Королева
17 ноября 1558 года скончалась королева Англии Мария Тюдор, а через двенадцать часов после нее – самый ярый католик в Англии кардинал Поул. Больше серьезно противостоять молодой Елизавете было некому.
За три года и девять месяцев царствования королевы Марии на кострах было сожжено двести семьдесят восемь человек – в три раза больше, чем за целых сто предшествующих лет. И хотя это неизмеримо меньше, чем в той же Испании, англичане больше всего боялись, как бы новая королева не продолжила религиозную политику предыдущей. Недаром в памяти народа Марию прозвали Кровавой!
Но единства в Англии в вопросах веры не было, страна практически раскололась надвое. Чью сторону займет Елизавета – католиков или протестантов?
И тут молодая королева показала себя на удивление мудрым политиком. Она немедленно опубликовала обращение, в котором, выразив глубокое сожаление по поводу кончины своей сестры королевы Марии, приказала англичанам не предпринимать никаких шагов к переменам положения религии. Облегченно вздохнули обе стороны, каждая поняв это обращение в свою пользу. На редкость мудрый шаг, обеспечивший стабильность хотя бы для начала, а последующее было делом времени…
20 ноября она уже принимала клятву верности от своих министров.
Елизавета выслушала Уильяма Сесила, стоявшего перед ней, преклонив колено, и обратилась к нему:
– Я знаю вас как человека неподкупного, знаю, что вы будете верны нашему государству. Я знаю, что при всем вашем уважении ко мне вы будете давать мне советы, которые будете считать полезными, и если вы узнаете что-либо, что необходимо сообщить мне тайно, вы сделаете это, не предавая гласности, а я заверяю вас, что сохраню это в тайне.
Слышавший такие слова лорд Пемброк поразился разумности молодой королевы. Хорошо бы так во всем!
Уильям Сесил будет служить Англии и своей королеве до самой смерти еще сорок лет, и все годы будет поступать именно так, хотя рядом со своевольной и не всегда последовательной Елизаветой ему придется весьма не просто. Причем служить не за богатство, а из любви к Англии, потому что денег получит от прижимистой королевы куда меньше, чем получил всего за четыре года правления ее брата, малолетнего Эдуарда.
Министры принесли клятву верности, были изданы первые обращения королевы, началось сорокапятилетнее весьма примечательное правление Елизаветы I Английской, названное позже золотым веком, за время которого Англия из третьеразрядной, разоренной внутренними распрями и невзгодами и войной страны превратилась в сильную державу, владычицу морей и владелицу колоний в Новом Свете. В этом немалая заслуга по-женски непредсказуемой, но разумной королевы-девственницы. И хотя министрам пришлось в пору ее правления нелегко, они всегда были уверены, что главная ценность для их королевы – ее любимая Англия, ради которой Елизавета готова пожертвовать всем.
Утром 28 ноября 1558 года если кто и спал в районах Криплгейт и Барбикан, то непременно проснулся от шума и приветственных криков множества людей, вышедших на улицы, чтобы увидеть проезд новой королевы Англии Елизаветы. Окна, двери, стены, крыши были обильно украшены флагами, знаменами, гобеленами, просто яркими тканями, развевавшимися на ветру. Лондонцы приветствовали свою самую английскую королеву. Казалось, после полуиспанки Марии, приведшей в Англию множество испанцев, с воцарением Елизаветы наступит мир и покой.
Во главе процессии ехали лорд-мэр и герольдмейстер ордена Подвязки. За ними ярким пятном в камзолах из красной парчи гордо вышагивали лейб-гвардейцы, солнечные лучи, отражаясь от их позолоченных секир, разбрасывали во все стороны солнечные зайчики, усиливавшие ощущение праздника. Людские крики приветствий и восторга перекрывали звуки труб глашатаев, наряженных в малиновые с серебром костюмы.
Немилосердно вытягивая шеи, чтобы хоть что-то увидеть, лондонцы передавали другу сообщения:
– Вон лорд Пемброк несет государственный меч…
– А королева-то, королева где?
– Вон она!
– Едет!
– Господи, храни королеву!
– Боже, храни королеву Елизавету!
Сама Елизавета изо всех сил сдерживалась, чтобы ее сведенные от напряжения губы не перекосило и лицо от волнения не изуродовало. Горло перехватило таким спазмом, что трудно дышать. Сначала она не видела вообще ничего, перед глазами плыл туман, сквозь который прорывались обрывки фраз, отдельные звуки, непонятный шум. Но в какой-то момент королева все же перевела глаза на толпу у ног ее коня и вдруг в этой толпе разглядела восторженные глазенки рыжеволосой голубоглазой девочки. Встретившись с этим взглядом, Елизавета как-то сразу пришла в себя, в мир вернулись нормальные звуки, запахи, яркое солнце и восторг, буквально окутавший ее со всех сторон.
