепости и вольно строиться вокруг могут только люди, совершенно уверенные, что никто не рискнет на них напасть. В Микенах тоже стали возводить дома по всему склону лишь когда поняли, что против Агамемнона не рискнут выступать. Здесь это делают давно, и потому раскинули куда шире. Да и Троя стоит не в пример лучше Микен, у Агамемнона город хоть на перекрестке дорог, но это дороги Пелопоннеса, а у Трои под боком Геллеспонт.

Они медленно подъехали к огромным воротам с высоченной башней. Вот когда Агамемнон испытал удовольствие – его Львиные ворота и стена не хуже! Хотя, нет, стены у Трои куда мощнее всего, что он видел. У Микен высоты добавляла сама скала, на которой стояла крепость, а здесь кладка из немыслимо тяжелых камней была столь плотно подогнана, что оставалось дивиться, как такое вообще возможно.

Всезнающий Одиссей уже рассказывал:

– Это Шеанские ворота, их еще Великими называют. А стены возводили Посейдон и Аполлон, потому так велико и так крепко.

Ехавший сзади Агамемнона Ксандер проворчал:

– Ага, боги… египетские мастера это делали. Привез Гектор таких, которые секреты египетских построек знают, вот и сделали…

Агамемнон резко обернулся:

– Откуда ты знаешь?

Ксандер перепугался:

– Я… я не знаю… я так подумал…

– Ладно, потом поговорим.

Вступили под своды огромной надвратной башни, где было гулко, прохладно и темно. Зато когда после этого полумрака выехали на улицу, ослепило все – и широкая дорога, и высоченные дома с огромными окнами по ее сторонам, но главное, отделка крыш, входов и окон. То ли Троя действительно столь богата, чтобы даже крыши были бронзовыми, то ли это ловкая подделка, но все вокруг блестело, отсвечивало, ослепляло.

Агамемнон обратил внимание на то, что входные ворота окованы бронзой, потому их называли еще и Золотыми, решил, что это медь, но теперь, бросив взор на крышу видневшегося огромного дворца на самом высоком месте города, значит, и округи, которая блестела на солнце явно не медным, а золотым блеском, понял, что о богатствах Приама даже не подозревал. Тогда же он понял и другое – или эти богатства перейдут к нему, или он сам отправится к Аиду. Лучше бы первое, а значит, он сделает все, чтобы так и было.

Царский дворец, окруженный высокими стенами двумя воротами, казался крепостью в крепости. Их встретил чиновник, быстро задал необходимые вопросы и показал на тщедушного человечка:

– Тетрол будет вашим сопровождающим.

Больше всего в этом Тетроле Агамемнону не понравились бегающие глазки, их взгляд невозможно поймать, но уже немного погодя царь Микен удовлетворенно кивнул: он успел заметить жадный взгляд троянца, брошенный на крупный перстень. Ничего, и в Трое найдутся свои предатели, и подле Гектора тоже…

Тетрол показал на красивые ворота слева:

– Там гинекей, туда нельзя!

Агамемнон хохотнул, направившись к запретным воротам:

– А я как раз туда и собирался!

И увидел-таки глазки Тетрола, в них метнулся ужас.

– Нет, нет, прошу вас!

– Да нужны нам троянские бабы, у нас свои во сто крат краше! – Заметив, как усмехнулся Тетрол, мол, где уж вам, Агамемнон снова рассмеялся: – Сестра моей супруги Елена – самая красивая женщина на Земле, разве в Трое это неизвестно?

Троянец явно засомневался, микенский царь захохотал громче:

– Неудивительно, Троя так далеко от остального мира и от Олимпа, почти на задворках! Не знать, что дочь Зевса и Леды спартанка Елена названа богами самой красивой женщиной…

Оставив коней у ворот, они уже вошли в царский мегарон, поэтому раскатистый голос Агамемнона слышали многие. Во всяком случае, последнюю фразу точно.

Ему навстречу со своего места поднялся царь Приам, он сегодня был в настроении и сам приветствовал гостей, правда, еще и для того, чтобы не говорили, мол, Приам уже немощен. Царь Трои был рослым, стройным, несмотря на годы, и до сих пор красивым. Возраст выдавали только глубоко врезавшиеся морщины у глаз и губ и еще седые чуть вьющиеся волосы, подхваченные золотой полоской на лбу. Пристальные светлые глаза словно выцвели от долгих лет жизни, но живости не потеряли. Сухопарая фигура полна силы и жизни. Царь Приам так же крепок, как его Троя. И хотя он, как и город, не знал войн, никто не усомнился бы, что это воин.

