Заговор
Мужик ругался, на чем свет стоит. Мне стало смешно:
– Чего ты так-то?
– Да к епископу хотел, а тут вот нет его…
– Чего тебе у епископа надо?
Мужик огляделся вокруг, словно собирался поведать нечто тайное, нерешительно потоптался, а потом махнул рукой:
– Тут такое дело… Заночевали мы по ту сторону стены, потому как не успели до темна. И этот вот с нами, – мужик кивнул в сторону большой телеги, с которой доносился богатырский храп с присвистом. – Только он врет, что в Новгород на наш конец шел, сам говорит, а сам у нас никого не знает. Мы и не поверили, напоили его и вон притащили. Только скоро проснется.
Из сбивчивой речи я поняла, что мужики заподозрили неладное, потому что человек, который шел вроде к знакомому на Неревский конец, никого там не знал, словно никогда и не бывал. Недолго думая, они подсыпали в пойло лгуну какой-то гадости, отчего тот проспал не только остаток ночи, но и половину дня. А мужики, все больше сомневаясь, с чего-то решили притащить подозрительную личность к епископу, но, на грех, Спиридона не оказалось в Новгороде. И вот теперь бдительные граждане не знали, что с этой личностью делать.
Заглянув под рогожку, которой была укрыта личность, я убедилась, что мне она нравится еще меньше, а уж когда прислушалась к тому, что во сне бормочет, решительно велела:
– А ну, везите его к князю!
– Чего это?
– Везите, говорю, князь на Ярославовом дворище. Я с вами холопов отправлю, все объяснят и помогут, если что.
Дело в том, что во сне подозрительный субъект бормотал… по-немецки!
Самой бы поехать, но я на сносях совсем уж, не хватало только родить на княжьем дворе. Ладно, обойдутся, у меня есть дела поважнее.
Пара толковых холопов помогла сомневавшемуся патриоту доставить нарушителя спокойствия прямехонько к Александру Ярославичу. Тот немало такой бдительности подивился, но патриота с Неревского конца отблагодарил.
Остальное я узнала уже позже из первых рук – от самого князя.
Узнав, что мужик бормочет по-немецки, а выдает себя за русского, Невский приказал:
– Тащи сюда!
Гриди помогли притащить совершенно пьяного и сонного человека. Тот ругался, требовал, чтоб оставили в покое, что ему надо к боярину Онанию, торопится по делу. Александр кивнул гридям:
– Окатите-ка водой, чтоб очухался скорее.
Хлюпая от обрушившейся на голову воды, незваный гость отплевывался, продолжая ругаться.
– Еще! – приказал князь.
Второй ушат привел его в себя почти полностью. Но раскрыв глаза, он тут же выпучил их от ужаса. И без объяснений было понятно, что испугался, увидев перед собой князя Александра Невского. Тот не стал терять времени даром, надо заставить говорить пока не очухался совсем.
– К кому шел?! От кого?! – Глаза князя вперились в глаза мужика. Тот попробовал отвести свои, но Невский не дал. – А ну смотри сюда!
В бок пришлого ткнулось острое железо, за волосы взялась жесткая рука дружинника. А перед лицом все так же было лицо князя с бешеным взглядом.
– Говори!
Не сумел отвертеться, сказал, что шел к боярину Колбе от псковского посадника по поручению. Князь оглянулся на подоспевшего воеводу. Тот удивленно пожал плечами:
– Да ведь Колбы нет в Новгороде…
– Ты о том ведал?
– Не-ет… – протянул псковский гонец.
– А что сказать должен был?
– Да я только передать, что, мол, поручение выполнено, в Пскове для него лавка открыта, пусть товары шлет…
Александр долго смотрел на мужика, потом вдруг повелел отпустить его.
– Домой вернешься или здесь побудешь?
Тот чуть усмехнулся:
– Побуду, в себя же прийти надо. Не в обиду будь сказано, негоже гостей встречают в Новгороде…
– А ты гость ли? – усомнился Александр. – Ладно, зла не держи, вот тебе плата за обиду.