Мышцы лица отпустило, и королева широко улыбнулась ребенку, вызвав бурю эмоций окружающих. Красавица в пурпурном бархатном одеянии с распущенными по плечам рыжими волосами казалась англичанам спасением от всех бед последних лет, они готовы были на руках отнести новую королеву, правда, пока только в… Тауэр, где ей полагалось дожидаться коронации.
Елизавета сама назначила коронацию на окончание рождественских праздников, справедливо полагая, что к этому времени народ будет уже весьма милостив ко всему. А до тех пор ей действительно полагалось жить в Тауэре.
За Елизаветой следовал Роберт Дадли, назначенный королевским конюшим, она пожелала видеть собрата по несчастью подле себя постоянно. У самых ворот Тауэра Елизавета живо вспомнила тот дождливый день Вербного воскресенья, когда ее привезли в тюрьму по приказу собственной сестры. Обернувшись к сопровождающим, она усмехнулась:
– Некоторым пришлось низвергнуться от правителей до заключенных этого места. Я же поднялась от пленницы до правителя. Первое было следствием божественной справедливости, второе – Божьей милости…
Под орудийный залп, приветствовавший новую правительницу, она успела тихо поинтересоваться у Дадли:
– Не боитесь, Роберт?
Ответа Дадли не услышала, его перекрыл звук канонады, но по губам прочитала:
– С вами, Ваше Величество?
Роберт был прав, рядом с Елизаветой, ставшей королевой, ему можно было не бояться ничего.
Два человека сделали совершенно верную ставку на младшую дочь короля Генриха – Роберт Дадли и Уильям Сесил. Оба остались рядом с ней до самой их смерти, оба немало повлияли на политику своей дамы, взаимно ненавидели друг дружку и не представляли себе жизни без королевы Бесс. Но какие разные роли играли эти два мужчины при Елизавете!.. Сесил раз и навсегда стал главным ее советчиком в политических делах, Дадли – в альковных. Сесила она уважала, Дадли любила. Оба сносили все выходки и терпели все недостатки королевы, но каждый по своей причине, Уильям не желая терять возможность управлять Англией, направляя бурную энергию королевы Елизаветы в нужное русло, Роберт не оставляя надежды стать королем. Первому удалось, век Елизаветы назвали золотым веком Англии, второму нет, хотя «штатным» возлюбленным он остался навсегда.
Придворный астролог высчитал самый благоприятный день коронации – 15 января. У Елизаветы было время подготовиться. Ей самой казалось, что она давным-давно, еще прозябая в Вудстоке, до мелочей продумала всю процедуру, но, когда пришло время, от опасений сделать что-то не так и чего-то не додумать ей едва не стало плохо. Кэтрин Эшли качала головой:
– Ваше Величество, даже если вы совершите оплошность, эта оплошность немедленно станет модной! Теперь вы законодательница всех правил, вам и только вам подчиняются вкусы придворных дам.
Елизавета задумалась, а ведь Кэт права, кто посмеет наморщить нос при виде не по ее вкусу одетой королевы? При Марии, пожалуй, могли, но теперь все почувствовали, кто главный в Англии. И все же она возразила:
– Кэт, я не о нарядах думаю. Как вести себя с окружающими, с народом на улицах?
– Как сердце велит. Вы и так поступили прекрасно, когда в ответ на восторженные крики отвечали благожелательно. Служанки твердят, что народ в восторге от своей молодой королевы.
Елизавете хотелось сказать, что вести себя, как сердце велит, она уже никогда не сможет. Закончатся коронационные празднества, и она станет правительницей, с которой спрос прежде всего как с той, что обеспечивает повседневное благополучие, а не красивые выезды. Конечно, демонстрации своих нарядов избегать тоже не следует, но сначала повседневные дела. А еще сердце велело ей привечать Роберта Дадли, что категорически невозможно, помня о том, что тот женат.
Но пока Елизавете было не до друга детства и товарища по пребыванию в Тауэре. Она назначила Роберта главным конюшим, хватит с него. Главным советником стал, конечно, Уильям Сесил, Большую печать доверено хранить Николасу Бэкему, казначеем стал брат ее преданной Парри. В остальном Елизавета решила оставить как можно меньше всех, кто состоял в Тайном Совете Марии, ни к чему те, кто едва не отправил ее на плаху.