– Приветствую тебя, царь Троады, от имени всех ахейцев.

– Я много слышал о тебе, Агамемнон. Твои Микены становятся сильным городом. Добро пожаловать в Илион. Я распорядился отвести тебе дворец в Верхнем городе, тебя проводят туда после приема.

– Благодарю, я воин и легко могу находиться в палатке на берегу, но не против жизни в красивом дворце! – расхохотался Агамемнон. Он всячески старался делать вид, что, по меньшей мере, равен Приаму и просто заглянул на огонек к приятелю. Наверное, у многих сложилось такое впечатление.

– Приветствую, Одиссей, давненько ты не бывал в наших краях.

– Приам, по старой дружбе ты бы мог позволить моей старушке «Пенелопе» пристать к своему пляжу! – не удержался, чтобы не подколоть хозяина Одиссей. Тот развел руками:

– Правило одинаково для всех, стоит разрешить тебе, как не будет отбоя от остальных. Прости.

Приама уже отвлекло появление следующих гостей, но он все же остановился на минутку, осматривая богатые ларцы с дарами, которые едва втащил следом за Агамемноном Ксандер.

– Благодарю, Агамемнон, ты очень щедр. Моим женщинам понравятся украшения. Или это подарки невесте?

– Нет, что ты! Невесту ждут отдельные дары, я поднесу их в свое время.

– Еще раз благодарю. Одиссей знает здесь многих и познакомит тебя.

С этими словами Приам отошел от ахейцев, а Одиссей уже действительно показывал Агамемнону гостей и хозяев, комментируя. Он не всех знал, но многие в ответ кивали шустрому разговорчивому царю Итаки. Агамемнон не удержался:

– Одиссей, тебе нестрашно. Имея столько приятелей, ты можешь долго жить и безо всяких доходов, только посещая их по очереди!

– Это Гектор, – вдруг показал на вошедшего Одиссей. Агамемнон смотрел во все глаза, хотя было достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять, что он видит перед собой достойнейшего из царей!

В молодом царевиче боги сочетали все – красоту, мужественность, ум, светившийся в карих глазах, благородство. Агамемнон почувствовал откровенную зависть, и, к его изумлению, впервые эта зависть была не черной, а белой, так люди завидуют птицам. Царь невольно шепнул:

– Если б не Троя…

Для себя он уже знал, что если бы не Троя, то он искал дружбы с Гектором, и в этой дружбе не было бы никаких подводных камней, зависти, злости и обмана. Но судьбе угодно поставить их по разные стороны стен Трои, а значит, они непременно будут воевать. И еще одно понял Агамемнон – ему совсем не хочется сразиться в поединке с этим красавцем, победа будет невозможна, либо будет стоить жизни обоим.

Неожиданно к Агамемнону подошел красивый молодой мужчина, чем-то неуловимо похожий на Гектора, но без того благородного мужества, которое так выгодно отличало наследника Приама.

– Я Парис. Это правда, что спартанка Елена самая красивая женщина на Земле?

Агамемнон совершенно забыл о своих словах, он думал о Гекторе и силе Трои с ним связанной, поэтому вопрос о любовнице застал его врасплох.

– А? Елена… да, она действительно самая красивая. – В этот момент в мегарон вошла царица Гекуба с двумя дочерьми. Только глянув на них, Агамемнон с чистой совестью подтвердил: – Самая красивая!

Приход царицы отвлек присутствующих, и некоторое время Агамемнон Париса больше не видел.

Конечно, сравнивать Гекубу с Еленой было нельзя, все же она годилась жене Менелая почти в бабушки. Кроме того, Гекуба была больна, ее высохшая кожа не радовала ни белизной, ни чистотой, морщины вокруг глаз, тощая шея, обвисшая, тщательно скрываемая грудь… Но и девушки, появившиеся вместе с царицей, тоже явно проигрывали спартанской красотке. Одна из них была хотя и миловидна, но простовата, с еще не развившейся фигурой, про нее Одиссей сказал: «Лаодика». Агамемнона скорее заинтересовала вторая. Не сказать, чтоб красавица, но от всей стройной фигуры, чистого своей строгостью лица, зеленых глаз веяло такой силой породы, что царь Микен даже поежился: как бы не увлечься…

В следующее мгновение понял, что так и произойдет, потому что Одиссей произнес: «Андромаха». Вот кому принадлежали длинные ноги, крепкая грудь и изумительные зеленые глаза! Это была невеста Гектора… И может быть, именно потому, что Гектору будет принадлежать эта женщина, как и этот город, Агамемнону вдруг невыносимо захотелось, чтобы они принадлежали ему самому! Царь даже на мгновение прикрыл глаза, стараясь справиться с нахлынувшим чувством. Теперь он точно знал, что придет в Трою, чтобы завладеть дворцами Приама и этой женщиной! А еще для того, чтобы этот человек не завладел его собственным дворцом и женщинами.