Подхватив кошель с монетами, брошенный князем, мужичок заторопился со двора. Остальные с удивлением смотрели на Александра, а тот повернулся к воеводе, показав глазами на выходившего в ворота псковитянина. Воевода чуть кивнул и тут же махнул, подзывая к себе дружинников.
Поздно ночью псковитянина притащили снова, но уже связанного и избитого. Воевода что-то долго говорил князю почти на ухо, кивая в сторону мужика. Александр кивал, потом подошел к псковитянину и вдруг резко ткнул в живот. Тот согнулся от боли пополам. Воевода почти вцепился в руку князя:
– Убьешь, Александр Ярославич!
Тот согласился:
– Убью!
Мужик разогнулся с трудом, рука у князя тяжелая, а глаза смотрят зло. Еще раз соврет – не жить. Но ведь не врал он, только не все сказал, князь же не спрашивал к кому, кроме Колбы, должен зайти. Псковитянин решил так и отвечать, если спросит. Но Александр спрашивать не стал, понимал, что снова соврет. Спросил воевода:
– Так к кому ты, кроме боярина Колбы, шел?
Пришлось отвечать.
– К боярину Онанию.
– Зачем?
– С посланием от наместника Твердило Иванковича.
– Передал?
Мужик виновато опустил голову:
– Не успел…
Теперь спросил уже князь:
– Где оно?
Гонец полез за пазуху, достал тонкий лист пергамента, свернутый в плотную трубочку, протянул князю. Тот развернул, проглядел, выражение его лица менялось от откровенно злого до насмешливо-злорадного. Александр не стал говорить что там, но аккуратно свернул пергамент и убрал себе в рукав.
– Жить хочешь?
Гонец быстро кивнул, на всякий случай косясь на княжий кулак.
– Понесешь свиток боярину, как велено. Только если ему хоть словом обмолвишься, что у нас был, – убью! Понял?
Мужик снова закивал.
Воевода смотрел на князя, совершенно не понимая, что тот задумал. Александр не стал говорить, что в грамотке, потому пока только он и понимал, что надо делать.
Поздно вечером в ворота боярина Онания постучали. Сначала тихо, потом посильнее. На стук сразу отозвались несколько громадных цепных псов, стерегущих боярский покой. Лаяли они довольно долго, пока за воротами не отозвался злой сонный голос:
– Кого по ночам носит?! Чего надо?
– К боярину по срочному делу.
– Чего?! – возмутился голос по ту сторону высоченного тына. – Какие дела среди ночи?
Человек с улицы проговорил почти в щель забора:
– Из Пскова…
На собак тут же цыкнули, и калитка ворот приоткрылась:
– Заходи. Никто тебя не видел?
Псковитянин помотал головой:
– Нет, кажись…
По двору мотался огромный злющий пес, но воле открывшего калитку подчинялся беспрекословно, отошел в сторону и смотрел, готовый броситься и разорвать в одну минуту. Терем стоял уже совсем темный, только в одном из окошек едва теплился огонек свечи. Впустивший псковитянина человек, видно, очень хорошо знал все закоулки дома, быстро повел ночного гостя по переходам, светя, правда, только себе под ноги единственной свечкой. Псковитянин в полутьме едва не упал на ступеньках и не сшиб лбом низкую притолоку горницы, в которую в конце концов вошли.
– Постой тут! – приказал человек и исчез за дверью, унеся свечу. Псковитянин остался один в полной темноте. Он уже давно пожалел, что поехал выполнять такое опасное поручение, больше не хотелось никаких денег, лишь бы живым вернуться. И чего этим боярам не хватает? Вон у этого какой двор, сколько всего настроено, хоромины такие, что полгорода поместится, а все мало… И их посадник Твердило Иванкович такой же. Жил бы себе и жил, так нет, с немцами связался, теперь дрожит за свою шкуру не только перед своими псковичами, но и перед рыцарями. Ни те ни другие его шкуру в случае чего беречь не будут.