– Сесил, пока не прошли коронационные торжества, я едва ли смогу толком думать о чем-то другом. Если возможно, возьмите все на себя, меня беспокойте лишь в случае большой необходимости.
Сесил кивнул, в его больших, немного странных глазах мелькнула тень улыбки. Елизавета прекрасно поняла, о чем подумал советник, и не смогла промолчать.
– Как только я освобожусь от всех этих маскарадов и гуляний, вы немедленно начнете учить меня управлению государством! Зря радуетесь, это будет не так легко, но я упряма и пока не усвою все правила и не пойму сложности, вы будете работать за двоих!
– Всегда рад, Ваше Величество. Если позволите, я буду работать так рядом с вами всю жизнь. Для меня самое ценное – Англия и вы.
Елизавета замерла. Как он верно сказал: «Англия и вы»! Англия на первом месте. А для нее? Внимательный взгляд глубоко посаженных глаз королевы на мгновение озадачил Сесила. Что она там еще надумала?
– Для меня тоже главное Англия. Так будет всегда.
Ой ли? Хорошо, если такие слова не разойдутся с делом, – вздохнул Уильям Сесил. Иначе ему предстоит тайная война с красавчиком Робертом Дадли, на которого королева бросает слишком пылкие взгляды.
В тот же день Сесил осторожно поговорил с Кэтрин Эшли.
– Что вас беспокоит, сэр? Королева весьма сдержанна.
– Кэтрин, вы умная женщина, не делайте вид, что не понимаете, в чем дело. Осторожно скажите королеве, что слишком глазеть на некоего женатого молодого человека неприлично и ей. Слухи, которые немедленно поползут по двору, только навредят. Даже королева, устанавливающая многие правила, еще бо€льшим вынуждена подчиняться. Я мужчина, и мне не престало напоминать об этом Ее Величеству.
Кэтрин вздохнула и благодарно посмотрела на Сесила:
– Милорд, как я счастлива, что рядом с моей хозяйкой такой надежный советчик и друг!
Тот лишь усмехнулся в ответ.
И вот наступил день коронации.
Елизавета проснулась рано. Нельзя сказать, чтобы от волнения перехватывало дыхание, она уже привыкла к своему положению королевы, но одно дело таковой зваться и несколько другое действительно быть коронованной.
Красное бархатное богато расшитое платье очень шло королеве, она выглядела много моложе своих лет, и всем казалась девочкой, которую не тронули перипетии прежних королей.
Немыслимо богатое убранство Лондона, разодетые придворные, блеск от украшений которых даже расцветил пасмурный день, множество празднично наряженного народа на улицах, самые разные живые картины, арки, флаги, крики восторга и приветствия – все слилось для Елизаветы в единый вал, поглотивший ее. Коронация в богато украшенном Вестминстерском аббатстве, где сама служба шла на латыни, а королева и ее приближенные произносили слова по-английски (почти сразу Елизавета распорядится проводить службы на английском – Божьи слова должны быть понятны всем!).
И вот на ее голове корона Тюдоров, сначала отцовская – великоватая, норовившая сползти, но почти тут же замененная на изготовленную специально для нее.
Королева! Королева Елизавета!
Значит, недаром были все тягостные дни в Тауэре, мучения в холодном, сыром замке Вудстока, терпение, терпение и терпение?.. Не зря она принесла в жертву своего родившегося (или не родившегося?) сына? Не зря столько училась и читала? Все было не зря!
Елизавета дождалась своего часа и теперь готова стать для Англии лучшей королевой в ее истории! Народ должен это знать!
– Пока вы просите меня, чтобы я оставалась вашей доброй госпожой и королевой, вы можете быть уверены, что я буду так стараться для вас, как никакая королева не старалась. У меня хватит воли и, я думаю, хватит власти. И верьте мне, что ради безопасности и спокойствия вас всех я не пожалею, если надо, пролить свою кровь. Да отблагодарит Господь вас всех!
Так не говорил ни один король, ни одна королева до нее! Люди слушали и не могли поверить своим ушам: королева объявляла себя чуть ли не защитницей бедных, называла свой народ добрым и обещала пролить собственную кровь на его благо, если понадобится! Она принимала все подарки, которые ей дарили, даже от самых нищих. Она не боялась к этим нищим и больным прикасаться, не брезговала золотушными или оборванными, разговаривала со своим народом запросто, улыбалась, приветственно махала руками…
Мой добрый народ… Из уст королевы это было высшей похвалой! И народ обожал ее, такую молодую и доброжелательную, такую свою…
Все сорокапятилетнее правление Елизавета внушала англичанам, что они добрый народ, а правит ими исключительно добрая королева. Когда к королевским усилиям подключился министерский аппарат, по стране стали распространяться в виде листовок баллады, возвеличивающие королеву, копии ее портретов, сочиняться множество песен в ее честь. Патриотизм в елизаветинской Англии был на высоте.
