Держать мечи востры…
Наступило лето, просохли дороги, ярко светило солнышко, казалось, что нигде в мире нет ни войны, ни беды, ни разора…
Закончился поход, можно бы и отдохнуть, но князь отдыха новгородцам не дал. Снова собрал вече, снова говорил о том, что, пока Псков под немцами, угроза не исчезла. Копорье это не все, просто проба сил. А побороть немцев своей дружиной невозможно, слишком сильны.
Нашлись те, кто в ответ кричали:
– Видели мы, князь, этих железных жуков! На спину перевернешь, и будет лежать, пока кто не поднимет.
Александр нахмурился:
– Не то говорите! Мы с немцем еще и не встречались. Копорье не в счет, там настоящих рыцарей не было. Если рыцарь на коне да с оружием, его попробуй скинь! И конь тоже закован. Бить можно, но как в Копорье больше не получится.
– Почему?
– Потому как нас теперь всерьез принимать будут, а раньше и признавать не хотели.
Кто-то хмыкнул:
– Выходит, сами себе подгадили?
И тут новгородцы увидели, как князь умеет злиться. Александр Ярославич сгреб болтуна железной рукой, поднял над землей и, держа на весу, строго спросил:
– Ты там был?!
– Нет, – съежился под страшным княжьим взглядом мужик. – Прости, княже, сболтнул.
– Ах, ты сболтнул?! А побейте-ка его те, кто Копорье брал и с рыцарями бился. – Александр попросту швырнул болтуна в толпу.
Того просто затоптали, едва выжил. После стороной обходил не только вечевую площадь, но и всю Торговую сторону. Но большинство запомнили твердую руку князя, державшего столько времени на весу немаленького мужика. Друг другу передавали:
– И ведь рука не дрогнула, пока держал!
Невский готовился, и я понимала к чему: ливонцы так просто не отстанут, пока они в Пскове, покоя быть не может. Конечно, впереди Ледовое побоище, и я хорошо понимала, что не удержусь и обязательно отправлюсь воевать вместе с князем. Вот только на кого Федьку оставить на это время?
Кузнец Пестрим который день не выходил из своей кузницы, даже спал там же. Жена носила ему и подмастерьям обеды, стояла, жалостливо подперев щеку кулачком, качала головой и уходила обратно. Не до сна и отдыха было, все другие работы позабросили после того, как князь Александр Невский на вече сказал, чтоб к походу на псов-рыцарей готовились. У подручного Пестрима руки обожжены, молот держать не может, так чуть не локтями хоть меха раздувает, только бы в стороне не стоять. Давно такого единодушия в Новгороде не было. На вече о том, что Новгород пока миновало, рассказывали и те, кто в Низовские земли ездил, и те, кто от немцев на Псковщине едва спасся. По всему выходило, что враг со всех сторон у ворот. Одного прогнали, другие налезают. Верно решил Ярославич, бить надо так, чтобы вдругорядь неповадно было. Когда в доме пожар, то не до ссор. А кто против будет, того вече решило и впрямь казнить смертью лютой. Боярские прихвостни сначала не поверили, потом двоих болтунов повесили на воротах, долго их трупы болтались, пока самим горожанам не надоели, все ненужные разговоры сразу прекратились.
Между двумя домнами Пестрим вышел во двор чуть передохнуть, уж больно жарко. Только присел на большое бревно, тут как тут Никоня, давний его друг-соперник. После боя со шведами, когда один другого спасал, ближе братьев родных стали. Никоня присел, посмотрел на солнышко, потом наклонился к кузнецу:
– Слышь, Пестрим, я чего узнал?..
– Ну? – покосился на известного болтуна кузнец. Сейчас что ляпнет, не будешь знать, верить или нет. Так и вышло.
– Дружинники меж собой говорили, князь-то наш Александр Ярославич во Владимир уезжает…
– Ты что?! – выпятился на него Пестрим. – Быть того не может!
Никоня резво перекрестился:
– Вот те крест!
Подумал и перекрестился широким крестом, чтоб уж совсем без сомнений было:
– Клянусь, сам слышал! Едет завтра ли, сегодня ли во Владимир.
Кузнец почти вскочил:
– Снова бояре, собаки, дышло им в бок, напакостили! Ну никак не могут жить спокойно. – Заорал во все горло: – Чего ж мы сидим?!
– А что мы можем? – уже испугался своей осведомленности Никоня. Он просто услышал, как один дружинник прощался с женой, говоря, что уходит с князем Александром немедля во Владимир, а второй поддакивал, мол, идем.