Псковитянин так задумался, что не сразу услышал, что по переходу кто-то идет. Шли тихо, так же тихо распахнулась на обильно смазанных петлях дверь, в горницу шагнул высокий старик, следом за ним тот, что привел сюда гостя. Он поставил свечу в глиняную подставу, чтоб не капала куда попало, поклонился и вышел.
Старик прошел к стоявшей у небольшого окна лавке, сел, внимательно оглядел псковитянина и почти зло спросил:
– Ну?
Тот чуть замялся, потом ответил:
– Мне бы боярина Онания…
– Я боярин. Чего надо?
Видя, что псковитянин сомневается, он хмыкнул:
– Твердило, что ли, прислал? Давай сюда, что передал.
Все так же неохотно псковитянин вложил в большую жилистую руку свиток. Боярин развернул, поднес к свече, долго вглядывался. Псковитянин понял, что Онаний не слишком хорошо разбирается в грамоте, читает не споро. Глаза боярина вдруг блеснули из-под нависших бровей:
– Грамоту разумеешь?
Сам не зная почему, псковитянин вдруг отрицательно покачал головой. Почему-то ему не хотелось читать новгородцу написанное. Он никому не говорил, что грамотен, меньше знаешь, дольше живешь, так любил повторять его отец. Даже посаднику Твердиле Иванковичу не сказал, может, потому и отправил его посадник с таким поручением. Если бы знал, что грамотен, не рискнул бы.
Боярин снова уставился в написанное. И вдруг псковитянин заметил, что он не читает, а просто разглядывает, причем не грамоту, а его самого. Онаний сидел так, чтоб в тени не видно было его лица. «Проверяет», – усмехнулся гонец. Пусть себе, только бы уйти отсюда скорее, даже в ночь, только подальше от бешеных псов во дворе и от злых глаз их хозяина. Не выдержав, гонец спросил:
– Отвечать станешь, боярин? Или я пойду?
– Куда? – хмыкнул тот. – Ночь на дворе.
Псковитянин вдруг разозлился:
– Так что я до утра перед тобой столбом стоять буду?! Устал с дороги.
Колючие глаза снова принялись ощупывать его лицо:
– Где до самой ночи был? Небось давно в город пришел?
– Нет, едва успел, чтоб ворота не закрыли.
– Все одно, давно уже!
– А на твоем дворе что, написано, что он твой?! А хоть и писано было бы, я читать не умею.
– А как нашел?
– Во Пскове рассказали, чтоб не плутал. Только одно дело не плутать днем, а совсем другое – ночью. Боярин, я и правда пойду.
– У тебя есть кто в Новгороде?
Псковитянин помотал головой:
– Родных нет, а знакомый есть один. Может, найду… А нет, так где в другом месте переночую. Правда устал…
Наконец Онаний сжалился:
– У меня переночуешь, утром еще расскажешь про посадника и то, как шел.
– Кто шел? – насторожился псковитянин.
– Ты шел! – снова вперился в него взглядом Онаний.
«Ой-ой», – подумал гонец, но возражать не стал.
Утром не успели поговорить, как вдруг загудел вечевой колокол. Боярин вскинулся:
– С чего бы?
Но поспешил, без него вече не должно пройти, мало ли что князь новое придумает. Стоило Онанию уйти, немного погодя во двор вдруг влетел княжий дружинник, за спиной еще пятеро.
– Живо гостя, что ночью пришел за боярином!
Верный пес Гостята замотал головой – разве можно без ведома хозяина признавать, что был такой гость вчера:
– Какие гости, что ты?! Мы ночами спим, а не гостей принимаем.
Дружинник наступал грудью, оттесняя Гостяту к стене:
– А лгать княжьему человеку станешь, самого туда потащу! Говори, где тот гость!
– Ушел, вот те крест ушел! Да и был-то по ошибке, шел к боярину Колбе, а попал к нам. Переночевать пустили, не гнать же ночью со двора? Но утром сразу и ушел. У Колбы ищите. – Гостята был очень доволен придуманной ложью.
– Бога ты не боишься, тать поганый!