Королева Елизавета часто разъезжала по стране, беспрестанно твердя в каждом городе, что это ее любимый город в Англии, в каждой усадьбе, что она прекрасна, в каждом селении, что там самые добрые люди… Она оказывала мелкие знаки внимания и дарила мелкие подарки тем, у кого гостила подолгу или всего день, и эта мелочь становилась самой ценной вещицей в доме, хотя хозяева усадеб выкладывали огромные средства, чтобы содержать королевский кортеж во время пребывания. Елизавета умела так подчеркнуть свое благоволение, что человек чувствовал себя счастливым от самого ее прикосновения или подаренной улыбки. Разве можно забыть слезы, которые Ее Величество проливала, уезжая из города, потому что их город ей так понравился?! Горожане были готовы в следующий раз выстелить улицы лепестками роз или вообще золотыми монетами.
Королевская служба по раздаче милостыни ежедневно раздавала по 5 пенсов тридцати беднякам, множество денег и мелких даров делались на Пасху и Страстной неделе, и более 240 фунтов в год раздавала в своих поездках сама королева, собирая толпы бедняков и нищих вокруг своей кареты. И это при известной скупости Елизаветы, откровенно недоплачивающей своим близким помощникам, тот же Сесил, бывший у нее канцлером, получил за сорокалетнее беззаветное служение в несколько раз меньше, чем получил от брата королевы короля Эдуарда всего за четыре года. Правда, она платила советникам другим – привилегиями, возможностью торговать беспошлинно ходовым товаром. Кто желал, тот зарабатывал.
Королева славилась скупостью, несдержанностью, любовью к лести… Министры и помощники ворчали, но своих мест при королеве не покидали. Видно, не так уж плохо им было…
Елизавета просыпалась рано, даже если не требовалось вставать, просто лежала, размышляя над делами, которые предстояло сделать за день. Она не ожидала, что править будет легко, но груз проблем оказался слишком велик для хрупких женских плеч, хорошо что рядом всегда был разумный Уильям Сесил!
День обещал быть хорошим, наступала весна, и сердце радовалось всему – солнышку, молодости, возможности без устали скакать на лошади, красиво одеваться и выплясывать по вечерам, загоняя до седьмого пота одного партнера по танцам за другим. Она с удовольствием потянулась, предвкушая еще один счастливый день своей жизни.
Из-за приоткрытой двери слышались приглушенные голоса, там разговаривали Кэтрин и Парри. Думая, что королева спит, они не слишком осторожничали, но все же не шумели.
Елизавета прислушалась.
– Помните, как наша Бесс заявила, что на своей коронации будет выглядеть в тысячу раз роскошней королевы Марии?
– Да, – рассмеялась в ответ Парри. – А еще, что при ее дворе не будет ни одной женщины красивей и нарядней. Берегитесь, любительницы наряжаться!
Сон слетел окончательно. Елизавета вспомнила свои тогдашние слова. Она действительно считала, что королева должна быть самой яркой и заметной среди дам, остальным непозволительно одеваться более броско. Но пока она молода, этого легко добиться, а потом? Думать о потом в такое хорошее утро не хотелось совсем, и королева снова прислушалась к разговору верных наперсниц.
– Так и сказал?
– Да, и думаю, он прав. Сэр Сесил вообще очень умен, он способен углядеть многое, что не видно нам.
Сесил? О чем Сесил мог говорить с Кэтрин? Елизавета прислушалась внимательней.
Парри в ответ вздохнула:
– Конечно, прав. Внимание королевы к Роберту Дадли слишком бросается в глаза, скоро это станет поводом для сплетен.
У Елизаветы от возмущения перехватило дыхание. Сесил смеет обсуждать с Кэтрин ее внимание к Роберту?! Она королева и вольна оказывать его кому угодно, хоть последнему пажу, хоть человеку выгребной ямы, если соблаговолит!
Видно, она пошевелилась, потому что дамы за дверью мгновенно замолчали, прислушиваясь. Королева замерла, не желая выдавать то, что слышала их разговор. Этих нескольких минут затишья ей хватило, чтобы понять, что и Сесил, и Кэтрин правы. Ее излишнее внимание к Роберту Дадли обязательно вызовет волну сплетен и слухов. Внутри росло возмущение, что же, теперь она обязана каждый свой шаг сверять с мнением двора?! Чуть поразмыслив, поняла, что да. Более невольного человека, чем королева, при дворе нет.