Но когда открыл, то пропал окончательно. Нет, в мегароне не появилась следующая красавица, к отцу подошла еще одна его дочь. Совсем девочка, как дочь микенского царя Ифигения, тонкие ручки и ножки, холмики девичьей груди почти не видны, рыжеватые волосы, здесь ничто не могло привлекать Агамемнона как мужчину, тем более после Елены со всей ее красой. Его и не привлекало, но когда девчонка вскинула зеленые (таким иногда бывает море) глаза, царь Микен перестал что-то видеть и слышать.

А девчонка тоже вздрогнула, внимательно глядя на Агамемнона, и вдруг быстрым шагом направилась к нему.

– Кто это?

– Кассандра, – шепотом ответил Одиссей, и в его голосе слышалось что-то необычное.

Девочка остановилась прямо перед царем Микен, смотрела, не отрывая глаз:

– Если ты придешь в Трою, будет война.

Агамемнон вздрогнул, девчонка угадала его тайное желание. Следом, тревожно прислушиваясь, успел подойти Гектор, взяв Кассандру за плечи, мягко укорил:

– Не стоит ничего говорить нашим гостям. Пойдем, Кассандра. Агамемнон, не обижайся на ее слова.

Не успел тот ответить, как девочка добавила, все так же глядя прямо в его глаза:

– Наши судьбы связаны, мы с тобой умрем в один день, ты и я.

Внутри у него что-то сжалось, но царь нашел в себе силы усмехнуться:

– Тогда тебе придется жить долго, я не собираюсь скоро умирать!

Кассандра ничего не ответила, не отводя взгляда, медленно помотала головой.

Гектор настойчиво потянул ее прочь:

– Пойдем, Гекуба будет сердиться.

Девочка дала себя увести, а Одиссей, с трудом проглотив вставший в горле ком, снова шепотом объяснил:

– Она сумасшедшая, говорят, Аполлон дал ей дар пророчества, но ее никто не слушает.

– Вот и я не буду, – словно стряхнул с себя наваждение Агамемнон.

Одиссей тоже повеселел:

– Если она права, то ты будешь жить долго, царь. Девчонка дочь Приама, и ее берегут…

Хотелось сказать, что зависеть от судьбы какой-то царской дочери не радость для воина, но Агамемнон промолчал. Разве верить в бредни девчонки лучше?!

Праздничные пиры, соревнования, игры следовали одни за другими, наступило время, когда многие даже утомились. Выдержав приличествующее время, Агамемнон собрался уезжать, не сидеть же в Трое до следующего сезона, скоро наступят дни, когда выходить в море будет просто опасно, тогда и пророчество девчонки не поможет, она останется бегать по земле, а он может пойти ко дну.

Приам никого не удерживал, он хорошо понимал, что есть цари, которым возвращаться морем, а у того свои законы.

Еще раз встретившись с Гектором, пожелав ему счастливой семейной жизни с красавицей женой (если честно, то Андромаха Агамемнона больше не привлекала, теперь она казалась слишком правильной, а от того пресной, как хлеб без лука и приправ), нанеся визит вежливости Приаму с Гекубой и распрощавшись со знатными троянцами, с которыми успел познакомиться, царь Микен поднялся на борт одного из своих кораблей.

Корабли были доверху нагружены благовониями, красивыми безделушками и вообще всякой всячиной, которую можно купить на богатых рынках Трои. Стоило собраться в городе множеству гостей, как цены на дорогие изящные вещицы и благовония взлетели, но доверенные люди Агамемнона всем запаслись заранее, и ему не пришлось тратить много золота, чтобы заполнить трюмы своих кораблей. Перепало и Одиссею тоже. Его Пенелопа была почти равнодушна к таким подаркам, но царь Итаки мог и продать то, что не нужно собственной супруге.

А вот Агамемнон знал, кому предназначено все, что погружено на второй корабль. В его жизни была женщина, для которой благоухающие простыни необходимое условие хорошего сна. Конечно, от Елены и простого спасибо не дождешься, но видеть, как хищно заблестят ее глаза, дорогого стоило. Агамемнон вздохнул, едва ли придется, подарки для жены Менелая выгрузят в устье Эврота и отправят дальше на лодках, а он вынужден будет тащить свое на повозках сначала в Аргос, а потом и дальше в Микены. Это недалеко от берега, но сопровождать лодки в Спарту не получится. Хищный восторг в глазах Елены увидит не он, а Менелай. В эту минуту Агамемнон позавидовал брату, он любил дразнить красотку дорогими подарками, заставляя тянуться за каким-нибудь роскошным браслетом, наклониться за упавшей цепочкой или пробежать обнаженной к намеренно брошенному на скамью подальше колье.