Чтобы отвлечь дружинника от опасной темы, Гостята сделал вид, что обиделся на татя. Но тут псковитянин сообразил, что теперь ему живым не уйти, если дружинники заберут его с собой, то, может, еще и спасется, а вот этот сморчок точно прикажет жизни лишить, чтоб не оставлять свидетеля. Осознав, что это его последняя возможность спастись, псковитянин крикнул в маленькое оконце клети, в которой просидел под замком всю ночь:
– Здесь я! Заперт только!
– Открывай! – показал на замок дружинник.
Гостята округлил сколько смог свои маленькие поросячьи глазки:
– Ах ты тать-душегуб! Его накормили, напоили, спать положили, а он еще и в клеть воровать полез?!
– Открывай, открывай, – поторопил его дружинник. – Князь сам разберется, что за воры у тебя запертыми сидят и что за гости по ночам ходят.
К вечевому помосту не спеша подходили бояре, несмотря на теплую погоду в богатых шубах, шапках, с посохами. Важные… Перед ними расступались, Новгород город хоть и вольный, но боярство почитает, все же у них власть повседневная, у них закрома новгородские. Конечно, чтят не так, как в других городах, в глаза не заглядывают и шапки не ломают, но и путь не заступают. Бояре идут!
А они шли нарочито медленно. В вечевой колокол зазвонили без их воли, по требованию князя. Хотя по уряду и князь может вече собрать, но мог бы хоть гонца прислать, сказать зачем. Так ведь нет, что о себе мыслит? Снова зазнался, воином мнит великим? Ничего, не впервой, обломают гордость-то.
На помост взошел боярин Онаний в большой зеленой шубе, подбитой по теплому времени собольком, даже такую же соболью шапку не снял, хотя по шее от волос уже струился пот, боярин почувствовал, что и на висках вот-вот потечет. Было жарко, Онаний мучился и оттого злился все сильнее. Следом за Онанием поднимались и другие – Никитий, Семен, меж ними посадник Степан Твердиславич, потом еще трое. Остальные не пошли, нечего князю потакать. Онаний тоже досадовал на себя, не надо было идти. Но ему вдруг захотелось примерно наказать строптивого князя, выставить виноватым в ненужной тревоге перед народом, мол, мальчишка, зазвонил в вечевой колокол, с умными людьми не посоветовавшись. Боярин решил все, о чем бы ни сказал Александр, объявить неважным, не стоящим их боярского внимания.
Потому, когда посадник объявил, что князь говорить станет, и сам Александр встал перед людьми, узкие губы боярина презрительно искривились.
– Господин Великий Новгород! Любишь ли ты предателей?
Вече замерло. О чем это князь? Кто ж предателей любит?
– Да или нет?!
– Нет! – гаркнули сотни глоток, дивясь княжьей причуде.
– А что делать с предателями?
Ответом ему были слова боярина Онания:
– Ты, княже, не во гнев будет сказано, для чего столько людей созвал? – Боярин повел посохом, показывая на полную вечевую площадь. – От дел оторвал, в беспокойство ввел? Вопросы ненужные задавать?
Усмехался как на дитя неразумное, показывал, что хотя и хороший воин Александр Ярославич, но молод пока, ненаучен вольный город уважать.
Но князь насмешке не смутился, спокойно ответил:
– Про то, нужные или ненужные вопросы задаю, потом решим. А предателей в Новгороде немало. Не знаешь ли таких?
Что-то кольнуло слева у боярина, стало чуть дурно, побледнел. Но, может, это от жары. Толпа уже с интересом следила за начинающейся перепалкой боярина и князя. Из людского моря раздались даже выкрики:
– Так его, князь!
– Потрепли-ка за бороду боярина!
Но выкрики быстро затихли, Онаний на таких даже глазом не повел, без него соглядатаи справились, взяли на заметку, потом посчитаются. Никому не дано боярина даже словом обижать.
А князь вдруг показал на Онания:
– Господин Великий Новгород, боярин Онаний не просто против города выступает, без конца ему вредя, но и с немцами снюхался вместе с псковским посадником Твердило Иванковичем!