Это только пока! – решила Елизавета. Пока она не стала настоящей хозяйкой не только Уайт-холла, но и всей Англии. Постепенно она установит новый порядок – королева вольна делать все, что не наносит ущерба самой Англии, в остальном это ее дело, кого привечать и как благодарить! Внутренний голос подсказывал, что Роберт все же женат и откровенно выказывать свое расположение к женатому мужчине не слишком красиво…
Ой-ой… не только не красиво, но и смешно! Елизавета вдруг отчетливо увидела себя со стороны – тает, стоит Роберту Дадли глянуть в ее сторону, стреляет глазками и слишком часто обращается к нему по мелочам. Так не годится, иначе действительно станут насмехаться над королевой, которая столь откровенно влюблена в чужого мужа.
А если бы он не был женат? Пожалуй, Роберт Дадли столь хорош, что вполне мог бы стать ее супругом. Мелькнула ехидная мысль объявить это Сесилу, который откровенно недолюбливал Дадли, и посмотреть на его реакцию!
Как истинная Евина дочь, Елизавета даже в день своей коронации не удержалась, чтобы не съехидничать. Она чуть наклонилась к Сесилу и, показав глазами на Роберта, прошептала:
– Милорд, вам не кажется, что такой красавец достоин того, чтобы сделать его…
Сесил чуть приподнял бровь:
– Королем, Ваше Величество?
– Почему королем? Просто супругом… – чуть растерялась Елизавета, но растерялась не столько от самого вопроса, сколько от того, что не растерялся Сесил. Ничем его не проймешь! – Был же супругом королевы Марии Филипп.
– У него была собственная корона, даже не одна. А Роберту Дадли едва ли достаточно только места на вашем ложе, он желает место на троне.
Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть, что много на себя берет! Видно Сесил понял, слегка поклонился:
– Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Возможно, Роберт Дадли и отказался бы от короны. Но сначала он должен развестись, а сделать это будет весьма сложно, супруга любит его и просто так не отпустит.
И все же Сесил плохо знал женщин! Именно такое замечание вместо предостережения заставило Елизавету начать думать о возможном замужестве с Робертом Дадли серьезно и весьма активно. Поняв это, Уильям Сесил едва не схватился за голову. Женщина в Елизавете взяла верх над королевой! Если так будет каждый раз, то к чему такая королева? Но видеть королем Роберта Дадли Сесил желал еще меньше. Для него наступили трудные дни.
А Елизавета задавалась этим вопросом все чаще, тем более сам Роберт Дадли с каждым днем вел себя уверенней, он уже едва ли ни по-хозяйски обращался с королевой, всем своим видом давая понять, что он будет править не только этой женщиной, но и всей Англией. На пути Дадли оставалась только Эми Робсарт.
Не один Сесил с тоской отмечал, насколько сильно попала под влияние Роберта Елизавета, Кэт тоже все меньше нравилась эта зависимость. Никто и никогда не вел себя с Елизаветой так запросто, Дадли звал ее Бесс, входил без разрешения, позволял себе фамильярно прижимать королеву в танце… Хотелось крикнуть:
– Ваше Величество, не позволяйте сэру Дадли слишком много, этим вы роняете свое достоинство!
Но влюбленная Елизавета закусила удила, ей было наплевать на то, что думают вокруг, стоило увидеть красавца, и она теряла над собой контроль, полностью попадая под его влияние.
В Сесиле боролись противоположные чувства, с одной стороны, хотелось все бросить и уйти. Он понимал, что если к власти придет Дадли, то так и будет, служить этому хлыщу, если тот станет королем, Уильям не собирался. С другой – уж очень не хотелось терять то, чего добился он сам. Конечно, Елизавета столь прижимиста, что на обогащение рассчитывать не стоило, но Сесилу было важно другое: он умел управлять и желал это делать, а доходов пока хватало и с имений. Вот это перевешивало, но надолго ли…
И все же однажды он поставил Елизавете условие:
– Или я, или он!
Королева откровенно растерялась:
– Но почему, Сесил? Вы бы прекрасно смогли править Англией вместе.
– Вместе? Если Роберт Дадли станет королем, он не потерпит рядом с собой никого разумного, Ваше Величество!
– Вы зря так думаете, Уильям.