– Народ поднимать надо! Пусть Ярославич сам скажет, если что не так, пусть виновных бояр назовет, мы им бороды-то повытаскаем, не посмотрим, что знатные, без штанов вдоль Волхова гулять будут!
На зычный голос Пестрима во дворе мигом собрался народ. Стали требовать вече собрать, но кузнец вдруг запротивился:
– Что вече? Пока его соберем, пока бояре речи держать станут, время упустим. Уйдет князь, как есть уйдет!
Нашлись такие, что тоже слышали о Владимире. Пестрим и остальные на них чуть не с кулаками:
– Почему молчали?!
Стали советоваться, что делать. Решение пришло вмиг:
– Идти в Городище, самим от народа просить Александра Ярославича не покидать Новгород. Не может Невский вот так город бросить! Нет, не может!
– Живым щитом на пути встанем не отпустим князя Александра Невского из Новгорода!
– Лучше бояр всех противных ему погоним!
– Пусть только скажет кого…
Хорошо, что никто из бояр да онаньевских прихвостней по пути не попался, не то не сносить бы им головы, забили.
К людям, шагавшим в сторону Городища, присоединялось все больше и больше горожан. К самому княжьему двору подошли уже такой толпой, что и веча не надо, все здесь. Только бояр не было, да их никто и не звал.
В трапезную, где заканчивала обед княжья семья, вошел встревоженный гридь. Князь поднял голову:
– Что?
– Там, княже, от Новгорода толпа ко двору подходит. Велишь запереть ворота?
– От Новгорода? Нет, впустите.
О господи! Что еще случилось? От этого города всего ожидать можно, вчера готовы были подчиняться княжьей власти, а сегодня и погнать могут, с них станется. Александр заторопился во двор.
В ворота и впрямь входили новгородцы, оттеснив стражу, не рискнувшую сопротивляться многому числу людей. Заполонили уже все пустое пространство, но еще шли и шли. Последние так и остались за воротами. Александр стоял на верхней ступеньке крыльца в темно-зеленом кафтане почти без шитья, ведь собирался в дорогу. Он был без корзно и шапки. Новгородцы остановились в шаге от крыльца, но не кричали, не требовали, наоборот, вдруг заломили шапки. Князь спросил первым:
– С чем пришли?
Передний рослый мужик, Александр вспомнил, что это кузнец со Словенской стороны Пестрим, попросил:
– Дозволь, княже, слово молвить?
– Говорите, – подивился такой обходительности Александр. Если и выгоняют, то странно, уж больно ласково. Слуга успел подойти, ловко накинул корзно и закрепил его на правом плече красивой золоченой фабулой, подал в руки шапку, отделанную соболем.
– Ты, княже, не в обиду будет сказано, из Новгорода ехать собираешься?
– Еду, – продолжал изумляться Невский.
– Княже, Александр Ярославич, не бросай Новгород! Ежели тебя бояре обидели, только скажи, мы их за бороды сюда притащим.
– Да не бросаю я!
Пестрим недоверчиво переспросил:
– Так ведь едешь из Новгорода?
И тут двор услышал раскатистый хохот новгородского князя:
– Еду! Только за помощью. Великий князь Ярослав Всеволодович обещал, вся Низовская земля поможет. И суздальские полки пойдут, и князь Андрей переславскую дружину приведет. Решил сам съездить посмотреть.
Пестрим снова попросил:
– Александр Ярославич, не бросай Новгород, не сироти, Христом Богом просим. Если повинен пред тобой кто будет, прямо народу скажи, любого на березе вздернем, если за дело. Челом бьем.
– А чего ж вы все пришли, могли кого одного-двоих прислать? – Невский просто не мог дольше молчать, а что сказать не знал.
– Да мы решили тебе заслон людской поставить, чтоб уехать не смог.
У Александра перехватило горло так, что и слова не вымолвить. Едва себя пересилил, чуть хрипло велел:
– Ступайте. Скажите в городе, по делу еду. Вернусь скоро.
Новгородцы передавали друг дружке:
– За помощью князь едет…
– Не оставляет Новгород…
– Не осиротеем…
Попятились, так и выходили со двора спинами, казалось кощунственным повернуться к любимому князю спиной. В нешироких воротах толпились довольно долго, но Александр ждать уже не стал. Обернулся. Сзади стояли мать, жена, тысяцкий и еще много кто. Княгиня Феодосия улыбалась, едва сдерживая слезы счастья.
– Саша, любит тебя Новгород.
Тот смущенно отмахнулся:
– Любят, пока нужен.