– Что?! – возмутился боярин. Получилось хорошо, если б не знал твердо, что лжет, и не подумал бы. Но позади всех, так чтоб Онаний не видел, уже стояли дружинники, крепко держа псковского гостя со связанными руками. – Ты, князь, говори, да такими словами не бросайся! Пробросаешься.
Глаза Александра Ярославича стали совсем насмешливыми:
– Так твердишь, что никаких известий от Твердилы из Пскова не получал?
– Нет! – решительно отказался Онаний.
– И этой ночью тоже?
– Я сплю ночами. – Боярин решил отказываться от всего, даже если сюда приволокут гонца из Пскова, грамотка та уже сгорела, сжег сразу же, как прочитал, как докажут? А князю он припомнит, за клевету можно строго спросить, это не на смерда голос подавать, боярина оклеветать дорогого стоит даже князю.
Так и есть, перед загалдевшим вече поставили ночного гостя, боярин подумал о том, как накажет Гостяту, отпустившего псковитянина.
Князь Александр снова поднял руку, призывая вече к вниманию:
– Боярину Онанию сегодня ночью вот этот человек принес послание от псковского посадника-предателя Твердило Иванковича. Было такое?
Боярин вдруг подтвердил:
– Было! И что? Хоть он и предатель, а попросту попросил товару кой-какого.
Нашлись сомневающиеся, загалдели, что надо бы проверить. Князь кивнул:
– Хорошо, и где та грамотка, что тебе прислана?
– Какая грамотка? А-а где про товар просит? Не помню, запропастилась куда-то. Ни к чему мне.
Глаза боярина встретились с глазами князя, и он сразу понял, что Александр все знает. Но пусть докажет, грамотка сгорела, нет писаного, нет и доказательства! А гонец вроде и впрямь неграмотный. Да если и грамотный, и прочитал прежде чем принести, то все равно не докажут, сгорела грамотка. Но серые глаза Александра стали вдруг стальными, а с лица сошла полуулыбка, голос загремел на всю площадь:
– А не эту ли грамоту ты сжег, боярин?
Онаний метнулся к княжьей руке выхватить. Что за наваждение, он же сам жег?! Но князь ростом не мал, да и руку сумел отвести.
– Не спеши, чего распрыгался, немолод уже. Прочесть или сам прочтешь? – Александр усмехался, с удовольствием наблюдая, как лицо Онания становится все белее и белее. – Я сам прочту. Или кто грамотный тут есть?
Из вечевой толпы сразу же откликнулись двое. Одного князь отвадил сразу, это боярский прихвостень, а второй уважаемый всеми купец Трифон показался ему годным. Купец громко прочитал то, что было написано на пергаменте, толпа взвыла. Посадник предлагал боярину открыть ворота немцам, как сделали это псковитяне, оговаривал условия такой сделки и просил срочно обсудить сроки!
– Смерть предателю!
– Убить такого мало!
– Жги двор онаньевский!
– Казнить предателя!
Князь поднял руку:
– Тихо! Верна ли печать на грамоте?
Купец кивнул:
– Да посадника псковского.
Из толпы спросили:
– Откуда у тебя, князь, та грамота?
Александр довольно усмехнулся:
– Мне того гонца еще вчера вечером привели. Я грамотку подменил, боярин и не заметил. Ему другую написали, а эту у себя оставили. Для того и пришлось ночью человека к тебе отправлять, чтоб ты к печати не приглядывался.
Онаний хватал ртом воздух, не в состоянии вымолвить хоть слово. А толпа внизу довольно ревела:
– Ай да князь! Хитер, ничего не скажешь!
И снова:
– Смерть предателю!
Боярина казнили в тот же день, а его имение забрали городу. Сильно прибавила казна в одночасье. Александр смеялся:
– Всех бояр-предателей перевешаю, городу от того двойная польза будет.
А вечером пришел к владыке спрашивать, не ошибся ли. Спиридон долго смотрел на Александра, потом спросил:
– Ответь честно, ты его казнил, потому что предатель или счеты свел?
– Потому что предал. А счеты? Не он один гнал, если на всех обижаться да со всеми счеты сводить, так зачем сюда и возвращаться было…
– Рад за тебя, князь.