Он с усмешкой добавил:
– Даже Вас. Впрочем, если Вам нравится быть просто королевой при короле и править только на балах и приемах, то это Ваше дело…
Елизавете хотелось крикнуть: но я и так правлю только на балах и приемах, потому как в остальном правите вы, сэр! Но она вспомнила, как сама же попросила Сесила пока взять все в свои руки. Нет, она не должна быть неблагодарной, Сесил не заслужил такого.
Королева чуть натянуто рассмеялась:
– Я не собираюсь замуж вообще! Тем более Роберт Дадли женат.
«Это тебя и спасает от такого супруга на свою голову», – подумал Сесил, но счел за лучшее промолчать.
После разговора они разошлись, размышляя каждый о своем. Елизавета думала о словах Сесила, конечно, он прав, Роберт никогда не станет сидеть в ее тени, он не Филипп, став супругом, станет и королем, а став королем, запросто отодвинет ее саму в сторону. И она чувствовала, что желания раздваиваются. С одной стороны, вкусив бремя власти, Елизавета успела понять, что помимо приятных в ней есть и весьма трудные стороны. И как только Сесил может практически день и ночь быть в заботах обо всей Англии? Но у него прекрасная семья, когда Уильям успевает ухаживать за своей супругой? Если она сама останется правящей королевой, то ее ждет такая же жизнь, она не будет принадлежать себе, она будет принадлежать Англии.
Появлялось простое женское желание спрятаться за спиной супруга и действительно только царствовать, не правя. Пусть мужчины разбираются с делами, ей хватит и балов с приемами.
Но Елизавета не была бы дочерью Генриха и Анны Болейн, если бы такие мысли надолго задерживались в ее голове. Нет, она будет править! Будет, несмотря на то что она женщина! Вернее, потому что она необыкновенная женщина! Разве другую смог бы полюбить такой красавец, как Роберт Дадли?
Елизавета совершенно не замечала собственной непоследовательности в мыслях. Ведь Роберт Дадли уже был женат и объяснялся в любви вовсе не такой сильной Эми Робсарт. Во-вторых, королева упорно не желала замечать то, что видели все вокруг: для Дадли она ценна именно как королева. Елизавета без памяти влюбилась, а потому была просто не в состоянии трезво оценивать ситуацию и смотреть на Роберта без розовой пелены перед глазами. Должно было случиться что-то очень серьезное, чтобы эта пелена спала или хотя бы поредела.
Сесил же размышлял, что предпринять, чтобы если не удалить от королевы Роберта Дадли, то хотя бы ослабить его влияние. Ведь стоило появиться рядом Дадли, и королева забывала все свои благие мысли, становясь неуправляемой, вернее, управляемой единственным человеком – своим любовником.
Правда, Роберт не стал любовником Елизаветы, об этом Сесил знал от подкупленных горничных королевы, даже удаляясь вдвоем в ее опочивальню, они не шли дальше поцелуев ручек и жарких взглядов. Но это пока, влюбленная Елизавета уже не соблюдала правила приличия на людях, скоро переступит все мыслимые границы и наедине.
– Уолсингем, мне нужна встреча с Эми Робсарт, – потребовал он у верного помощника. Фрэнсиса Уолсингема стоило ценить уже за способность организовать что угодно, вплоть до наблюдения за происходящим в спальне короля Франции. Дай ему возможность, и он будет знать о Европе все. Пожалуй, такую возможность стоило дать. Но для этого нужно если не искоренить, то ослабить влияние на королеву Роберта Дадли, потому что работать на красавчика у Сесила не было никакого желания. У Уолсингема тоже.
– Сэр, это крайне опасно, едва ли супруга Дадли способна не проболтаться о такой встрече, она неискушенна в дворцовых интригах.
Но и Сесила, и Елизавету от решения вопроса с Эми Робсарт отвлекли другие дела.
Не успела весть о восшествии на престол дочери Генриха VIII облететь Европу, как ее советник принес неутешительную новость. Шотландская королева Мария Стюарт заявила свои права на английский престол!
– Ваше Величество, – с явной натяжкой усмехнулся Сесил, – кажется, у Вас появилась соперница.
– Появилась?! Вы хотите сказать, что раньше у меня их не было? Разве может не быть соперников у человека, который чего-то стоит?
Видя замешательство Сесила, она протянула руку:
– Что вы там держите? Давайте сюда.