Елена своей наготы не стеснялась и даже охотно ее демонстрировала. Агамемнон подозревал, что будь позволительно, она вообще ходила бы обнаженной, демонстрируя свою красивейшую грудь (недаром же по ее форме сделаны жертвенные чаши для храма!), стройные ноги и бедра… Словно и не родила троих детей… И только стыд не позволял спартанской царице не обнажаться прилюдно.

Но этот стыд исчезал, когда она оставалась в спальне, а потому красотой Елены попавшие туда наслаждались сполна.

Агамемнон задумался, кто еще, кроме Менелая и его самого, мог бы там побывать? И понял, что не представляет. То ли красотка столь хитра, то ли все слухи о ее любвеобильности – простой блеф. Стало смешно: а не Менелай ли их распускает, чтобы ему завидовали? Но спартанскому царю завидовали бы и без этих слухов, все же Елена действительно самая красивая из всех женщин. Только красота у нее какая-то… Агамемнон даже не сразу понял, какая, отполированная, что ли? Совершенно все: лицо, шея, руки, тело. И все покрыто толстым слоем мужского восхищения, вожделения, словно каждый взгляд оставлял свой несмываемый след. И постепенно эта красота превратилась в предмет созерцания, вожделения, но… не желания обладать! Агамемнон с удивлением поймал себя на мысли, что не обладай он Еленой раньше, теперь не стал бы заходить с такой женщиной дальше простого восхищения! Именно совершенство форм превратило Елену из живой женщины в предмет поклонения, в символ.

От мыслей о жене брата Агамемнона отвлекло то, что они обогнули мыс и разворачивались в открытое море, ветер заметно усилился. Открытие было неожиданным, но сейчас не до него.

Взявшиеся за весла, чтобы корабль шел точно как надо, гребцы затянули песню:

Агамемнону почему-то подумалось: ну и где здесь победа над Троей? Усмехнувшись, он ответил сам себе: я не простой смертный!

Кассандра торопливо взбиралась на скалу, нависающую над морем. Почему-то ей очень хотелось убедиться, что микенские корабли ушли прочь от берегов Троады. Из-под сандалий осыпались камни, которые летели вниз, исчезая в морской пучине, даже всплеска из-за высоты обрыва не слышно, но это не пугало царскую дочь. У нее не было страха перед высотой и страха вообще, юная девушка хорошо знала, что проживет еще долго и увидит многое, что предпочла бы не видеть.

Кассандра остановилась на самой вершине как раз вовремя, из-за мыса вдали выплыли два судна, сначала старенькая «Пенелопа», потом черный корабль того самого страшного человека, встретившись глазами с которым, девушка сразу поняла, что именно он принесет беду Трое и ей самой.

Словно что-то почувствовав, Агамемнон обернулся и увидел на самом верху выступающего мыса девичью фигурку. Конечно, издали невозможно определить кто это, но он почему-то точно знал, что это младшая дочь Приама прорицательница Кассандра. Нет, она не махала рукой, наоборот, стояла, не шевелясь, и только ветер трепал полы ее туники. Агамемнон усмехнулся: неужели нарочно поднялась на такую крутизну, чтобы поприветствовать? Но вспомнил слова Кассандры: «Мы связаны с тобой нитью мойры, царь. Пока жив ты, жива и я, и пока живу я, живешь ты». Вдруг стало не по себе, что если эта дурочка вздумает сигануть со скалы вниз?! Птицу из себя разыгрывает, сумасшедшая!

Агамемнон постарался отогнать от себя эту мысль, не хватало верить полоумной девчонке, которую и в собственной-то семье считают ненормальной! Однако снова вспомнились пронзительные глаза Кассандры, и он невольно обернулся. Девушка стояла на самом краю обрыва, раскинув руки, и всего мгновение отделяло ее от небытия!..

Кассандра действительно вдруг подумала о том, что если они связаны судьбой с этим страшным человеком, то проще всего прервать свою жизнь, чтобы оборвалась и его! Тогда он не приплывет еще раз в Трою, не будет того горящего города, который она так часто видела мысленным взором, не будет крови, смертей, ужаса, горя… Неужели для этого достаточно просто броситься вниз? Кассандра глянула на скалы внизу и поняла, что сделает это! Если ее жизнью можно купить хотя бы несколько лет спокойствия Илиона, то она готова к такой жертве!