Но и его глаза тоже блестели от непрошеной влаги. По лицу жены невозможно было понять, о чем думает. Бледна, видно, снова мутит, только хотел спросить, как она, тут вмешался тысяцкий:
– Ехать, княже, пора.
Александр кивнул:
– И то верно, припозднились.
Круто развернувшись, молодая княгиня ушла к себе в ложницу. Со всеми говорил, только не с ней! Было до слез обидно, все его любят, всем он нужен, а про них с сынишкой да будущим ребенком словно забыл.
Нет, князь забежал попрощаться, подхватил на руки Васеньку, поцеловал в обе щеки, потом обнял Александру, тоже трижды поцеловал:
– Жди, не на рать иду, вернусь скоро. Не беспокойся и себя береги.
И убежал. А раньше все «ясынька, ясынька»… Княгиня уже ненавидела Новгород, забиравший у нее мужа, ненавидела его походы и дружину, его бесконечные дела.
Заметив покрасневшие глаза невестки, княгиня Феодосия поспешила поговорить с ней:
– Сашенька, тебе не простой муж достался. Он воин, его место в дружине, не кори, что подле тебя на лавке не сидит. Не всем дано спокойно жизнь прожить, есть такие, что и минуты не могут без дела. Тебя он любит, только улыбнись почаще, да приласкай, вот и будет вам радость. А то он далече уехал, а ты ровно и возвращения не ждешь. Вспомни, как на шведа в поход провожала, любо-дорого глядеть, все обзавидовались.
Молодая княгиня поморщилась, тогда и князь по-другому с ней разговаривал, а вчера вон дурой назвал. Постепенно свекровь вытянула из нее все. Услышав, ахнула:
– Да что ж это? Я ему попеняю! Такую разумную женку дурой звать?
Но себе подумала, что так и есть, к чему даже свекрови такое рассказывать? Лучше бы пыталась понять мужа.
– Доченька, князь Ярослав Всеволодович, бывало, по неделям и в ложницу не заходил, все недосуг было, засыпал, где сон застанет. И про то, что другая есть не помышляй даже! От такой вон красоты писаной к какой другой пойдешь? Да и Саша муж честный.
За окнами снег укрыл все вокруг. Вот еще одна зима без Вятича. А будет ли с ним?
Я несколько раз встречала в городе на торге человека, складом фигуры очень напоминавшего Вятича, но лицо разглядеть не удавалось, там всегда толчея и гомон, видела только, что бородатый.
На отца очень похож Федька, просто вылитый маленький Вятич. А еще он похож на Лушку, и не только характером, глазенки такие же лукавые.
Осенью по последней воде приплыл тот самый напарник Питирима, привез письмо от Лушки. Сестрица в восторге, Анея тоже. Обещали скоро быть, как ни хорошо в Швеции даже у Биргера под крылышком, а дома лучше. Держит только невозможность увезти ребенка.
Снег как-то сразу лег большими сугробами. Федька впервые в жизни видел такое великолепие, он еще не ходил, зато валялся в сугробах с удовольствием. Красные щеки, красный нос, блестящие синие глазенки – не ребенок, а чудо!
Я долго возила его на санках и потом оставила просто побарахтаться в снегу, пусть еще немного повозится, и заберу домой. Уже представляла, какой придется выдержать рев, но не торчать же весь день на улице?
Поднялась на крыльцо отдать Матрене шаль, потому что жарко, а когда обернулась, то увидела, что к Федьке, валявшемуся в снегу, подошел какой-то человек. Сердце ухнуло, я протянула руку с тихим вопросом «Эй?» и замерла, потому что поняла, кто это.
А еще через мгновение мы с Федькой уже были в объятиях Вятича! И мой, нет, наш строптивый сынуля, ненавидевший, когда его кто-то тискает, молча сносил колючую бороду своего блудного папаши.
Меня тоже пришлось подхватить, чтобы не рухнула в снег. Оказывается, легче воевать с ордынцами или рыцарями, чем вдруг обнаружить, что любимый человек, на возвращение которого уже и надежду потеряла, стоит рядом.
– Где ты был? Где ты столько времени был?!
Вятич блеснул глазами:
– В командировке.
– Мотался еще в какие-нибудь времена, когда ты так нужен нам здесь?!
– Ты ругать будешь или сначала целовать?
– Тебя убить мало…
– Я тебя люблю. Вас с Федькой.
Я удивилась тому, что он знает имя сына, но потом подумала, что Вятич всегда все про меня знал.
Над городом кружили птицы, светило яркое солнце, сверкал снег, а рядом стоял мой муж и держал на руках нашего сына.
И какая разница, в каком это было веке или городе?