Граф протянул донесение. По мере того, как королева разглядывала изображение, выражение ее лица менялось. Елизавета пока не научилась полностью владеть собой, придет время, и она сумеет подчинить разуму каждое чувство, каждую мышцу, тогда никто не сможет наверняка сказать, о чем королева думает. Наконец, Елизавета фыркнула:
– Чего она ждет? Что я, испугавшись, сниму корону и смиренно преклоню перед ней колени, еще и признав над Англией власть этого французского полутрупа с его папистами?! Не для того я столько лет ломала комедию перед сестрицей, чтобы предать свою веру, уже будучи на троне!
На большом листе – новый герб Марии Стюарт, юной королевы Шотландии и супруги наследника французского престола Франциска. Но теперь он включал в себя и герб Англии! Семнадцатилетней кузине Елизаветы мало шотландской короны, которую она получила пяти дней от роду, мало быть замужем за французским дофином, захотелось еще и Англии?! Рука Бесс сжалась в кулачок так, что ногти врезались в ладонь.
– Это война?
Господи, да что же это?! Не лучше ли родиться в простой, не слишком приближенной ко двору семье и жить, вволю кокетничая с любезными кавалерами? А что потом? Выйти замуж за одного из них и во всем подчиняться супругу, который станет изменять при любой возможности? Нет, это не для нее! Она дочь короля, и если уж сумела выжить до сих пор и стать королевой, то свою корону никому не отдаст! Но Мария…
– Это война?
– Все будет зависеть от позиции французского короля Генриха II. Если он поддержит притязания невестки не только словесно, но и делом…
– Мария Стюарт уже отписала свою собственную страну Франции, теперь желает проделать это же с Англией?! Сесил, ну почему на английском престоле после моего отца такие бездарные правители?! Сестрица Мария была готова не только сама подстелиться под Филиппа Испанского, но и подложить нашу страну, эта норовит все отдать Франции!
– На английском престоле ныне Вы, Ваше Величество.
Сесил решил, что пора вернуть мысли Елизаветы в нужное русло. Она резко повернулась, взметнулись юбки и распущенные по плечам роскошные волосы цвета меди, его обдало запахом духов. Сесил невольно отметил, что ни потом, ни кислятиной от молодой королевы не пахнет, Ее Величество любит чистоту. У нее надушено все – от платьев до веера в руках. Обмахивание веером распространяло мускусный запах по всей комнате. Хотя Сесил подозревал, что веер нужен не столько для прохлады, защиты от назойливых мух и для запаха, сколько для демонстрации красивых рук королевы.
– Да! И я никому, никакой Марии, никакому заморскому претенденту не отдам своей Англии! Даже если для этого придется остаться одинокой! – Веер с легким хлопком закрылся и тут же раскрылся снова. Она любила веера на ручках, богато отделанных драгоценностями. Совершенно не к месту Сесил подумал, что стоит подарить королеве один из виденных им у ювелира шедевров.
Мысли Елизаветы снова уходили в ненужную сейчас сторону. Но Сесил не успел открыть рот, чтобы поправить, спросила сама, причем спросила как истинная женщина, еще не как королева, чуть растерянно:
– Что делать?
– Я думаю, подождать, Ваше Величество.
– Чего?
– Того, как поведет себя король Франции. Вывесить герб еще не значит овладеть государством. С таким же успехом вы можете претендовать на корону Шотландии…
Сказал и замер, ужаснувшись, глаза Елизаветы сверкнули. Только бы не приняла эти слова как руководство к действию! А то с нее станется… Свою бы корону удержать.
Но взор Елизаветы уже погас.
– Мне не нужна корона ее нищей страны! А если Генрих решит силой посадить свою невестку на английский трон?
Она намеренно не сказала «на мой трон», словно подчеркивая, что заботится не столько о себе, сколько об Англии, но сейчас Сесилу было неважно.
– Это не делается за один день. У нас достаточно осведомителей во Франции, чтобы предупредить вовремя.
Сесил оказался прав.
После смерти Марии Тюдор Европа в отношении английского престола разделилась надвое. Законная ли королева Елизавета?
Безусловно! – твердили ее сторонники в Англии. Брак Генриха VIII и Анны Болейн признан епископом, сама Елизавета является дочерью умершего короля, но, главное, все в соответствии с завещанием короля Генриха. Елизавета никого не устраняла и не опережала, именно в такой последовательности Генрих VIII расставил своих наследников – сын Эдуард, старшая дочь Мария и младшая Елизавета. Не вина Елизаветы, что брат скончался молодым, а у старшей сестры не было детей.
Нет! – возражали во Франции. Брак Анны Болейн с королем Генрихом признан ошибкой и расторгнут, а сама Елизавета названа незаконнорожденной. У короля Генриха после смерти Марии Тюдор в Англии не осталось законных наследников, значит, корона должна перейти к шотландской ветви Тюдоров, то есть к Марии Стюарт.