Девушка увидела, как страшный человек на корабле обернулся, он явно видел ее, и это заставило Кассандру даже рассмеяться. Царь Микен испугался тогда ее пророчества, хотя постарался сделать вид, что не верит в эти глупости, в глубине зрачков его карих глаз метнулся испуг, скрыть который не удалось. Значит, боится и сейчас. Кассандра раскинула руки, готовая ринуться вниз, убивая тем самым себя, но и его тоже.

Агамемнон не мог отвести взгляда от тонкой фигурки в светлой тунике на самом верху скалы. Казалось, прошли часы, хотя это были всего лишь секунды… Глубоко вздохнув, Кассандра подняла голову к солнцу и сделала шаг… Но шагнуть не удалось, сзади ее обхватили крепкие руки и потащили назад, а голос Гектора спокойно поинтересовался:

– Летать учишься?

Сын Приама постарался, чтобы сестра не услышала испуга, не стала вырываться, потому что тогда они вместе полетели бы вниз, слишком близко стояла Кассандра к краю пропасти.

Немного позже девушка плакала в руках брата, а тот гладил ее светлые волосы и уговаривал:

– Ну что ты, что ты?

– Ты… ты не понимаешь… если бы погибла я, то погиб и он!

– Кто он, Кассандра?

– Вон тот страшный человек, который принесет войну Илиону.

Вдали виднелись паруса ахейских кораблей. Гектор вспомнил Агамемнона, он и сам не сомневался, что у микенского царя на уме война, но твердо решил не дать ее развязать.

– Не бойся, я не позволю ему начать войну против Илиона. И мы не по зубам микенскому царю…

Кассандра все мотала головой:

– Нет, Гектор, я вижу кровь и огонь, слезы, плач, горе… Это все он! Но мы с ним умрем в один день, ты не должен был останавливать меня.

Гектор на мгновение замер, потом сильно тряхнул сестренку за плечи:

– Послушай меня внимательно! Никогда, ты поняла, никогда не связывай свою судьбу с судьбой Агамемнона! Пока я жив, этому не бывать!

Девушка сокрушенно прошептала:

– Пока ты жив, Гектор…

– Вот именно! – расхохотался царевич. – Придется сначала убить меня, а сделать это до сих пор не удавалось никому! Пойдем домой, не то снова начнутся глупые расспросы…

Глядя на идущего впереди брата, Кассандра тихонько поинтересовалась:

– Гектор, а ты веришь в мои предсказания?

Тот замер и, не оборачиваясь, тихо ответил:

– Иногда да.

– Я не лгу…

Агамемнон перевел дух. Держи ее, Гектор, держи, я вовсе не хочу умирать из-за дури какой-то девчонки! – мысленно взмолился он. – Мы еще должны столкнуться с тобой, чтобы тогда боги решили, кто из нас сильней и кто должен владеть Троей и Андромахой тоже.

Тут же почему-то подумалось: и Кассандрой. Агамемнон осадил сам себя: к чему ему эта дурочка-прорицательница? Хотя, нужно признаться, что именно она самая красивая из дочерей Приама, несмотря на то, что все считали таковой других дочерей – сначала развратную Креусу, потом Лаодику. О Креусе Агамемнон знал, что та жена Энея и живет от дома далековато, а еще очень любит золото. Лаодика же показалась микенскому царю простоватой. Ему понравились две женщины Трои – Андромаха и Кассандра. Но жена Гектора была уже взрослой, а эта только девочка, чем-то очень похожая на его собственную дочь Ифигению, такая же хрупкая, но сильная.

И вдруг царя Микен поразила догадка: она хотела убить себя, чтобы убить его! Еще раз оглянувшись, Агамемнон заметил две фигуры, спускавшиеся со скалы – Гектор уводил свою сестру. Несомненно, Кассандра решила пожертвовать собой, чтобы спасти Трою от будущей войны, ведь она сказала тогда, что он принесет войну ее любимому городу. Стало не по себе, вдруг страшно захотелось вернуться, разыскать эту девочку и сжать в своих руках с обещанием, никогда больше не приближаться к ее городу! Агамемнон даже головой затряс, что за глупости лезут ему в голову! Он, всемогущий царь златообильных Микен раскисает перед какой-то девчонкой! Агамемнон постарался поглубже вдохнуть соленый морской воздух и выкинуть все эти переживания из головы вместе с самой Кассандрой! Он был недоволен собой, поддался наваждению пророчицы, хорошо, что никто не видит!