Но их, конечно, заботило не столько признание или непризнание Елизаветы дочерью Генриха (достаточно взглянуть на молодую королеву, чтобы понять, чья она дочь!), сколько вера самой королевы. После ревностной католички Марии Тюдор (пусть англичане сколько угодно зовут ее Кровавой, Франции это на руку) снова отдать английский трон протестантке?! Париж семимильными шагами шел к Варфоломеевской ночи, когда несогласным будет уже не просто предъявлен ультиматум, а отказано в самом праве на жизнь, и королева-реформистка на английском троне это уже не просто бельмо на глазу, это заноза в самом сердце!
И все же думать и делать – это разные вещи. Посоветовав дофину Франциску и его юной супруге Марии Стюарт включить в свой герб еще и английский, отец Франциска король Франции Генрих II не пошевелил пальцем, чтобы подкрепить слова делом. Зато эти хвастливые заявления навсегда превратили Марию Стюарт во врага Елизаветы. До самой своей гибели Мария оставалась тенью за ее троном, угрозой не только власти, но и самому существованию, и немыслимое количество сил Елизавета была вынуждена отдать борьбе с этой эфемерной угрозой.
Так нелепая выходка семнадцатилетней королевы Шотландии навсегда отколола Англию от Франции, между ними пролегло нечто неизмеримо большее, чем бурный в непогоду Ла-Манш.
Елизавета резко выпрямилась:
– Я не отдам ей английскую корону! Мою корону можно снять только вместе с моей головой!
Сесил поспешно перекрестился:
– Господь с Вами, Ваше Величество!
– Милорд, ей не нужна сама Шотландия, только шотландская корона. Ей будет не нужна и Англия, в стране станут хозяйничать паписты, а на улицах снова гореть костры, но королеве будет наплевать! Я не допущу Марию на трон, даже если для этого придется самой взять меч в руки и возглавить свою армию!
Елизавета не подозревала, что в свое время ей придется сделать нечто подобное, только по отношению к другой державе – Испании. Но тогда до этого еще было очень далеко, сорокапятилетнее правление Елизаветы только начиналось.
– Пока подождем, Ваше Величество.
Действительно, дальше пустых заявлений у Генриха Французского не пошло. Одно дело добавить картинку в герб и совсем другое начать за это настоящую войну.
Об одном мог пожалеть Сесил – ожидание вошло у королевы в привычку, часто, не желая ничего предпринимать или попросту не зная, как лучше поступить, она выжидала. Поразительно, что в таких случаях судьба словно сама решала за нее все задачи, и все устраивалось как нельзя лучше. Но сколько же нервов это стоило Сесилу!..
Но бывали и приобретения.
– Сэр Уильям, Томасу Грешему можно доверять?
– Нужно, – спокойно откликнулся Сесил, проглядывая свои бумаги.
– Он предлагает заменить все имеющиеся в ходу деньги…
– Значит, надо заменить.
– Но это опасно!
– Если Грешем говорит, что нет, значит, нет.
– Но это обойдется безумно дорого!
Сесил поднял на королеву свои большие чуть странноватые глаза – казалось, он всегда что-то спрашивает у собеседника, причем спрашивает так, что не ответить невозможно, этот взгляд поощрял к откровенному ответу. И человек поневоле начинал выискивать, что бы такое сказать Сесилу. Над Уильямом посмеивались, говоря, что если бы он проводил расследования, то преступники каялись сами на третий день.
– Я никогда не слышал, чтобы Грешем терял хоть цент, даже если сначала казалось, что он потеряет все.
– Вы советуете согласиться?
– Я не советую соглашаться, я уже это сделал.
Елизавета взъярилась:
– Но королева, кажется, я!
– Ваше Величество, не так давно вы сами просили меня принять на себя всю тяжесть управления Англией, пока вы будете учиться. Учитесь спокойно, время есть. А Грешем не тот человек, чтобы давать глупые советы. Если бы ваша сестра королева Мария не отправила его в отставку, Англия была бы гораздо более богатой страной…
Деньги действительно было необходимо заменить, они настолько потеряли в весе и девальвировались, что доверять им перестали совсем. Это основательно подрывало торговлю. Как и сказал Сесил, Грешем не ошибся, его финансовый гений в очередной раз проявился сполна. Удалось изъять все недоброкачественные монеты, восстановить доверие к фунту и… немало на этом заработать! Но Томас Грешем не попросил за свой совет никакой награды, он и сам умел недурно зарабатывать…
